ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ К ФОМЕ БЕКЕТУ

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

К ФОМЕ БЕКЕТУ

Паломников бессчетных вереницы

Мощам заморским снова поклониться

Стремились истово; и многих влек

Фома Бекет, святой, что им помог

В беде иль исцелил недуг старинный,

Сам смерть приняв, как мученик безвинный.

Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы

По случаю краткого замирения с Францией архиепископ Кентерберийский разрешил заморским богомольцам совершить паломничество к мощам Фомы Бекета. Примас и канцлер отнюдь не был уверен, что в нынешней обстановке странники вообще сумеют добраться до Кентербери. По имеющимся сведениям, все графство Кент было совершенно отрезано от столицы. Не ощущая повседневно направляющей руки Гонта, он пребывал в суетливой растерянности. Гоняя без особой надобности сержантов и герольдов, он устраивал мелочные разносы секретарю, вызывая еще большую панику и неразбериху. Истинное положение в мятежных графствах по сей день оставалось неясным. Рассказы беженцев были полны преувеличений и отличались крайней противоречивостью. Дальше собственных маноров, разоренных якобы прямо у них на глазах, перепуганные лорды ничего не желали видеть. Они даже не могли указать, где находятся в настоящее время главные силы повстанцев, по каким дорогам и куда именно направляются. Назывались разные пункты: Крессинг, Кентербери и, как ни странно, Лондон. Очевидно, это отвечало скорее дальним стратегическим планам бунтовщиков, нежели их ближайшим тактическим целям. Нетрудно понять, что за названиями скрываются конкретные имена, в том числе и его, канцлера, особо выделяемые в поджигательских проповедях.

Здравый смысл подсказывал успокоительные аргументы. Между затасканными молвой лозунгами и конкретной действительностью зачастую возникают непреодолимые барьеры. Чувства чувствами, а жизнь жизнью. Чуть раньше, чуть позже, но половодье спадает и разлившиеся реки возвращаются в свои берега. По-прежнему оставались в неизвестности главари мифического «Большого общества». А без военачальников, как известно, армии не бывает. Восставших парижан возглавлял Этьен Марсель, Жакерию, если не изменяет память, — Гильом Каль, фландрских суконщиков — несносные Артевельде, а этих кто? Люцифер? Велиал? Астарот?.. Очевидно, нет у них ни общего для всех главаря, ни единой цели. В одной общине устраивают вселенский содом, а в соседних сотнях тишь да гладь: вилланы исправно платят подати, усердно трудятся в манорах на своих лордов, которые даже не помышляют о бегстве. Куда и зачем? У них абсолютно спокойно. Что же все-таки происходит в стране? Факты неповиновения и даже открытого бунта налицо? Налицо. Разбой опять же, самосуд, грабежи, поджоги. Но даже тут не без странностей.

Что касается разоренных вилл и аббатств, то пока не удалось точно установить, чьих это рук дело: вооруженных повстанцев или же просто бандитских шаек, которые никогда не переводились в английских лесах. Не исключено, что к вандализму причастны и неорганизованные местные сервы, не желающие платить положенные законом подати. Печальные события в рыбацких поселках и небольших городах никак не стоило возводить в абсолют. Досадные вспышки могли быть вызваны общей атмосферой в стране, а не какой-то целенаправленной деятельностью. Подтверждение тому — мейдстонский инцидент, о котором правительство проинформировали достаточно подробно и, главное, быстро. Согласно докладу бейлифа, и город заявилась ватага горлопанов из Дартфорда. Сама собой напрашивалась мысль, что подобный маневр мог быть предпринят с единственным намерением освободить из архиепископской тюрьмы Джона Болла. Застигнутый врасплох гарнизон кое-как подготовился к осаде и возможному штурму. Однако на поверку ничего подобного не случилось. Смутьяны ограничились тем, что разрушили дом Уильяма Топклайва, сборщика налогов, и роздали окрестным крестьянам обнаруженные в подвале бочонки с деньгами. Ворюга, осмелившийся утаить от казны столь значительный капитал, явно драл не по чину. О нем Седбери нисколько не сожалел. Потом под горячую руку повстанцам попался какой-то Стонхилд, тоже, надо думать, знатный мошенник, после чего орда покинула город, не причинив ни малейшего беспокойства гарнизону камка, где сидел клочестерский расстрига. Почему кентцы не попытались извлечь из узилища этого безумца схизматика — бог знает. Разумно ли после подобной промашки всерьез говорить о какой-то организации, о каких-то далеко идущих планах и прочее? Досадная чепуха, дурной сон в стиле Петра Пахаря, и только.

