Эрос и Танатос

У дома, в котором я выросла, был бассейн, где я ребенком провела бесчисленное количество часов. Когда я была подростком, его очистительная система сломалась, в результате чего бассейн постепенно позеленел, на нем появился толстый слой растительности, и он стал домом для местных лягушек и уток. Флора и фауна были рады обнаружить полноценное болото в центре обыкновенной пригородной улицы.

Не думаю, что соседи были рады попыткам семьи Даути помочь природе. Лягушки из болота громко квакали всю ночь, и вовсе не секрет, что наши соседи по фамилии Китасаки ненавидели пару диких уток, которые периодически вылезали из бассейна и приходили к ним на газон, чтобы справить нужду. Когда я обнаружила обеих уток, лежащими мертвыми бок о бок (моя неподтвержденная теория – отравление крысиным ядом), то сфотографировала их и тихо прокляла семью Китасаки. В следующем году они переехали. Наверное, они сошли с ума из-за груза совершенного греха и силы моего проклятия.

Когда 15 лет спустя мои родители наконец решили восстановить бассейн, мужчина, который сливал воду, обнаружил на дне тонкий слой костей: птичьих, жабьих и мышиных. Ни одна из костей не была человечьей, и это означало, что мой отец выиграл пари. Я же считала, что, вероятно, мы найдем хотя бы пару-тройку костей наших бывших соседей.

Много лет назад, когда наш бассейн еще выглядел нормально, мы с целой бандой соседских семилетних девочек играли в игру по мотивам «Русалочки»[63]. Этот диснеевский мультфильм, вышедший в 1989 году, был для нас всем. Ни одна игра не начиналась для нас без установления строгих параметров. «Я русалочка в сияющем фиолетовом лифе, с длинными зелеными волосами и розовым блестящим хвостом, – говорила одна из нас. – Мой лучший друг – это поющий осьминог». Если кто-то успевал выбрать зеленые волосы и розовый хвост, то никому из нас уже нельзя было останавливаться на таком цветовом сочетании, если, конечно, мы не хотели быть исключенными из группы и провести остаток дня, плача за банановой пальмой.

Шедевральная диснеевская «Русалочка» наделила меня безнадежно покоробленным пониманием любви. Если вы никогда не видели этот мультфильм, позвольте мне вкратце рассказать вам сюжет (он значительно отличается от сказки Ханса Кристиана Андерсена, но об этом позднее): Ариэль – прекрасная молодая русалочка с еще более прекрасным голосом. Она одержима желанием стать человеком из-за своей глубокой любви к принцу Эрику (которого она видела всего раз) и благам человеческой цивилизации (которые она хранит в своей подводной пещере). Злая морская ведьма говорит Ариэль, что она может превратиться в человека, но при условии, что та потеряет голос. Ариэль соглашается на сделку, и ведьма расщепляет ее хвост на две человеческие ноги. К счастью, несмотря на немоту Ариэль, принц Эрик все равно влюбляется в нее, потому что она хорошенькая, а хорошеньким женщинам голос не нужен. Злая морская ведьма хочет разделить их, но любовь побеждает. Русалочка выходит замуж за принца и навсегда становится человеком. Конец.

Примерно так я представляла себе свою любовную жизнь, разве что только без морской ведьмы и мудрого, но саркастичного музыкального краба. Однако подростковый возраст рассеял мои иллюзии.

Будучи подростком со склонностями ко всему, связанному со смертью, мне нравилось проводить субботние вечера в клубах для готов и садомазохистов с названиями вроде «Плоть» и «Подземелье», которые располагались в складских помещениях недалеко от аэропорта. Днем мы с подружками были ученицами частных школ в строгой униформе, а ночью переодевались в купленные по интернету черные виниловые платья, предварительно сказав родителям, что идем на ночевку к одной из нас. Затем мы шли в клуб, где нас привязывали к железному кресту и прилюдно пороли среди включенных генераторов дыма. После того как клуб закрывался в два часа ночи, мы шли в круглосуточную закусочную, смывали в туалете макияж и несколько часов спали в машине моих родителей. Так как я была членом школьной команды по гребле на каноэ[64], утром мне приходилось стаскивать с себя виниловое платье и идти грести в открытом океане в течение двух часов, в то время как дельфины величественно сопровождали нашу лодку. Гавайи – интересное место для взросления.

