Глава двадцать восьмая Второе окружение под Вязьмой

«Шапка была набекрень у всех тогда…»

Контрнаступление под Москвой развивалось успешно. Тогда многим в Ставке и Генштабе казалось, что теперь сорванные с позиций немецкие дивизии и корпуса, танковые армии, потерявшие большое количество бронетехники, будут отступать до границы и дальше, что война с Германией может быть победоносно завершена, возможно, уже к лету.

Эти настроения порой охватывали и штаб Жукова. Но то, что реально происходило перед наступающими армиями Западного фронта, заставляло осторожнее оценивать свои возможности перед лицом по-прежнему сильного противника. Если бы Ставка усилила фронт хотя бы двумя общевойсковыми армиями, пополнила маршевыми ротами и батальонами поредевшие дивизии дерущихся армий, фронт смог бы в самое ближайшее время выйти на линию Витебск — Смоленск — Брянск.

Но Верховный и Ставка, не пополняя части фронта и никак не усиливая их огневыми средствами, требовали: вперёд! вперёд! пока, мол, враг не опомнился.

Враг пребывал в замешательстве недолго. Немецкие генералы убедили Гитлера: отвод войск на новый оборонительный рубеж неизбежен на любой войне. Гитлер определил рубеж, дальше которого отступать запретил, а пока — «удерживать фронт до последнего солдата».

Когда читаешь боевые донесения армий Западного фронта периода московского контрнаступления, приходишь к выводу, что немецкие войска приказ Гитлера выполнили в точности. Отходили медленно, в основном выводя из зоны боёв тяжёлую технику и транспорт. На дорогах оставляли заслоны, которые, контролируя основные направления, эффективно сдерживали продвижение наших наступающих колонн. Так было на фронте 50-й армии, 49, 43, 33, 5-й и др. Попытки окружить противника путём узких глубоких прорывов конно-механизированных соединений с последующим охватом сколько-нибудь существенного успеха не имели. Противник контратаковал, расчищал от снега свои колонные пути и уходил на запад, эвакуируя и живую силу, и ценные грузы. Так было и южнее Тулы, и в районе Калуги, и в Верее, и под Мятлевом и Юхновом. Как заметил маршал Рокоссовский, наши войска в тот период, наступая по всему фронту, выталкивали противника. На большее не хватало ни сил, ни умения, ни опыта.

В январе на Западный фронт прибыла делегация из дружественной Монголии. Возглавлял её давний друг Жукова по Халхин-Голу маршал МНР Чойбалсан. Войскам были переданы тёплые полушубки и меховые шапки, продовольствие. Жукову Чойбалсан вручил монгольский орден Боевого Красного Знамени. Жуков отдарил маршала трофеем — немецким автоматом МП-38/40.

Пятого января 1942 года Жуков прибыл в Кремль на заседание Ставки. С фронта ехал на поезде, от станции Обнинская. В Ставке обсуждался план дальнейших военных действий.

На заседании Жуков предложил продолжить наступление. Но и Западному, и Брянскому, и Калининскому фронтам, действовавшим по существу в одном направлении, необходимы были «хотя бы четыре армии на усиление». Без этого, считали Жуков да и другие командующие фронтов, «дальнейшее продвижение на запад невозможно».

Планы Верховного были грандиозными и мало сопрягались с реальной обстановкой. На заседании Ставки Сталин предложил повести наступление сразу на трёх стратегических направлениях: Северо-Западном, Западном и Юго-Западном. Цель: нанести поражение основным группировкам противника, истощить их резервы до наступления весны, когда фронты получат новые армии и усиление, которые позволят разгромить германские войска в 1942 году. При этом основной удар предполагалось нанести в полосе Западного фронта с целью уничтожения группы армий «Центр».

Жуков предложил все усилия сконцентрировать на Западном направлении и, пока противник не успел закрепиться на новых рубежах основательно, пополнить войска личным составом, оружием, боевой техникой, в первую очередь танками и реактивными установками залпового огня. Создать сильные резервы. Особое внимание уделить артиллерии. «Без наличия мощных артиллерийских средств, — подытожил он, — наши войска не смогут прорвать оборону, сами измотаются и понесут большие, ничем не оправданные потери».

Когда Жуков сказал о бесперспективности наступательных действий на других направлениях, ему резко возразили Ворошилов и Маленков. Началась дискуссия. Жукова неожиданно поддержал заместитель председателя СНК СССР Вознесенский. Как член ГКО он отвечал за производство вооружения и боеприпасов. Вознесенский сказал, что «в настоящее время мы ещё не располагаем материальными возможностями, достаточными для того, чтобы обеспечить одновременное наступление всех фронтов».

Впрочем, как вскоре узнал Жуков, его столкновение с Ворошиловым и Маленковым было более чем бессмысленным — директива на начало наступления уже распечатывалась и готовилась к отправке в штабы почти всех фронтов.

Свой пакет Жуков получил 7 января поздно вечером. Задача фронта — совместно с войсками Калининского фронта окружить и уничтожить ржевско-вяземскую группировку противника. Конев должен был ударить на Ржев и Вязьму. Ему же предстояло атаковать в направлении Юхнова и Вязьмы.

Десятого января 1942 года пошли вперёд. А 19 января поступил приказ: вывести из боя 1-ю ударную армию и передать её в управление Северо-Западного фронта.

Возмущённый Жуков позвонил Верховному, хотя ответ знал наперёд — Сталин никогда не отменял свои решения.