Вся беда Англии в том, что у нее скверные слуги: либо воры, как Топклайв, либо напыщенные идиоты, вроде судьи Белкнапа, которому почему-то покровительствует лорд-казначей.

Примерно так выстраивалась картина восстания в голове канцлера и высокопреосвященного архиепископа. Однако безумие, как скажет спустя столетия Шекспир, обнаруживает определенную систему. Утратившее здравый рассудок правительство, заблуждаясь в основе, подметило и правильно оценило отдельные частности. В стихийном, едва оформившемся движении, еще не набравшем достаточной силы, и впрямь превалировал сиюминутный порыв. Зачастую и вовсе течение событий определяла случайность.

С головой погрузившись в налоговые неурядицы, канцлер не только гнал от себя всякие мысли о бунте, но даже запретил упоминать само это слово. Когда мать-опекунша пожелала в самый разгар брентвудских событий навестить свой манор, он и не подумал предостеречь ее о грозящей опасности. Земля уходила из-под ног, а в Виндзоре беспечно музицировали и танцевали. Менестрели пели о розах и лилиях, о рыцарской чести. Королевский шут комично изображал прижимистых олдерменов и лодырей-подмастерий.

К исходу седьмого дня июня — он, как известно, пришелся на пятницу, когда дартфордцы проучили мейдстонских казнокрадов, — отряд, предводительствуемый булочником Кейвом, подошел к расположенному по соседству Рочестеру. Здесь уже находились воинственные уроженцы Эссекса, которые по всем правилам осады обложили замок. Тот самый, где томился Роберт Беллинг, свободный гражданин города Грейвзенда, увезенный рыцарем де Берли.

Не так уж случайны стихийные проявления гнева и воли народной, если целая армия спешит на выручку одного-единственного неправедно осужденного человека. В том, что имя доселе безвестного Беллинга не затерялось в бурлящем потоке времен, видится определенная закономерность. Ее смысл благороден и чист. Военачальники вроде Клиссона и рыцаря Нолза никогда бы не свернули с намеченного пути, чтобы выпустить из клетки столь неавантажную пташку. По всем законам батального искусства это выглядело непозволительной роскошью, причудой, глупостью даже, которая могла стать роковой. Застрять за здорово живешь у какого-то малозначительного замка, когда дорог каждый день и главные силы беспрепятственно идут в направлении Кентербери? Это, по меньшей мере, рискованная авантюра. Но тем и отлична народная война от войн королей, что главная цель ее не от мира сего. Не земли, не бочки с монетой, но только Правда — святая, единственная. Равно милостивая ко всем и суровая одинаково, участливая к великим и малым. И ясная, как на заре человечества, когда Адам ковырял землю мотыгой.

Другим назначено было распахнуть двери архиепископской тюрьмы, и нет в том вины славного булочника. Ни сном ни духом не ведал мастер Кейв, что был так близок от Болла, когда рассыпал серебро, наделяя бездомных и сирых, когда крушил остервенело сундуки и лари. Никто и не догадывался, что клочестерский проповедник томится так близко и сквозь железные прутья пускает в вольный полет голубков.

На белых крыльях летела правда по миру. И не давала покоя, и жгла неутолимой жаждой. Никто об этом не говорил, но каждый смутно угадывал, что перед ее судом высочайшим и капли крови единой достаточно, и слезинки невинной, чтобы вырвать из ножен меч.

От расположившихся бивуаком эссексцев отделилась знакомая фигура в порыжевшем от солнца плаще. Уот Тайлер поспешно оседлал белоснежную с золотистым хвостом лошадь и устремился наперерез запоздавшему воинству.

