Встреча (Франция, август 1942 года)

Встреча

^{(Франция, август 1942 года)}

До швейцарской границы оставалось около сорока километров. По мере приближения к границе окружающий нас пейзаж почти не изменился: такие же покрытые кое-где лесом невысокие горы, а между ними лежат лоскутки возделанных полей и отдельные небольшие деревни. Правда, с нашим продвижением к границе деревни и небольшие поселки стали встречаться чаще. Одну из таких деревень мы прошли после заката солнца, которое быстро исчезло за склоном горы.

Уже в сумерках мы прошли по асфальтированной дороге через чистенькую и ухоженную деревню, а на другом ее краю приметили одноэтажный кирпичный дом. Дом этот мы выбрали потому, что он стоял несколько на отшибе, да и входная дверь была не со стороны шоссе, а со стороны открытого поля. Нам можно было с меньшим риском зайти в него, без опасения быть замеченными со стороны.

Подойдя к открытой двери, мы постучали, а затем уже вошли в прихожую. Там нас встретила француженка лет тридцати пяти. С нескрываемой тревогой она спросила, что нам нужно. К этому времени мы уже заучили несколько необходимых нам французских фраз. Объяснили ей, что мы русские пленные, бежали из немецкого концлагеря. Спросили ее, правильно ли мы идем в направлении швейцарской границы. В ответ женщина утвердительно кивнула нам. На вопрос, нет ли поблизости немцев, отрицательно покачала головой. Поблагодарив ее, мы уже направились к дороге, но женщина стала что-то быстро и эмоционально нам говорить. Трудно нам было разобрать чужую речь, но мы все же поняли смысл слов, да и жесты ее помогли. Оказывается, где-то возле железной дороги есть хутор, на котором живут русские! Обрадовавшись, мы еще раз поблагодарили француженку и пошли по проселочной дороге на юг.

Пройдя метров триста в глубь леса, мы повстречали двоих пожилых крестьян. Старик со старухой. Он нес тяжелую вязанку сушняка. Поравнявшись с нами, старик поздоровался и остановился рядом. Он бросил на землю свою ношу и устало сел на нее. Под его тяжестью затрещали сучья. Мы старались в сумерках рассмотреть друг друга. После некоторого молчания мужчина спросил, кто мы такие, и, услышав наш ответ, оживился. Рукой он показал направление и несколько раз повторил, что там находится русский дом. Старенькая француженка также подтвердила, что в той стороне живут русские. Уже далеко пройдя по тропинке, мы еще видели две неподвижные фигуры на фоне закатного неба.

Но вот уже и переезд через одноколейную железную дорогу. На нем не было ни шлагбаума, ни будки обходчика, обычных в таких местах. Дорога круто повернула налево, окруженная густым, темным лесом. От переезда шагов через пятьдесят нам открылся двухэтажный дом, стоявший среди высоких деревьев. Когда мы подошли ближе, то видели, что дом довольно старый. Около входной двери под навесом аккуратная поленница дров, и рядом с ней несколько ярусов клеток с кроликами — знакомая уже нам картина. Дом встретил нас темными окнами, что нас несколько обескуражило: постучаться в дом или, забрав у «соотечественников» пару-троечку кроликов, продолжить путь. Пока мы так размышляли, стоя у клеток с кроликами, в доме послышались шаги, а затем (впервые за два месяца!) чистая русская речь. Мы замерли, не зная, что предпринять.

В это время дверь открылась, и в проеме появился высокий, худощавый мужчина с горящей свечой в руке. В первый момент он нас не заметил, отвечая на какой-то вопрос женщины в доме. Затем, повернувшись к нам лицом, он в недоумении замер, увидев нас. Из-за его плеча вышла женщина, продолжай что-то говорить, и замолкла на полуслове, заметив нас. Некоторое время мы рассматривали друг друга. Первой заговорила женщина, заговорила, естественно, по-французски: «Кто вы такие?» Мой товарищ Василий попросил соли и спичек, тоже на французском языке. «Алеша, это, наверное, поляки или немцы?» — обратилась она к мужчине по-русски. Тут-то мы, не сговариваясь, крикнули с приятелем: «Русские мы, русские!» — изумление и радость на их лицах.

Хозяева заулыбались и пригласили нас в дом. Они зажгли керосиновую лампу, и мы смогли хорошо рассмотреть комнату. Это, по всей вероятности, была или кухня, или прихожая. Помещение довольно просторное, с двумя большими окнами, выходящими на дорогу. Соотечественники просто засыпали нас вопросами, ведь мы, оказывается, были первыми советскими людьми, которых они увидели во Франции.

Российские дворяне, которые бежали из Одессы после поражения Белой армии во Францию. Он, Алексей, — поручик пулеметной роты, сражался в армии генерала Врангеля. Лет так сорока — сорока пяти, высокий, статный, он еще сохранил военную выправку и офицерский лоск. На красивом русском лице выделялись аккуратно постриженные черные тонкие усики.

Его жена — женщина среднего роста, с правильными чертами русского лица. Русые волосы ее были гладко зачесаны и собраны сзади в пучок. Одеты они были в простую, скромную одежду и никак не походили на тех дворян-богачей, о которых нам рассказывали на Родине. Это были простые и симпатичные русские люди. Также и они о жизни в СССР почти ничего не знали.