В эти же дни новый командующий группой армий «Центр» фон Клюге опасно контратаковал силами жиздринской группировки на Сухиничи. Группировка прикрывала Брянск и состояла из моторизованного корпуса, усиленного пехотными дивизиями, только что прибывшими из Франции и Бельгии. Противник ударил во фланг 10-й армии и потеснил её. Ставка приказала срочно перебросить в район Сухиничей 16-ю армию Рокоссовского.

На правом крыле и в центре вначале всё шло хотя и напряжённо, но так, как было задумано. 33-я армия генерала Ефремова[136] освободила Верею. 5-я армия ворвалась в Можайск.

43-я армия взяла Медынь. 49-я овладела Кондровом и продвигалась к Юхнову.

В самый разгар боёв разведка доложила: на стыке 43-й и 33-й армий в результате поспешного отступления противника образовалась брешь шириной около 40 километров. В неё и погнал Жуков группировку, спешно сформированную из самых боеспособных дивизий 33-й армии. В спешке наделали много ошибок. «Расчёт с просчётом на войне по соседним тропинкам ходят…» Три дивизии во главе с командармом Ефремовым ушли в разрыв между немецкими группировками с задачей захватить важнейший коммуникационный узел группы армий «Центр» Вязьму.

Одновременно к Вязьме таким же узким прорывом с севера шёл 11-й кавкорпус Калининского фронта. В полосе действия 50-й армии через Варшавское шоссе в том же направлении и с той же задачей — на Вязьму! — прорвался 1-й гвардейский кавкорпус генерала Белова. В районе Знаменки и Желанья были десантированы части 8-й воздушно-десантной бригады. Жуков усиливал группировку всем, чем мог.

В случае успеха группа армий «Центр» оказалась бы расколотой на две изолированные части, потеряла бы управление и устойчивость. Казалось, вот оно, желанное окружение, достигнутое в результате глубокого прорыва с последующим широким охватом целой группировки противника.

Вначале всё шло хорошо. И Ефремов с востока, и Белов с юго-востока продвигались к Вязьме по глубоким снегам, уничтожая по пути мелкие немецкие гарнизоны, и вскоре подошли к Вязьме. С севера давили части Калининского фронта. Конники 11-го кавкорпуса перехватили Минское шоссе. Авангарды Западной группировки 33-й армии оседлали шоссе Вязьма — Юхнов и железнодорожные перегоны.

Но дальнейшие действия войск, прорвавшихся к Вязьме, развития не получили. Причин было несколько.

Операция по штурму Вязьмы не имела общего плана и единого командования. И Западная группировка 33-й армии, и 1-й гвардейский кавкорпус, и конники Калининского фронта, и десантники действовали разрозненно, каждый на своём участке. Повторялась схема действий Западного фронта в предыдущие дни, когда каждая армия наступала на своём участке, когда силы и средства не массировались на отдельных направлениях с целью глубоких прорывов и последующих охватов.

В Вязьме в это время оказались полевые управления и 4-й, и 9-й армий группы армий «Центр». 4-й армией командовал генерал Хейнрици[137], 9-й — Модель[138]. В вермахте именно эти два генерала считались лучшими оборонительными тактиками Восточного фронта. К тому же на вяземский участок обороны к этому времени вышли из окружения несколько довольно крупных группировок, сумевших вывезти даже тяжёлую артиллерию и бронетехнику. В их числе верейская и мятлевская. Это неожиданное пополнение значительно уплотнило оборону Вязьмы, насытило её огневыми средствами. Прибывали также свежие части из Германии, Франции и даже Африки.

Вначале немцы отбили 11-й кавкорпус Калининского фронта и начали теснить 39-ю армию. Впоследствии 39-я, части 29-й армии и 11-го кавалерийского корпуса будут сдавлены в «котле».

В таком же положении вскоре оказались войска Западного фронта, прорвавшиеся к Вязьме. В начале февраля коридор в районе Износок, по которому осуществлялись подвоз и связь с Восточной группировкой 33-й армии, был перехвачен танками и мотопехотой боевой группы «Тома», действовавшей в этом районе.

Командир диверсионной группы особого назначения майор Жабо в те дни сообщал Жукову: «Доношу, что 29.01.1942 получил от Вас лично задачу. Батальон в составе 294 человека 2 февраля 1942 года выступил из штаба 33-й армии к линии фронта на выполнение поставленной задачи. В 2.00 3 февраля 1942 года батальон достиг деревни Пинашино, где было сообщено, что противник (в каком составе — неизвестно) занял деревни Воскресенское и Савино, перерезав коммуникацию 33-й армии к наступающим её соединениям. Учитывая важность данной дороги, отсутствие войск от деревни Износки до деревни Пинашино, я решил отклониться от поставленной задачи и в 3.00 3 февраля 1942 года вступил в бой с противником, имея целью:

1. Очистить дорогу от противника и дать возможность движения по ней транспорта 33 А;

2. Не дать возможности противнику напасть на штаб 33-й армии;

3. Уничтожение противника, т. к. имел сведения, что в данном районе он немногочислен.

Бой длился в течение 17 часов, т. е. до 20.00 3 февраля 1942 года. Общее руководство я принял на себя, т. к. в Пинашино, кроме моего батальона, находился батальон 1134 сп 338 сд, состоящий из 60 человек и миномётного взвода 120-мм миномётов. В 12.00 на мой КП прибыл генерал-майор В. А. Ревякин, который возглавил ведение данной операции до конца боя. К исходу дня пришлось по приказу генерал-майора Ревякина отойти из деревни Пинашино в деревню Белый Камень.

