Глава 1 Karma Police

Барни Хоскинс, GQ, октябрь 2000 года

Постеры на старинных улицах Арле мало что рассказывают. Стинг скоро выступает в Марселе. Некая «Грандиозная регги-вечеринка» с Ю-Роем и Альфа Блонди. На следующей неделе в древнем римском амфитеатре пройдет бой быков. Даже подходя к такому же древнему «Театр-Антик», построенному во времена императора Августа, вы не увидите особых признаков того, что самая уважаемая поп-музыкальная группа планеты здесь, в Провансе, чтобы сыграть первый за восемнадцать месяцев концерт. С одной стороны открытой сцены нависает угольно-серое вечернее небо; с другой на разваливающихся колоннах и арках светит яркий золотой свет.

Но сейчас старики, выгуливающие маленьких такс, прерывают свой послеобеденный променад. Ибо перила, окружающие театр, покрыты листами черного пластика; над старой кирпичной кладкой возвышаются подмостки, на которых закреплены большие прожектора. Вокруг служебного входа театра собралась толпа молодежи, говорящей на множестве языков. Юноши и девушки возбужденно содрогаются, когда в дверях появляется невысокая темная фигура. Никакого атласа или солнечных очков, даже татуировок нет. Просто парень в серых кроссовках New Balance с сумкой через плечо, всматривающийся в экран мобильного телефона. Голоса – на французском, немецком, голландском, английском – кричат что-то Колину Гринвуду, басисту Radiohead, который идет вслед за продюсером группы Найджелом Годричем к яркому свету. Саундчек закончился, и они направляются к огромному желто-зеленому автобусу группы, чтобы пообедать.

Моргая и щурясь, за ними идет Том Йорк, измученный фронтбой группы, с прилизанными волосами и странно косящими глазами. Европейские гастроли Radiohead из восемнадцати концертов еще даже не начались, а этот самый альтернативный из всех красавчиков уже выглядит обреченным.

– Том, Том!

– Том, я здесь, Том!

Одна особенно настойчивая немецкая m?dchen[35] захватывает Йорка в монопольное владение, когда тот пытается пробить себе дорогу к автобусу. Он останавливается и терпеливо позирует, пока юноши и девушки снимают его на миниатюрные камеры.

А потом «Урод, который мог стать Богом» в одиночестве уходит куда-то в томный вечер.

* * *

Radiohead снова настраивают приборы на сердце рок-машины[36], и на их худые плечи давит тяжкий груз. Особенно тяжел он для 31-летнего Томаса Эдварда Йорка, чьи песни, слова и голос сделали его – возможно, вопреки собственным желаниям – почти суперзвездой.

По словам Колина Гринвуда, «избыточные похвалы» в адрес третьего альбома группы, OK Computer, «разрушили Тому мозг». Теперь Radiohead предстоит выпускать новый альбом, зная, что практически все, что бы они ни выпустили, может вызвать глубокое разочарование. Сегодня в Арле мир услышит первые плоды долгих трудов группы в студиях Парижа, Копенгагена и Англии.

Чтобы понять, чего ожидают от Radiohead, нужно признать, насколько же обанкротилась «рок-музыка» на заре двадцать первого века – как звучание, как движение, как псевдорелигия.

(«Oh no, pop is dead, long live pop, – блеял Йорк еще в 1993 году. – It died an ugly death by back catalogue».) После Кобейна Р.О.К. засох прямо на ветке, дискредитированный как культурная сила: его повергли подростковая попса, хип-хоп и даже то, что в наши дни называют «кантри». В Америке Pearl Jam лишь с большим трудом поддерживают к себе интерес; в Великобритании угли «мужского рока» едва тлеют – Oasis извивается в предсмертных корчах.

А посреди всего этого болота подобно маяку сияет блестящий, плотно текстурированный альбом 1997 года OK Computer, шедевр, который схватил агонизирующий жанр рок-музыки и воскресил его тринадцатью потрясающими треками, построенными вокруг летящего голоса и мелодий Йорка и мультиинструментального гения младшего брата Колина Гринвуда, Джонни. В эпоху, когда британский рок держался только на люмпенской «клевости» и разогретых в микроволновке риффах The Beatles, Radiohead посмели выпустить что-то большое, умное и беззастенчиво прекрасное.

Сделав это, они продолжили линию, которая проходит от U2 через R.E.M. – идеал вежливых, слегка страдающих ребят, которые тянутся к смыслу жизни и трансцендентности через гитары и усилители. Radiohead возродила страсть рока, его городской гимн, напомнив нам прежде всего о постпанковом периоде (U2, Echo & The Bunnymen, Simple Minds). Но при этом они настойчиво стремились вперед, пристально глядя в антиутопичное, слишком технологичное будущее, не интересуясь исполнением стадионных клише.

