По Германии

По Германии

Однажды мы наткнулись на общественные огороды. Вся их большая территория была разбита на маленькие клочки земли. В центре стояла ротонда, а вернее, подобие подковообразного сооружения с анфиладой деревянных колонн спереди. Покрашена она была в белый цвет, и в ней оказалось множество дверей. Очевидно, внутри огородники хранили свой садовый инвентарь. Заглянуть в эти комнатки повнимательнее нам очень и очень хотелось. Но не все они открыли нам свои тайны, поскольку были заперты на замки. Правда, кое-какие двери, несмотря на это препятствие, все же нам удалось вскрыть. Внутри мы обнаружили садовый инвентарь, гвозди, молотки — словом, все, что нам было абсолютно не нужно.

Блаженствует на небе луна, щедро освещает землю. Проходя по террасе, я наступаю на какой-то предмет, нагнулся, а когда выпрямился, увидел прямо перед собой незнакомца, глядевшего на меня в упор. Сердце екнуло, я замер как вкопанный. Повернул голову, и незнакомец сделал то же самое. Ба! Да это же зеркало. Оно меня так напугало, что я чуть было не дал стрекача! Позвал ребят, они присоединились ко мне, и впервые за много дней нашего пути мы принялись любоваться своими, почти незнакомыми нам самим физиономиями. Вдоволь похохотав над моим испугом, мы весело покинули «немецкий колхоз» и зашагали дальше по дороге, оставляя позади белеющую в лучах лунного света одинокую ротонду и «волшебное» зеркало.

Выходим на проселочную дорогу, слева кустарник и небольшой лесок, а справа купающиеся в лунных лучах поля, раскинувшиеся почти до горизонта… Тропинку преграждает огромное дерево. Люди явно обходили поваленный ствол: влево и вправо тянулись полоски утоптанной земли, которые, обогнув ствол, вновь соединялись. Мы почти миновали это дерево, когда кто-то из нас заметил пугало, одетое во что-то черное. Присмотревшись повнимательнее, мы вдруг поняли: ведь это же черешня со спелыми ягодами. Ура! Вмиг взбираемся по стволу, прыгаем как мартышки. Вначале едим торопливо, потом все медленнее и медленнее, убедившись, что черешня почти закончилась. Стащив сверху пугало (для моих сапог), переворачиваем его вверх ногами. Уходим прочь, унося с собой наполненное доверху спелыми ягодами ведро. Настроение великолепное! Нет-нет да и зачерпываем по горсточке сладких ягод — и вкусно, и легче нести ведро дальше.

Метров через триста — четыреста натыкаемся на здание старинного замка, или что-то похожее. Огромное высокое, изогнутое строение, с окнами на самом верху, довольно высоко над землей. Вокруг все заросло крапивой. Обходим здание слева, вдоль высоченной ограды здания, и попадаем на каменистую дорогу, ведущую внутрь, в ворота. Шлагбаум. Пролезаем под него и входим на огромный круглый двор, весь вымощенный камнями. Окна замка выходят сюда. В замке пять или шесть этажей. Возле ворот виднеется колодец, в корыте возле него стоят фляги с молоком. Подойдя к колодцу, открываем одну из фляг и вдоволь напиваемся сливок и молока. Осмотрев пустой двор, возвращаемся обратно за ворота.

С правой стороны замечаем еще две постройки — невысокие, плотно прижавшиеся друг к другу домики. В одном из них окна распахнуты настежь и защищены металлическими решетками. Даже слышно, как внутри тикают ходики. Заглянув в окно, я увидел стол, а на столе — что-то вроде хлебной буханки. Поискав проволоку, в конце концов нахожу ее на шлагбауме, отрываю и, сделав на конце крючок, возвращаюсь к окну. Стараюсь дотянуться до буханки, и моя затея удается. Тяну черный предмет к себе. Почему-то моя «буханка» уж слишком легкая. Подтянув ее к себе, понимаю, что это не хлеб, а мужская кепка. С досады я хотел было бросить ее куда подальше, но меня остановил Василий — пригодится!

