Марсель

Марсель

Эдит, как мне кажется, была создана для затворнической жизни. И не потому, что не любила столпотворения, а потому, что не очень любила выходить из дома — назовем это так. Никогда не покидала привычный домашний хаос или же ту обстановку, которую создавала вокруг себя в турне. И была далеко не спортсменкой: спортивная ходьба, плавание и лыжи никак не вписывались в ее жизненное пространство. А вот Марсель Сердан был полной противоположностью. Он любил ходить пешком, дышать воздухом, предпочитал компанию мужчин и мужские разговоры. Любезно соглашался читать книги, которые подсовывал ему Пигмалион в облике Эдит Пиаф, прослушивал рекомендуемые ею пластинки, но все это было не в его вкусе. Когда ему был нужен глоток свежего воздуха и хотелось сбежать из театральных кулис и приглушенной атмосферы салонов певицы, где, собственно, не говорили ни о чем, кроме музыки, он иногда проводил вечер — другой с нами — «Рошем & Азнавуром» и Фредом Мелла. Однажды, когда мы все сидели в номере отеля «Лэнгуэл» на 44–й улице Нью — Йорка, мы с Фредом, бог его знает зачем, надели боксерские перчатки, чтобы помериться силой с великим Марселем. Он посмеивался, глядя, как мы с остервенением пытаемся дотянуться до него хотя бы кончиком перчаток. Ему?то было достаточно лишь протянуть руку, чтобы держать нас на расстоянии. Так и не сумев победить чемпиона мира — хотя сказать «дотронуться до него» было бы правильней, — мы устроили матч между Фредом Мелла и Шарлем Азнавуром в гостиничном номере, который превратили в ринг. Длилось это недолго. Я неудачно нанес Фреду по скуле удар, который повредил ему барабанную перепонку и оглушил. Слава богу, через несколько дней его слух восстановился. Мне было бы невероятно грустно лишить «Друзей песни», и в особенности зрителей, таланта моего друга Фреда. По обоюдному согласию мы, начиная с этого момента, решили заниматься только тем, что умеем делать, то есть петь.

Итак, мы прибыли в Дорваль — только что отремонтированный, сияющий новизной аэропорт. Это было в 1948 году. Едва сойдя с трапа самолета, я понял, что неплохо бы оказаться у теплого камелька, потому что нас тут же сковал непривычный холод, такой, что застывали все члены, и хотелось немедленно сесть в самолет и уехать в любой конец света, лишь бы там было тепло. Но уже на иммиграционном посту начали согреваться. Primo[30] — потому что канадцы неплохо умеют обогревать помещения, secundo[31] — потому что нас очень тепло приняли. «Вы французы, из Парижа?» Уж мы?то точно были французами из Парижа, хотя на самом деле даже французы из самой глубинки, которые никогда не были в столице, обычно утверждают, что они из Парижа — это как?то более престижно. Нами сразу занялись Рой Купер, импресарио, с которым мы должны были работать во время пребывания в Канаде, и хозяева кабаре «Латинский квартал», месье и мадам Лонгтен. Эти двое, как мне говорили, прежде чем открыть свое заведение в западном районе Монреаля, в самом центре английского квартала, были лирическими певцами. В машине было тепло — ну просто мечта поэта! Ведь во Франции в те времена печка в машине считалась большим расточительством. Нас отвезли в туристическую гостиницу на углу улиц Шербрук и Маунтейн, находившуюся в двух шагах от места, где мы должны были давать по два выступления за вечер. Две недели превратились в четыре, поскольку даже в наш первый вечер зал был переполнен: весь Монреаль явился посмотреть на протеже Эдит Пиаф. Это магическое имя гарантировало высокий уровень мастерства. Там были исполнители песен на французском языке, композиторы, поэты, люди с радио, пресса, само собой разумеется, и, что нас больше всего радовало, целый выводок очаровательных девушек, одна краше другой. В нашем выступлении чередовались лирические и джазовые песни, что было новшеством для Франции, но в Канаде — делом обычным. Во Франции тогда не понимали разницы между Канадой и Квебеком, поскольку де Голль еще не успел выступить с лозунгом: «Да здравствует свободный Квебек!» Мы отпели свои пятьдесят пять минут, и с каждой песней публика принимала нас все лучше, атмосфера к концу выступления была накалена до предела. Впервые французские певцы исполняли что?то, кроме традиционных песен, привезенных из Франции Андре Дассари и Жоржем Гетари. Мы же были по духу ближе к Шарлю Трене и некоторым американским исполнителям. Аплодисменты были такими громкими и долгими, что нам с трудом удалось покинуть сцену. Я весь взмок, рубашка стала похожа на половую тряпку. После первого шоу нас буквально разрывали на части, приглашая к каждому столику. За один вечер мы познакомились со сливками всего франкоговорящего общества страны. Нас никогда в жизни так не принимали! На следующий день, ближе к полудню, — небольшая пресс — конференция. Я говорю небольшая, но на ней присутствовали представители всей франкоговорящей прессы. С нами такое случалось впервые. Но не стоило этого демонстрировать, тем более что пришлось отвечать на десятки вопросов — о нас, о Франции, об Эдит Пиаф… Больше всего нас удивил такой вопрос: «Что вы думаете о Канаде?» Эй, эй! Ребята, подождите! Мы только что приехали, дайте осмотреться, прежде чем о чем?то судить. Вначале мы часто повторяли за ними вопросы вслух, потому что местный акцент непривычно резал слух. Но вскоре привыкли и даже стали находить в нем своеобразный шарм.