Что еще значительнее, долгая пауза между OK Computer и следующей работой группы, Kid A, создала пробел, который быстро заполнила целая куча постбрит-поповых подражателей Radiohead: Witness, Muse, Six By Seven, Coldplay, JJ72, Motorhomes и др. Есть во всей этой поросли что-то откровенно британское: самокопания и интроверсия ребят с университетским образованием с именами вроде Джеймс и Доминик, заламывающих руки под текучие гитарные риффы. Как они восхитительно серьезны, потерявшиеся в мечтах «гадкого утенка» Тома Йорка и экстатической грациозности Джеффа Бакли.

Как и сами Radiohead, эти группы – часть растущего сопротивления парализующей поп-культурной иронии, которая уничтожила рок, каким мы его знали. На вопрос, почему люди с таким трепетом относятся к его группе, вокалист Coldplay Крис Мартин с обезоруживающей простотой ответил: «Не из-за политики или каких-либо программных заявлений – просто потому, что люди снова ищут что-то важное в самой музыке».

Хотя сейчас главный вопрос – даже не в том, будут ли Muse и Coldplay представлять какой-либо интерес, когда вернутся настоящие короли. Вопрос в другом: хотят ли сами Radiohead превзойти музыкальный Маттерхорн – альбом OK Computer, – или же они демонстративно отвернутся от роли спасителей рока, которой от них хочет мир?

* * *

Диджейский сет от Тома Йорка вызывает подземные толчки сквозь заросший лишайниками гранит «Театр-Антик». (В студенческие годы певец был уважаемым мастером вертушки в эксетерском клубе «Лемон-Гроув».) Местная jeunesse dor?e[37] жует багеты, а вечерний церковный звон перекрывает ломаные танцевальные биты.

Не считая искаженных цифровых грувов, обстановка сегодняшнего шоу больше всего напоминает Pink Floyd Live at Pompeii – или, если уж на то пошло, концерт Grateful Dead возле пирамид, чуваки. Собственно говоря, те, кто пренебрежительно пишут о Radiohead как о группе, строящей из себя прог-рокеров – слишком искренней, слишком «студенческой», слишком «из среднего класса», – не преминут посмеяться над неортодоксальным выбором площадок (пьяццы, другие римские театры) на этих тихих гастролях по Европе и Средиземноморью.

Стрижи и чайки носятся в плотном воздухе, и, словно так и было задумано, вместо сета Йорка начинает звучать песня группы Inkspots, When The Swallows Come Back to San Juan Capistrano. В 9.30 вечера собравшиеся облака проливаются дождем на жмущихся друг к другу зрителей.

В следующие за этим катастрофические полчаса даже кажется, что сегодня мы вообще не услышим Radiohead.

* * *

Образ, застывший в поп-музыкальном времени (или, по крайней мере, в начале лета 1993 года): квинтет молодых ребят с обвисшими волосами выгружает свой «аппарат» из побитого жизнью микроавтобуса возле клуба недалеко от вокзала Клэпхэм-Джанкшн на юге Лондона.

На лицах разогревающей группы написана нескрываемая предконцертная тревога; они затаскивают усилители через черный ход. Один из них – мелкий парень с осветленными перекисью волосами, другой – худой как жердь молодой человек, похожий на персонажа фильма «Избавление».

Этот образ приходит на ум, потому что Radiohead в ту пору были просто Е.Щ.Е. одной постгранжевой группой, которой совершенно определенно не удалось воспользоваться шумихой, поднявшейся в то лето вокруг бритпопа. Пятеро ребят с университетским образованием, из Оксфорда, играющие «рок» типа U2, но без откровенного щегольства в духе Suede, Radiohead получили от ворот поворот со стороны жестокой британской музыкальной прессы. Отчасти эта враждебность была обусловлена жесткой неприязнью к среднему классу в еженедельных изданиях вроде NME и Melody Maker. «На гитаре может играть любой», – презрительно пел Йорк в дебютном альбоме Radiohead. Но в Великобритании лишь обездоленных всерьез воспринимают в качестве аватаров современной молодежи.

Дебютный альбом Pablo Honey был скучноват, но на нем все же была песня, которая сделала группу известной и едва не стала тем самым «убитым альбатросом», который их прикончил. Постскриптум к мрачному самоуничижению гранжа и его бездельникам-неудачникам, Creep была пугающим сеансом самобичевания, исполненная в самом извращенном стиле Йорка. «I’m a creep/I’m a weirdo, – страдал Томми-бой, – What the hell am I doing here?» А когда вы видели, как он это поет – изрыгая ярость, дрожа в конвульсиях, – эта ненависть к себе становилась токсичной. Курт Кобейн из затхлых коридоров провинциальных английских закрытых школ.