Как я впоследствии выяснил в разведотделе 33-й армии, против нас действовал 4-й полк СС, усиленный пятью танками и мощной авиацией, т. е. в один полёт действовало до 17 самолётов штурмовой и бомбардировочной авиации, действовавшей в течение целого дня. Кроме того, против нас действовали отдельные группы финнов силою 20–30 человек каждая. Результаты боя: противник на рубеже Воскресенское, Савино был остановлен на 17 часов. Подбит один танк».

Владимир Владиславович Жабо — личность легендарная. Ему было в то время 32 года. В РККА — с 1929 года. С октября 1941-го по февраль 1942 года командовал отрядом особого назначения, который действовал на оккупированной территории. В ноябре 1941 года он со сводным отрядом красноармейцев и партизан совершил налёт на штаб 12-го армейского корпуса 4-й полевой армии немцев в Угодском Заводе, на родине Жукова. Отряд в тот период напрямую подчинялся Жукову и выполнял лично его приказы. В феврале 1942 года отряд особого назначения был развёрнут в полк. Впоследствии Жабо командовал 4-й воздушно-десантной бригадой, затем 3-й гвардейской мотострелковой дивизией, 49-й механизированной бригадой. Погибнет он 8 августа 1943 года в бою за деревню Дуброво Хотынецкого района Орловской области в ходе Курской битвы.

Из оперативного отдела штаба 20-й танковой дивизии вермахта в штаб 20-го армейского корпуса в те дни ушла телеграмма:

«1. За период с 23.1 по 1.2.42 г. 20-я танковая дивизия приняла на себя защиту южного фланга 4-й танковой армии, при этом в ожесточённом бою она расширила предмостное укрепление и занимает положение: Истра до линии Мал. Ивановское — Букари-Тулизово, и захватила населённый пункт Буканово.

2. 2.2–3.2.42 г. 20-я танковая дивизия атакой на юг установила связь 4-й танковой армии с 4-й армией и отрезала части противника, пробившиеся на запад. В ожесточённых боях, с большими потерями, против русской 9-й гвардейской дивизии противник был отброшен с позиции Малое Ивановское, Пинашино и Савино.

3. За период с 4.2 по 26.2 20-я танковая дивизия в районе по обе стороны и севернее Пинашино отбила большое количество атак противника, проводимых превосходящими силами соединений русских 33-й и 43-й армий, и одновременно расширила плацдарм к 4-й армии в тяжёлых местных боях до реки Угра по обе стороны Прудки. Несмотря на ожесточённые атаки при поддержке танков, русским не удалось восстановить потерянную связь со своими отрезанными дивизиями.

4. После того как 20-я танковая дивизия 26.2.42 г. на своём западном участке заняла исходные позиции для атаки на запад, она повернула на восток для ликвидации русского прорыва в районе Гречищенки. Здесь также в упорных боях ей удалось отбить численно превосходящие атаки противника и помешать ему вновь объединиться с прорвавшимися дивизиями.

За этот период времени было получено пополнение лишь 1151 человек, из них 8 офицеров. Противник за этот же период времени понёс значительно большие потери».

Таким образом, операция по отсечению Западной группировки 33-й армии и расширению фронта блокады немцам тоже обошлась дорого. Но наши потери были всё же несоизмеримо большими.

Немцы начали сжимать кольцо окружения.

Начальник штаба 33-й армии (Восточная группировка) генерал Кондратьев, к сожалению, со своими обязанностями не справлялся, к тому же постоянно пил и в пьяном состоянии зачастую отдавал нелепые приказы, которые солдаты оплачивали своей кровью.

Снова, как и под Спас-Деменском в 1941 году во время немецкого прорыва, не смог управлять ситуацией комбриг Онуприенко, в то время заместитель командующего 33-й армией. Ефремов их оставил в Износках: Кондратьева — чтобы командовал Восточной группировкой армии; Онуприенко — чтобы обеспечивал коридор.

Летом 1942 года, когда шло разбирательство по поводу причин гибели Западной группировки 33-й армии, комбриг Онуприенко в личном письме генералу Жукову признавался: «По прибытии в штаб 33-й армии бывший член Военного совета М. Д. Шляхтин мне передал: “Командарм приказал Вам лично заняться ликвидацией Северной группировки противника”. Эта задача мною была выполнена силами 222-й и 110-й стрелковых дивизий. Считаю своей ошибкой, что по прибытии в штаб я лично не проверил, как надёжно прикрыт стык и коммуникации со стороны 43-й армии, а поверил докладу и сводкам, что 43-я армия в двух местах перерезала дорогу Гжатск — Юхнов.

Правда, к этому времени основную опасность составляла Северная группировка противника, т. к. там он был на удалении 3-х и даже 2,5 км от коммуникации. В дальнейшем, когда противник захватил Захарово и Пинашино, необходимы были мои самые решительные и немедленные меры по его ликвидации.

Перед Вами и страной я в большом долгу за 33-ю армию; я этого никогда не забываю…»

В марте 1942 года положение окружённых стало невыносимым. Съели почти всех лошадей, варили ремни и гужи. Раненым и больным заваривали сосновую хвою. Катастрофически не хватало боеприпасов, медикаментов, перевязочных материалов. Когда закончилось горючее, были приведены в негодность и брошены все грузовики, танки вкопаны в землю. «Котёл» постоянно сжимался, и вскоре танки пришлось тоже бросить. Вдобавок ко всему в деревнях, где удерживала круговую оборону Западная группировка армии Ефремова, начался тиф.