Пока я возился с проволокой, мои друзья посетили соседнюю постройку. Там прямо на полу лежала огромная свинья, а возле нее семь маленьких поросят. Скажу честно, на этих поросят мы сразу положили глаз: уже наступило время позаботиться о еде, да и попробовать немецкой свининки тоже очень хотелось. Все вместе входим в свинарник, Василий берет у меня мешок и направляется к свинье, забрать поросят, но, вдруг вскочив, свинья пугает его, и Василий выбегает из загона прочь, плотно закрыв за собой дверь. Постояв немного возле домика, мы решили срезать в лесочке рогатину, привязать к ней за углы мешок и, как бабочек сачком, выловить поросят. Быстро мастерим «сачок» и возвращаемся в свинарник. Свинья развалилась на полу и изредка похрюкивает, а ее детвора носится рядом.

Поскольку свет в свинарнике на ночь не выключался, нам было их превосходно видно. Без особого труда одного за другим переловили всех, а мать-свинья тем временем продолжала лежать. Мы же, быстро взвалив мешок на плечи, выскочили на улицу. Сначала поросята сидели молча, но по мере удаления от дома стали повизгивать, а потом завизжали так, что у нас стало резать уши. Зайдя за придорожные кусты, утихомирили всех семерых. Василий быстро справился с этим делом — ему не раз приходилось этим заниматься до войны. Осталось теперь накопать картошки и сварить ее вместе со свининой. Набрав картошку в ведро, торопимся уйти от дома подальше. Вымыв картофелины в лесной луже, освежевали поросят, разожгли бездымный костер (этому искусству мы научились в совершенстве) и стали укладывать куски мяса и картошку в ведро. Не входит: мяса слишком много. Принимаемся варить все по отдельности — сначала поросят, потом картошечку. Времени на эту процедуру уходит много, солнце уже поднимается из-за горизонта, нагревая землю. Покончив с варкой, тщательно гасим костер, завалив его кусками дерна, и быстро направляемся в глубь леса, отыскивая по пути подходящее место для остановки.

Наконец, поудобнее усевшись на траве, приступаем к завтраку. Вкуснота! Картошка варилась в свином бульоне: просто объедение. Плотно закусив, ложимся спать, довольные своим ночным походом. Пробудившись в полдень и дождавшись наступления сумерек, снова пустились навстречу новым неведомым испытаниям.

Ночь. Друг за другом движемся по узенькой лесной тропинке. Как обычно, нам помогает луна. Выходим на просеку, на которой, широко расставив ноги, стоят опоры линии электропередачи. За просекой — небольшое сооружение из рифленого железа — будка сторожа. Обошли конуру кругом — нигде ни намека на окошко. Попробовали открыть металлическую дверь. Никак. Приходится всем вместе просовывать пальцы в щель между будкой и дверью. Скрежет — и дверь понемногу начала поддаваться. Еще рывок — и она с грохотом распахнулась, ударив по стене. Внутри темно, луна сейчас с противоположной стороны. Шарим в потемках и каждую находку выносим на свет. Василий обнаружил резиновые сапоги и костюм, я — пальто, Николай отыскал клубок суровых ниток. Мои брюки разорваны в клочья, и костюм ребята дарят мне. Пробую его надеть: костюм впору великану, брюки болтаются на поясе, а в пиджак я могу завернуться так, что полы легко сойдутся на спине, почти дважды обхватив меня. Длинное демисезонное пальто пришлось впоследствии бросить: идти в нем было тяжело и очень жарко. Я оторвал от пальто рукава и сделал из них «сапоги», натянув на босые ноги. Пока я примерял обновки, Василий вынес из будки пузатую бутылку, в которой что-то плескалось. Посмотрев содержимое на просвет, он вытащил стеклянную пробку и понюхал. «Спирт!» — только и вскрикнул он. Потом оценил содержимое на вкус и снова подтвердил: в бутыли самый настоящий спирт. Как следует обшарив будку снова, мы направились прочь. Утро застало нас в редком хвойном лесу — нигде ни одного кустика, и потому нам пришлось выбрать для остановки глубокую яму; дно ямы, как пружинный матрас, устилала мягкая хвоя. Абсолютная тишина, только верхушки молодых сосенок шуршат своими игольчатыми ветками, слабо колышутся от случайного ветерка. Мы отдыхаем: тишина, теплая хвоя расслабляют. Лес чистый, словно выметенный, и весь просматривается насквозь. Немного поели припасенных овощей. Василий стал предлагать выпить спирта, я отказался, а Николай сделал пару глотков, закашлялся и отрицательно покачал головой. Василий еще разок приложился к бутылке и, улегшись на землю, заснул, его примеру последовал и Николай. Я все еще возился со своей «обувью», подгоняя к ногам рукава от пальто, примеряя их и при помощи проволоки превращая в «сапоги».