— Ты когда должен был прибыть сюда, Боб Кейв? — гневно бросил он, осадив коня, и руку в перчатке до самого локтя положил на рукоять кинжала.

— К полудню, — захлопал припухшими веками еще хмельной от мейдстонской забавы булочник. — А что случилось?

— Взгляни. — Тайлер указал на пунцовый диск, клонящийся к лесистым холмам. — Эдак и до утра не управиться, а ведь ночь мы должны были встретить в дороге.

— Брат Уот! — взмолился великан мастер. — Ты даже вообразить не можешь, какие молодцы наши парни! Хочешь, мы с ходу перемахнем через стены и разнесем все в мелкие щепки? Только скажи. Все будет кончено до первой звезды.

Ремесленники из скромного Дартфорда оживленно загалдели. Сгрудившись вокруг вожака и размахивая дубинками, они огласили воздух воинственными кликами и божбой. Победный восторг заодно с бочонком кентского эля, который хоть и дешевле на целый пенс лондонского, но зато крепче, наполнил их бесхитростные сердца непривычной отвагой. Они готовы были помериться силой со всеми рыцарями Английского королевства.

— Только скажи, брат. Уж мы не подкачаем, всыпем как полагается! Англия и святой Георгий!

— Да здравствует король и его верные общины! — взвивались возгласы в золотое, как нимбы святителей, небо, где блистали невесомые облака.

Дали немыслимые раскрывались за поворотом дороги, и казалось, так близко до желанного, невыразимого в слове предела, что сладкая боль разливалась внутри.

Но был молчалив и строг всадник, и складки плаща, упадая до звездочек шпор, одевали его, как сияющий мрамор. Схлынуло веселое оживление, сами собой умолкли хвастливые шутки.

— Теперь послушайте меня, вы все, — едва размыкая пересохшие губы, молвил Уот. — Ты, Кейв, займешь вон то местечко на левом крыле, — не оборачиваясь, он указал на ложбину, где вспыхивали чешуйки заросшей кустами реки. — Атака начнется по моему сигналу. Твоя задача оставаться на месте и никого не выпускать из крепости. — И пояснил, помолчав: — Не забудь, что река уходит за стену. Там есть подъемная решетка. Ты хорошо понял, Боб Кейв? А вы, молодцы, встаньте, как положено людям военным. Не жмитесь друг к другу, будто овцы вокруг пастуха. Не то на всю вашу бравую команду хватит одного метко выпущенного ядра.

— Разве в Рочестере пушки? — послышался юношеский насмешливый голос. — Откуда?

— Почем я знаю? — Тайлер отыскал взглядом спросившего. — Настоящий воин должен быть готов к любой неожиданности… Что отличает воина?

— Отвага, брат Джон, — весело оскалился молодой подмастерье.

— А разве лесной брат не отважен?.. Воина делает строй. Каждый должен знать свое место. Что бы ни случилось, в любой передряге. Понятно?.. Однако это еще не все. Настоящий вояка беспрекословно и без промедления выполняет приказ. А я ведь уже отдал команду? — Тайлер внезапно преобразился. — Ну-ка, парнишка! — дав лошади шпоры, он выхватил у любознательного ученика дубинку и принялся выравнивать строй. Может, кого и задело в сутолоке, зато бесформенная орда вскоре приобрела приятные для глаза очертания походной колонны. Ошеломленные дартфордцы опомнились уже в шеренгах, послышались запоздалые проклятия и угрозы.

— Спокойно, братья, не петушитесь. — Тайлер перебросил дубинку владельцу. — Этот маленький урок преподан для вашей же пользы. Надеюсь, вы усвоили азы военной дисциплины? Возможно, однажды это спасет кому-то из вас жизнь… А теперь, брат Роберт, веди отряд… Запомните крепко, ребята, только став настоящими бойцами, мы сможем добиться победы.

Он кивнул на прощание и ускакал, вздымая фонтанчики пыли. Вытянутая тень всадника и коня, слегка приотстав, летела к осажденному замку. Как темная туча, низринутая с лучезарных высот. Юркие ласточки неслись перед напруженной конской грудью, подобно дельфинам, направляющим путь корабля. Сухо, знойно стрекотали кузнечики в пшеничных полях по обе стороны от дороги.

