ТАЛАШКИНО
ТАЛАШКИНО
В 1903 году Н. К. Рерих с женой впервые приехали по приглашению княгини М. К. Тенишевой в имение Талашкино, где был создан центр русских ремесел.
Княгиня Мария Клавдиевна Тенишева родилась в 1864 году, хотя разные источники называют год ее рождения с разницей в 10 лет. Несмотря на то что Мария Клавдиевна росла без отца и о нем старалась не писать, одна из учениц М. К. Тенишевой, Ольга де Клапье, намекала на то, что Мария Клавдиевна была незаконнорожденной дочерью императора Александра II и до восьми лет жила в особняке на Английской набережной, а после убийства Александра II была увезена матерью из Петербурга. Известно лишь, что официальным мужем матери Марии Клавдиевны сначала был Клавдий Пятковский, а потом Мориц фон Дезен. Сама М. К. Тенишева в своих дневниках писала:
«Моя гувернантка, Софья Павловна, весь день сидит на балконе с тетями, болтает, вышивает… Она знает много интересного. Я тоже забросила игрушки и слушаю ее рассказы, лежа с ней рядом в густой траве.
Как-то раз она мне говорит:
— А ведь тот, кого ты зовешь папой, тебе вовсе не папа.
— А кто же он?
— Теперешний папа — муж твоей мамы, но ты не его дочь.
— А кто же мой папа?
— Твой настоящий папа не был мужем твоей мамы, она его просто так любила.
Сердце застыло во мне, в висках застучало… Я старалась понять тайный смысл ее слов, но я была слишком мала, что-то ускользало… Я почти кричала, допрашивая ее: „Скажи, кто он?“
— Твой отец был князь В… Твоя мать разлюбила его и бросила.
— Отчего бросила?.. А… он любил ее?
— Да, но тебя он любил особенно. Даже тайком увез раз и отдал своей тетке, графине Р… Ты там долго жила, пока твоя мама не нашла и не отняла.
Мое изумление переходило в ужас. Она же неумолимо продолжала:
— Он умолял ее оставить тебя ему и очень плакал, но она не согласилась и все-таки увезла. Чтобы лучше тебя спрятать, графиня Р… отдала тебя Великой Княгине… которая тебя очень любила и баловала.
— А он… мой папа, где он?
— Он умер. Ты сирота.
Я застыла, кругом меня все померкло… Дрожь пробежала по телу. Глаза горели без слез… У меня, которую никто не любил, никогда даже не ласкал, — у меня был свой родной папа, который любил меня и даже плакал по мне, и этого папы больше нет, он в могиле… Я сирота…»[102]
Мария Клавдиевна была замужем дважды. Первый раз она вышла за Рафаила Николаевича Николаева, заядлого карточного игрока, совершенно помешанного на игре и спустившего за довольно короткое время почти все свое состояние.
Во время венчания случился неприятный инцидент из-за того, что Мария Клавдиевна была незаконнорожденной.
В кабинет, где молодожены должны были сочетаться браком, пригласили церковного батюшку и родителей жениха, но, когда потребовались официальные документы о рождении Марии Клавдиевны, батюшку наскоро выпроводили, а в кабинет пригласили Рафаила.
Все поняли, что случилось что-то непредвиденное. Гости сидели в каком-то оцепенении. Дверь отворилась, и из кабинета вышел взволнованный, с разгоряченным лицом Рафаил. Уверенной походкой он подошел к Марии Клавдиевне и, торжественно подав ей руку, пригласил пройти в кабинет подписать бумаги. По дороге жених шепнул невесте:
— Все улажено, не волнуйтесь, в обиду я вас не дам.
Приведем рассказ Марии Клавдиевны, записанный после свадьбы:
«Впервые в жизни я расписывалась в официальной книге, кроме того, меня смутила окружающая обстановка. Неловко взявшись за перо, я занесла руку и уже старательно выводила: Мария Морицовна фон Дезен, как вдруг со всех сторон раздались хором надо мной неистовые возгласы. Схватив мою руку, мать с силой отдернула ее от книги. В недоумении, ничего не понимая, я подняла голову. Мать давно оправилась. Лицо ее было энергично, глаза горели. Повелительным голосом она продиктовала мне: Мария Клавдиевна Пятковская…
Документы мои оказались, по-видимому, в полной исправности. Странно… Росла я под именем Марии Морицовны, и тут же, как во сне, мне припомнилось, что давно-давно, в туманном детстве, меня звали Марией Георгиевной… Уединившись со мной, Рафаил рассказывал о случившемся. Наша судьба висела на волоске. Оказалось, что Софья Павловна и хор болтливых единственно пренебрегли семьей Николаевых, не посвятив вовремя их одних в знаменитую тайну. Матери пришлось перед подписью все самой объяснить»[103].