То, что Creep стала хитом не где-нибудь, а в Америке, было вдвойне иронично, особенно когда Radiohead стали там выступать на всяких фестивалях «современного рока» вроде Beach Party и Weenie Roast.

– Когда Creep стала невероятно популярной, Capitol Records решили максимально на ней нажиться, – рассказывал сопродюсер Pablo Honey Пол Колдери. – Они проводили конкурсы «I’m a creep» и давали рекламу с текстом, «Бивис и Баттхед говорят, что Radiohead не отстой».

Хотя переизданный сингл Creep осенью 1993 года добрался до топ-10 британского хит-парада, американский успех заставил британскую прессу отнестись к Radiohead с еще бо?льшим подозрением. А еще именно с него начались непростые отношения группы с Америкой. С одной стороны, как U2 и The Police до них, они были готовы старательно трудиться, чтобы взломать американский рынок, и для этого вписались на несколько гастролей разогревающей группой. С другой стороны, Том Йорк был совсем не рад тому, что от них ждали постоянного общения со всеми подряд.

Тяжелый вопрос – как интеллигентной группе сохранить свою репутацию, при этом пытаясь продать свой товар на самом крупном музыкальном рынке мира, – мучает и Radiohead, и Capitol Records даже сейчас, когда начинается рекламная кампания в поддержку Kid A.

– Bonsoir, tout le monde![38]

Первые же слова Йорка тут же располагают к нему насквозь промокшую и выжимающую свои футболки аудиторию Арле. (А Лиам Галлахер бы озаботился подобным жестом?) Через восемнадцать месяцев после того, как группа сказала «адью» в парижском «Берси», Radiohead снова превратилась в настоящую концертную группу, а не просто сборник слухов на сайтах. Начав с Talk Show Host, любимой песни фанатов, вышедшей на обратной стороне сингла, группа быстро дает понять, что не утратила форму. Синтезаторы Джонни Гринвуда вьются вокруг закольцованного грува барабанщика Фила Селуэя и резких фанк-роковых аккордов ритм-гитариста Эда O’Брайена, а Йорк взрывается: «You want me? – рыдает он в самой откровенной строчке из песни. – Fuckin’ well come and find me!»[39]

Насладившись аплодисментами, группа переходит к Bones, песне с прорывного второго альбома The Bends. «Now I can’t climb the stairs, – завывает Йорк поверх бурных ритмов в стиле буги. – Pieces missing everywhere/Prozac painkillers…»[40] Джонни Г. теперь играет на гитаре; он яростно дергает струны, извлекая из них визжащие, дрожащие ноты.

Мы чувствуем их всеми промокшими костями. Radiohead зажигает.

* * *

The Bends (1995) изменил все. Записанный в состоянии «полукризиса», когда неизбежные трудности, которые предстоят любой группе, которая хочет прожить достаточно долго, начали зашкаливать, альбом катком проехался по своим неопрятным бритпоповым конкурентам.

– The Bends был не английским и не американским альбомом, – говорил Пол Колдери, который сводил альбом после того, как Джон Лекки (Magazine, Stone Roses и др.) спродюсировал его. – Он вызвал ощущение «Мы нигде не живем, и нам нигде не рады».

Со звуковой точки зрения The Bends был намного богаче, чем Pablo Honey. То была арт-роковая группа, не боявшаяся демонстрировать музыкальное мастерство. Сам по себе разброс текстур был головокружительным, и его сопровождали и другие «симптомы» прогрессива: внезапные смены размера, струнные партии, написанные вундеркиндом Джонни, фрагментарные, иносказательные тексты об отчуждении и болезнях. Соедините Pink Floyd с Nirvana и Джеффом Бакли (который покорил Radiohead, когда они побывали на его концерте в Лондоне в апреле 1994 года), и получите и ангстовый рок (Just, The Bends, Black Star), и протяжные ламентации (High and Dry, Nice Dream, Fake Plastic Trees). Но прежде всего именно на этом альбоме Йорк нашел свой голос – голос, который внезапно перерос своих предтеч Боно и Яна Маккаллоха, меняясь от дрожащей мягкости до летящей напряженности, подкрепленный сверхчеловеческими легкими. «В [Radiohead] поет лучший лирический вокалист своего времени», – говорит Скотт Уокер, ради которого группа даже изменила гастрольный график, чтобы выступить этим летом на фестивале Meltdown в Лондоне.