Еще не засветилась в полную мощь нежно мерцающая в светло-зеленом небе Венера, как пала обреченная цитадель. Ее немногочисленный гарнизон, которым командовал доблестный рыцарь Джон Ньютон, сражался с достойной твердостью, но превосходство нападающих было слишком очевидным. Понеся незначительные потери, повстанцы овладели сначала барбиканом, затем внутренним двором. Защитники последней башни, видя бесполезность дальнейшего сопротивления, сложили оружие.

Победители проявили великодушие. Принудив пленных поклясться в верности королю и общинам, они отпустили их на все четыре стороны. Злополучного Беллинга извлекли на свет божий из каменного колодца и, подняв над ликующей толпой, пронесли на руках до внешних ворот. Справедливость восторжествовала: свободный горожанин был возвращен Грейвзенду. С этого момента имя его, прогремевшее на всю Англию, ни разу не упомянуто в хрониках. Для славы, как и для жизни, отведен скупо отмеренный срок.

Верный себе Уот Тайлер не дал людям даже короткой передышки. Ловя последние отблески отгоревшего дня, до предела наполненного волнующими событиями, он вывел войско на кентерберийскую дорогу. Задержал коня возле покосившегося распятия, пропуская вперед кентцев, эссексцев и матросов из Суффолка, ненароком ввязавшихся в жаркое дело. Вровень со звездой наливался оранжевым светом пребывавший в первой четверти месяц, и ржавая полоска еще не остыла над холмами лесистыми и мрачным замком, канувшим в забытье. Мелькающие лица едва угадывались, неровно качались копья над черной змеей, растянувшейся на добрую милю, значки и флаги смазала мгла. Скупо посверкивала сталь нагрудников, скрипела кожа, бряцали, задевая друг друга, добытые в бою алебарды.

За колонной, чьи дозоры давно поглотила непроглядная синева, громыхали колеса трофейных фургонов. Оттуда доносился нарочито визгливый смех. За войском всегда следует обоз, а с обозом — удалые подруги солдата, близость смерти особый вкус придает торопливой и жадной ласке. Она как легкая горчинка в черном испанском вине, как запах полыни, влекущий, тревожный, которым наполнен остывающий воздух.

Бивуаком расположились в стороне от дороги, на опушке дубравы, когда в полный голос запели сверчки и козодой отозвался испуганным всхлипом. Солнце почти достигло высшей точки, и поход возобновился. В городках и замках, прихотливо разбросанных по равнине, призывно наигрывали колокола. Все чаще встречались паломники, идущие поклониться мощам Фомы Бекета. Постукивая посохом, вереницей проходили слепые, ковыляли увечные и хромые, подскакивая на костылях. Печальный ослик катил тележку с паралитиком. За ней скакал, глотая пыль, гримасничающий идиот с незаживающей язвой на подбородке.

И каждый лелеял надежду на чудо, терпеливо снося все тяготы пути. Губы шептали молитву, скорбные, наполненные слезами глаза светились экстазом.

Одни слепые, не веруя уже в чудо прозрения, брели своей непостижимой стезей.

Богатые богомольцы в сопровождении слуг трусили на мулах, лаская взоры яркими красками дорожных блио, обшитых волнообразной каймой фестонов. На дамах были соркени, подчеркивавшие округлые груди, и контрастные по цвету платья из тонкого камплина. Лишь драгоценностей недоставало по понятным причинам. Затейливые цепочки, тяжелые, усыпанные блескучими камешками браслеты, ажурные серьги венецианские, перстни с камеями — все эти приманчивые безделушки остались дома за семью замками, а то и в кувшине, зарытом где-нибудь под заветным деревцем.

Крестьяне и подмастерья тащились пешком, шаркая остроносыми башмаками с короткими, спущенными на манер чулка голенищами. У них и сукно было погрубее, все больше зеленое или коричневое, и свое добро они несли на себе. Бесконечные узелки, привязанные на конце посоха, сумы из дерюги и сыромятной кожи, корзинки из лыка.

