«Я ВСТАЛ ГОРОЙ ЗА ГОРЦЕВ…»
«Я ВСТАЛ ГОРОЙ ЗА ГОРЦЕВ…»
4 октября 1978 года Владимир Высоцкий выступил на республиканском телевидении в столице Чечни — Грозном.
Постановщики программы с его участием решили не подготавливать по этому случаю какую-то специальную сценографию, значительно экономя в средствах. Согласно их замыслу артист должен был выступать на фоне установленной за его плечами декоративной решетки. Когда Высоцкий пришел в студию и увидел приготовленное для него место, устремив взгляд на решетку, спросил: «А это что? Намек?». Действительно, опасность угодить за тюремную решетку преследовала его во все зрелые годы. Он представлял серьезную угрозу для властей. Но поэта не осмеливались арестовать (хоть и многократно намеревались сделать это) только благодаря небывалой популярности. Для миллионов жителей СССР он был таким авторитетом, что каждый из них мог бы выполнить его волю, если бы только Высоцкий пожелал что-нибудь. Одна из поклонниц Высоцкого призналась журналистам: «Он много для нас значил, и если бы только на каком-то из своих концертов сказал, что мы должны приехать в тот или иной город, бороться с властями или строить баррикады, сделали бы это, не моргнув глазом. Он имел необычайную, прямо гипнотическую силу воздействия на людей. Но он был поэтом и не хотел уничтожать и крушить, а хотел творить». Творческой смелости Высоцкого и ее потенциальных последствий боялись даже его самые близкие. Вот пример тому. В 1979 году поэт с большой болью принял известие о советской интервенции в Афганистане. Писала об этом Марина Влади, рассказал о реакции Высоцкого на эти события Михаил Шемякин. Подтвердил и Валерий Янклович: «Когда он узнал о вторжении наших войск в Афганистан, просто сломался. Напился. И все время повторял: «Это невозможно!». Мы все сильно переживали это, нам было стыдно. Но Володя воспринял все как личную драму». Именно поэтому близкие поэта боялись, что если на каком-нибудь официальном или неофициальном выступлении он выскажется по данному поводу, власти могут ему этого не простить. Михаил Шемякин вспоминает: «Это было в Париже, такой домашний концерт. Володя спел песню. В ней речь шла о Папе Римском, о его путешествиях, про которые летчик говорит, что они небезопасны, а Папа отвечает:
Смелее! В облака,
Брат мой, ведь я в сутане.
А смерть — она пока
Еще в Афганистане!
Марина, когда услышала это, сразу нахмурилась, и тут же стала уговаривать Володю вернуться домой».
В 1977 году Высоцкий написал песню, посвященную жителям Чечено-Ингушетии (сейчас это две отдельные республики — Чечня и Ингушетия. — Примеч. автора). Многие из них впервые услышали ее во время пребывания поэта в Грозном, в октябре 1978 года. Кроме официальных съемок на республиканском телевидение также были неофициальные встречи и концерты. Среди прочих — с актерами местного театра драмы, которые мечтали о том, чтобы пригласить к себе Высоцкого. Однако это прошло нелегко. Высоцкий приехал в Чечено-Ингушетию вместе с труппой Театра на Таганке. Гастроли длились несколько дней. Артист играл в спектаклях, но в Грозном проходили и встречи частного характера. Высоцкий очень уставал. Когда двое актеров из Грозного по окончании спектакля (скорее всего, после «Гамлета») подошли к нему с просьбой прийти на встречу с ними, поэт отказался, так как график его пребывания в их городе был весьма насыщенным. Тогда эти актеры решили направить к нему двух своих коллег — актрис этого же театра в Грозном. Замысел, что называется, попал в десятку. Им (хоть просили они о том же, что и их предшественники) Высоцкий не отказал.