Тем временем Жуков, всё ещё не теряя надежды выполнить приказ Ставки и взять Вязьму, буквально толкал в спину своих командармов вперёд. Потом, когда стало очевидным, что немцы укрепились основательно, задачу Болдину, Захаркину и Голубеву сузил до прорыва к окружённой Западной группировке 33-й армии и выводу её на восток. Но время было уже упущено.

Маршал впоследствии говорил, что напрасно Ефремов настоял на выходе к Юхнову по кратчайшему пути, что надо было выходить на юго-запад, к Кирову, на позиции 10-й армии, что соответствующую директиву он направил Ефремову, но тот через голову штаба Западного фронта напрямую обратился к Сталину… Ефремов, чувствуя, что Жуков не владеет реальной обстановкой, сложившейся в окружённой группировке, и, возможно, не верит его докладам, действительно обратился напрямую в Ставку с просьбой разрешить выход. Но вот директиву Жукова на выход через Киров исследователям истории гибели 33-й армии обнаружить в архивах не удалось. Существовала ли она вообще? Или её для маршала сочинил в бессонные ночи солдат Крапилин?..

Бывший шифровальщик штаба Западной группировки 33-й армии лейтенант И. В. Якимов, переживший немецкий плен, вспоминал, как однажды после очередного нервного разговора с Жуковым генерал Ефремов в сердцах обронил: «Тебя бы сюда хотя бы на недельку…»

По свидетельству Александра Бучина, Жуков в те дни ходил мрачнее тучи, его всё раздражало, и иногда он срывался на тех, кто оказывался рядом. Такое с ним случалось редко. Гибель генерала Ефремова и Западной группировки 33-й армии останется для Жукова незаживающей раной. Хотя он всячески пытался гримировать её…

В какой-то момент в штабе фронта почувствовали, что соседи 33-й попросту не хотят лезть под Вязьму, имитируют атаки и сразу же откатываются на исходные позиции.

К концу марта положение в «котле» стало катастрофическим. Участились случаи самоубийств и перехода на сторону противника. Жуков начал предпринимать более энергичные меры для оказания помощи окружённым. В ночь на 2 апреля фронтовая авиация доставила на полевой аэродром 33-й армии довольно много грузов. Назад «дугласы» вывозили тяжелораненых. В те же дни Жуков телеграфировал генералу Голубеву: «Приказ тов. Сталина об очистке тылов Ефремова к 27.03.1942 года Вами не выполнен в срок, установленный к 30.03.1942 года. Сегодня 02.04, а у Вас абсолютно нет никаких успехов. Видимо, вместо энергичного и добросовестного выполнения приказа в армии крепко укоренилась система лживых заверений и невыполнений поставленных задач. Военный совет армии и командиры всех степеней в армии обязаны точно и беспрекословно выполнять поставленные задачи в назначенные сроки. Если это у Вас не делается, то это только свидетельствует об отсутствии элементарных основ дисциплины и полной потере чувства ответственности. Более какой-либо другой армии, фронт Вам оказывает помощь пополнением и боеприпасами, но Вы вместо разумного и бережного отношения к людям, боеприпасам подходите к этому исключительно легкомысленно и расточительно: для 5 гв. сд было дано 3500 человек пополнения. Вы умудрились за шесть дней боя потерять 2370 человек, не добившись никакого результата.

За невыполнение поставленной приказом тов. Сталина задачи объявляю Вам выговор и предупреждаю, что, если в течение ближайших трёх дней задача не будет выполнена, я поставлю перед тов. Сталиным вопрос об отстранении Вас от командования армией».

Третьего апреля 1942 года в окружённую группировку немцы сбросили ультиматум о капитуляции:

«Главнокомандующему 33-й армией генерал-лейтенанту Ефремову и командирам 113,160 и 338-й стрелковых дивизий.

Германский солдат и германское руководство питают уважение к мужеству окружённой 33-й Красной армии и подчинённым ей 113, 160 и 338-й стрелковым дивизиям.

Эта армия храбро сражается. Она была окружена с начала февраля благодаря тому, что Советское правительство не сумело оценить значение германской военной мощи. Все попытки вашей армии прорвать образовавшееся вокруг неё кольцо оказались безрезультатными. Они только вызвали огромные жертвы. Также и в будущем этим трём храбрым дивизиям не удастся прорвать германские линии. Эта армия ждёт своего избавления от 43-й армии и остатков 33-й армии, которые, придя с востока, должны прорвать немецкие линии у реки Угры и Вори.

Попытки к этому уже потерпели неудачу и принесли много лишних жертв.

Так и в будущем они потерпят неудачу. Три дивизии и один полк 9-й гвардейской дивизии окружены с начала февраля.

Скудное питание для себя эти дивизии могли брать только из деревни.

Германскому командованию известно, что в рядах вашей армии свирепствует голодный тиф, число заболевших тифом уже велико и оно увеличивается с каждым днём. Кроме того, и раненые имеют за собой плохой уход. Этим самым боевая сила армии с каждым днём слабеет.

329-я стрелковая дивизия, ранее принадлежавшая к 33-й армии, была окружена южнее Вязьмы и затем уничтожена.