И всякий раз кто-нибудь выскакивал из рядов, останавливал богомольцев, и прямо средь дорожного гама и пыли начинались расспросы: кто, куда и зачем? Выяснение личности заканчивалось обычно повторением чуть ли не по слогам присяги на верность. Кто с испугу, но большая часть с чистой душой обещали хранить верность королю Ричарду и общинам и не признавать королем ненавистного Гонта. Постепенно требования возрастали, ибо по мере приближения к Кентербери ряды повстанцев пополнялись все новыми и новыми волонтерами. В каждом селе, в каждой сотне, мимо которых следовало народное войско, объявлялись борцы за правду. Положив руку на Библию, они клялись встать под ее святое знамя по первому зову и привлечь к общему делу друзей и соседей. И еще они давали твердый обет, что не допустят в королевстве никакого другого налога, кроме пятнадцатой деньги, которую только и знали отцы и деды. Присягу принимали вожди: Тайлер, Шерли, Боб Кейв. В походном строю мужала и крепла народная воля. Свободные йомены сами указывали повстанцам дома, где засели изменники: коллекторы «разбойника Хоба», лихоимцы-законники, доносчики-присяжные. И вновь приходилось задерживаться, творя скорый и праведный суд. Ползущая по дороге колонна все вытягивалась и вытягивалась, одни ждали, другие догоняли, возникали заторы, путалась упряжь, сталкивались арбы. Джон Шерли едва не загнал своего жеребца, перелетая от авангарда к хвосту, от арьергарда назад к голове. Конь был весь в мыле, предводитель сорвал голос, но положение ничуть не улучшилось. Скорее напротив: чем дальше вытягивалась походная колонна, тем медленнее становилась ее неторопливая поступь.

Между тем пронеслась в горячке суббота, незаметно пришло воскресенье, а до гроба святого Фомы было далековато. Но ширилось очистительное пламя, захватывая глухие углы и богом забытые норы.

Крестьяне Четэмской сотни, предводительствуемые Томом Берчстедом, напали на усадьбу присяжного Бедемантона, жители Фавершема с портным Джоном Гарднером во главе навели порядок в своей общине, Томас эт Равен из Рочестера захватил несколько кентских рыцарей и под угрозой тюрьмы заставил их присягнуть на верность народу.

И так было повсюду: деревни, сотни, города — длинный перечень дерзких подвигов и имен.

В понедельник, одиннадцатого, стали подниматься жители Бленгетской, Тенгемской, Уингемской, Кингемфордской, Кренбрукской, Тендерденской, Лонгбриджской сотен. И, как везде, выше крыш взлетала черпая копоть. Вместе с податными списками трещали в огне протоколы судов и ренталии. Только книги уже не швыряли в костры. Повсеместно распространился строгий наказ «Большого общества»: оберегать от уничтожения и порчи запечатленную в буквах премудрость господню, нравоучения седой старины, героические сказания ближних и дальних народов. Взирая с прискорбием на разорение милых желудку и сердцу аббатств, изобильных вином, пшеницей и шерстью, прилежные летописцы не уставали повторять, что первым делом гнев озверелой невежественной толпы обрушивался на священные манускрипты. Память, травмированная пережитым страхом, явно подвела почтенных хронистов. Пергаментные портфели с денежными документами — единственное, что искала на полках либрариев вооруженная беднота. Ветхих рукописей, переплетенных в отполированную до блеска кожу, не коснулась злонамеренная рука. Там и остались они, где стояли, благополучно пережив все превратности долгих столетий. Уцелели и хроники, без коих едва можно было воссоздать удивительные метаморфозы тех незабываемых дней.

— Быстрее, быстрее! — понукал побледневший от бессонницы Тайлер.

Его губы потрескались, запеклись коркой, покраснели окаймленные свинцовой тенью глаза. Даже конь его и тот до того отощал, что выступили полукружия ребер.

Когда с возвышенности вдруг распахнулась долина Стаура с каменным мостом и купами ив, отливающих серебром, Уот сомкнул воспаленные веки. Поля цветущей горчицы, уступами нисходящий к реке виноградник, могучие башни в радужной дымке — все было как сон среди бела дня.