Встреча состоялась. Высоцкий пришел на нее без гитары и спел только одну песню. Песню, которая отражала судьбу чеченского народа и его трагическую историю. Один из актеров грозненского театра драмы, присутствовавший на этой встрече, спустя годы вспоминал: «Когда Высоцкий окончил петь, наступила тишина. Прошла минута, другая, третья… не знаю, как он сам это выдержал. Уверен, только великий актер может выдержать такую паузу (О, длившуюся наверняка минут пять! А потом кто-то начал плакать, ибо был не в состоянии одерживать слезы. Потом заплакал кто-то еще, потом следующий, слезы были у всех на глазах, все были просто потрясены. Мы подарили Высоцкому папаху. Он надел ее. Жаль, что никто этого не сфотографировал. Это была бы очень ценная фотография! Высоцкий с папахой на голове».
Надо признать, что впечатления, похожие на вышеописанные, испытывали многие слушатели Высоцкого. Его поэтические образы, прекрасные метафоры, утонченный юмор — все это пробуждало огромный интерес у слушателей, а позже — читателей. Одна из знакомых Высоцкого — киновед Наталия Моргунова утверждает: «Как поэт Высоцкий попадает сразу в сердце, а в сознание — если вчитываешься в его стихи. Когда я вчитываюсь в каждое его слово, то не перестаю восхищаться замечательными поэтическими картинами, образами. Кто еще мог бы так написать: «Мы вращаем Землю»? О том, как наши войска в сорок первом отступали, а потом перешли в контрнаступление, и как Земля катилась на Восток, а потом командир батальона повернул ее обратно к Западу «от Урала оттолкнувшись ногой». Кони привередливые… До этого были кони и вороные, и ласковые, и норовистые, и всякие разные, но привередливые… Его поэтические образы — это явление, и можно об этом говорить с восхищением и удивлением без конца. А «Баллада о любви»… О влюбленных, которые встречаются на «узких перекрестках планеты». Чудесно почти все, что он написал рядом с Мариной Влади, — это большой этап его жизни. Помню, как мы были вместе в Латвии. Отдыхали. Скромные, простые. Я считаю Высоцкого малоразговорчивым человеком, замкнутым в себе. Тогда он тоже молчал. Ни с кем не разговаривал, не пел. Пел только для Марины. Был поглощен Мариной. Временами, когда они вместе где-то сидели, он опирался своим подбородком о ее плечо, и так они замирали, размышляя о чем-то для них важном и значительном. Это было так трогательно. Ходили они тоже всегда вместе, держась за руки. Мне даже хотелось верить в то, что жизнь прекрасна, если что-то такое происходит…».
Подытоживая признания Наталии Моргуновой, следует также отметить, что Высоцкий восхищал не только в произведениях, повсеместно признанных шедеврами, но и в поэтических миниатюрах, написанных при случае, по потребности души, на радость себе и друзьям.
Лейтмотив его поэзии, поразительная выстроенность событий, точность оценок и прежде всего остроумие всегда вызывали огромный интерес. И делали ярче серые будни — как самому поэту, так и его близким. Таких произведений большинство. Каждое из них отличается вдохновением и юмором, например, поэтическое посвящение Людмиле Абрамовой в одном из писем к ней. Высоцкий — тогда молодой парень — убеждает свою жену в том, что он держится молодцом, думает исключительно о ней, ни с кем не заводит романов и даже не флиртует. Все это было забавно и чарующе, так же, как и заверения в письмах А.С. Пушкина, который на сто тридцать лет раньше писал своей жене, что верен ей, несмотря на то что находится далеко от дома, но, как гласит одна старая (польская. — Примеч. переводчика) пословица, что на чужой стороне и старушка дар божий…
Высоцкий же отчет о своей выдержке и постоянстве заканчивает на поэтической ноте:
Как хорошо ложиться одному —
Часа так в два, в двенадцать, по-московски,
И знать, что ты не должен никому,
Ни с кем, и никого, как В. Высоцкий!