И тут где-то рядом раздался треск сучьев. Снова и снова. Мне стало интересно, кто же это в таком ухоженном лесу ломает ветки, тем более что нижние ветви сосен расположены довольно высоко от земли. По-пластунски забираюсь на край ямы. Метрах в пятидесяти от нас какой-то человек подходит к молоденькой сосне и длинной палкой с металлическим крючком сбивает с деревьев нижние сухие сучья. Похоже, это был лесник — я решил так, присмотревшись к его униформе зеленого цвета. Он продолжает свое занятие, а я потихоньку спускаюсь обратно в яму, чтобы он, проходя мимо, не заметил меня. Вскоре звуки стихли, и я наконец доделал себе обувь, потом лег на спину и стал глядеть в небо, наблюдая, как лениво покачиваются на ветру сосенки, довольный, что опять пронесло…

Ребята проснулись часа через три-четыре, я рассказал им про лесника, они тоже остались вполне довольны, что лесник разминулся с нами. Поужинали. Василий допил остатки спирта, затем мы собрались и отправились дальше, в поход по вычищенному, аккуратному лесу. Поверьте, оказаться в таком лесу необычно: никаких упавших стволов, веток под ногами, ничего, только мягкая хвоя, ступая по которой почти хочется танцевать…

* * *

Шли мы однажды втроем по широкому полю спелой пшеницы. Путь наш лежал в сторону черневшего вдали лесочка. Ночь была безлунной, лишь крупные и частые звезды Млечного Пути освещали наш путь. Шли гуськом, стараясь поменьше оставить после себя следов. Подошли к предполагаемому лесочку, а он оказался всего лишь лесозащитной полосой. Деревья и густые кусты разделяли два пшеничных поля.

Немного посовещавшись, решаем выйти на дорогу. Она совпадает с направлением нашего пути. Понемногу небо светлеет, кончается короткая летняя ночь. Утренняя роса промочила ноги, и при ходьбе слышится ритмичное чавканье. В предрассветной тишине где-то слышится перезвон колокольчика. Вспомнились мне тогда детские годы.

Тогда я с братом проводил летние каникулы в Петровске, небольшом городке в Ярославской области. Там каждое утро начиналось с перезвона коровьих колокольчиков и рожков пастухов. По этому характерному побрякиванию мы поняли, что рядом какой-то хутор. Далеко от своего жилья немцы не пасли скотину.

Легкий туман рассеялся, и прямо перед нами вырисовывается проволочный загон и пасущаяся в нем корова. Крупная пестрая, она равнодушно жует траву, не обращая на нас внимания. Первым заговорил Василий: «Ребята, а не отведать ли нам немецкого молочка?» Николай усомнился: «А получится? Мы-то чужие, вдруг лягнет?» Распределили роли так: Николай должен держать ее за хвост, я — за рога, а Василий будет доить.

Легко сказать, да нелегко сделать. При нашем приближении буренка отошла в сторону, подозрительно покосившись на нас. Я подхожу к ней с мешком в руках, стараясь набросить его корове на голову и ухватиться за рога. Николай топчется сзади, пытаясь поймать коровий хвост. Василий ловит момент, чтобы приступить к дойке. И вот мы все четверо танцуем какой-то странный танец. То мы приближаемся к корове, то кружимся в хороводе вокруг нее.

Вот наша коррида наконец удалась. Я удачно смог набросить свой мешок и крепко ухватился за рога. Николай, упершись в землю ногами, тянет на себя коровий хвост. В это время Василий, приседая на корточки, как бы пританцовывая, собирается ухватиться за соски. Корова не стоит на месте, и Василию постоянно приходится передвигать свою банку на новое место. Он ругает нас за нерасторопность: «Да держите ее крепче! Что, вдвоем одну корову удержать не можете?!» Корова мотает головой, и я, повиснув всем телом на ней, тоже мотаюсь из стороны в сторону. Промучившись сами и измотав корову, мы отпускаем ее. Она, сердито замычав, отходит в другой конец загона.

