Горькая горбушка

Горькая горбушка

Случилось это в конце 41-го года в одном из концлагерей. До сих пор с горечью вспоминаю случай с простой горбушкой хлеба… Тот, кто прошел ад немецкого плена, хорошо знает цену пайка лагерного хлеба, испеченного из отрубей, древесных опилок и низкосортной муки. Вся еда наша состояла из жидкой баланды (водяного отвара капустных листьев) и скудного пайка эрзац-хлеба. Мы опухали от голода. Многие из пленных заболевали дизентерией, так как ели все более-менее съедобное: траву, корни травы, почки деревьев, смолу с еловых досок и строительный гудрон с крыш бараков. Жевали и кожаные ремни.

Так вот, не обошла дизентерия и моего друга, Виктора Алешина. Долго страдал парень. От него шел отвратительный запах, солдатские штаны сзади были постоянно мокрыми, ведь мы очень много пили воды, чтобы как-то заглушить чувство голода.

С Виктором я попал в плен и прошел уже несколько лагерей. Он был, как и я, москвичом, с улицы Осипенко. До войны мы не были знакомы, хотя жили рядом. Отец его работал в ресторане «Прага» официантом и мало уделял внимания сыну. Виктор рос сам по себе, школу почти не посещал, связался с дурной компанией. Подрастая в такой среде, он научился ловко воровать, что помогло нам в плену. Он мог незаметно стащить с кухни что-то из съестного, хорошо спрятать нож, который не могли найти при обыске немцы. Частенько воровал у «зажиточных» пленных. «Богатыми» мы называли пленных с Западной Украины. Они имели выгоду от обмена своих продуктов на одежду и обувь других пленных. Также хорошо жили и те, кто работал на кухне. Они питались значительно лучше других. Еще имели возможность подкормиться и получить курево те пленные, кого выбирали для работы бауэры. Мою дружбу Виктор очень ценил и поэтому делился со мной своей добычей. Но никогда не привлекал меня к своим авантюрам. Он говорил: «Вором надо родиться».

От постоянного поноса Виктор совсем потерял силы, и я решил его вылечить. Конечно, никаких лекарств у нас не было. Но я вспомнил, как моя мама лечила меня в голодные двадцатые годы от расстройства кишечника сухарями черного хлеба. Я стал собирать корочки от наших пайков.

Однажды мне повезло — при дележе досталась горбушка. Каждый пленный был рад получить горбушку. Он долго мог наслаждаться ею, размачивать слюной, обсасывать, смакуя. Я срезал с нее корку и все накопленные корки высушил на раскаленной печке. Сам я съел мякоть наших пайков. При сушке корочки сильно подсохли, уменьшились в объеме. С радостью отнес я эти корочки другу, думал обрадовать его и помочь ему вылечиться. Но Виктор подумал, что я обделил его, слабого и больного. Он расплакался и высказал мне свою обиду. Как же горько мне было выслушивать его незаслуженные упреки! Ведь он был самым близким другом в плену и я искренне хотел его вылечить! Видно, голод и болезнь помутили его разум. Слезы текли по его заросшим щетиной, грязным щекам. Впалая грудь тяжело, с хрипом, дышала. У него обострился туберкулез. С трудом мне удалось доказать свое бескорыстие и желание помочь ему. Несколько дней еще лечил я друга сухими корочками и… ВЫЛЕЧИЛ! Он был мне благодарен и больше не вспоминал тот случай с горбушкой.

Дальнейшая судьба Виктора сложилась печально. Вскоре с туберкулезом он попал в лагерный госпиталь, где недели через две скончался.

Уже после войны я исполнил свой последний долг и нашел его семью. Их дом стоял возле Устьинского моста. Родители жили в большой комнате коммунальной квартиры. Мать его не работала, была домохозяйкой. С родителями жила и его сестра. Отец содержал всю семью, принося из ресторана каждый вечер остатки со столов и чаевые. Меня поразило полное безразличие родных Виктора, когда я сообщил им о его смерти в лагере. Отец воспринял это сообщение совершенно без сожаления. Я понял, что в детстве Виктор был лишен родительского внимания.

В моей памяти Виктор остался таким, каким я его встретил в Проскурове, еще до начала войны. Среднего роста, сухощавый, светлые русые волосы, типичный славянин. Брови начинались почти на переносице, и поэтому лицо имело всегда какое-то скорбное выражение, подчеркнутое двумя продольными складками над переносицей. Сутулая фигура и впалая грудь несколько портили его. Серые и очень выразительные, но печальные глаза сразу приковывали внимание собеседника.

Поражали его ловкие руки с тонкими пальцами вора-карманника. Он мог совершенно незаметно вытащить из чужого кармана любую вещь. Он мог бы стать, наверное, музыкантом, имея такие чуткие пальцы. Жаль, что ему не досталось в детстве ни родительского внимания, ни воспитания.

Вот таким был мой друг Виктор Алешин, с которым делили мы последнюю корочку хлеба…