5

5

Она не могла сидеть без дела. Но куда приложить свои силы молодой женщине? Она была в курсе дел мужа. Он часто возвращался расстроенный и очень близко к сердцу принимал различные неприятности. По его воспоминаниям видно, что власти нередко чинили препятствия всевозможным начинаниям земства. Нет чтобы благодарить за инициативу, когда земство собиралось на свои средства открыть собственную школу, больницу, приют, мост построить, наоборот — власти ставили разные рогатки. И каждая такая инициатива разрешалась годами. Отец рассказывал матери о всех проволочках, и она утешала и подбадривала его. Но ей хотелось самой приносить общественную пользу. Хотя школы в уезде открывались, учили там лишь до двух, до трех классов. Моя мать видела, что молодые учителя и учительницы очень скучают. И тогда она придумала «Чтения».

Каждую субботу после обеда двое или трое саней-розвальней отправлялись в круговые поездки по сельским школам. Учителя и учительницы приезжали, входили в дом, снимали шубейки. Мать их встречала, вела в столовую. Все рассаживались вокруг стола, отец на конце. С потолка свисала керосиновая лампа под зеленым абажуром. Вот отец открывает книгу. Читал он прекрасно, впоследствии стал читать нам — своим детям. Сейчас, когда я перечитываю классиков, иной раз вспоминаю даже интонацию его голоса на отдельных фразах.

А те чтения для учителей продолжались три зимы подряд. Можно себе представить, как наслаждались слушатели, попадая из своих маленьких комнатушек в уютный помещичий дом. Чтение прерывалось скромным ужином и чаем с самоваром, продолжалось часов до десяти, потом просто беседовали и разъезжались. Власти узнали об этих чтениях, и о неблаговидных разговорах за вечерним столом. Читал отец книги, дозволенные цензурой, а неблаговидные разговоры, наверное, велись, критиковали правительство везде и всюду. Отцу, занимавшему столь ответственный в уездном масштабе пост, нельзя было ссориться с властями, и чтения прекратились. Уже после революции наш родственник Михаил Михайлович Осоргин (муж двоюродной сестры матери — Елизаветы Николаевны Трубецкой), который в 1905 г. в течение некоторого времени служил Тульским губернатором, признался моему отцу, что над ним был учрежден тайный полицейский надзор. А отец даже и не подозревал этого.

Он не являлся в Бучалках хозяином. Управляющим имением был немец Шефер, в конторе тщательно учитывались все доходы, а все расходы утверждались дядей, князем Александром Михайловичем. Без его разрешения не могла быть проведена никакая перестройка, никакая более или менее крупная трата денег. Между ним и моим отцом велась долголетняя деловая переписка. К моей матери постоянно приходили крестьяне жаловаться, просили помочь. А управляющий говорил: этому мужику можно дать телку, а этому нельзя — пьяница. А у пьяницы семья была многочисленной...

С каждым годом доходность Бучалковского имения росла. Доход получался от крахмального завода, от рубки леса строго по лесосекам, от молочных ферм, от коннозаводства, а больше всего от продажи хлеба. Шли эти доходы в общий Голицынский котел и на поддержание бездоходного имения Петровского, большие средства вкладывались в расширение Бучалковского хозяйства, а мои родители довольствовались для себя лично и для своей семьи самым малым.

Должность предводителя дворянства считалась общественной, никакого жалованья отец не получал, наоборот, ему приходилось тратиться из своих денег на поездки, на гостиницы, угощать обедами разных лиц. На такие расходы он получал деньги из конторы Бучалковского имения. Продукты доставлялись из Бучалковского обильного хозяйства. Но были еще расходы вроде оплаты гувернанток, прислуги, на одежду и т.д. Отец получал деньги ежемесячно из той же конторы, но маловато. Главный Бучалковский хозяин князь Александр Михайлович был скуповат. И эта зависимость от его воли очень угнетала моих родителей.

На Голицынские средства в соседнем селе Барановке была построена церковь. Там жили крестьяне — бывшие княжеские крепостные, добровольно переселившиеся туда из чересчур разросшихся Бучалок, чтобы оказаться ближе к отведенным им землям. Видимо, название села происходило от девичьей фамилии моей прабабушки Луизы Трофимовны.

Князь Александр Михайлович, руководя своими делами издали из Москвы, хотел еще больше повысить доходность Бучалок. Несколько позднее описываемых событий он направил в Бучалки инженера Камзолкина — представителя фирмы, консультирующей помещиков, как увеличить доходность их имений. По совету Камзолкина приобрели сельскохозяйственные машины заграничных фирм, расширилась молочная ферма в Исаковке, были закуплены сепараторы шведской фирмы «Альфа-Лаваль». Янтарно-желтое, окрашенное морковным соком сливочное масло в коробочках из дранки стало отправляться известной торговой фирме Чичкина, чьи молочные магазины с синей вывеской были по всей Москве. Я очень хорошо помню эти коробочки, в каждой — фунт масла, ее откроешь, и на масле выдавлена корова, а внизу надпись — «с. Бучалки Тул. губ.».

Основным предложением Камзолкина было — построить в Бучалках спиртовой завод. В самом деле, на крахмальном заводе в качестве отходов образовывалась вонючая мезга, скотина ее поедала неохотно, и она шла на свалку. А если крахмальный завод расширить, а эту мезгу переработать в спирт, получится большая прибыль.

Князю Александру Михайловичу идея показалась заманчивой. Банк дал долгосрочную порядочную ссуду. Позади кузницы, на берегу Таболы выбрали площадку, и строительство началось.

Родители мои тяжело переживали эту затею. Живя в деревне, они видели, сколько зла приносит крестьянам водка. А тут, мало того, что спиртовой завод строится, отец еще должен был надсматривать за строительством. На этом заводе Бучалковское хозяйство сильно погорело. Строился он медленно и был закончен только перед самой Германской войной, когда продажу водки запретили, а завод опечатали.