Командир её, полковник Андрусенко, отклонил почётную капитуляцию. В благодарность за это руководство Красной армии отдало его под суд Военного трибунала.

Наверное, этот храбрый солдат, который до последней возможности боролся за безнадёжное дело, уже расстрелян.

Командиры Красной 33-й армии, это также будет и вашей участью, потому что полное уничтожение истощённых и больных дивизий есть только вопрос времени.

Германский солдат считает недостойным солдата делом бороться с безоружным противником.

Генерал Ефремов!

Командиры!

Подумайте о своей судьбе. Опасная заразная болезнь свирепствует в армии. Голод опустошает ряды солдат изнутри. Эта ваша армия идёт навстречу своему уничтожению. Ничто, никакие ваши усилия не смогут предотвратить вас от неизбежной гибели.

В благодарность за вашу храбрость вам будет устроен Военный трибунал. Германское Верховное командование армии, которая держит вас в окружении, предлагает вам сдаться.

Жизнь всех командиров и красноармейцев будет гарантирована.

Германский солдат не убивает пленных. Это ложь.

Раненые и больные получат немедленную помощь.

До 18-ти часов 3-го апреля 1942 года мы будем ждать ваших посредников для переговоров.

Они должны идти по дороге от Горбы к Красной Татарке или к Лосьмино. Идти только днём, махая белым флагом».

Командарм немедленно шифром переслал его в штаб Западного фронта.

«1. Германское командование сбросило к нам письмо на моё имя с предложением о капитуляции войск со сроком переговоров 3.04.42 г.

2. Прошу покрепче продолбить район с врагом: Лосьмино, Кр. Татарка, Стар. Греково, Кошелево, Ломовка, Ежевицы, Бесово, Мелихово».

В архиве сохранился этот документ с резолюцией Жукова:

«Тов. Худяков, 3.04.42 года.

3.04.42 года всю авиацию бросить на указанные пункты.

3.04.42 года на Болдина не работать».

49-я армия генерала Захаркина тем временем наступала вдоль Вяземского шоссе на Климов Завод и Слободку — расчищался коридор к группировке генерала Ефремова. Жукова раздражала медлительность Захаркина.

Из переговоров Жукова и Захаркина по прямому проводу 7 марта 1941 года:

«Жуков: Здравствуйте, доложите, как вы выполняете приказ Военного совета.

Захаркин: Здравствуйте. Докладываю. В течение вчерашней ночи и дня сегодня на всём фронте армии вёлся напряжённый бой. Противник, упорно обороняясь на реках Угра и Ресса, на отдельных участках переходил в контратаки. Особенно упорно обороняется противником и применяются контратаки на реке Ресса; на Вяземском большаке в течение дня против 133-й и 238-й дивизий предпринимал четыре контратаки. К данному времени части армии занимают следующее положение.

Жуков: Где у вас танки? Почему медленно продвигаетесь с армией, не выполняете приказ, кто за это наказан?

Захаркин: Танки ещё не прибыли.

Жуков: Где шесть танков, которые я вам послал? А у вас что, нет огня? Вам дано включительно до тяжёлой артиллерии.

Захаркин: Артиллерия применяется очень широко, включительно до тяжёлой, и противнику наносятся большие потери, но всё же у противника силы огневые большие, что задерживает и замедляет наше наступление. Кроме того, дивизии имеют весьма малочисленный состав. Вчера прибыло пополнение, которое сегодня вводится уже в строй.

Жуков: Напрасно вы думаете, что успехи достигаются человеческим мясом, успехи достигаются искусством ведения боя, воюют умением, а не жизнями людей. Вы даёте противнику всё время возможности останавливаться и готовиться к бою, а затем, когда противник организуется, вы начинаете наступать, а отсюда все качества ваших действий. Приказ Военного совета о немедленном выдвижении за реку Угра и занятии в течение 7 марта Климова Завода вы не выполнили. Я вынужден вас строжайше предупредить о том, что мы не можем терпеть таких дел, которые творятся, тем более не выполняются приказы. У меня создаётся впечатление, что до вас не дошло моё требование, если вы не уяснили до сих пор того, что нужно разбить противника во что бы то ни стало; неплохо было бы в этом случае вам лично доложить Военному совету. К сожалению, мы не можем оторваться, может быть, вы сможете приехать поговорить подробно или обойдёмся без разговоров, как ваше мнение?

Захаркин: Я просил бы сроку ещё два дня. Я полагаю и надеюсь, что удар двумя правофланговыми дивизиями даст мне возможность разбить сопротивлявшуюся группу противника в районе Марьино. Кроме того, и на правом фланге есть надежда овладеть Русиново и Павлово, что позволит мне выйти на Вяземский большак. Докладываю, что дивизии ведут весьма напряжённый бой и действуют весьма энергично, но противник ещё крепко держится, главным образом применяя большое минирование и огонь миномётных батарей, и на этом рубеже дивизиям приходится наступать целиной, по глубокому снегу, лесистой местности и тащить на руках артиллерию. Большие потери несём от минированных полей. На дорогах и вне дорог разбросаны сотни мин. Так, например, от Пречистого до Емельяновки, то есть на расстоянии двух километров, на этой дороге изъято 360 мин. Вот это замедляет темп нашего наступления. Хотелось бы тоже прибыть к вам и доложить лично, но сейчас прошу отсрочки, чтобы провести намеченные мной мероприятия на левом фланге, а также на правофланговой группе. Вопросов у меня много, чтобы доложить вам и получить ваши указания.

