Начало новой жизни

В конце января 1945 года мы с группой партизан приехали в Будапешт. Работы было невпроворот: Пешт лежал в развалинах, а в Буде еще шли бои.

В начале мая я получил радостное известие: нашлись двое пропавших партизан из моей группы — разведчик Ференц Шифер и пулеметчик Геза Филебич, которые приехали в Дебрецен. Сначала я списался с ними, а потом встретился лично.

Из их рассказа я узнал, что, приземлившись, они нашли друг друга и больше не расставались. Найти нас им так и не удалось. Впоследствии, воспользовавшись тем, что после выхода Румынии из войны в Венгрию из Трансильвании хлынул поток беженцев, они переоделись в русинскую одежду, добрались сначала до Будапешта, а затем уехали в Дунакеси, где в железнодорожных мастерских работал родственник Шифера. Он-то и скрывал их обоих до прихода советских войск.

В конце марта я получил кое-какие сведения из демократической полиции Надьбаньи, которые пролили свет на обстоятельства гибели членов моей группы. Эрнё Вайе, сам в прошлом партизан, а теперь сотрудник отдела госбезопасности полиции, лично допрашивал лиц, которые были посланы жандармерией на поиски партизан-десантников. На основе допросов он составил следующий документ:

«В августе и сентябре 1944 года в районе Надьбаньи карателям удалось захватить живыми несколько партизан-десантников. Одни из партизан были обнаружены уже мертвыми, другие погибли во время их преследования.

В ходе расследования установлено:

1. Радист Борис Колобников, приземляясь, упал на дерево. Он перерезал стропы парашюта, но автомат, который висел у него на груди, зацепился за ветку, и парашютист задохнулся. Рация была прикреплена у него за спиной. Когда дерево срубили, труп упал на землю. Захоронен в Бидаре в квадрате ПВО 10/2.

2. Лайош Корож был обнаружен мертвым с динамо-машиной для рации. Похоронен там же.

3. Йожеф Фоки был обнаружен на земле тяжело раненным. На допросах в жандармерии на вопрос: «Зачем вы сюда прибыли?» — отвечал: «Чтобы помочь поскорее закончить войну, помочь освободить народ, который живет в темноте». Он показал, что всего в их группе было 14 человек. Отправлен в госпиталь, где ему ампутировали одну ногу. Скончался, не приходя в себя. Похоронен в Надьбанье на госпитальном кладбище.

4. Мартон Геллен (он же доктор Иштван Геллен) был обнаружен тяжело раненным. На допросах подвергался избиению, так как наотрез отказался назвать своих товарищей. Чтобы избавиться от дальнейших истязаний, отравился. Скончался в госпитале после двухдневного там пребывания. Похоронен рядом с Фоки (оба захоронены голыми).

5. В селе Ланошбанья в поисках продуктов появился какой-то старшина. Он зашел в один из домов, хозяйка которого, сославшись на то, что у нее продуктов нет, но она попросит у соседей, ушла и привела с собой рабочих, которые начали избивать его на месте. Двух рабочих старшина ранил. Убив старшину, рабочие раздели его донага, забрали одежду и снаряжение, а труп бросили в яму и засыпали землей. По данному делу ранее уже велось расследование: арестовано 8 человек. Вместе со старшиной за продуктами ходил еще один партизан, который из автомата открыл огонь по нападающим. Его преследовали, но поймать не смогли.

6. Исидор Лебович якобы добровольно предложил жандармам свои услуги в розыске партизан. В наручниках его доставили в участок. На допросе назвал себя Марковичем, но был изобличен во время очной ставки с Фоки, который при встрече с ним поздоровался словами: «Сервус, Лебович!» Лебович ответил, что он этого человека не знает. Тогда Фоки сказал ему: «Чего врешь, братишка, надо уметь с честью ответить за свои дела». После допроса его увезли на гауптвахту в гусарскую казарму. Заложник, который просидел с Лебовичем в одной камере три недели, показал следующее. «С самолета на парашютах было выброшено 14 партизан. По-видимому, пилот неправильно определил место выброски десанта, так как многие из партизан повисли на деревьях. Радист и один старшина погибли при приземлении. Таким образом, десантники остались без продуктов и без связи».

Из гауптвахты его повезли в жандармский участок в Сатмари, однако там никого не оказалось, так как все жандармы разбежались кто куда. Товарищи, работающие в настоящее время в политотделе сатмарской демократической полиции, обещали немедленно связаться с нами, если они нападут на след кого-нибудь из бывших жандармов, которые могут что-то сообщить по данному делу.

7. Миклош Нюль был арестован при неизвестных обстоятельствах. Отправлен вместе с Лебовичем.