До сих пор с улыбкой вспоминаю вопрос бывшей дворянки: «Правда ли, что в колхозе все жены общие, всех колхозников на ночь укладывают в ряд и трактор накрывает всех одеялом?» Много было в это позднее время и вопросов, и воспоминаний. А в глазах хозяев была жгучая тоска, тоска по покинутой Родине! Не по своей воле они бросили все дорогое и близкое…

Во время нашего разговора Алексей время от времени как-то странно поглядывал на меня. Наконец он не выдержал и сказал мне, что я сильно оброс, и мне следовало бы подстричься. Действительно, у меня за все время скитаний не было возможности привести в порядок свою прическу — просто нечем было стричься. Поручик пообещал достать машинку для стрижки у своих знакомых в городе, примерно километрах в десяти— двенадцати от их дома. Это нас сразу насторожило: не сообщит ли «белый офицер» о нас в полицию? И я отказался, ссылаясь на то, что нам нужно быстрее идти, так как ночь скоро кончится и идти будет опасно.

Было действительно очень поздно, и хозяева встали из-за стола. Мы поблагодарили за угощение. Алексей с женой вышли в соседнюю комнату, их голоса затихли, и послышался скрип деревянных ступеней лестницы. Мы догадались, что хозяева поднялись на второй этаж.

Из любопытства и из предосторожности заглянули мы в соседнюю комнату и обомлели: перед нами в полный рост стоял император всероссийский Николай II! Как сейчас помню: в парадном мундире, при всех регалиях стоит царь. Правая рука согнута в локте, пальцы за отворотом военного мундира, левая — за спиной. Портрет обрамляла резная, золоченая, широкая рама. В моем детстве все изображения царя были запрещены. Даже со старых открыток родители мои сдирали марки с его изображением. Тогда могли заподозрить в монархизме и… Поэтому я впервые увидел последнего самодержца в полной красе.

Нашу самовольную экскурсию прервали скрип лестницы и приближающиеся голоса хозяев. Они договорились оставить нас на ночлег, а потом, накормив и дав все необходимое, проводить нас. Мы, молча переглянувшись, согласились. Хозяин взял керосиновую лампу, и мы втроем вышли на улицу. После яркого света мы ступили в черноту ночи. В свете лампы тень поручика великаном танцевала на стене, на стволах и кронах деревьев. Зашли на скотный двор. Две коровы, не переставая жевать, с любопытством глядели на нас. Вот и сеновал под черепичной крышей. Сена очень много, и нам пришлось высоко забираться по лестнице, чтобы устроиться на ночлег. Хозяин вышел, пожелав нам спокойной ночи, закрыл тяжелую дверь сарая.

А мы с Василием стали обсуждать сложившуюся ситуацию. Соблазнительно было после долгого и тяжелого пути спокойно заснуть в душистом сене! Но жизнь научила нас быть осторожными и не доверять первому встречному. Поэтому на всякий случай мы сделали себе «запасной выход» — разобрали черепичную крышу в углу сеновала. Разбирали, соблюдая осторожность, стараясь не греметь черепицей. В разобранном проеме появилась глубокая бездна звездного неба. Крепкий сон сразу же одолел нас. И лишь яркие звезды свысока смотрели на странников…

Сон слетел с меня оттого, что кто-то слегка дергал меня за ногу. Открыв глаза, я увидел нашего хозяина. Он стоял на лестнице и смеялся, рукой показывая на дыру в крыше. Дескать, что ж вы мне не верите, неужели я вас мог предать! Смущенные, мы попытались сразу же исправить крышу, но Алексей сказал, что потом сделает это сам. И предложил нам спуститься.

Времени было около шести часов. Утро стояло пасмурное, небо закрыли густые облака. Мы спустились вниз, умылись, побрились и пошли завтракать. Завтракали все вместе за одним столом. Стакан кофе да хлеб с сыром — вот что мы ели. После завтрака поручик поставил ближе к окну стул и спросил Василия, умеет ли он подстригать. Тот ответил отрицательно. Тогда поручик сам вызвался подстричь меня.

Оказывается, пока мы крепко спали, он на велосипеде успел доехать до городского приятеля, взять у него машинку для стрижки и вернуться обратно! Короче говоря, он в эту ночь совсем не спал. Пока он усаживал меня на стул и накрывал плечи широким полотенцем, рассказал, что переполошил своих друзей-эмигрантов ночным приездом. Еще больше удивил он их целью приезда. И до сих пор звучат в моей памяти его слова: «Запомните на всю жизнь, что вас подстригал царский офицер!» — и мы посмотрели друг другу в глаза.

Уверенно и умело закончил он стрижку. Я вновь выглядел вполне прилично. Во время этой процедуры жена поручика стояла рядом и с участием наблюдала за работой мужа. Затем она поставила на табурет глубокий алюминиевый таз. Я снял полотенце, стряхнул остатки волос с шеи и наклонился над тазом. Женщина взяла желтый высокий кувшин с теплой водой и стала поливать мне на шею. Впервые за многие дни я умывался теплой водой с мылом! Насухо вытерся чистым полотенцем. Я с удовольствием посмотрел в зеркало, впервые за много месяцев увидев свое отражение.

Но пора собираться в путь. Радушная хозяйка щедро отрезала половину круглого хлеба и большой кусок сыра. Все это она завернула в газету. Сложив гостинцы в нашу котомку, мы горячо поблагодарили соотечественников, заброшенных судьбой далеко от Родины. Эта неожиданная встреча глубоко врезалась мне в память и каждый раз пробуждает в душе теплые чувства к этим русским людям. Сколько же судеб было изломано и жизней загублено после того Октября! Вышли мы на дорогу втроем. Алексей посоветовал нам, из соображений безопасности, идти не по дороге, а по тропинке за железнодорожным полотном. По-русски обнявшись на прощание, мы пошли по тропинке. И, уже далеко отойдя от дома, мы видели высокую и статную фигуру поручика.

Моросил мелкий летний дождь. Пахло свежестью…