Мы подходим к Василию, чтобы посмотреть на результат наших трудов. На самом дне банки из-под мармелада белеет маленькая лужица молока. И это после долгой и упорной борьбы! Выпив по глотку дорогого молочка, мы весело расхохотались. Встали, собрали свои нехитрые пожитки и отправились своей дорогой, взглянув на прощание на «кормилицу». Она продолжала размеренно жевать свежую траву и уже забыла о непрошеных гостях.

Пасмурное раннее утро, дождь закончился, повсюду на траве, кустах и деревьях — капли влаги. Всю минувшую ночь, промокшие насквозь, мы, не останавливаясь, шли прямо под дождем. Пора поискать еду и место для привала. Кругом — поля и перелески, но вот на вершине небольшого холма показался дом, потом еще и еще. Деревушка спала, но мы тем не менее спешили навстречу жилью, огородам… У ближайшего дома безо всякого опасения перемахнули через изгородь и начали искать на грядках овощи. Мы спешили, ведь рассвет на немецкой земле — тоже наш враг. Разбрелись по огороду, везде — идеальный порядок: грядка к грядке, растение к растению, все дорожки выложены плоским камнем. Сам двухэтажный дом больше похож на небольшой, но богатый особняк, выстроенный из красного кирпича, такой же аккуратненький, как и огород. Не дом, а игрушечка, точнее не скажешь! Василий с Николаем «трудятся» слева от дорожки, а я с правой стороны: согнувшись в три погибели над грядками с морковью, вырываю ее из земли и складываю в мешок, лежащий у ног. Постепенно уходит спешка, суета, я увлекаюсь своим занятием: ботва остается снаружи, морковки падают внутрь.

И тут у меня появляется неприятное ощущение, какая-то тревога, от которой я все никак не могу отделаться. Пытаясь понять, откуда это чувство взялось, принимаюсь оглядывать пространство вокруг себя, и почти сразу мой взгляд упирается в чьи-то обутые в ботинки ноги. Кто-то из моих товарищей, — помню, подумал я. Поднимаю голову и вижу перед собой старика-немца, спокойно наблюдающего за моей работой, заложив руки за спину. Резко выпрямляюсь. Старик лет семидесяти, невысокий, среднего телосложения, на голове пышная копна белых волос; на нем темные брюки, рубашка и суконный жилет.

Вначале опешив, быстро начинаю соображать, что можно предпринять и откуда он вообще взялся. Беру в руки мешок, показываю на него и произношу одну из фраз, твердо заученных еще в школе: «Ich wiell essen!» — «Хочу есть!» Тут же кричу ребятам: «Немец!» Они реагируют очень быстро, и все трое мы перескакиваем через забор. Обернувшись назад, краем глаза замечаю, как, нагнувшись, старик, словно ничего не произошло, поднимает с земли и складывает в кучу оторванную мной морковную ботву. Странное поведение старика необъяснимо. Почему он не закричал, не позвал на помощь? Ответа нет. Быть может, мое короткое объяснение было слишком выразительным? Да нет, вряд ли, ведь он так долго наблюдал за мной, прежде чем я заметил его. Окажись он — чисто теоретически — в русском плену в Первую империалистическую, просто послал бы меня матом. В общем, загадка осталась неразрешимой.

В первый месяц у меня не совсем гладко складывались отношения с товарищами по побегу. Я, в отличие от них, был очень ослаблен лагерями и плелся всегда замыкающим. Часто я мог их нагнать только на привале, когда они, уже успев отдохнуть, готовились идти дальше. Шел я босиком, потому что свои лагерные деревянные колодки оставил в казарме. В них невозможно было идти тихо, уж больно громко они стучали. У Василия и Николая были еще крепкие ботинки, прихваченные с завода. Идти ночью по лесу босиком тяжело. Сучки впиваются в подошвы, острые камни режут кожу.

