Глава 3 Kid A: Нормальный альбом

Джон Харрис, Select, ноябрь 2000 года

Группа выступает в большом шатре, палатка с бургерами восхитительно не корпоративна, новые песни… ну, новые. А зрители совершенно сбиты с толку: Radiohead, похоже, вернулись.

– Это для группы, – говорит Том Йорк перед тем, как Radiohead исполняет песню под названием I Might Be Wrong, записанная версия которой не выйдет раньше лета 2001 года (а то и еще позже). – Потому что нам пришла в голову замечательная в своей глупости идея – играть в шатре.

На самом деле идея довольно-таки здравая. В качестве концертной площадки шатер легко проходит все проверки: Radiohead обещали улучшить качество звука в сравнении с обычным концертом под открытым небом, и им это удалось. Визуальные эффекты довольно рудиментарны, а три лазера снаружи, изображающие в ночном небе пирамиду, напоминают Pink Floyd, но это уже мелочные придирки. Важнее всего – то, что шатер является «небрендированной средой». Именно поэтому, а не из любви к свежему воздуху или желания посмотреть на ничем не выдающиеся поля в предместьях британских городов, все стоят в грязи Тредегар-Хауса, Ньюпорт, графство Гвент. Антикапиталистическая библия Наоми Кляйн No Logo стала настоящей livre du jour[44] для Radiohead; устраивая концерты в шатре, они делают свой небольшой вклад в ее дело.

В углу поля, неподалеку от Ultimate Burger и слева от восхитительно некорпоративной палатки с тостами, располагается единственная пивная точка: компактная, милая версия среднестатистического фестивального бара. В очередях в среднем стоит человек по десять. Чтобы купить выпить, приходится потратить минут двадцать.

– Это же чертовы Radiohead, правильно? – стонет один остряк. – На их концертах запрещено хорошо проводить время.

Впрочем, главная проблема – не ожидание. В баре, как оказалось, продают только Budweiser. (Еще можно купить слабоалкогольные коктейли от Virgin, но дело здесь не в этом.) Пиво наливают из бочек в большие красные стаканы – на которых, естественно, нанесен бренд. Грязный логотип Budweiser. Мы в Select, конечно, не хотим придираться, но это выглядит как-то неправильно. Так что чисто из спортивного интереса на короткой послеконцертной вечеринке мы бочком подходим к Эду O’Брайену. Вечеринка проходит в старой пристройке к ферме, которая больше всего напоминает комнату, где вы когда-то завтракали на географической экскурсии. Кстати, все пьют Kronenbourg из бутылок.

Так вот, Эд. Почему все пиво продает Budweiser?

– (С искренним изумлением) Серьезно?

О да.

– Разве не «Рабочий кооператив» [Workers Beer Company]?

Нет, продается только Budweiser. Да еще и в брендированных стаканчиках.

– В стаканчиках? Хорошо. Мы с этим разберемся. Больше такого не будет. Я и не знал. Постоянно чему-нибудь учишься. (Весело) Мы не сумели избавиться от пивных стаканчиков! Это полный провал!

Ладно, хватит о «брендировании». Главная причина нынешней шумихи вокруг Radiohead – скорый выход Kid A, он же «Невыразимо Экспериментальный Электронный Альбом Radiohead», он же «Альбом, Который Спасет Британский Рок Как Жизнеспособную Творческую Силу». Это, естественно, ни одно, ни другое. Эд O’Брайен спокойно сообщает Select, что Kid A – это «просто сборник песен, которые хорошо сочетаются между собой и которые записаны за последние полтора года». Толкование идеально соответствует иронично-пустой эстетике Radiohead: их сборник клипов, о чем не стоит забывать, назывался Seven TV Commercials, а пропуска за кулисы на прошлых гастролях именовались «Обычный липкий пропуск». Может быть, Just a Collection of Songs that Fit Well Together on a Record that We Made in The Last Year and a Half – идеальное название для альбома?

В конце концов, Radiohead сейчас только и занимаются тем, что разбивают ожидания. Хотя интернет-дневник Эда O’Брайена поначалу казался просто теплым жестом дружбы в адрес фанатов и примером восхитительной спонтанности, вместе с тем он пролил достаточно света на трудности Radiohead, чтобы дать понять, что они – просто группа из пяти человек, у которой проблема с четвертым альбомом. А то, что они тихонько начали гастролировать добрых три месяца назад, тоже говорит об очень многом: они явно намереваются избежать неприглядной судьбы, описанной в гастрольном фильме Meeting People is Easy. Проблема была простой: им пришлось выходить на сцены по всему миру после того, как буквально тысячи публикаций назвали OK Computer произведением истинного гения.

– Несколько человек пишут статьи в очень влиятельных журналах, – сказал Том в интервью Select в декабре 1997 года, – а потом все начинают за ними снова, снова и снова повторять. И, какой бы ни была идея в исходной рецензии, в конечном итоге она превращается в безнадежно испорченное эхо… Ожидания были очень завышенными. У меня был реальный кризис. Да и у всех нас.