Как американский (ну, почти американский) ребенок конца XX века, я понятия не имела о том, что сюжеты моих любимых диснеевских мультиков были украдены из мрачных европейских сказок братьев Гримм и Ханса Кристиана Андерсена. Эти сказки вовсе не заканчивались словами: «И жили они долго и счастливо». Вот как завершается сказка братьев Гримм «Гусятница»: «Она заслуживает того, чтобы раздеть ее донага, посадить в бочку, изнутри которой торчат гвозди… а в ту бочку впрячь двух белых лошадей и на тех лошадях катить ее по улицам, пока она не умрет».

Сюжет сказки датского писателя Ханса Кристиана Андерсена «Русалочка» в действительности полностью лишен музыкальных морских обитателей. В сказке Андерсена молодая русалка влюбляется в принца и обращается к морской ведьме за помощью. (Пока мы не сильно отошли от версии Диснея). Русалочке даруют ноги, но каждый шаг ощущается так, словно острые ножи впиваются ей в ступни. Морская ведьма, требующая плату за свои услуги, отрезает русалке язык, «чтобы она навсегда стала немой и никогда уже не могла говорить или петь». Они заключают следующую сделку: если принц не влюбится в русалку, она умрет и превратится в морскую пену, потеряв свой шанс на обретение бессмертной души. К счастью, принц, кажется, влюбляется в нее и «она получает разрешение спать у его двери на бархатной подушке».

Ничто так не говорит о любви мужчины, как позволение спать на собачьей подстилке у его двери.

Однако принц, так и не клюнувший на спящую у его двери немую женщину, решает жениться на принцессе из другого королевства. Провалив попытку завоевать любовь принца, русалочка понимает, что умрет на утро после свадьбы. В последнюю минуту ее сестры отрезают свои длинные волосы и обменивают их у ведьмы на нож. Они отдают нож младшей сестре со словами: «До рассвета ты должна вонзить его в сердце принца. Когда его теплая кровь упадет тебе на ноги, они срастутся и превратятся в рыбий хвост, и ты снова станешь русалкой». Русалочка не может заставить себя убить любимого принца, поэтому она бросается в море и умирает. Конец. Попробуйте сделать детский мультфильм с таким сюжетом.

Я бы хотела знать эту версию сказки в детстве.

Дети, выросшие на диснеевских сказках о принцессах, обрели выбеленное представление о жизни, наполненное мечтами о закадычных друзьях-животных и нереалистичными ожиданиями. Мифолог Джозеф Кемпбелл призывает нас презирать счастливые концы: «В мире, который мы знаем, возможен лишь один конец: смерть, разложение, расчленение и распятие нашего сердца конечностью всего, что нам дорого».

Правда о любви и смерти куда менее опасна для детей, чем счастливые концы.

Разложение и смерть никогда не были самыми популярными среди публики концовками. Проглотить старую добрую любовную историю куда проще. Итак, с большим трепетом я хочу рассказать вам свою любовную историю, которая зародилась в день, когда я зашла к Брюсу и застала его за подготовкой вскрытого тела.

– Привет, Брюс! – сказала я. – Тебе передали одежду, которую принесли вчера родственники для миссис Гутьерез?

– Ты видела это нижнее белье? – вздохнул Брюс. – Семья, похоже, не понимает, что их бабушка не Бетти Пейдж[65]. Зря они принесли стринги-ниточки.

– Но зачем они это сделали? Вот это действительно странно.

– Люди так поступают постоянно. Как будто они не понимают, что это не подходящее для бабушки белье.

Брюс жестом указал на молодого мужчину, лежащего напротив него на столе.

– Этого парня сегодня Крис забрал из офиса коронера. Передозировка или что-то вроде того.

В этот момент я заметила, что у лежащего на столе мужчины нет лица. Голова была на месте, просто лица не было. Его кожа со лба до подбородка была стянута вниз, словно кто-то прошелся по его лицу ножом для чистки овощей. Все сосуды и мышцы были видны.