Поздний вечер. Тихо и безветренно. Мы остановились у подножия высокого холма. Между Василием и Николаем произошел спор: куда идти? Василий хочет идти через вершину холма, при этом отклонившись от направления на юго-запад. Николай, которого поддержал и я, предлагает миновать холм и идти строго на юг. Скоро атмосфера накалилась, спор перешел в ругань и взаимные оскорбления. Тогда Василий молча развернулся и один пошел на вершину холма. Он отошел уже далеко, ни разу не обернувшись на нас.

Мы с Николаем переглянулись и пошли следом, чтобы не нарушать группу. Василий дошел до вершины и только там остановился и дождался нас. За время пути страсти несколько поостыли. Так и пошли дальше: впереди Василий с Николаем, о чем-то тихо переговариваясь, а я сзади плетусь. Вдалеке послышался собачий лай, значит, скоро деревня. Дорога раздваивается, левей вела к чернеющим домам. Остановились.

Крупные летние звезды рассыпались по небу. В тишине стрекочут цикады. В воздухе не слышно ни малейшего дуновения ветерка. Состояние природы передалось и нам. Присев на обочине дорога, мы спокойно обсудили этот неприятный случай. Тогда мы раз и навсегда решили, что в группе должен быть один лидер. Его слово должно быть решающим. Так Василий стал вожаком среди нас.

Вторые сутки мы не могли двигаться дальше на юг: путь нам преградила большая и полноводная река. Водная преграда была всюду, куда бы мы ни двинулись — вправо или влево. Пытались найти на берегу какую-нибудь лодку, но не смогли. Мы могли бы, конечно, переправиться на другой берег вплавь, но один из нас, Николай Тимошинов, не умел плавать… Уже два дня мы потеряли в поисках способа переправиться на другой берег. Наступил вечер второго дня, и все-таки мы не теряли надежды перебраться на другую сторону.

Неожиданно, возле небольшого лесочка, недалеко от нас, мы увидели мужчину с собакой, шедшего по направлению к нам, — это нас встревожило, и мы бросились бежать в глубь леса. Как всегда, я тащился последним и, чтобы как-то отвлечь внимание незнакомца, я залаял по-собачьи. Вначале мои друзья испугались этого «лая», но потом поняли, что это лает не собака, а я. Отбежав подальше, я объяснил своим друзьям, что научился лаять еще в детстве, когда проводил каникулы в деревне, в Ярославской области: этому научили меня местные ребята, и я «лаял» ничем не хуже настоящей собаки! Отдышавшись и успокоившись, мои друзья весело рассмеялись, а обнаружив, что за нами никто не гонится, похвалили меня за мою смекалку. Видимо, хозяин и собака решили, что мы, как и они, просто гуляем по лесу.

Мы устроились в лесу на ночлег, и, надо же было такому случиться, на нас внезапно набрело стадо коров — видимо, пастух гнал его домой через лес, где мы и остановились. Эта встреча ничего хорошего нам не сулила. Мы снова бросились бежать, и на этот раз в кустах наткнулись на ограждение из колючей проволоки, здорово поцарапались и кое-где порвали одежду. И опять на пути была река, но, на наше счастье, недалеко от берега мы обнаружили ствол поваленного дерева. Он был большой и сухой. Мы перекатили его к воде. Николай крепко ухватился руками за него, а мы с Василием стали вплавь буксировать дерево с нашим приятелем к противоположному берегу. У берега течение было не очень сильным, а на середине реки нас стало сносить течением. Василий и я прилагали все усилия и изо всех сил гребли на другую сторону, Николай тоже одной рукой помогал нам. Вот мы и приплыли! Оставив бревно, мы вышли на берег и отжали, как могли, свою одежду. На склоне оказалось поле, засаженное картошкой. С радостью и облегчением накопали картошки, разожгли костер в небольшом лесочке и сварили ее в ведре. Сытно поев, мы еще долго «переваривали» все то, что нам пришлось испытать в тот день.

