Свидания

Длительное свидание — это тяжело. Ты их ждешь, готовишься, мастеришь поделки для детей, делаешь рисунки для жены и для всех остальных. Понимаешь, что они никому на фиг не нужны, но все равно пытаешься сделать хоть что-то. В день перед свиданием просыпаешься, и время будто замедляется. Ты долго ходишь туда-сюда. А потом видишь родных — и это так прекрасно! Но они какие-то грустные. Потому что сама обстановка крайне печальная, к тому же им только что пришлось пройти через бесконечные обыски. Если к вам когда-нибудь залезали в квартиру, вы легко поймете, каково это: чувствуешь омерзение, хочешь все убрать и перестирать. Но зэк к этому привыкает, его шмонают иногда по несколько раз на дню. А родные — нет.

Описать чувства, которые испытываешь, приходя на длительные свидания, достаточно сложно. В первый день ты вообще забываешь о том, что сидишь в тюрьме. Но потом, к концу третьего дня, когда ты понимаешь, что через несколько часов тебя заберут, собираешь вещи и сидишь, как на вокзале перед отправлением поезда, — сердце разрывается, у всех слезы на глазах и все такое.

Сначала длительные свидания у меня были раз в три месяца, но потом, когда меня перевели на СУС, — раз в полгода, и это, конечно, катастрофически мало. К тому же часть отменили из-за того, что я сидел в ШИЗО.

Через два с половиной года после того, как я заехал в Нарышкино, на длительном свидании состоялось мое полноценное знакомство с младшим сыном Остапом. Когда меня посадили, ему было всего 11 месяцев, он еще ходить толком не умел. Я, конечно, очень волновался, но Остап оказался каким-то совершенно удивительным ребенком, суперобщительным и супердоброжелательным. Клянусь Летающим макаронным монстром, этот чувак сможет посылать легионы на смерть, просто демонстрируя ямочки на своем улыбающемся лице. А пока выдавал примерно четыре тысячи слов в минуту: «Привет! А ты мой папа? Папа Олег. А как у тебя дела? Ой, я так тебя люблю!»

К этому свиданию я готовился очень основательно. Дети дико любят динозавров, и Лена Марус из ФБК прислала мне инструкции для изготовления оригами-ящеров — всех, каких только можно сделать при помощи древнего японского искусства, — а также специальные листочки для складывания. В итоге я стал мастером по бумажным динозаврам 80-го уровня, могу некоторых даже вслепую собирать. Когда пришли дети, я победоносно вывалил перед ними целый мешок с различными игуанодонтами и стегозаврами. Они впечатлились, но не особо:

— Ой, классно, а что еще ты нам принес?

Отдали им Lego, которое родные тайком от детей пронесли на свидание, как бы от меня. Зато потом я серьезно прокачал шею и трапецию, транспортируя Степана (aka Торнадо) и Остапа (aka Гора) по комнате длительных свиданий. Не бесцельно, как могло показаться: дети в бреющем полете аннигилировали плодовых мух, представленных в количестве, намекающем на то, что предыдущие свидание в комнате было у трупа.

Удивительно, как дети запоминают некоторые вещи. Когда на первое свидание приехал старший сын Степан, он сразу стал спрашивать:

— Папа, когда ты приедешь с работы?

Детям, конечно, говорили, что я просто в очень долгой командировке.

— Приеду, когда ты научишься плавать, чтобы мы пошли поплавать с дельфином.

— Ага, хорошо.

И с тех пор он каждый раз говорил:

— Папа, я еще не научился плавать, но обязательно научусь. Ты это в расчет не бери, если хочешь вернуться с работы прямо сейчас, возвращайся.

Очень тяжело все это. От детей такая нежность исходит, когда они говорят:

— Папа, а может, ты приедешь, я так по тебе скучаю! Мы так тебя любим!

А ты говоришь:

— Я не могу, работа очень важная.

— Ну ладно…

И это, пожалуй, единственное, чего нельзя вернуть.

А когда, например, ты знаешь, что дети болеют, у них температура, им скорую вызывают, чувствуешь себя дико виноватым перед ними. Понимаешь, что сидишь в этой тюрьме ни за что, — а все равно чувствуешь вину.

В общем, свидания полны не только огромной радости, но и печали. Есть куча зэков, которые не ходят на длительные, потому что после них начинается жуткая, катастрофическая депрессия. Неделю от нее не можешь отойти.

Когда возвращаешься в барак или хату, все зэки тебя ждут, начинается бесконечное: «Братан, как прошло? Как здоровье у родных, близких? Ну дай бог, дай бог!» Естественно, ты говоришь, что хорошо. Если сказать, что все плохо, — чем они тебе помогут? Но ждут и расспрашивают тебя зэки не потому, что они твои друзья, а потому, что ты должен принести еду (ее всегда остается куча) и поделиться с ними. Омерзительно все это понимать.