4

4

Холодный, плохо протапливаемый, непривычно парадный Бучалковский дом угнетал мою мать. И мои родители решили построить для себя другой. За пятнадцать верст, в селе Хитровщине, бывшем когда-то имении декабриста князя Валериана Голицына, продавался двухэтажный деревянный дом. Его перевезли, место выбрали метрах в двухстах от существующего господского дома, на другом конце липовой аллеи, возле старого клена, и стали строить. В расчете на будущую многодетную семью к дому с двух сторон пристроили по срубу. И за одно лето поднялся дом, который в отличие от старого Большого получил наименование — Маленький. Несколько лет спустя к нему пристроили еще террасу. Словом, он совсем не был маленьким, а с точки зрения архитектурной ничем не отличался, но для моих родителей и для всех их детей казался прекраснее дворца.

Опишу расположение его комнат. Поднимаясь на крыльцо, посетитель через террасу попадал в полутемную прихожую, оттуда дверь шла налево в столовую, а прямо — в небольшой коридор, из него дверь шла направо в кабинет отца, а дверь налево — в комнату гостевую и в маленькую, нянину, далее направо были ванная и туалет. Коридор продолжался и в пристройке. Направо была просторная кухня с огромной плитой и столом, за которым, сидя на лавках, обедали «люди», а налево от коридора была «девичья». Из коридора поднималась лестница на второй этаж. Там были две спальни, одна комната и детская. Снаружи к детской примыкал балкон. Между кухней и детской находилось чердачное крыльцо, далее через двор шли сараи, птичник и ледник. Конюшня, флигель, контора, прачечная размещались в двух верстах в деревне Исаковке.

Мебель в Маленьком доме была, как у Самариных, самая простая, но добротная, в коридоре стояли книжные шкафы с книгами детскими, а в кабинете отца находились книжные шкафы с книгами классиков и словарем Брокгауза и Ефрона. Там же, я помню, в кабинете находился телефон, с помощью которого, после длительного кручения ручки, мой отец мог переговариваться с конторой, почтой, заводом и хуторами, принадлежащими Голицыным. Рядом с телефоном висел бронзовый с украшениями барометр. На другой стене висел большой портрет моей матери. Она изображена в три четверти: остренький нос, голубые-голубые грустные глаза, а ее глаза всегда казались грустными, характерный с желтизной румянец, который ей достался от матери и который она передала своему сыну Владимиру. Она в белой, закрытой до воротничка кофточке, на шее брошка с бирюзой. Нам — ее детям — казалось, что красивее ее нет никого на свете. И мне всегда было неприятно смотреть на ее двоюродную племянницу Варвару Федоровну Комаровскую, которая походила на нее, но была моложе...

Автор портрета — молодой тогда художник А.В.Моравов, в чьей судьбе моя мать принимала какое-то участие. Его самая известная картина — «Декабристы в ссылке», позднее он писал историко-революционные полотна, писал также портреты вождей, вроде Зиновьева и Каменева, стал академиком живописи и умер в 1951 г.

Между Большим и Маленьким домами был сад, который назывался Старым. Еще прапрадед Федор Николаевич посадил липовые аллеи. Одна из них соединяла оба дома, а две пересекали главную аллею под прямым углом. Та поперечная, что шла ближе к Большому дому, с одной стороны заканчивалась беседкой, с которой открывался вид на реку Тболу, на деревню Павловку и на дальние поля. Недалеко от беседки находилась площадка для тенниса. Между аллеями Старого сада рос яблоневый сад. Деревья, старые, ветвистые, так разрослись, что солнце почти не проникало к земле.

А по другую сторону Маленького дома был сад, который назывался Молодым, его посадила моя мать, не своими руками, конечно, но она выписывала саженцы, ездила в соседние леса за молоденькими деревцами и для каждого выбирала место. Около дома красовались клумбы с георгинами, резедой, флоксами, левкоями, турецкой гвоздикой, пионами, росли кусты роз, жимолости, в разные стороны расходились дорожки, обсаженные ясенем, серебристыми тополями, елочками; там с давних времен высились две липы. Мать посадила лиственницы, каждая из которых имела свои название — Красавица, Кудрявая, Безверхушечная, Светлая, еще как-то. И росли там молоденькие яблони и зеленели три березовые рощицы — Первые березки, Вторые березки, Третьи березки. Вздумала мать копать пруд посреди сада. Выкопали котлован довольно глубокий, а вода в нем держаться не стала, только трава росла гуще. Это место называли ямой. Сад кончался заливным лугом реки Таболы. Говорят, хорошую память после себя оставляет тот человек, кто посадит хотя бы одно дерево. А моя мать посадила целый сад. В нем насчитывалось семь десятин.