– Брюс, почему он так выглядит? Что с ним случилось? – спросила я, ожидая, что Брюс прочитает мне лекцию о таинственной болезни, пожирающей плоть и лишающей жертву лица.

Оказалось, что снятие кожи с лица, как крышки с банки сардин, довольно распространено. Когда судмедэксперт производит вскрытие, он часто извлекает мозг. При этом по линии скальпа делается надрез, и кожа стаскивается вниз, чтобы эксперт мог вскрыть череп с помощью осцилляторной пилы[66]. Эта технология сразу навевает мысль о скитских воинах, которые приносили королю головы врагов в доказательство своей победы, а затем снимали с них скальп. У хорошего воина (или судмедэксперта), наверное, должна висеть на ремне целая коллекция скальпов.

Удалив мозг, судмедэксперт возвращает крышу черепа на место, но слегка наискосок, как кепку мальчика-газетчика, а затем обратно раскатывает лицо. Привести труп к нормальному виду – это задача уже похоронного бюро. В тот день это давалось Брюсу нелегко.

– Надо сказать семье, что я бальзамировщик, а не волшебник. Понимаешь? – пробурчал Брюс свою любимую шутку.

Он самоотверженно пытался вернуть череп на место, отрезая полоски ткани от полотенца и подтыкая ими лоб умершего. Брюс был расстроен, потому что комната для приготовлений «Вествинда» никогда не была снабжена достаточным количеством материалов для восстановления лба.

– Что тебе нужно, Брюс? – спросила я.

– Немного арахисового масла, – ответил он.

Ему нужно было не само арахисовое масло, а особая паста, которую старожилы похоронной индустрии называют арахисовым маслом. Я этого сразу не поняла и в течение нескольких следующих недель рассказывала всем, что сотрудники похоронных бюро смазывают головы трупов изнутри арахисовым маслом в качестве посмертной косметической процедуры.

Отсутствие лица обнажало широкую зловещую улыбку черепа. Неприятно думать о том, что та же самая улыбка остается под плотью, даже когда человек хмурится, плачет и умирает. Казалось, череп понимает, что Брюсу не нужно арахисовое масло в прямом смысле этого слова. Он смотрел на мое сконфуженное лицо и смеялся над моей некомпетентностью.

Брюс осторожно раскатал лицо, как маску на Хэллоуин. Вуаля, все было готово. Вдруг мой желудок упал на уровень колен. Когда лицо оказалось на месте, я узнала его. Тело принадлежало Люку, одному из моих ближайших друзей. Его густые каштановые волосы были матовыми от крови.

Когда я узнала о том, что меня приняли на работу в «Вествинд», Люк был первым человеком, которому я об этом сказала. Он никогда не считал мои отношения со смертью странными. С ним я не боялась делиться своими мыслями о жизни и смерти. Наши разговоры легко перетекали из обсуждения серьезных экзистенциальных вопросов в пересказ грубых шуток из британских комедий, которые мы скачивали (нелегально, конечно) в интернете. Люк был истеричен, но он по-настоящему умел слушать. Это был мужчина, владеющий искусством задать нужный вопрос в подходящее время. Что самое важное, когда за месяцы работы в «Вествинде» мое представление о смерти кардинально изменилось, он с пониманием относился к моим сомнениям и слишком частым провалам, никогда не осуждая меня за них.

Через несколько мучительных мгновений я поняла, что это не был на самом деле он. «Арахисовое масло» не было настоящим арахисовым маслом, а этот мертвый наркоман не был настоящим Люком, жившим в сотнях километрах к югу от Лос-Анджелеса. Однако этот мужчина был поразительно на него похож, и, увидев такое сходство однажды, забыть о нем невозможно.

После того как Брюс забальзамировал псевдо-Люка и ушел домой, Майк попросил меня омыть тело. Усопший лежал под белой простыней в комнате для приготовлений. Его тело было сшито, как лоскутное одеяло. Я откинула с тела простыню и стерла смоченным теплой водой полотенцем кровь с его волос, ресниц и нежных рук. Настоящий Люк не был мертв, но теперь я понимала, что он тоже может умереть и что я буду очень сильно сожалеть, если мой любимый друг покинет этот мир, так и не узнав, насколько он мне дорог.