– Сейчас все не так, как после OK Computer, – говорит Эд. – Ощущения скорее как в эпоху The Bends, если говорить о нашем поведении на сцене и о том, как сейчас у нас с психикой. Над нашими головами не висят такие же мрачные тучи, как во время работы над OK Computer. Ожидания, конечно, определенные есть, но мы говорим себе: «Мы сделаем это на наших условиях». Во время турне OK Computer все было очень мрачно. Вплоть до мелочей: все время, что мы гастролировали, шел дождь. Вы могли бы подумать, что это особой роли не играет, но на самом деле… Тот альбом был тяжелым. А этот – нет.

В долгосрочной перспективе Radiohead хотят полностью избежать сценария «Вот мы и наш новый альбом». Колин Гринвуд говорил, что ему не нравится «каждые два с половиной года наваливать кучу под фанфары и горны».

К счастью, технология на их стороне: провидцы из музыкального бизнеса знают, что часовой (примерно) компакт-диск – такое же преходящее явление, как и 45-минутная пластинка, и дистрибуция через Интернет в конце концов его убьет. Группы будут выпускать пару песен там, пять песен тут и восемнадцать, когда им вдруг захочется. Подписчики будут платить им за каждую песню, и все будут намного счастливее. Вот так все просто.

Сейчас, впрочем, Radiohead приходится по-прежнему исполнять ритуалы каменного века – гастролировать по Великобритании в поддержку нового альбома. В свете их недавних заявлений все это мероприятие кажется каким-то переходным и даже слегка некомфортным. Кроме всего прочего, концерт не превращается в обычный лихорадочный экзорцизм – благодаря выбору времени все проходит куда более скрытно. Из двадцати трех песен, исполняемых сегодня, десять слышали только инсайдеры и – благодаря сливам в Интернете – настырные онлайн-апостолы. Что еще интереснее, три песни (You and Whose Army, Dollars and Cents и I Might Be Wrong) даже не выходят на альбоме Kid A. Начинаешь подозревать, что новый альбом будет казаться недостаточно понятным и связным, пока не выйдет альбом-компаньон – который, как намекает группа, появится довольно скоро.

В аудитории, что, наверное, неизбежно, приступы громкой несдержанности перемежаются со странной смесью любопытства, осторожных кивков и недоумения в духе «где здесь бар?» Radiohead открывают концерт The National Anthem, одной из энергичных песен альбома, а затем играют Bones. Далее следует урезанная, немного бестолковая Morning Bell. Шаблон повторяется: после My Iron Lung идет You and Whose Army, после No Surprises – Idioteque, после Airbag – Everything in its Right Place, которую в основном играет один Том на электрическом фортепиано. Как и бо?льшая часть материала с Kid A, эта песня бесконечно далека от прямолинейного рока на четыре четверти.

Есть что-то очень странное в мире, в котором «альтернативная» музыка регулярно исполняется для сорока тысяч зрителей и используется в качестве саундтрека для сборника лучших голов недели.

Blur поняли это, сыграв весь альбом 13 для недоумевающих фестивальных аудиторий летом 1998 года. «Идея же совсем не в этом, – можно было буквально услышать слова коллективного разума. – Остановитесь! Дайте нам Sterophonics!» Не стоит и говорить, что шоу Radiohead, исполняющих новый материал для восьми тысяч зрителей в огромном шатре, разрушает это противоречие. Большинство новых песен совершенно не подходят для окружающей атмосферы. Они куда лучше прозвучат в помещении размером раза в три меньше. И может быть – может быть, – смысл именно в этом.

– Когда играешь для восьми тысяч человек, – говорит Эд O’Брайен, – всегда найдутся люди, которые хотят слышать от тебя только прямолинейный рок, но, надеюсь, сейчас люди уже знают нас достаточно хорошо, чтобы понимать, что мы так не сделаем. Ну, разве что немного: сегодня мы сыграли The Bends, которую до этого не трогали два года…

– Люди уходят в бар на новых песнях? – задумчиво спрашивает Джонни Гринвуд. – Я и не знал. Не уверен я. Они что, уходили? (Фаталистично) Ну, да. Может быть, и есть такое.

Уже одиннадцать часов вечера. Radiohead давно отыграли последнюю песню, совершенно не впечатляющую Motion Picture Soundtrack. Фил Селуэй, Колин и Джонни Гринвуды и Эд O’Брайен бродят по after-party. Тома, как и обычно, нигде не видно. Все явно прошло хорошо; они выглядят расслабленно и, несомненно, радуются тому, что перед ними не маячит гигантское мировое турне. Эти гастроли продлятся всего пять недель, а потом они решат, что делать дальше. Естественно, все разговоры быстро сводятся к новому альбому: его бестолковости, презрению к ортодоксии, тому непреложному факту, что даже самый верный фанат Radiohead будет страдать от головной боли в попытках его понять. Они ставили альбом своим друзьям? Что они думают?