8. В Фельшёбанье в ходе преследования партизан местным лесничим был убит молодой красивый парень-партизан среднего роста с русыми волосами. При нем нашли немецкий автомат и пистолет калибра 9 мм. В Задунайском крае у него живет отец в собственном доме. Лесничего мы арестовали. На допросах он показал, что убитый им парень просил у женщин, которых он встретил в лесу, одежду и документы. Они пообещали на следующий день принести все это в указанное место. Под предлогом, что им нужно идти домой, женщины ушли, а одна из них заявила о встрече с партизаном в полицию.

Нами найдены места захоронения погибших партизан. Как только позволит погода, мы с представителями Советской военной комендатуры предадим трупы эксгумации, а прах героев, павших за нашу свободу, перехороним на самом красивом месте и установим над могилами памятники с красными звездами.

По полученным нами сведениям, в состав этой группы кроме перечисленных выше лиц входили фельдшер Банди Мишкольци (Мешков) и Иштван Декан, которые, но всей вероятности, остались в живых».

Все попытки гитлеровской контрразведки использовать рацию Бориса Колобникова для дезориентации советского командования успехом не увенчались, так как необходимые для передачи координаты и шифр находились у начальника радиосвязи Фурмана.

Не дала жандармам желаемого результата и стрельба из ракетного пистолета, отобранного у Йожефа Фоки. Оторвавшиеся от группы Шифер и Филебич видели сигнальные ракеты. Шифер даже пошел в том направлении, откуда они были выпущены, однако он был предельно осторожен, так как партизаны не договаривались о таком виде связи, и не попался в расставленную западню.

Партизаны, упомянутые в пункте пятом, — это, вероятно, политкомиссар Шандор Ихас Ковач и начальник группы подрывников В. Буров. По всей вероятности, Буров погиб при нападении на него, а Ихасу Ковачу удалось бежать.

Партизаном, застреленным лесничим, о котором говорится в пункте восьмом донесения, может быть только Шандор Ихас Ковач, так как в Задунайском крае (в селе Рези) у него действительно живут отец и сестра.

Обстоятельства ареста Миклоша Нюля остаются невыясненными, как и его дальнейшая судьба; то же самое касается и Лебовича.

По сведениям, которые удалось получить группе Рекаи, одного советского партизана из моей группы, тяжело раненного, подобрал румынский жандармский агент. Он предложил раненому помощь, уложил на повозку и привез прямо в жандармерию. По всей вероятности, этим человеком был начальник штаба нашей группы товарищ Сатинов. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Итак, выходит, что из четырнадцати партизан в живых остались только пятеро.

Несколько позже мне стало известно (проверить эти данные было невозможно), что доктора Иштвана Геллена и Йожефа Фоки отравили сами каратели, сделав им инъекцию яда. Во всяком случае, можно предполагать, что оба они были умерщвлены в одно и то же время.

4 апреля 1945 года наша родина была полностью освобождена войсками Советской Армии, а 1 мая мы с Евой на военной машине поехали в мое родное село Дьёрвар, в котором я так давно не был. Одеты мы оба были по-партизански, что давало нам явное преимущество: нас без промедления сажали на советские военные машины. На следующий день мы приехали в Вашвар и оттуда уже пешком направились в село.

Каждое дерево, каждый кустик напоминали мне здесь о детстве. Вот и знакомый домик железнодорожного обходчика. Нового обходчика я, разумеется, не знал, но заметил, что у него много детишек (видимо, у железнодорожников стало традицией иметь много детей). Мы попили воды из колодца.

Отсюда до родного дома оставалось три километра, которые я не прошел, а почти пробежал. Ева едва поспевала за мной. Вот позади остался Уймайор, и перед нами показались домики Дьёрвара.

Все эти годы я ничего не слышал о своих родных. Когда я находился в лагере для военнопленных, они имели хоть какие-то известия обо мне. Но с тех пор прошло столько времени!.. Учитывая это, я хотел хоть как-то подготовить их к своему появлению.

Ева, по обыкновению, была одета в мужскую одежду (в Словакии ее все время принимали за парня). Мы условились, что она первой войдет в наш дом и подготовит моих родителей, а я пока спрячусь. Так мы и сделали.

Когда Ева постучала в дверь, мама что-то шила на веранде, а отец копался во дворе, но, увидев русского солдата, он сразу же подошел.

— Скажите, здесь живет семья Декана? — спросила Ева.

— Да. Это мы, — ответила мама, внимательно рассматривая Еву.

— У вас есть сын Пишта?

— Есть! Что с ним?! — вскочила мама испуганно.

Ева не хотела дальше терзать маму, но, действуя, как мы договорились, продолжала:

— Я хорошо знаю вашего Пишту. Мы с ним встречались в Пеште. Он жив и здоров…

— Вы ведь женщина, да? — перебила Еву мама.

— Да, — призналась Ева.

— Вы жена моего сына?

— Да!

— Тогда, значит, и мой сын тоже здесь! — воскликнула мама и выбежала на улицу, где стоял я.

Вся наша семья пережила войну. Правда, мой старший брат Тони потерял правую ногу на берегах Дона, а младший брат Пали попал в плен к американцам, но оба вернулись домой. Больше их в армию уже не взяли.

