Глава III Процесс

Глава III

Процесс

Чувственность и беспорядочная жизнь короля Людовика XV, эгоизм, бывший последствием этого, — все это давно сделало его равнодушным к несчастьям вверенного ему народа. А между тем он вовсе не был жестоким человеком. Его ужасали меры, принятые к Дамьену, и суровое обращение с ним. Король часто с отвращением говорил об этом и постоянно осведомлялся о здоровье своего убийцы. По-видимому, он считал себя ответственным за жизнь преступника до тех пор, пока судьи не решат его участи. Узнав, что Дамьен лишен возможности всякого движения, и потому день ото дня все более чахнет, король послал к нему своего первого врача Сенака. Мало того, король казался весьма огорченным и вернулся к своей обычной беспечности только тогда, когда Сенак дал преступнику возможность пользоваться в своей темнице несколько большей свободою и что благодаря этому состояние здоровья Дамьена улучшилось.

Процесс подвигался очень медленно; Парламент, чувствуя себя косвенно задетым симпатией, высказанной преступником к некоторым из его членов, считал своею обязанностью оправдать их, наведя самые точные и подробные справки. Президенты Мопу и Мале, советники Севен и Паскье, которым было поручено следствие по этому делу, выслушали около восьмидесяти пяти свидетелей, проследили день за днем, час за часом всю прежнюю жизнь Дамьена. Восемнадцать человек были арестованы как соучастники в убийстве, восемь были обвинены в том, что они знали о заговоре, составленном против жизни короля. Но напрасно хлопотали судьи, которым было поручено следствие по этому делу: при более внимательном исследовании соучастники оказывались невиновными.

Новые допросы Дамьена только подтвердили то, что давно предполагалось уже в Версале, — а именно расстройство умственных способностей преступника.

17 марта, явившись для допроса в уголовный суд, Дамьен продолжал подтверждать свои прежние показания. Он говорил, что только хотел дать хороший урок королю и заставить его прогнать своих министров, которые были виновниками всех бедствий. Он объявил, что человек, говоривший с ним 5-го числа в проходе к часовне, незнаком ему; что этот человек только сказал ему, что приехал в Версаль, для того чтобы получить позволение представить королю одну очень интересную машину. Как видно, он мало-помалу стал убеждаться в тщетности своих надежд на милосердие короля; теперь он уже утверждал, что не имеет никаких сообщников, и с клятвой уверял, «что могут разрыть всю землю и все-таки не найдут ни одного соучастника его преступления». После этого он снова возвращался к своей роли фанатика.

Преступникам давали духовников только после вынесения приговора. Но на этот раз сочли нужным сделать исключение по причине важности преступления и, главное, потому что надеялись подействовать на Дамьена религиозными убеждениями, склонить преступника к изобличению сообщников, в существовании которых все еще были убеждены некоторые из судей. Поэтому 21 марта назначили ему духовником священника из Сен-Поля и доктора Сорбонны господина Гере в надежде наставить на путь истины несчастного преступника.

Этот духовник с удивительным усердием исполнял свои обязанности; он не только посещал ежедневно цареубийцу, но не отказался даже проводить его на место казни и оставил его только тогда, когда несчастный отдал свою душу Богу.

В субботу, 26 марта, собралась верховная палата. Судьи, принцы крови, герцоги и перы, президенты, советники и докладчики были на местах своих.

Когда Дамьена ввели на это заседание и посадили на скамью обвиняемых, то он нисколько не смутился и не выказывал ни малейшего волнения или беспокойства; этот человек, по-видимому, был обязан своим удивительным присутствием духа тому важному значению, которое приписывали его особе.

По установленному законом порядку генерал-прокурор собрал письменные мнения судей и вместе со своими заключениями положил, не распечатывая, на судебное бюро. Господин Паскье снова стал уговаривать его открыть своих сообщников.

— Вы можете только загладить хоть немного свое преступление в глазах Бога и людей, указав своих соучастников; вы должны сделать это для благосостояния и спокойствия государства и законных подданных Его Королевского Величества; наконец, вы должны указать нам своих сообщников для спасения своей души, если только вы верите в существование души.

Дамьен отвечал ему:

— Вы прекрасно говорите, господин Паскье, но я еще раз перед распятием повторяю вам, что мне не в чем более сознаваться. Тогда приступили к чтению решения генерал-прокурора. В нем было сказано, что Дамьен должен быть присужден как цареубийца к предварительной пытке и смертной казни.

