Глава XII Дело об ожерелье

Глава XII

Дело об ожерелье

Дело об ожерелье до того известно, что мне кажется совершенно бесполезным разбирать в подробностях все его обстоятельства. Я не желаю прибавлять новых догадок к тем, которыми хотели объяснить тайны этой загадочной интриги, бросившей роковое пятно на королевское семейство в то самое время, когда народные страсти начали потрясать до основания королевский трон во Франции.

Здесь я ограничусь только тем, что вкратце напомню те обстоятельства, которыми сопровождались аресты кардинала Рогана, Калиостро, господина Рето де Виллета, госпожи Олива; тут же я сообщу подробности того, каким образом Жанна де Валуа, графиня де ла Мотт были отданы в руки исполнителя верховных приговоров.

Однажды госпожа де Буленвилье, жена парижского превота, встретила в деревне Сен-Леже-су-Бувре в Бургонии маленькую девочку, которая, протягивая к ней руки, сказала:

— Добрая госпожа! Подайте, Христа ради, мне, потомку древних королей Франции.

Эта фраза удивила госпожу де Буленвилье; она остановила свою карету и спросила у ребенка объяснения такого странного способа просить милостыню.

В это время шел мимо местный приходский священник.

Услышав разговор, он подошел и сказал, что ребенок говорит правду, и что эта девочка прямая наследница Генриха де Сен-Реми, незаконного сына Генриха II и госпожи Николь де Савиньи.

Госпожа де Буленвилье, продолжая свои расспросы, узнала, что девочка была сиротою и содержалась за счет общественной благотворительности прихода; она увезла ребенка в Париж. Здесь д’Озье занялся генеалогией маленькой нищенки, и скоро было доказано, что Жанна де Валуа, а также ее брат и сестра совершенно законно ссылаются на свое происхождение.

Об этом деле герцог де Бранка-Серест подал доклад королеве и господину де Морена. Вследствие этого для Жанны Валуа, брата ее и сестры назначено было особое содержание. Брат Жанны поступил на морскую службу и умер лейтенантом флота под именем барона де Сен-Реми де Валуа.

В 1780 году Жанна Валуа вышла замуж за одного из королевских телохранителей, графа де ла Мотта.

У графа не было никакого состояния, кроме жалованья; все приданое его жены состояло из незначительного пансиона. Таким образом, средства эти далеко не могли удовлетворить страсти молодых супругов к роскоши и удовольствиям. Графиня де ла Мотт желала во что бы то ни стало блистать в свете и потому скоро завела интригу с целью пополнить свои ограниченные средства.

Жанна де Валуа, говорит в своих мемуарах аббат Жоржель, несмотря на то, что не отличалась особенной красотой, нравилась всем своею свежестью и молодостью. Лицо ее отличалось одухотворенностью и привлекательностью; она обладала особенным даром слова, и каким-то добродушием дышали все ее речи. Под такою-то привлекательной наружностью скрывалась душа и наклонности цирцеи.

При этом невольно рождается вопрос: были ли совершенно бескорыстным то покровительство, которым его преосвященство кардинал де Роган почтил молодую графиню де ла Мотт? Легко можно предположить, что нет, особенно, если вспомнить, что этот прелат вел жизнь далеко не строгую. Кроме того, даже из слов панигириста кардинала видно, что щедрый кардинал передал уже графине более ста двадцати тысяч ливров, прежде чем началось дело об ожерельи.

Как бы там ни было, но графиня де ла Мотт была настолько близка к кардиналу, что сумела проникнуть в самые тайные замыслы честолюбивого прелата: кардиналу хотелось ни больше, ни меньше, как играть около умной и красивой королевы, имевшей власть над своим мужем, ту же роль, которую кардинал Мазарини играл около Анны Австрийской. Графиня льстила этому тайному стремлению и надеялась основать на нем свое будущее благосостояние.

Неимоверная легкость, с какой господин де Роган попал в сети, расставленные ему ловкой интриганткой, дает нам довольно полное понятие о том, какое преувеличенное значение придавал почтенный прелат своей особе.

Графиня успела убедить кардинала, что она в тесной дружбе с королевой, что, проникнутая уважением к редким свойствам души своего благодетеля, она часто и с большим жаром говорит о нем королеве, что, благодаря этому, исчезли уже последние следы той немилости, в которую попал Роган со времени своего несчастного посольства в Вену; что убеждения ее имели такой успех, что Мария-Антуанетта даже позволяет кардиналу представить свои оправдания.

Имела ли действительно графиня де ла Мотт доступ к королеве? Большая часть историков, и в том числе госпожа Кампан, решительно отвергают это; с другой стороны, памфлеты того времени разрешают этот вопрос утвердительно, но не нужно забывать, что большая часть этих памфлетов была следствием уже зарождавшейся в то время ненависти к королеве.

Первая выдумка графини имела полный успех. С глубокой признательностью и энтузиазмом встретил доверчивый кардинал ту блестящую перспективу, которую открывала ему графиня. Господин де Роган щедро вознаградил за эти услуги госпожу де ла Мотт. Между тем для всего этого достаточно было немножко солгать да пожертвовать листом бумаги с золотым обрезом, на котором нужно было подделать руку королевы. Эта необыкновенная доверчивость сильно ободрила госпожу де ла Мотт в ее дальнейших замыслах.

В это время Людовик XV заказал великолепное ожерелье своим придворным ювелирам — Бемеру и Бассанжу.

Король скончался прежде, чем это ожерелье, предназначенное для госпожи дю Барри, было окончено. Новый государь удалил эту фаворитку от двора, и великолепное ожерелье осталось на руках у ювелиров.

Они представили ожерелье королеве; но цена, назначенная за него — миллион восемьсот тысяч ливров, — испугала ее величество. При обстоятельствах того времени бережливость сделалась прямым долгом королевского семейства, и королева отказалась просить короля о приобретении этого украшения.

Графине де ла Мотт удалось увидеть это ожерелье. Ювелиры не скрывали от нее, что отказ королевы поставил их в затруднительное положение, оставив в их руках огромный непроизводительный капитал; они прибавили, что сделали бы богатый подарок той особе, которая доставила бы им возможность сбыть эту вещь.

Вероятно, в это время графине пришла в голову мысль заработать обещанное ювелирами вознаграждение. Эта мысль не вдруг перешла в мысль о похищении ожерелья. Графиня судила о Марии-Антуанетте не как о королеве, а как о женщине. Ей казалось невозможным, чтобы желание королевы не противоречило высказанному ею решению по делу об ожерелье. Из этого она заключила, что ничто не помешает Марии-Антуанетте быть глубоко признательной той особе, которая ловко поможет ей приобрести ожерелье в то время, когда недостаток денег в казначействе не позволял сделать это приобретение официально. Графиня де ла Мотт решилась оказать эту услугу королеве.