На следующий день заботу о нас взяло на себя семейство Дейглан. Отец, выходец из Франции, был знаменитым и признанным композитором, мать, Жанина Сюто — известной актрисой, а дети — симпатичными молодыми людьми. Между нами завязалась дружба, и мало — помалу семья Дейглан ввела нас во влиятельные круги Монреаля. Там мы познакомились с молодыми красотками, что в значительной мере увеличило нашу привязанность к стране. За нами довольно быстро закрепилась слава бабников. Доказательством служит то, что Сюзанна Эвон, в то время бывшая немного ханжой, когда ее спрашивали о нас, делала вид, что с нами не знакома, боясь, что это повредит ее репутации.

Слух об успехе наших выступлений дошел до хозяев заведений восточной части города, где располагались франкоговорящие кварталы. Среди этих людей встречались и такие, кому был запрещен въезд во Францию, и они занялись клубным бизнесом в Канаде, не переставая осуществлять и другие, гораздо менее презентабельные виды деятельности. Некоторые из них, испытывая определенную ностальгию, открыли залы для танцев под аккордеон. Они выписывали из Франции известных аккордеонистов, таких как Фредо Гардони и Эмиль Прюдом. Одними из таких хозяев были братья Мартен — Мариус, владелец кабаре «Пояс со стрелами» на улице Сент — Катрин, и Эдмон, который вместе с братом и Виком Котрони содержал «Золотого фазана» на улице Сен — Лоран. Оба эти персонажа, кстати, довольно симпатичные, были хотя и католиками, но далеко не ангелами. Однажды вечером Эдмон, самая артистичная натура из всей «банды», явился в «Латинский квартал» своими глазами поглядеть, можно ли извлечь какую?то выгоду из этих двух крикунов. Он тут же предложил нам долгосрочный контракт в своем кабаре, где надо было начать выступления через три с половиной недели. Прежде всего, мы захотели увидеть, как выглядит заведение. Встречу назначили на следующий день. Обильно поужинав у Эдмона, мы провели рекогносцировку. Это было нечто вроде ангара в форме дансинга. На первом этаже — лишенный всякого шарма, безвкусно оформленный зал с огромными, невероятно уродливыми фресками на стенах, изображающими головы с физиономиями висельников, кругом развешены десятки дамских шляпок, а посередине — огромная танцевальная площадка, окруженная бархатными лентами и похожая на боксерский ринг. Местечко больше походило на притон, чем на кабаре. Когда я сказал Эдмону, что мы не можем выступать на этой сцене, которая таковой вовсе не является, его брови поехали вверх и приобрели форму восклицательного знака: ведь он удвоил сумму, которую нам платили в «Латинском квартале». «Подумайте хорошенько, — посоветовал Эдмонд, — на каждом спектакле в зале будет семьсот человек, в то время как там, где вы выступаете сейчас, зал может вместить только двести пятьдесят». Для нас в первую очередь были важны не деньги, важно было искусство. Но, учитывая сумму, которую он предлагал… «Так что вам надо?то, наконец?» Пришлось объяснять мне, поскольку Рош уже тихо ворковал с милым созданием, работающим в баре. Я объяснил, что дорожку для танцев надо разделить пополам, повесить полукруглый занавес, разделяющий оба пространства, чтобы не было видно его вторую и совершенно ненужную часть, и, таким образом, создать некую интимность. К этому он должен был добавить занавес на авансцене, два цветных прожектора, необходимых для создания атмосферы, и две световые пушки для освещения выступающего. Все это оборудование могло пригодиться в дальнейшем, поскольку он собирался пригласить самых популярных квебекских артистов, таких как Жак Норман, Лайз Рой и Жиль Пельрен, к которым затем должны были присоединиться Моника Лейрак, Жан Рафа — комик из Парижа, а позднее — Фернан Жиньяк, которому в то время было самое большее пятнадцать лет. Учитывая все эти преобразования, мы не смогли вовремя начать выступления, а дебютировали тогда, когда были выполнены все необходимые работы. Кроме того, нас ожидал контракт с кафе «Сосайети Даун — таун» в Нью — Йорке. Если Эдмонд Мартен соглашался на все условия, значит, он был человеком дела. Он оказался именно таким человеком и согласился на все условия, ради нас отложив дату открытия.