В семь часов вечера суд произнес следующий приговор:

«Суд объявляет Роберта-Франсуа-Дамьена виновным и изобличенным в оскорблении божественного и человеческого величия совершением злонамеренного, гнусного и отвратительного посягательства на жизнь священной особы короля: и в наказание присуждает вышеупомянутого Дамьена к публичному признанию в преступлении перед главными дверьми Собора Парижской Богоматери, куда его отвезут в телеге полунагим, лишь в одной рубашке, и с зажженным восковым факелом весом в два фунта в руке; там он должен на коленях объявить во всеуслышание, что злонамеренно и предательски совершил вышеупомянутое злодейское, гнусное и отвратительное убийство, ранив ножом короля в правый бок, в чем раскаивается и молит о прощении у Бога, короля и правосудия. Затем его отвезут в той же телеге на Гревскую площадь, где подвергнут на устроенном эшафоте истязаниям калеными щипцами его грудь, руки, бедра и икры; правую его руку, в которой он должен держать тот самый нож, которым он совершил вышеназванное убийство, сожгут серным огнем; на истерзанные клещами места нальют смесь из растопленного свинца, кипяченого масла, горячей древесной смолы, воска и серы, и затем тело будет четвертовано четырьмя лошадьми. Останки его должны быть сожжены, обращены в пепел и развеяны по ветру. Вместе с этим суд объявляет все движимое и недвижимое имущество преступника конфискованным в пользу Его Королевского Величества. В то же время суд повелевает, чтобы до совершения казни Дамьен был подвергнут простой и экстраординарной пытке для открытия его сообщников; чтобы дом, в котором он родился, был срыт до основания; впрочем, без запрета впоследствии воздвигать на этом месте новые строения. Суд объявляет также, что приметы преступника следующие: от тридцати до сорока лет от роду, ростом не выше пяти футов, волосы носит длинные, ходит в коричневом, довольно поношенном платье и простой гладкой шляпе.

Дано в Парламенте, на заседании верховной палаты 26 марта 1757 года.

Ришар».

Приговор сей определил малейшие подробности казни, одного перечисления которых уже достаточно, чтобы внушить читателю непреодолимый ужас. Но в этом приговоре не сказано еще, какого рода пытке надо подвергнуть Дамьена. Долго совещались судьи в присутствии генерал-прокурора. Вскоре мания жестокости распространилась даже в народе, и многие частные лица спешили предложить различные способы пытки, делавшие более чести изобретательности, чем гуманности. Так один желал, чтоб под ногти преступника вложили пропитанные серою пеньковые свертки и зажигали их; другой требовал, чтоб с него по частям сдирали кожу и на обнаженные мышцы наливали едкую жидкость до тех пор, пока преступник не назовет своих сообщников; третий предлагал вырывать у преступника один зуб за другим… Читая мемуары, написанные об этом предмете в Париже в середине XVIII столетия, удивляешься только тому, что не видишь под ними имени какого-нибудь краснокожего.

Судебные хирурги рассмотрели эти различные виды пыток и решили, что пытка испанскими сапожками все-таки самая действенная и в то же время самая безопасная для жизни преступника.

Я описал все подробности процесса Дамьена, которые только мог найти в своих семейных бумагах, а также в сочинении «Подлинные документы и ход процесса Дамьена».

Я нарочно с такой подробностью старался описать это дело. В моих глазах оно имеет гораздо большее значение, чем все описанные мною до сих пор.

Казнь Дамьена, которая будет описана в следующей главе, была одним из самых страшных, но вместе с тем и одним из последних примеров средневекового бесчеловечия.

Прошло то время, когда человек не довольствовался одной смертью, себе подобного, а высасывал каплю за каплей кровь и рядом мучений карал несчастного преступника. Он позволял преступнику умереть только тогда, когда страдания его переходили за пределы возможного вследствие целого ряда истязаний и мучений.

Все это после казни Дамьена почти выходит из употребления. Еще несколько раз на Гревской площади случалось видеть колеса с трепещущими на них телами, раздробленными железной палицей палача, но близко уже было то время, когда общество согласилось ограничиться одной смертью того из своих членов, жизнь которого оно считало опасной для себя. Близко было то время, когда с исполнением нашей печальной обязанности перестал соединяться целый ряд жестоких, хотя и бесполезных истязаний.