Вторым мужем Марии Клавдиевны в 1892 году стал богатый предприниматель, владелец нескольких заводов, князь Вячеслав Николаевич Тенишев. Женившись на Марии Клавдиевне, князь встретил равного по широте души человека, разделявшего его взгляды и надежды на русскую культуру. Вскоре он доверил жене распоряжаться частью своего состояния, эти деньги тратились на благотворительные проекты, была создана бесплатная художественная школа в Петербурге, которой руководил друг М. К. Тенишевой Илья Репин. Преподавали там и А. А. Куренной, и П. Е. Мясоедов, и многие другие известные художники. В 1893 году у княгини Екатерины Константиновны Святополк-Четвертинской, своей лучшей подруги, Тенишевы купили имение Талашкино, расположенное в 18 километрах от Смоленска, где был создан свой оркестр народных инструментов, свой театр и несколько художественных мастерских. Мария Клавдиевна постепенно обрела себя, нашла свое дело и стала известной на всю Россию меценаткой, «настоящей Марфой-Посадницей», как называл ее Н. К. Рерих. Ведь благодаря ей в Талашкино и Фленове были возрождены старинные народные промыслы, создан в Смоленске музей «Русской старины», именно благодаря финансовой поддержке М. К. Тенишевой многие художники смогли реализовать свои грандиозные замыслы. Стоит вспомнить, что журнал «Мир искусства» издавался в основном на деньги М. К. Тенишевой, да и само объединение «Мир искусства» постоянно требовало от нее немалых материальных затрат.
Николай Константинович Рерих был знаком с М. К. Тенишевой давно. Мария Клавдиевна писала в своем дневнике о нем, как об одном из самых близких друзей:
«Я давно знала Рериха. У меня с Николаем Константиновичем установились более чем дружеские отношения. Из всех русских художников, которых я встречала в моей жизни… это единственный, с кем можно было говорить, понимая друг друга с полуслова, культурный, очень образованный, настоящий европеец, не узкий, не односторонний, благовоспитанный и приятный в обращении, незаменимый собеседник, широко понимающий искусство и глубоко им интересующийся. Наши отношения — это братство, сродство душ, которое я так ценю и в которое так верю. Если бы люди чаще подходили друг к другу так, как мы с ним, то много в жизни можно было бы сделать хорошего, прекрасного и честного…»[104]
В 1899 году Вячеслав Николаевич Тенишев был вызван в Петербург к Сергею Юльевичу Витте, министру финансов, торговли и промышленности Российской империи, он предложил ему быть генеральным комиссаром на Всемирной Парижской выставке, которая должна была открыться в 1900 году. Витте ценил В. Н. Тенишева, прозванного между своими, за свою неутомимую предприимчивость и деловитость, «русским американцем». Позже Сергей Юльевич писал: «Комиссаром этой выставки со стороны России был назначен мной князь Тенишев, весьма богатый человек, сделавший состояние собственным трудом, начав службу на железной дороге техником с содержанием в 50 руб. в месяц. Он в Париже очень широко устроился и по своим практическим знаниям был совершенно на месте. Сын этого Тенишева, теперешний член Государственной думы, был тогда еще мальчиком»[105].
Именно на этой выставке Николай Рерих, живший тогда в Париже, был представлен княгине М. К. Тенишевой. Мария Клавдиевна, считая своего мужа неспособным разбираться в искусстве, заказала художникам Врубелю, Коровину, Давыдовой, Малютину, Головину и Репину расписать для Парижской выставки несколько балалаек, две из них оформила сама Тенишева. Илья Репин в последний момент отказался, чем поставил ее в неудобное положение. Выручил Врубель, сделав на две балалайки больше. На выставке был представлен целый балалаечный оркестр, который стал одной из диковин русского отдела. В Париже Мария Клавдиевна вынуждена была заниматься не только пропагандой русского искусства, но и сопровождать мужа на все приемы, куда бы его ни пригласили.