Однако я далеко ушла от описания пребывания поэта в Грозном. Любопытны сами по себе обстоятельства, сопутствующие его выступлениям, не только из-за колоссального успеха, которого достиг Высоцкий в этом городе как актер, как поэт и как певец. Не менее интересна и судьба программы с его участием, снятая на их телевидение. Высоцкий очень интересно рассказывает в ней о своем творчестве, о роли поэзии в его жизни, об источниках вдохновения.
Программу эту не выпустили, в который раз оказалось, что цензоры считают за честь, даже за одну из главных целей деятельности сделать невозможным Высоцкому презентовать свое творчество в средствах массовой информации. Мало того. Пленки с записями Высоцкого было приказано уничтожить. Руководство телевидения выдало соответствующее указание и любой фрагмент программы должен был исчезнуть бесследно. Так случилось бы наверняка, если бы не один из работников — обычный представитель персонала технического обслуживания, которому приказали уничтожить пленки. Но он не уничтожил записи, а спрятал их в таком месте, где они были в полной безопасности. Именно благодаря его самоотверженности и дальновидности телевыступление Высоцкого в Грозном сохранилось полностью. Программа была показана в честь 10-летия пребывания поэта в этом городе спустя восемь лет после его смерти. И, конечно, всегда будет об этом напоминать замечательная песня, которую с таким потрясением слушали чеченцы и ингуши в 1978 году:
Я сам с Ростова, я вообще — подкидыш,
Я мог бы быть с каких угодно мест.
И если ты, мой Бог, меня не выдашь.
Тогда моя свинья меня не съест.
Живу везде, сейчас, к примеру, в Туле.
Живу и не считаю ни потерь, ни барышей.
Из детства помню детский дом в ауле,
В республике чечено-ингушей.
Они нам детских душ не загубили —
Делили с нами пищу и судьбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетела с выхлопом в трубу.
Я сам не знал, в кого я воспитаюсь.
Любил друзей, гостей и анашу.
Теперь чуть что чего — за нож хватаюсь,
Которого, по счастью, не ношу.
Как сбитый куст я по ветру волокся.
Питался при дороге, помня зло, но и добро.
Я хорошо усвоил чувство локтя.
Который мне совали под ребро.
Бывал я там, где и другие были —
Все те, с кем резал пополам судьбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Нас закаляли в климате морозном,
Нет никому ни в чем отказа там.
Так что чечены, жившие при Грозном,
Намылились с Кавказа в Казахстан.
А там — Сибирь — лафа для брадобреев,
Скопление народов и нестриженных бичей.
Где место есть для зэков, для евреев
И недоистребленных басмачей.
В Анадыре что надо мы намыли.
Нам там ломы ломали на горбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Мы пили все, включая политуру,
И лак, и клей, стараясь не взболтнуть, —
Мы спиртом обманули пулю-дуру!
Так, что ли, умных нам не обмануть?
Пью водку под орехи для потехи.
Коньяк под плов с узбеками, по-ихнему — пилав.
В Норильске, например, в горячем цехе
Мы пробовали пить стальной расплав.
Мы дыры в деснах золотом забили,
Состарюсь — выну, денег наскребу!
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Какие песни пели мы в ауле.
Как прыгали по скалам нагишом!
Пока меня с пути не завернули,
Писался я чеченец-ингушом.
Одним досталась рана ножевая.
Другим — дела другие, ну а третьим — третья треть.
Сибирь, Сибирь — держава бичевая,
Где есть где жить и есть где помереть!
Я был кудряв, но кудри истребили —
Семь пядей из-за лысины во лбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетала с выхлопом в трубу.
Воспоминанья только потревожь я —
Всегда одно: «На помощь! Караул!»
Вот бьют чеченов немцы из Поволжья,
А место битвы — город Барнаул.
Когда дошло почти до самосуда,
Я встал горой за горцев, чье-то горло теребя,
Те и другие были не отсюда.
Но воевали, словно за себя.
А те, кто нас на подвиги подбили, —
Давно лежат и корчатся в гробу.
Их всех свезли туда в автомобиле,
А самый главный — вылетел в трубу.