– Ну, – говорит Эд O’Брайен, – я ставил его своему отцу. Для меня он главный ориентир. Потому что Pablo Honey он ненавидел: «Есть пара стоящих песен, Creep и Blow Up, и на этом все». И, полагаю, он был прав. Когда я дал ему The Bends, он пару дней ничего не говорил, и альбом ему понравился. Поставил ему OK Computer, ничего не слышал от него неделю, а потом он пришел и сказал: «Мне кажется, он великолепен». Это фанат Pink Floyd из семидесятых! А вот про этот альбом он мне вот что сказал: «Не знаю, понял ли я все звуки, но, мне кажется, у него есть определенные качества, понятные человеку и в пятьдесят пять лет». В целом он считает, что это скорее альбом для нашего поколения – нашего и тех, кому сейчас лет по шестнадцать. С его точки зрения звуки какие-то слишком уж неправильные.

Примерно восемнадцать месяцев назад, когда творческие поиски зашли в тупик, казалось, что Radiohead в опасной близости от распада. Примерно в то время в дневниках Эда стало все чаще проскакивать что-то похожее на отчаяние, и он даже задал совсем не риторический вопрос: «Мы еще не зашли на территорию Stone Roses?»

Так насколько же близка группа была к тому, чтобы разойтись?

– Не знаю. Ну… основной вопрос у нас не меняется: «Нам все еще это нравится? Мы делаем что-то по-другому?» Если мы снова идем по старому пути, дальше работать смысла нет. Мы уж точно занимаемся этим не для того, чтобы поддерживать некий образ жизни, потому что не ведем такого образа жизни. Нужно постоянно учиться. А еще – нужно получать от этого удовольствие. Знаете, «блин, тебе уже тридцать два, и если тебе это не нравится…»

После цитаты Колина Гринвуда о том, что ему не нравится раз в два года «накладывать кучу», у Эда загораются глаза. Он говорит об онлайн-возможностях с провидческим пылом, обычно характерным для интернет-предпринимателей. Похоже, он сумел увидеть будущее. Лучше всего оно описывается весьма прозаическим словом, но даже это не уменьшает его волнения.

– Подписка, дружище, – лихорадочно твердит Эд. – Подписка. Все изменится. Мне кажется, есть определенная аналогия между тем, что происходит в футболе и с музыкой. Я не собираюсь никому объявлять войну – в конце концов, мы этим на жизнь зарабатываем, – но, по сути, лейблы просто обманывают свои группы. Это факт. И все изменится. С появлением онлайн-дистрибуции изменится сам процесс производства музыки. Сначала этот процесс диктовался пластинками на семьдесят восемь оборотов, потом сорокапятками, потом лонгплеями на тридцать три оборота, потом компакт-дисками – но сейчас все изменилось. Разве это не круто – выпускать по одной песне в месяц по подписке, чтобы люди их скачивали? А через пару лет выпустить компиляцию, если уж кому-то этого захочется. И лет через десять группы станут получать столько же, сколько сейчас футболисты: какие-нибудь Coldplay смогут зарабатывать сорок штук в неделю.

Джонни Гринвуд, напротив, говорит на эту тему без всякого мессианства:

– Я как-то не уверен. Выпускать песни быстро, сразу после записи – это, конечно, круто, но что же тогда делать с ощущением особого события? Помню, я покупал альбомы The Smiths, и вся их упаковка, вся идея были просто потрясающими. Так что у меня к этому двойственное отношение.

Сейчас, конечно, мы находимся в полностью свободной от брендов среде, избавившись даже от Ultimate Burger и палатки с тостами. С не меньшим энтузиазмом Эд начинает рассказывать о своей любви к антикорпоративной библии No Logo. Она явно сильно повлияла на него…

– О, очень сильно. Она выразила словами мои чувства. А еще мне понравилось, что в конце там определенный оптимизм, она говорит о растущих глобальных настроениях.

Говорят, вы недавно были на демонстрации…

– На Первое мая. В Лондоне, где измазали краской кенотаф.

А вы, э-э-э, принимали активное участие?

– На самом деле нет. Помню, стоял под Черчиллем с каким-то парнем с зеленым ирокезом. Страшно было? Нет. Хотя в первых рядах было немного неприятно, да.

Холодильники пустеют, и народ постепенно начинает расходиться и вызывать такси. Зрители из Ньюпорта уже давно разъехались – либо с нетерпением ждать выхода Kid A, либо тихо удивляться, что же случилось с группой, которая сочинила Fake Plastic Trees.

Примерно в полночь среди остатков прежней роскоши появляется невысокая фигурка. Это Том Йорк, на губах у него хулиганская улыбка.

– Все хорошо? – спрашивает он.

– Все хорошо? – переспрашивает Select.

А потом он исчезает, и гости отправляются по домам, пробираясь через тысячи стаканов Budweiser.