«Небывалой величины персонал Комиссариата, кроме дела, широко пользовался прелестями Парижа, — с грустью вспоминала М. К. Тенишева, — и даже положительные, серьезные отцы семейства так злоупотребили удовольствиями в столице мира, что, в конце концов, надорвали свои силы, вернулись в Россию больными, а иные даже поплатились жизнью… Мне на долю выпала самая неблагодарная роль. Как жена главного комиссара, я изображала официальное лицо и должна была бывать на всех приемах, балах, предложенных нам французским правительством и иностранными посольствами, и принимать деятельное участие в ответных приемах. Такое времяпрепровождение… очень утомляло меня… Весь этот шум, тысячи незнакомых лиц, огромный водоворот, в котором я вращалась, и постоянное сознание, что это только фейерверк, мимолетное происшествие в моей жизни, что люди, с которыми мне много приходилось видеться, мало мне симпатичные и интересные, ничего общего со мной не имели, что все это было ненужное и ненастоящее, дело без начала и конца — все это было не по мне, не по душе…»[106]
В 1903 году В. Н. Тенишев умер, все его состояние перешло по наследству жене. Кроме сложного производства, осталось и огромное количество обязательств перед кредиторами и пайщиками, разобраться в которых Мария Клавдиевна смогла с большим трудом, но дела пропаганды народного искусства не предала.
Княгиня М. К. Тенишева долго уговаривала Николая Рериха приехать к ней и погостить в ее имении Талашкино, где часто собиралась передовая часть петербургских художников. Как она сама говорила, ей «хотелось оказать Николаю Константиновичу такой прием в Талашкино, чтобы оно ему понравилось, чтобы он полюбил его». Позже М. К. Тенишева признавалась, что втайне надеялась на то, что когда-нибудь он с семьей поселится по соседству. Она, как и многие, несколько переоценивала финансовые возможности семьи Н. К. Рериха.
«Мне всегда не хватало общения с человеком, живущим одними со мной художественными интересами, — писала в дневнике М. К. Тенишева. — Кроме того, Николай Константинович — страстный археолог, а я всю жизнь мечтала с кем-нибудь знающим покопаться в древних могильниках, открыть вместе страницу седого прошлого. Всякий раз, что я находила при раскопках какой-нибудь предмет, говорящий о жизни давно исчезнувших людей, неизъяснимое чувство охватывало меня. Воображение уносило меня туда, куда только один Николай Константинович умел смотреть и увлекать меня за собой, воплощая в форму и образы те давно прошедшие времена, о которых многие смутно подозревают, но не умеют передать во всей полноте. Я зову его Баяном, и это прозвище к нему подходит. Он один дает нам картины того, чего мы не можем восстановить в своем воображении…»[107]
В день приезда Н. К. Рериха вместе с женой в имении княгини М. К. Тенишевой случился пожар, но это не омрачило дальнейшего пребывания гостей в Талашкино.
«В день приезда Елена Ивановна Рерих, утомленная дорогой, ушла к себе в десять часов, — писала в своих воспоминаниях Мария Клавдиевна, — а мы с Николаем Константиновичем сидели на балконе, выходящем в сад, в дружной беседе. Но мало-помалу разговор наш стал падать, мы сделались рассеянными, наблюдая за небом, которое вдруг, несмотря на поздний час, стало светлеть, становиться все алее и принимать красноватый оттенок. Я заметила, что освещение идет из-за дома, и, обеспокоенная, поднялась с кресла, говоря: „Не пожар ли это?“ И как бы в ответ послышались крики: „Пожар“, забили в набат все талашкинские колокола в разных местах, забили в гонг, которым нас обыкновенно сзывают к столу… Мы бросились в залу, которая выходила на другой балкон во двор, и в окна увидали все деревья и здания усадьбы резкими черными силуэтами на фоне огромного яркого зарева. Мы выскочили на улицу, весь дом поднялся в смятении, все бросились бежать, крича друг другу: „Где пожар? Что горит?“ Дом опустел в один миг, но я не потерялась. Переловив всех собак, заперла в своей комнате, чтобы их в суматохе не передавили, и потом побежала на пожар. В первую минуту я ужаснулась, горело в стороне конского завода. Мысль, что, может быть, уже горят наши бедные лошади, до того взволновала меня, что я в уме решила, хоть с опасностью для жизни, выносить жеребят»[108].
