Глава VI. ВЕЛИКИЙ ИНТРИГАН

Глава VI. ВЕЛИКИЙ ИНТРИГАН

План спасения собственной жизни

На рубеже 1944—1945 годов момент торжества справедливой борьбы против гитлеровских орд уже близок. Его напряженно и нетерпеливо ожидает оккупированная Европа; его жаждет опаленный огнем войны, работающий только на победу, отдающий ей все силы Советский Союз; о нем тоскуют миллионы несчастных в нацистских концлагерях и тюрьмах; о нем мечтают солдаты всех воюющих армий.

Этот момент великого торжества справедливости борьбы в силу удивительного, но все же закономерного стечения обстоятельств почти совпадает с моментом внутренней борьбы Александра Солженицына. Однако не мешает предварительно ознакомиться с тем историческим фоном, на котором для Александра Исаевича развертываются события этого времени.

В середине января советские войска по всему фронту переходят в наступление. Солженицын находится в части, действующей на северном направлении — против Восточной Пруссии. Все солдаты с нетерпением ждут той минуты, когда они перешагнут германскую границу. Каждая часть хотела быть первой. Но первым может быть кто-нибудь один. И эта честь выпала 11720?му стрелковому полку, которым командовал подполковник Серегин.

В этот решающий для всего человечества час у Александра Исаевича Солженицына свои заботы: он осматривает места, где должны были разыгрываться события первой части его романа-эпопеи о русской революции. Когда спустя годы в процессе своих литературных занятий он мысленно возвратится сюда, то уже революционные традиции ни с какой стороны не будут его волновать. Он станет человеком, который не постыдится написать: «Какая ужасная судьба — быть русским!»

Пока же он еще офицер воюющей Красной Армии. Но если побеждает целое, это еще не значит, что часть не может попасть в затруднительное положение. Произойдет это и с солженицынской батареей звуковой разведки. Во время одной из контратак батарея попадает в окружение.

Что сделает Солженицын? Отдаст приказ занять круговую оборону? Попытается пробиться к своим?

Для этого нужна отвага, то есть способность преодолеть смертельный страх. А Солженицын лишен такой способности. Им овладевают чувства паники и самого обыкновенного животного страха. Он не должен погибнуть! Он — нет… Капитан Солженицын бросает людей, дорогостоящую технику и спасается бегством.

На этот раз Солженицын, оказавшись во власти беспредельного чувства эгоизма, предпринял необдуманные действия. Он, видимо, настолько глубоко был проникнут эгоизмом в этот момент, что даже не успел осознать, чем он рискует. Бросить во время войны боевое подразделение — для командира значит подвергнуть себя риску быть расстрелянным. Но Солженицын бежит. Бежит в безопасное место.

Ему везет. Есть верный сержант Илья Соломин. Ловкий парень, который уже однажды осуществил сложную операцию — провез жену Солженицына через всю Россию в прифронтовую зону. Соломин и теперь окажется на высоте положения. Он выведет из окружения технику и людей, и Солженицыну все сойдет с рук.

Когда придет время Солженицына, когда он будет выдавать себя за правдоискателя, врага угнетения, пророка божьего и великого писателя, в многочисленных интервью не знающим истинного положения вещей и склонным к сенсациям западным журналистам он постарается увенчать себя лаврами и фронтовика.

На самом же деле Солженицын ни разу не участвовал в боях, лишь один раз понюхал пороху (при том временном окружении) и повел себя, как всегда, трусливо.

И все же этот случай не пройдет бесследно для Солженицына. Нынешний заместитель командира крейсера «Аврора» кавторанг Бурковский, который был с Солженицыным в экибастузском лагере, скажет мне: «Согласно лагерной этике, не принято было расспрашивать товарища, за что он сидит. Не принято было и самому рассказывать о причинах заключения. Солженицын же, пренебрегая существовавшими правилами, рассказал мне, что он будто бы на фронте попал в окружение, стал пробиваться к своим и оказался в плену. То есть его посадили якобы за то, что он сдался. В этой истории, как ее преподносил Солженицын, чувствовалось что-то надуманное и недостоверное». И действительно, это была ложь.

Спираль предательства, первый виток которой начался у Солженицына еще с драки с его школьным другом Каганом, все нарастала. Появлялись новые витки: изворотливость во время вступления в комсомол и жестокость по отношению к собственной матери. (Прибыв на короткий срок из воинской части по вызову умирающей матери, он предпочел провести ночь у возлюбленной. Мать скончалась, так и не дождавшись сына.)

Трусость не позволяет Солженицыну стать кем-либо иным, кроме как предателем.

Но история с окружением имела еще одно последствие. Точнее, преподнесла ему еще один урок. Солженицын обнаружил потрясающую для себя вещь: ведь он может погибнуть… Его могут убить… Война — это не только нечто вроде загородной прогулки — с адъютантом, который заваривает для тебя чай; услужливыми солдатами, помогающими облачиться в шинель, и другим адъютантом, который переписывает твои литературные опусы; с землянкой и печкой, около которой можно почитать или понежиться с женой. На него тоже распространяются законы фронта — законы смерти. А этого Солженицын не может допустить. Ни в коем случае! Особенно теперь, когда до конца войны — это видит каждый — остаются не годы, а месяцы, может быть, недели. В такое время умирать не хочется. И все же еще гибнут советские солдаты. Бои становятся ожесточеннее. Однако Солженицын твердо убежден, что он всегда и во всем должен быть исключением. Он не только математик, умеющий точно и по-деловому рассуждать. Он и виртуозный интриган. Поэтому в его голове рождается, вероятно, самый совершенный и самый подлый, который когда-либо был выдуман, план спасения собственной жизни.

Но прежде обратимся к воспоминаниям его первой жены. Наталия Решетовская пишет, что в начале марта 1945 года она получила последнее письмо от Солженицына. А затем наступило молчание. Она писала командирам, знакомым, друзьям. Наконец снова появляется верный Илья Соломин.

«Вас, конечно, интересует судьба Сани, почему он не пишет и что с ним. Он откомандирован из нашего подразделения. Почему и куда, не могу Вам сейчас сообщить. Знаю только, что он жив и здоров, а больше ничего, а также, что с ним не случится ничего плохого».

«Жив и здоров»! А это уже слишком много. В годы, когда ежедневно умирают тысячи солдат Красной Армии, какая из советских женщин может с облегчением сказать, что ее мужу не грозит опасность погибнуть!

Но соломинские слова не однозначны, они вызывают один вопрос за другим. Почему он не может написать, куда занесла Солженицына беспокойная военная судьба? Жив и здоров, но где и в каких условиях? Решетовская сейчас вспоминает, что ей тогда пришло в голову: не послали ли Солженицына на выполнение какого-нибудь специального задания? Но особое задание — будь то разведка в глубоком тылу или в другом месте — это не прогулка, а такое дело, когда рискуют жизнью. Между тем соломинские слова «жив и здоров» и «с ним не случится ничего плохого» прямо противоречат такому предположению.