Жуков: Нажимайте быстрее вперёд, завтра во что бы то ни стало выйти на дорогу Юхнов — Вязьма».

А вот запись переговоров Жукова с командармом 49-й от 13 марта 1942 года:

«Жуков: Здравствуйте! Что же вы свои слова плохо держите. Обещали за два дня ликвидировать противника, а прошло четыре дня, вы ничего не делаете. Чем всё-таки это объясняется?

Захаркин: Здравствуйте! Докладываю: основное — уже не удастся применить танки, которые я имею к данному времени — 9 штук. Чрезвычайно трудно устроить переправу для танков незаметно для противника. На 11–12.3 всё как будто было подготовлено, однако противник обнаружил строительство переправы и в течение ночи начал обстрел, задерживая работу сапёров. А сегодня днём артиллерией противника переправа была разрушена. <…>. Считаю необходимым продолжать наступление на участке Бельдягино, перехватить Вяземское шоссе и с получением пополнения, пополнив 5-ю гвардейскую дивизию, продолжать развивать наступление с целью ликвидации противника в районе Крутое, Рыляки, Марьино. Всё.

Жуков: Я вас понял так, что вы настолько малочисленны, что можете развивать наступление, только пополнившись, а сейчас до переправы танков и укомплектования частей вы на наступление не способны и успеха не ожидаете. Так ли я вас понял?

Захаркин: Сейчас я имею более полнокровной 238-ю дивизию (до 700 штыков) и 34-ю бригаду (до 200 штыков), которыми я сумею овладеть…

Жуков: Как вы считаете штыки: по моему приказу или как вам нравится?

Захаркин: Отдельно от боевого состава».

Бедный Захаркин, стараясь предупредить гнев командующего войсками фронта, начал доклад с основного — с танков. Но Жуков на этот раз вцепился в штыки. Причина, конечно, была в медленном продвижении 49-й армии к Климову Заводу. Не могли уже измотанные дивизии и бригады, от которых остались одни только названия да по нескольку взводов бойцов, успешно атаковать. А Жуков, видимо, всё-таки надеялся проломиться своими армиями к Вязьме. В дело уже ввязались по уши, отступать и выводить части из боя было слишком поздно.

«Жуков: Не понимаю, по моему приказу в штыки входят все красноармейцы, вооружённые винтовкой, автоматчики, пулемётчики, разведчики, а вы как считаете?

Захаркин: Как указывалось в вашем приказе. Штыками я считаю пехотинцев, разведчиков, кроме миномётчиков, пулемётчиков, артиллеристов, вооружённых винтовками. Автоматчики тоже штыки.

Жуков: Считаете, что у вас в 5-й дивизии автоматчиков, пехотинцев, разведчиков, ручных пулемётчиков — всего 80 человек? Так ли?

Захаркин: В 5-й гвардейской дивизии такое количество осталось.

Жуков: По вашему донесению на 10 марта в 5-й гвардейской дивизии было 7998 человек, с 10 марта 5-я дивизия почти боев не вела. Спрашивается, куда она растеряла 8 тысяч людей?

Захаркин: Эта цифра общая, включая сюда артиллеристов, связистов и другие спецчасти, включая обозы. На 10 марта дивизия имела не более 450 штыков.

Жуков: Это всё ясно. Я знаю, сколько кого положено по штату, и при 8 тысячах должно быть минимум полторы тысячи штыков. По-видимому, не совсем хорошо знаете штаты, а потом гадаете. Где люди? Доложите. По вашему донесению штыков было в дивизии не 450, а 1330 штыков, доложите: где люди?

Захаркин: Докладываю, что штыков в стрелковых полках осталось в дивизии не более 80, не считая штыков танковых, пулемётчиков, артиллеристов, миномётчиков и ручных пулемётчиков. Всё.

Жуков: Вы запутались, слушая на веру несерьёзных людей. Танки вы могли за это время переправить два раза. Наличие артиллерийского огня не есть основание для военного человека. Танки переправить немедленно, несмотря на наличие артиллерийского огня; в момент переправы артиллерию противника бомбить самолётами и взять под огонь своей артиллерии. Учёт дивизии по штыкам, только по штыкам, неправилен. За время войны штыковых ран почти не видим, а вы всё надеетесь на штык. Мы же воюем не с кремневым оружием. Сейчас решающую роль играет артиллерия, миномёты, пулемёты, танки, авиация. Поэтому как-то странно звучит скорбь о штыке. 5-ю гвардейскую стрелковую дивизию, которую вы считаете как потерявшую боеспособность, отвести в мой резерв в район Едрыши, Семёновское, где она будет приводиться в порядок и укомплектовываться. Какая у вас ещё имеется дивизия на левом фланге слабая, по вашему мнению?

Захаркин: Докладываю: 5-я гвардейская дивизия не потеряла боеспособности, а её нужно пополнить хотя бы двумя маршевыми ротами пехоты, и она будет действовать по-прежнему хорошо. Менее боеспособная — это 340-я дивизия, которая действительно нуждается в укомплектовании, которую и разрешите отправить в ваш резерв. Всё.