Психоаналитик Отто Ранк назвал современную любовь религиозной проблемой. Так как мы растем в светском обществе и часто уезжаем из родных городов, мы больше не можем использовать религию или общину, чтобы ощутить свою значимость в мире. Поэтому мы ищем себе партнера, который сможет отвлечь нас от животного существования. Французский экзистенциалист Альбер Камю сказал как нельзя лучше: «Ах, дорогой мой, тому, кто одинок, у кого нет ни бога, ни господина, бремя дней ужасно». (пер. Н. Немчиновой)

В тот день, когда я встретила в крематории псевдо-Люка, я была одинока и никого не знала в Сан-Франциско. Утром своего 24 дня рождения я подошла к своему автомобилю и увидела цветок, засунутый под стеклоочиститель. На мгновение я испытала настоящую эйфорию, думая, что кто-то вспомнил обо мне. Однако затем я сильно расстроилась, поняв, что это невозможно: ни один человек в этом городе не мог знать о моем дне рождении. Возможно, цветок просто принесло ветром.

Когда в тот день я вечером вернулась домой, то купила пиццу и съела ее в одиночку. Мама позвонила и пожелала мне веселого дня рождения.

Другими людьми, помимо Майка, Криса и Брюса, которых я видела регулярно, были подростки. С девяти до пяти я работала в похоронном бюро, а вечерами подрабатывала репетитором по английскому и истории, преподавая богатым старшеклассникам из округа Марин (который недавно был охарактеризован «Нью-Йорк Таймс» как «самое красивое, умиротворенное, благополучное, свободное и радостное место в мире»). Моими учениками были невинные дети с безупречными лужайками напротив дома и доброжелательными состоятельными родителями, которые делали все возможное, лишь бы избежать моих рассказов о деталях моей повседневной работы. Часто я прямо из «Вествинда» ехала в округ Марин по мосту Сан-Рафаэль и приходила преподавать в особняки с видом на залив. На одну зарплату из «Вествинда» выжить в Сан-Франциско у меня никак не получалось.

Я жила двойной жизнью, разрываясь между миром живых и мертвых.

Иногда мне приходилось переходить из одного мира в другой настолько резко, что, кажется, это отражалось в моих глазах. «Добрый вечер, я пришла в ваш дом стоимостью кучу миллионов долларов, покрытая слоем праха и слегка пахнущая гнилью. Пожалуйста, заплатите мне большую сумму денег, и я сделаю гения из вашего ребенка». Если родители замечали пыль на моем теле, они из вежливости не говорили мне об этом. Люди! Это прах людей!

Когда ты чувствуешь приближение смерти, то сразу решаешь реализовать свои амбиции, извиниться перед старыми врагами, позвонить бабушке и дедушке, работать меньше, путешествовать больше, выучить русский и научиться вязать. Влюбиться. В тот момент, когда я увидела мертвого двойника Люка, лежащего на столе, я поняла, что люблю своего старого друга. Мои чувства были сильны, и я никогда раньше не испытывала ничего подобного. Если говорить речевыми клише, то меня словно поразила молния. Люк вдруг стал моим идеалом, и я надеялась, что он позволит мне дать выход эмоциям, которые мучили меня на протяжении последних месяцев. Если он будет рядом, я не умру в одиночестве. Кто-то организует мои похороны, будет держать меня за руку и вытирать пену с моего рта. Я не кончу, как Иветт Викерс, звезда «Нападения гигантской женщины», которая была найдена мумифицированной в своем доме в Лос-Анжелесе спустя более года после смерти. При жизни она была затворницей, и никто не потрудился проверить, как она себя чувствует. Вместо того, чтобы представлять себе, как мой кот будет есть мое мертвое тело, чтобы выжить, я решила спроецировать свое одиночество на Люка.