В этот день катастрофы не произошло.
«К счастью, однако, горел не конский завод, а два близ него стоящих сенных сарая, накануне набитые свежим сеном, — продолжала писать о пожаре М. К. Тенишева. — Чтобы у нас не было никакого сомнения в наличности злого умысла, подожгли оба сарая одновременно. Они отстояли довольно далеко один от другого и были разделены глубоким, заросшим травой рвом. Это был несомненный поджог. Тушить сено невозможно, и потому мы предоставили сараям догорать, и все свои силы направили только на охрану конского завода, самого близкого строения к огню. Елене Ивановне так и не удалось хорошенько отдохнуть. Она еще не ложилась, как поднялся шум и суматоха, и она снова вышла к нам. Мы все были так взволнованны, что почти до рассвета не расходились. Досадно было, что день приезда моих друзей омрачился такой крупной неприятностью»[109].
Но именно из-за этого поджога и других неприятностей с крестьянами, для которых М. К. Тенишева в своем имении и на свои деньги открыла школу со множеством студий для развития народных ремесел, со своим театром и подсобным хозяйством, через год она оставила Талашкино и уехала в Европу.
Николаю Рериху долго не давало покоя то, что в 1903 году, на выставке «Современное искусство», ему так и не дали оформить свою комнату. Однажды в разговоре он предложил М. К. Тенишевой для пробы оформить сначала шкаф в одной из ее комнат в Талашкине. Уже 30 сентября 1903 года он писал Марии Клавдиевне: «…с особым удовольствием могу заняться сочинением расписного шкапика. Это будет мой первый опыт по художественно-прикладному пути. Можно ли ограничиться акварелью и рисунком, или же нужен и шаблон?»[110] В конце концов, Николай Константинович оформил в Талашкине целую комнату.
Н. К. Рерих придумывал эскизы шкафа для М. К. Тенишевой довольно долго. Через месяц Николай Константинович в письмах к Марии Клавдиевне все еще спрашивал о деталях: «Пожалуйста, известите меня, могу ли я при сочинении шкапика иметь в виду медные бляхи с добавлением узоров, или вещь должна быть только для дерева? Мне хочется сделать маленький шкапик; на поверхности его будут медные бляшки»[111].
Уже наступил декабрь, а Николай Рерих все не знал, как убедить Марию Клавдиевну в том, что лучше оформить в одном стиле всю комнату, нежели делать эскизы для маленького шкафчика. И только после того, как благодаря ему в Обществе поощрения художеств прошла выставка изделий талашкинских мастерских, он уже смело заговорил об изготовлении фриза для одной из комнат дома в Тенишевой.
16 февраля 1904 года он писал Марии Клавдиевне о фризе: «…его можно выполнить по серому сукну шерстью, нитками и шелком с легкой подкраской»[112].
Теперь идея оформить комнату в Талашкино увлекла и М. К. Тенишеву, тем более что в 1903 году она помогла организовать приезд на выставку «Современное искусство» своего друга, известного французского ювелира, Лалика и знала, что Н. К. Рериху не досталось свободной комнаты для воплощения своих замыслов по устройству стилизованного интерьера.
15 марта 1904 года Николай Рерих уже смело писал М. К. Тенишевой: «У меня явилась мысль набросать целую обстановку рабочей библиотеки, в которой мог бы быть фриз. Одно дело сочинять вещь-одиночку, но гораздо завлекательнее обдумывать целое, чтоб каждая вещь должна войти целесообразно органически необходимой частью. Посылаю Вам два наброска общего вида комнаты; все детали можно сделать отдельно и удобопонятно»[113].