Radiohead были не единственной британской группой, которая стремилась к чему-то большему, чем клевый инди-саунд – и The Verve, и Manic Street Preachers хотели сочинять мощную, экстатическую музыку, – но именно The Bends в наибольшей степени стал насмешкой над враждой Blur и Oasis, которая вспыхнула в бритпоп-тусовке в 1995 году.

– Бритпоп-движение нам не подходило, потому что в нем было слишком много сознательной иронии, – заметил Джонни Гринвуд. – В какой-то степени оно не предполагало… серьезного отношения к тому, что ты делаешь.

К концу года The Bends вывел Radiohead на мировую сцену и помог подружиться с их кумирами R.E.M. Когда Майкл Стайп взял Йорка под крыло и стал давать советы о том, как справиться с бременем славы, выглядело это так, словно старшая группа передает эстафету молодой. В 1996 году, к началу работы над OK Computer, Radiohead поняли, что вовсе не обязательно вести себя как рок-звезды.

– Думаю, с группой вот что произошло, – говорил тогда Джон Лекки журналисту Маку Рэндаллу. – У них была определенная паранойя из-за того, что они, вежливые трезвенники из Оксфорда, никогда не ввязываются ни в какие проблемы или скандалы, очень, так сказать, чистенькие, вообще не рок-н-ролльщики. Да, вот такие они, но тогда их это беспокоило – как можно делать карьеру в рок-н-ролле и не быть рок-н-ролльщиками? Им пришлось научиться быть собой и спокойно к этому относиться.

Работая над записью OK Computer, Radiohead превратились в некую сущность, отдельную от британской музыкальной сцены. В отличие от большинства групп, добившихся успеха в Великобритании, Radiohead не переехали в Лондон. Они остались в Оксфорде и его пригородах, где выросли, и работали на собственной репетиционной базе неподалеку от деревни Саттон-Кортни. Решив спродюсировать новый альбом самостоятельно, с помощью звукоинженера The Bends Найджела Годрича, Radiohead трудились над третьим опусом в более свободной и экспериментальной манере.

– Мы не слушали гитарных групп; нам было очень стыдно, что мы гитарная группа, – признавался Том Йорк. – Так что мы купили кучу синтезаторов, научились работать с ними, а потом, когда нам стало скучно, вернулись к гитарам.

Бо?льшая часть OK Computer была записана в жутковатой усадьбе, построенной во времена Елизаветы I и сейчас принадлежащей актрисе Джейн Сеймур, которая с возрастом, как кажется, вообще не меняется. Сент-Кэтринс-Корт, расположенная неподалеку от Бата, оказалась идеальным местом для нового дерзкого саунда группы – обволакивающего, почти симфонического монтажа гитар и синтезаторов, драм-машин и хоралов. В этом большом, открытом саунде Йорк излил всю свою одержимость темой технологии, пожирающей человеческие души; его вокальное исполнение похоже на непрерывный долгий плач по человеческим чувствам в слишком опосредованной вселенной. В песнях Paranoid Android и Subterranean Homesick Alien выражаются соответственно оторванность от общества и желание общаться.

Одни называли результат этой работы Dark Side of the Moon девяностых; для других это был шедевр, в котором соединились The Byrds и The Beatles, Can и Майлз Дэвис, работа, которая придала новую актуальность термину «концептуальный альбом». Для Capitol же OK Computer стал практически шоком. Лейбл с Западного побережья США был совершенно уверен, что подписал новых U2, и третий альбом Radiohead станет чем-то вроде Joshua Tree, если The Bends сравнивать с Unforgettable Fire. Capitol даже не представляли, что Radiohead с большим подозрением относятся к грубым мазкам, необходимым для стадионного рока. Даже самый откровенно коммерческий трек с OK Computer, замечательный Let Down, был посвящен недоверию показной искренности.

– Нас бомбардируют сентиментальностью, выражением эмоций, – жаловался Йорк. – Это и есть разочарование. Выражать каждую эмоцию – это фальшь.

Если постмодернистское беспокойство Йорка и стало палкой в колесе поп-перспектив, то вот в Capitol после первых слюняво-восторженных рецензий были весьма оптимистичны.

– Я ни в одной стране мира не видел ничего, что бы так меня возбуждало, – говорил мне тогдашний президент лейбла Гари Герш. – Наша задача – взять эту нестандартную группу и сделать так, чтобы они стали новым стандартом. Это наша цель, и мы не остановимся, пока они не станут самой крутой группой в мире.