Темнота хоть глаз выколи! Идем через поле и овраги, минуем лесочки и жилье. Упираемся в канаву шириной около двух метров, до краев наполненную водой. Бродим, бродим вдоль нее. Никак. Решаем идти напрямик. Спускаемся в воду, первый из нас сразу же проваливается до пояса, за ним остальные. Выбираемся наверх и дальше продолжаем путь по чистому, усаженному травой полю, беспечно болтая между собой. Вдруг раздается дребезжание зуммера, раздается немецкая речь, отрывистые команды, и неожиданно ввысь взлетают яркие полосы света. Прожектора! Как по команде падаем на землю. Лучи прожекторов сначала шарят где-то высоко в небе, потом вдруг резко пробегают по земле, кажется не оставляя ни одного уголка в тени. В нескольких десятках метрах от нас мы замечаем немецкие самолеты. Прожектора выхватывают из темноты свастику на хвостовом оперении. Лежим не двигаясь и молча. Но вот опять слышится лающая команда по-немецки, свет прожекторов мгновенно гаснет, лишь нити накаливания еще долго тлеют красноватым светом. Немцы о чем-то переговариваются между собой, а мы ползем обратно, опять переходим вброд канаву с водой и почти убегаем прочь от аэродрома. Если бы не прожектора в кромешной темноте, мы угодили бы прямо в лапы к немцам! Случайность? Быть может. Но такие случайности несколько раз спасали нас в пути, во время трехмесячных скитаний по чужой земле.

Идем напрямик через поле, по посаженной пшенице, к виднеющейся вдали деревушке. Наступает утро, а в заветном мешке еще пусто, поэтому, дойдя до деревни, прямиком заглядываем в сарай, один из тех, в каких немцы обычно держат кроликов и кур. Возле крайнего дома нас обдает мощным запахом навоза. Стараясь глядеть по сторонам, я с ходу врезаюсь в огромную, как пирамида Хеопса, навозную кучу под окнами одного из домов. Все руки и «костюм» в липких ошметках. А говорят, немцы — всегда и повсюду аккуратисты!

Присмотревшись, обнаруживаю такие же египетские пирамиды (только на немецкий лад) и по другую сторону улицы, почти возле каждого дома. Вонь невероятная! Видимо, крестьяне собирались везти навоз в поле. Минуя кучи, мы вышли на середину деревни, и там дорога разделилась надвое.

Встав на перекрестке, обсуждаем дальнейший маршрут. У ближайшего дома огорожена небольшая площадка — закуток для кур, а в задней части дома проделано небольшое отверстие, через которое, очевидно, куры выбираются на улицу. Я поделился своими соображениями с ребятами. Вначале решили не лезть на рожон, но время подгоняет, и втроем мы направляемся к курятнику.

Дырка в стене оказалась очень маленькой. Пытаюсь пролезть в нее, просунув руку вместе с головой. И вот я внутри. В темноте я нащупал доску, стоявшую под наг клоном, взялся за нее руками и с грохотом, вместе с доской свалился куда-то вниз. Пол курятника оказался намного ниже уровня земли. Услышав шум, мои друзья замерли, затих и я, прислушиваясь к звукам, шедшим сверху. Встал, замер, в голове одна за другой проносятся мысли: кто еще мог услышать этот шум? Кто там, надо мной? Успею ли я быстро вынырнуть через лаз обратно на улицу? Неужели я в ловушке?! Широко расставив руки в стороны, выжидаю минуты две-три. Понемногу начинаю исследовать темноту вокруг себя. Вдруг левая рука натыкается на жердь. Провожу по ней ладонью, и мои пальцы натыкаются на лапу спящей курицы! Тогда правой рукой (левая осторожно берет курицу за ногу) пытаюсь нащупать в темноте голову курицы. Есть! Потом вторая, третья, четвертая. Выбрасываю безголовых кур в отверстие в стене, где их подхватывают мои друзья, а потом шепчут мне: «Хватит!» Остается понять, как же мне отсюда выбраться? Пол в курятнике почти на метр ниже уровня земли на улице. Наверху что-то снова скрипнуло, я вновь замер по стойке «смирно». Весь обратился во внимание. Еще несколько томительных минут. Кругом все затихло, и я осторожно просовываю опять голову и правую руку в дыру и с помощью друзей выбираюсь на свободу. Взвалив на плечи мешок с курами, мы быстренько направляемся вон из деревни, минуя вонючие пирамиды и по-прежнему спящие крепким сном дома. Сваренная в лесочке курятина показалась мне необыкновенно вкусной — после стольких-то переживаний! Думаю, моим друзьям она тоже пришлась по вкусу.