В конце августа 1944 года, когда большая часть нашей партизанской группы была схвачена, жандармы нанесли визит моим родителям. Они перерыли весь дом, а перед уходом записали все мои данные и особые, приметы.

Как-то моего бывшего учителя Кароя Чепигу Папа посетил переодетый в гражданское следователь, который очень интересовался мной. Видимо, жандармы рассчитывали, что я могу заявиться домой.

Мой старый знакомый, находившийся на стажировке в жандармерии, по секрету сказал маме, что меня занесли в черный список. Мама спросила, что это значит.

— Самое плохое, тетушка Декан, — откровенно ответил он. — В такой список заносят только самых опасных преступников.

Бедная мама ломала себе голову над тем, какое же преступление мог совершить ее сын и почему им так сильно заинтересовались в жандармерии.

В августе 1945 года один наш сотрудник, бросив недоуменный взгляд на сильно выступающий живот Евы, не очень деликатно поинтересовался:

— Скажите, ребята, а вы официально женаты или живете просто так?..

А мы с Евой и на самом деле не были официально зарегистрированы. Правда, в свое время мы заявляли начальнику партизанской школы о том, что хотим пожениться, за что он выругал нас как следует, а это никак нельзя было считать официальным скреплением нашего брака. Наш сотрудник был, безусловно, прав, когда заявил, что у ребенка должен быть отец.

Совершенно случайно мы встретились с Золтаном Вашем, который в ту пору был бургомистром Будапешта.

— Я вас поженю! — заявил он тоном, не терпящим возражений. — Завтра в девять будьте в здании магистрата!

Это было 7 августа. Ровно три года назад я попал в русский плен.

На следующий день, когда мы с Евой в сопровождении двух свидетелей появились в магистрате, Ваш во мгновение ока превратил наших свидетелей в обычных зрителей, а двух своих заместителей сделал свидетелями. В этот момент в его кабинете находился еще один мужчина, которого нам представили как корреспондента газеты «Сабадшаг» («Свобода»).

Ваш надел через плечо широкую ленту цвета национального флага. Мы с Евой обменялись смущенными взглядами, но, к счастью, Ваш не смотрел на нас. Видимо, и сам он несколько волновался, готовясь к такой непривычной для него церемонии, но, как и мы с Евой, искусно старался скрыть свое волнение.

Почти безошибочно, правда в несколько свободной интерпретации, Ваш задал нам вопросы, которые в подобном случае задают жениху и невесте. Заместители бургомистра Йожеф Нёваго от Независимой партии мелких сельских хозяев и Петер Бехтлер от Социал-демократической партии скрепили своими подписями наше брачное свидетельство.

Затем Золтан Ваш произнес речь, которая, по сути дела, предназначалась не столько для нас, сколько для представителей печати и коалиционных партий. Он живо обрисовал роль венгерских партизан-десантников, подчеркнув, что лично направлял меня и Еву на боевое задание…

Время шло. Были уже и первые победы, и первые неудачи, прошли раздел господской земли и выборы 1945 года, но самое трудное нас ждало впереди. Однажды мы, бывшие красногорские партизаны, собрались в Доме партизана. На встречу пришли и наши бывшие преподаватели Ласло Рудаш и Эржебет Андич. Все уселись за большим белым столом, вспоминая былое.

Вокруг Рудаша собралась небольшая кучка партизан. Спустя несколько минут возникла оживленная дискуссия, какие бывали у нас на семинарах в Красногорской антифашистской школе.

— Вспомните, к чему мы готовились. А чего достигли на сегодняшний день? Что же теперь будет у нас в Венгрии с диктатурой пролетариата? Нет, видимо, действовать нужно было как-то иначе! — говорили одни.

— Коммунисты завоевали право на раздел господской земли, а бо?льшая часть крестьян все же голосовала за Независимую партию мелких сельских хозяев… — сокрушались другие.

Потом разговор коснулся партизанской войны.

— Мы слишком поздно начали ее, — заметил кто-то. — А каких результатов можно достичь за два-три месяца?..

— К сожалению, местное население не оказало нам необходимой поддержки, — объяснял кто-то другой. — Посмотрите, какое партизанское движение было развернуто в Словакии, в Югославии, не говоря уже о партизанском движении на Украине! Вот это движение! У нас же много жертв, а результатов почти никаких.

Рудаш молча слушал наши разговоры, насмешливо поглядывая то на одного, то на другого. Сигарета, которую он держал во рту, давно погасла, но он этого не замечал. Уже по одному этому я догадался, что его охватило волнение, как это бывало раньше на наших семинарах.

Наконец он не выдержал и заговорил:

— Сама история всегда преподает самый лучший урок людям, и не только отдельному человеку, но и целым общественным классам, целым народам. Она же выставляет и оценки за усвоение того или иного урока. На ее решение можно полностью положиться. История — строгий педагог. Вот она-то и покажет, что мы были правы!