Но значит ли вообще эта идея из седой старины сейчас хоть что-то? Для Radiohead – нет; в более раннюю эпоху они, может быть, стали бы Pink Floyd или даже The Beatles, но они появились в момент, разрушения фальшивых пластиковых колонн, на которых выстроена мифология рока. В книге I’m a Man: Sex, Gods and Rock’n’Roll поэтесса Рут Падел называет рок «театральной мечтой о мужестве… полной мужского подросткового эгоизма, противоречивости, насилия, женоненавистничества, нарциссизма, превосходства, обид, гнева, мрачности и фантазий о всемогуществе».

Для Radiohead, как и для R.E.M. до них, рок превратился в выдохшийся мультик, арену пустого эксгибиционизма.

Утомленные гастролями OK Computer, длившимися до самого конца 1998 года, группа собралась и начала работать над новым альбомом в начале 1999-го. Как и с The Bends и OK Computer, случился болезненный фальстарт – на этот раз в студиях в Париже и Копенгагене. До боли честный «дневник» Эда O’Брайена на сайте группы radiohead.com рассказывал фанатам о безумной неуверенности, сопровождавшей сочинение нового материала. Корнем этой неуверенности служила утрата веры – веры в саму рок-музыку.

* * *

– Это новая песня…

Вот слова, которых мы ждали от Тома Йорка целый день и наконец дождались. Завтра они уже появятся в Интернете, и большая рокерская деревня будет обсуждать «новые песни». Radiohead сыграли семь новых песен в «Театр-Антик», и большинство из них вызвали у зрителей немалое смущение. Это вообще песни? Или просто эксперименты, фрагменты, которые немного доработали, чтобы они были похожи на законченные композиции?

Optimistic угрюмая и приглушенная, как и чуть более теплая Morning Bell, исполняемая в основном фальцетом в размере 5/4. Ни в одной, ни в другой нет припева, и обе говорят о том, что Йорк стремится к бесформенному, пост-трип-хоповому саунду Rabbit in Your Headlights, его завораживающему камео на альбоме U.N.K.L.E. Psyence Fiction. Dollars and Cents более просторна и в припеве раскрывается в длинные вокальные линии, но ее трудно сравнить с The Tourist. Затем следует одноаккордовый гранжевый фуз Everyone – The National Anthem, где Джонни Гринвуд играет «четвертый звук» транзисторного радио, а остальные рубятся под шестнадцатые ноты Фила Селуэя. In Limbo бесформенна, но приятно-мечтательна; Эд O’Брайен играет на синтезаторе, а Селуэй исполняет громкие джазовые заполнения Everything In Its Right Place, построенная вокруг аккордов на электрическом фортепиано, которые звучат как старый материал Steely Dan или демо-версии, не попавшие на альбомы Стиви Уандера, – это просто восходящий мотив, который притворяется песней. Не сомневаюсь, что это специальная мера предосторожности, чтобы последняя новая песня, Knives Out, оказалась самой доступной. Йорк бренчит на акустической гитаре, O’Брайен красиво подпевает в интервал; эту песню в духе The Smiths вполне могли бы исполнить Travis.

Больше всего порадовали молодежь Арле, конечно же, величественные мегабаллады (Lucky, Exit Music, No Surprises, Climbing Up the Walls) и постгранжевые яростные страдания (Bones, Just, My Iron Lung). «О, эту вы знаете», – говорит Йорк, объявляя Street Spirit, потом добавляет: «Уф!»

– Спасибо, что были так добры к нам на первом концерте после возвращения, – ворчит он после предпоследней исполненной на бис песни, Nice Dream.

Каковы шансы, что реакция на выходящий в следующем месяце Kid A будет негативной? Британская пресса уже начала точить ножи. «Зачем группа, обладающая таким редким даром – соединять звуковую изобретательность с запоминающимися, эмоциональными мелодиями, – добровольно отказывается от половины победной формулы?» – спрашивает Observer. «Прог-рок для тупиц», – насмешливо отозвались в The Guardian о выступлении Radiohead на фестивале Meltdown в июле.

* * *

В канун выступления на Meltdown Том Йорк оставил типичную для себя загадочную запись на radiohead.com. Это прямая цитата из романа Малкольма Лоури «У подножия вулкана», которая начинается так: «Или, может быть, все потому, что путь есть, как отлично знал Блейк, и, хотя я сам по нему могу и не пойти, иногда я вижу его во снах?.. Сейчас, между стаканчиками мескаля, я словно на самом деле вижу этот путь, а за ним – странные виды, словно видения новой жизни, которую мы где-нибудь проведем вместе».

Выпуская Kid A, Radiohead ступают на нехоженую, извилистую дорогу, резко сворачивающую с супермагистрали рока. Возможно, современная музыка переживет свое самое драматичное перерождение.