А уже через десять дней, когда подруга М. К. Тенишевой Елена Васильевна Сосновская случайно приехала в Петербург, проект библиотеки обрел общие очертания: «Ничего не имею против, если фриз будет написан, ибо по холсту можно очень красиво его написать — как русский гобелен. Для шкафа, печи, кресла, ковра, скатерти, занавесок, лампы и пр[очего] сделаю отдельные рисунки и воспользуюсь пребыванием Елены Васильевны, чтобы на словах пояснить разные предположения. Относительно пропорций предметов в каждом прошу Вас не стесняться, так как Вам виднее, и если признаете лучшим делать что-либо более глубоким или плоским, то, пожалуйста, приказывайте, как найдете лучше»[114].
В конце концов М. К. Тенишева согласилась и посчитала даже очень занятным, если такой большой художник, как Николай Рерих, возьмется оформить одну из ее комнат в древнерусском стиле. Обрадованный согласием М. К. Тенишевой, Н. К. Рерих 16 мая выслал ей большое количество эскизов возможных обстановок. К ним он приложил разъяснение: «Высылаю Вам 25 разных проектов. Если бы Вам показалось более удобным воспользоваться не для комнаты, а для отдельных предметов, то я ничего против не имею. Разные подробности размеров и техники я объяснил Елене Васильевне… Эскизы для шкафа, вероятно, будут немножко коротки, и края их можно немного вытянуть. Хорошо бы пока увидеть до резьбы только нарисованными на досках; в натуральной величине, вероятно, что-либо захотелось бы изменить, если покажется тяжеловатым. Хотя спокоен я за стол, малый коврик, занавески к окнам и дверям и скатерть. В каком положении дело с фризом? Пишется ли он и каким способом?»[115]
К концу года обстановка и оформление библиотеки в усадьбе Талашкино по проекту Н. К. Рериха были закончены. Стены библиотеки украсили три фриза: «Охота на Моржей», «Олени» и «Пляски», они изображали северные мотивы и были выполнены в керамике, поэтому несколько отличались по колориту от эскизов. Возможно, если бы М. К. Тенишева не уехала из России в Париж на несколько лет из-за начавшихся беспорядков, то Рериху удалось бы создать еще несколько интерьеров для талашкинского господского дома.
Через много лет Николай Константинович вспоминал о М. К. Тенишевой:
«Может быть, с моей оценкою не согласятся те, которые знали Марию Клавдиевну извне, среди условно-общественных улыбок. Именно в ней искание жило так напряженно и глубоко, что сущность его далеко не всегда она выносила наружу. Чтобы узнать эту сторону ее природы, нужно было встречаться с нею в работе, и не только вообще в работе, но и в яркие созидательные моменты работы… Действительно, всею душою она стремилась охранять ценные ростки знания и искусства… Посмотрим итоги, что Мария Клавдиевна сделала. Она дала городу Смоленску прекрасный музей, многим экспонатам которого позавидовал бы любой столичный музей. Она дала Русскому музею прекрасный отдел акварели, где наряду с русскими художниками были представлены и лучшие иностранные мастера. Но тогдашняя администрация музея не поняла этого широкого жеста, и чудесные образцы иностранного искусства не были приняты, точно мы не можем мыслить шире мертвых рамок. Вспомним и другой случай крайней несправедливости. Смоленская епархия, с благословения епископа, назначила к продаже с аукциона церковные предметы из Смоленской соборной ризницы. Мария Клавдиевна, стремясь сохранить эти ценные предметы для Смоленска, послала хранителя своего музея Борщевского для приобретения с публичного аукциона этих церковных художественных предметов. Вместо признательности за действие на пользу города Смоленска некий генерал Б. в печати оклеветал Марию Клавдиевну за „разграбление Смоленской ризницы“. Дело дошло до суда, и, конечно, клеветник был посрамлен. Но это показывает, как обстояло дело и какие нападения приходилось выносить собирательнице для народной пользы.
Сколько музеев сохраняет память о Марии Клавдиевне! Музей Общества поощрения художеств, Музей Общества школы Штиглица, Музей Московского археологического института и многие другие хранилища сохранили в себе приношения Марии Клавдиевны. А сколько школ было создано или получало нужную поддержку! Наконец — художественное гнездо Талашкино, где Мария Клавдиевна стремилась собрать лучшие силы для возрождения художественных начал.
