Сильва Капутикян. Наша дорогая сестра

«Из жизни ушла Мария Петровых — прекрасный поэт и переводчик, человек, беззаветно преданный армянской литературе, достойный преемник Валерия Брюсова и Веры Звягинцевой.

В жизни знавших ее близко не стало удивительного человека, любящего, трепетного сердца. Угас голос совести, всегда бдительный, отмечавший твою правду, корректировавший твою ошибку.

Я была из тех, кто близко знал ее, более того, я тридцать лет была ее другом, ее подругой. Встречая ее, я забывала, что говорю не на родном языке. С ее потерей в Москве закрылась дверь, которая распахивалась на мой истосковавшийся звонок, закрылось ее окно, излучавшее свет и сияние на моем пути. Нет больше отзывчивой, понимающей души, поддерживавшей меня в трудную минуту. И я знаю, всякий раз, когда буду ступать на московскую землю, до боли буду чувствовать всю невосполнимость этой утраты.

Каждого человека можно сравнить с каким-либо литературным жанром. Есть человек-роман, может быть человек-драма или трагедия, есть человек-поэма или же эпос. Мария Петровых была стихотворением, трепетным — каждый нерв как струна натянут, — тревожным, но крепким, дышащим цельностью классическим стихотворением. Как ни трепали ее хрупкое существо жизненные перипетии, они не смогли сломить ее цельности, не исказили ее благородной структуры.

Для нас было счастьем и честью, что такой человек раз и навсегда полюбил Армению и как родной связал с нашей страной свою жизнь и свой светлый талант, посвятив себя переводу нашей поэзии, редактированию наших русских изданий. И как же это было справедливо, что последней радостью последних дней жизни для Марии Петровых явилась благодарная оценка армянского народа — премия имени Егише Чаренца, первая в нашей истории премия за перевод».

Эти строки были написаны в первые же минуты после того, как я узнала о кончине Марии Петровых, в момент, когда из души, потрясенной внезапной вестью, вырываются самые горячие, самые взволнованные слова. И сейчас, после стольких лет, они не только не кажутся преувеличенными, а наоборот — даже скудными, сдержанными по сравнению с тем, что я испытываю, произнося ее имя, читая ее стихи и переводы.

Мария Петровых была из тех людей, которые раз и навсегда входят в твою судьбу, и никакая смерть не может вытеснить ее из твоей жизни, из твоего сердца. Она для меня не только близкий, родной человек, но своеобразный символ, воплощение нечто большого и значительного.

Я посвятила ей стихотворение «Русскому другу».

Русскому другу

Поэтессе Марии Петровых

Высокая дружба подмены не хочет,

Не нужно ей фальши и лести ничьей.

Бывает, что чистые чувства порочат

Потоком неискренних, праздных речей.

Словами, подобными липкому тесту,

Спешат доказать, что, мол, слаб я и мал,

И к месту подчеркивают и не к месту,

Что жизнь и дыхание кто-то нам дал.

Мне попросту хочется снова сегодня

С тобою, сестра моя, поговорить.

Как быть, чтоб слова зазвучали свободней,

Чтоб с праздником их не посмели сравнить?!

В Звартноце мы встретились… Что-то большое

Светилось во влажных глазах, в глубине.

Ты — тоненькая — мне казалась свечою,

Сгорающей на своем же огне.

И мы подружились. И стала ты другом

Заветной, как памятка, древней страны,

Коснулась ты с благоговейным испугом

Души ее, словно письмен старины.

И ты увидала, как в глуби колодца,

Бездонное горе — наш давний удел,

И то, как, поднявшись из праха Звартноца,

Орел на колонны из туфа взлетел.

Как я, ты гордишься красой наших песен,

Без скидки осудишь любой наш порок,

И не покровителем — другом без спеси

Ты переступила наш новый порог.

Сестрой ты бываешь мне в грусти и горе,

Защитником-братом в опасности час,

Когда ошибаюсь, взволнованно споря,

Меня исправляешь, любя, горячась.

Когда обижаюсь на мир, на тебя я,

Прощаешь ты мне охлажденье мое,

Смеешься, когда, чувство меры теряя,

Без удержу славлю я только свое…

И пусть друг от друга живем далеко мы, —

Я знаю, что в снежной Москве для меня

Открыты всегда двери доброго дома,

Что есть у тревожного сердца родня.

Мне кажется: предки в тоске о свободе

Искали такого тепла и добра,

Когда говорили о русском народе —

Они о тебе говорили, сестра!..

(Перевод Веры Звягинцевой)

Отрывок из интервью «Литературной газете»

(7 ноября 1981 г.)

Мария Петровых и Вера Звягинцева, приехавшие в конце войны в Армению, изменили течение всей моей жизни. С ними пришло чувство общности, которое соединяет меня с широким миром. Наша дружба с Марией Петровых длилась тридцать лет.

В хрупкой внешне, удивительно скромной этой женщине была скрыта огромная сила, металл в характере. Для меня она была как внутренняя совесть, всегда в дни сомнений я обращалась к ней — она одобряла или осуждала, и я знала: она права. Ей первой всегда читала новые стихи. Когда беседовала с ней, то забывала, по-русски я говорю или по-армянски. Это был особый язык — язык души.

Ныне, после долгого-долгого перерыва, заполненного работой над прозаическими книгами, вновь родились стихотворные строки. (Правда, я говорила уже, что и прозу свою считаю частью работы поэта. Просто то, о чем хотела сказать, не ложилось в рифму, требовало большего полотна. Да и что такое художественная публицистика, если не родная сестра поэзии? Ведь и то и другое требует обнажения души.)

Но тут, случайно или нет, между пушкинским праздником в Михайловском и Всесоюзным писательским съездом, две недели в Малеевке подарили мне новые стихи. Они совсем иные, чем прежде. Пятнадцать четверостиший-раздумий. Годы, опыт, видимо, диктуют и форму и содержание. Впервые есть стихи и… нет Марии. Вот подстрочный перевод четверостишия, посвященного ей:

Сердце мое переполнено, кто в его дверь постучится?

Со своими новыми песнями к кому мне теперь постучаться?

Ах, ты одна умела лить слезы по-армянски,

Чтоб перевели мои слезы, к кому мне теперь постучаться?