Жуков: Хорошо. Возьмём и 340-ю сд. Распоряжение о ней последует особо. Подумаем, кому передать её участок обороны, а за 80 штыков, которые вы оставили в 5-й дивизии, командира дивизии и вас надо судить, потому что истребляете кадры. 194-й дивизией, 238-й дивизией, 34-й бригадой, танковым батальоном в течение завтрашнего дня овладеть районом Грачёвка, Латыши, Русиново. Если успеха не будет, всю эту группу придётся поднимать выше, примерно в район Шеломцы, где её организовать в более мощную группу для удара. Вы докладывали вначале, что вы сломили оборону восточнее Грачёвки, но это пока, видимо, только для красного словца, так как после взлома обороны обычно следует развитие успеха, а у вас его нет. У меня всё. Какие у вас будут вопросы ко мне?»

Среди военных историков идёт спор о роли Жукова в гибели Ефремова. Одни считают, что Жуков недолюбливал Ефремова и, когда выпал случай, погубил его в окружении. Другие историки эту ересь смягчают до упрёка: Жуков недостаточно сделал для того, чтобы выручить Западную группировку 33-й армии и спасти её командующего. Вышеприведённые документы и факты свидетельствуют об обратном.

Другое дело, что Жуков в ходе боёв зимой-весной 1942 года почувствовал, что исполнительская дисциплина в штабах, особенно армейских, упала. Летний приказ 1941 года со временем потерял остроту, и воздействовать им на подчинённых было уже трудно. По всей вероятности, об этом он докладывал в те дни Верховному, пытаясь объяснить отсутствие успехов в том числе и общим падением исполнительской дисциплины штабов. Жестокие приказы уже не действовали.

В окружённой группировке 33-й армии в это время ждали разрешения на выход. Немцы же почувствовали, что Ефремов с остатками своих войск у них в кулаке, и усилили нажим.

Существует версия: командование группы армий «Центр» под влиянием сторонников «нового порядка» из числа русских, в том числе и вернувшихся на родину эмигрантов, решило пополнять свои поредевшие дивизии и полки за счёт «наших Иванов» — русских, украинцев, белорусов, эстонцев, латышей и прочих, кто соглашался служить германской армии в её походе против большевиков; для этого нужен был генерал, желательно, выходец из низов, из той же социальной среды, к которой принадлежала основная масса солдат. Идеальный вариант — генерал вместе с полевым управлением. Исследователи утверждают, что абвер засылал своих агентов к генералу Белову и что с ним якобы даже велись переговоры, но Белов ответил резким отказом и приказал своей контрразведке тщательно зачистить расположение на предмет выявления шпионов. Возможно, подобные предложения получал и генерал Ефремов. Не случайно последние часы жизни и сама смерть командарма 33-й до сих пор покрыты тайной.

Почти за месяц до этого Ефремов, видя бесперспективность усилий 43-й армии по деблокаде его группировки, обратился в Москву к начальнику Главного политуправления Л. 3. Мехлису. Вскоре получил от члена Военного совета Западного фронта Хохлова шифрограмму следующего содержания: «Вы жалуетесь в Москву на Голубева, на то, что он якобы плохо дерётся и до сих пор не открыл Вам коммуникации, просите Мехлиса воздействовать на Голубева. Первое: оценку Голубеву и 43-й армии может дать только Военный совет фронта, главком и Ставка, а не сосед. Второе: 43-я армия действовала и действует лучше 33-й армии, что касается Голубева, мы также его ценим очень высоко. Следствие показывает: не Голубев виноват в том, что противник вышел на тылы 33-й армии, а Военный совет и штаб 33-й армии, оставивший только 90 человек без артиллерии и миномётов на прикрытие своих тыловых путей, которые при появлении противника разбежались…

К сожалению, Вяземская группа 33-й армии до сих пор ни на один шаг не сдвинулась и это осложняет обстановку для Голубева на правом фланге.

Голубеву направлена категорическая задача в ближайшие 1–2 дня с Вами соединиться. Это, видимо, 43-й будет сделано, если только Вы не будете врагу сдавать своих тыловых путей. Боеприпасов по мере возможности Вам будем подбрасывать. Пошлите своих людей к Жабо и согласуйте с ним свои действия».

Ефремов ответил штабу Западного фронта примерно в том же духе: «Ни на кого я не жалуюсь, а по-большевистски сказал, что есть, и не кому-нибудь, а тов. Мехлису, что очень хочу скорейшей очистки коммуникаций 33-й армии.

Находясь под Вязьмой по Вашему приказу, я тыл никак не мог прикрыть, что Вы прекрасно понимаете — состав дивизий Вам был до выхода под Вязьму известен, как и растяжка коммуникаций 33-й армии.

Поймите, мы каждые сутки ведём бой вот уже полтора месяца почти без боеприпасов и уничтожили несколько тысяч немцев. Сами имеем три тысячи раненых. Воюем.

Не могу понять одного, как можно месяцами стоять перед какой-либо деревней, и терпеть не могу, когда свою вину сваливают на других. Эта система приносит огромнейший вред…

В последний раз Вам, как Военному совету, докладываю: положение дивизий армии тяжёлое, я сделал и делаю всё, чтобы врага бить и не допустить разгрома нас врагом.

Спешите дать боеприпасы, нет у нас боеприпасов».

Жуков на это отреагировал немедленно: «Вам не дано право вступать в полемику с Военным советом фронта и наводить критику на командарма-43». Ответ выдаёт крайнюю степень раздражения. В нём ни слова по существу. Ни о боеприпасах, ни о помощи раненым. Такую шифрограмму в окружённую группировку целесообразнее было бы не посылать вовсе.