Вспомним, как создавались художественные мастерские в Талашкине. Вспомним воодушевляющие спектакли. Вспомним посылки учеников за границу. В ту самую мастерскую, которая затем оказалась жилищем Марии Клавдиевны. Вспомним все меры, предпринятые Марией Клавдиевной к поднятию художественной промышленности и рукоделия в смоленском народе»[116].
Последним, что переполнило чашу терпения Марии Клавдиевны, было то, что, когда, уже переехав в Смоленск, она попыталась для сохранения своей талашкинской коллекции народного искусства открыть в городе Музей русской старины, вся местная администрация выступила с резкой критикой этой идеи. В 1903 году Марии Клавдиевне пришлось преодолеть огромные бюрократические препоны, чтобы получить разрешение на строительство. А когда в 1905 году музей наконец-то был открыт, он породил в городе нездоровые толки и недовольство, и в конечном счете вся инициатива М. К. Тенишевой привела к тому, что против нее возбудили судебное дело, основанное на вымышленных фактах и обвинениях.
Княгиня М. К. Тенишева вернулась из Парижа в Талашкино только в 1908 году, именно тогда у Марии Клавдиевны возникла идея закончить росписи усыпальницы церкви Святого Духа, построенной для своего умершего мужа во Фленове, недалеко от Талашкино. Церковь, созданная по проекту С. В. Малютина, так и осталась незаконченной. Росписи стен не были осуществлены из-за беспорядков 1905 года. Но после многих жизненных невзгод и предательств друзей Мария Клавдиевна посчитала, что Николай Рерих единственный художник, который мог бы должным образом оформить церковь, выполнить новые росписи и мозаики. Именно с такой просьбой обратилась М. К. Тенишева к Николаю Константиновичу.
Начиная с 1908 года и по 1912 год Н. К. Рерих трудился сначала над эскизами, а затем непосредственно над росписями стен церкви Святого Духа. В 1910 году Н. К. Рерих закончил работу по созданию мозаик, и в Петербургской мастерской В. А. Фролова был размещен заказ. Николай Константинович лично приезжал в мастерскую и заключал договор на исполнение работ: «Принят мною от Н. К. Рериха заказ на исполнение мозаикой образа Спаса Нерукотворного с предстоящими ангелами мерою около 80 кв. аршин для фасада храма в имении кн. М. К. Тенишевой в Смоленской губ. на сумму 7000 руб. Оригинал образа, а также и картон в натуральную величину предоставляется мне заказчиком. Мозаика должна быть исполнена прочной, точно по оригиналу, причем работы производятся под наблюдением и с одобрения Н. К. Рериха. Прочность мозаики устанавливается сроком на три года, в течение которых я отвечаю (починками) за цельность исполнения работы…»[117]
Каждый год часть лета Н. К. Рерих с семьей жил и работал в Талашкине. Жена художника Елена Ивановна вспоминала:
«В 1911 году мы проводили лето в Смоленской губернии в имении княгини Марии Клавдиевны Тенишевой, где Николай Константинович с помощниками и учениками расписывал храм. В начале августа Николай Константинович должен был по делам съездить в Петроград. Накануне отъезда он мне сказал:
— Мне очень хотелось бы знать, что нам делать с таким количеством купленных [ценных] бумаг? Постарайся увидеть во сне.
Наутро на вопрос, видела ли я что-либо, я сказала:
— Не видела, но слышала голос, сказавший мне — все бумаги продать.
Николай Константинович уехал с твердым намерением продать все бумаги. Но по приезде в столицу, когда он поведал о своем намерении знакомым банкирам и друзьям, все определенно восстали против такого решения и сказали ему:
— Не продавать нужно, но покупать, все бумаги стремительно идут вверх.
В результате таких настояний и советов Николай Константинович купил еще бумаг, а через несколько недель произошел инцидент, вызвавший Балканскую войну, и все ценности стремительно полетели вниз»[118].
Росписи в церкви Святого Духа выполнялись по приклеенному к штукатурке холсту, и поэтому, когда обнаружилось, что стены из-за неудачного фундамента сыреют, а фрески портятся, в 1914 году княгиня М. К. Тенишева вызвала Рериха в Талашкино. Николай Константинович приехал вместе со своим братом Борисом, и они попытались спасти внутреннее убранство храма. Но никакие меры, предпринятые разными архитекторами и художниками, к сожалению, не помогли. В конце концов фрески погибли.