Пока я кремировала Морин, я все еще думала о Люке. В 50 с небольшим у нее обнаружили быстро прогрессирующий рак, и женщина сгорела чуть больше чем за год. У Морин остался муж Мэтью. Все указывало на то, что Мэтью уйдет из жизни первым: он был прикован к инвалидному креслу и не мог выходить из квартиры. Чтобы договориться о кремации Морин, Крис поехал к нему домой. На стене его квартиры висел календарь, в котором большими печальными буквами было написано: «17 сентября: Морин умерла».

Я привезла Мэтью кремированные останки его жены. Этот мужчина с длинными седеющими волосами и странным высоким голосом выехал на кресле в фойе. Когда я подала ему урну с прахом Морин, он не пошевелился и даже не взглянул на меня, а просто сказал спасибо своим высоким голосом и поставил урну на колени, словно ребенка.

В понедельник утром в холодильной камере крематория появилось тело Мэтью. Он умер. Сдался. Его сестра пришла к нам с небольшим пакетом личных вещей, вместе с которыми Мэтью хотел быть сожжен.

Родственники умерших все время просили нас об этом. Если среди вещей не было ничего взрывоопасного, мы с радостью выполняли их просьбу; вещи просто сгорали вместе с телом. Перед тем как поместить тело Мэтью в печь, я открыла пакет, чтобы выложить вещи рядом с ним. Среди них была прядь волос Морин, обручальные кольца и примерно 15 фотографий. На этих фотографиях был запечатлен не больной и прикованный к инвалидному креслу человек, а здоровой молодой мужчина и его румяная невеста. Морин и Мэтью: счастливые, молодые, красивые, женатые более 20 лет. У них были друзья, собаки и веселая жизнь. Они были друг у друга.

Вдруг из пакета выпал еще один предмет: металлический ярлычок с именем Морин, который я сожгла вместе с ней всего несколько недель назад. Эти ярлычки находятся с телом в течение всего процесса кремации, а затем остаются в прахе. Благодаря этому пакеты с кремированными останками, найденные в старых шкафах и на чердаках, могут быть опознаны. Ярлычок Морин был точно таким же (кроме идентификационного номера), как тот, что я сейчас положила на тело Мэтью. Я представила, как Мэтью опустил руки в прах жены в поисках ярлычка и как он прижал пыльный кусок металла к своей щеке. Я испытала странную гордость от того, что стала частью их последнего момента вместе, последней страницы их любовной истории.

Я плакала (рыдала, если быть точнее), стоя над телом Мэтью, прежде чем поместить его в печь. Хотя все, кто нам дорог, умирают, я все равно мечтала о такой любви. Мне хотелось, чтобы меня так обожали. Разве Дисней не гарантировал всем нам такую концовку?

В XIV веке наследник португальского престола дон Педро влюбился в аристократку Инес Перез де Кастро. К сожалению, дон Педро уже был женат, и это значило, что его любовь с Инес должна была оставаться в тайне. Через несколько лет первая жена Педро умерла, после чего он наконец получил право быть с Инес. У дона Педро и Инес было несколько общих детей, которые казались отцу Педро, королю, угрозой. Когда Педро был в отъезде, король приказал казнить Инес и ее детей.

Разъяренный Педро восстал против отца и впоследствии занял престол. Он отдал приказ вырвать из груди палачей Инес сердца и наблюдал за его исполнением. Затем Педро объявил Инес своей законной женой и приказал достать ее тело из могилы спустя шесть лет после смерти. Хотя на этом моменте реальность и легенда переплетаются, но говорят, что Инес посадили на трон и надели на ее череп корону, после чего члены двора стали целовать руку скелета, демонстрируя верность своей королеве.

Король дон Педро мечтал об Инес, а я мечтала о Люке. В португальском языке есть слово saudade, которое означает тоску по тому, кого ты потерял, которая переплетается с ностальгией, одержимостью и душевной болью. Жуткая картина лица Люка, отделенного от черепа, напомнила мне о том, что в любой момент его может не стать. Он нужен был мне сейчас же, потому что никто не гарантировал, что мы будем живы завтра. Сколько бы времени это ни заняло, я должна была найти способ быть с ним.