Наступала весна. Вскрывались реки. Это тоже сильно затрудняло запоздалый выход окружённой группировки. Стали непригодными для посадки самолётов полевые аэродромы. Какое-то время транспорты ещё могли садиться и взлетать в ночное время, когда морозы подтягивали почву. Но потом и это стало невозможным. Когда прилетел последний борт, лётчик передал генералу Ефремову записку от Жукова. Некоторые исследователи говорят, что записка была от Сталина. В ней был приказ Ефремову вылететь последним бортом на Большую землю. Приказ этот генерал не выполнил. Сказал: «С солдатами сюда пришёл, с солдатами и уйду».

Возможно, лётчик передал эти слова Жукову и они взвинтили комфронта ещё сильнее. Но это уже домыслы.

В начале апреля Ефремов повёл свою группировку на прорыв. Немцы встретили колонны 33-й армии огнём и танковыми ударами. Колонны сразу же распались. Ефремов утратил связь с командирами дивизий и полков. Начался хаос. Из 11 500 человек на позиции 49-й, 43-й и Восточной группировки 33-й армии вышло всего 889 человек. Некоторые группы и одиночки ушли в леса и воевали потом в составе партизанских отрядов. Некоторые растворились в деревнях. Большинство погибли или попали в плен. Когда генерал Ефремов, к тому времени уже дважды раненный и потерявший способность передвигаться, понял, что может попасть в плен, он застрелился.

Просчёт штаба Западного фронта, возможно, был в том, что армиям Болдина, Захаркина и Голубева ставились индивидуальные, автономные задачи, что не было сформировано единой ударной группы, которая могла бы более мощно и эффективно действовать на одном направлении, пробить коридор к 33-й армии и вывести её личный состав и обозы с тысячами раненых.

Из «Воспоминаний и размышлений»: «Развивая наступление из района Наро-Фоминска в общем направлении на Вязьму, 33-я армия в последний день января быстро вышла в район Шанского Завода и Доманова, где оказалась широкая, ничем не заполненная брешь в обороне противника. Отсутствие сплошного фронта дало нам основание считать, что у немцев нет на этом направлении достаточных сил, чтобы надёжно оборонять город. Поэтому и было принято решение: пока противник не подтянул сюда резервы, захватить с ходу Вязьму, с падением которой вся вяземская группировка противника окажется в исключительно тяжёлом положении.

Генерал-лейтенант М. Г. Ефремов решил сам встать во главе ударной группы армии и начал стремительно продвигаться на Вязьму.

3—4 февраля, когда главные силы этой группировки в составе трёх дивизий вышли на подступы к Вязьме, противник, ударив под основание прорыва, отсёк группу и восстановил свою оборону по реке Угре. Второй эшелон армии в это время задержался в районе Шанского Завода, а левый её сосед — 43-я армия — в районе Медыни. Задачу, полученную от командования фронта об оказании помощи группе генерала М. Г. Ефремова, 43-я армия своевременно выполнить не смогла.

Введённый в сражение на вяземском направлении кавалерийский корпус П. А. Белова, выйдя в район Вязьмы и соединившись там с войсками М. Г. Ефремова, сам лишился тыловых путей.

К тому времени немецкое командование перебросило из Франции и с других фронтов в район Вязьмы крупные резервы и сумело стабилизировать там свою оборону, прорвать которую мы так и не смогли.

В результате пришлось всю эту группировку наших войск оставить в тылу противника в лесном районе к юго-западу от Вязьмы, где базировались многочисленные отряды партизан.

Находясь в тылу противника, корпус П. А. Белова, группа М. Г. Ефремова и воздушно-десантные части вместе с партизанами в течение двух месяцев наносили врагу чувствительные удары, истребляя его живую силу и технику.

10 февраля 8-я воздушно-десантная бригада и отряды партизан заняли район Моршаново — Дягилево, где разгромили штаб 5-й немецкой танковой дивизии, захватив при этом многочисленные трофеи. В тот же день мы поставили об этом в известность генералов П. А. Белова и М. Г. Ефремова. Им было приказано увязать свои действия с командиром этой бригады, штаб которой находился в Дягилеве.

Командование фронта, установив с П. А. Беловым и М. Г. Ефремовым радиосвязь, в пределах возможного наладило снабжение их войск по воздуху боеприпасами, медикаментами и продовольствием. Воздушным путём было вывезено большое количество раненых. В группу неоднократно вылетал начальник оперативного отдела штаба фронта генерал-майор В. С. Голушкевич, а также офицеры связи.

В начале апреля обстановка в районе Вязьмы серьёзно осложнилась. Противник, сосредоточив крупные силы, начал теснить группу, стремясь к весне ликвидировать эту опасную для него “занозу” Наступившая в конце апреля оттепель до крайности сократила возможность манёвра и связь группы с партизанскими районами, откуда она также получала продовольствие и фураж.

По просьбе генералов П. А. Белова и М. Г. Ефремова командование фронта разрешило им выводить войска на соединение с нашими главными силами. При этом было строго указано выходить из района Вязьмы через партизанские районы, лесами, в общем направлении на Киров, где 10-й армией будет подготовлен прорыв обороны противника, так как там она была слабее.

Кавалерийский корпус генерала П. А. Белова и воздушно-десантные части в точности выполнили приказ и, совершив большой подковообразный путь, вышли на участок 10-й армии 18 июля 1942 года. Умело обходя крупные группировки противника и уничтожая на своём пути мелкие, большинство частей вышло через прорыв, образованный 10-й армией, в расположение фронта. За время действия в тылу врага была утрачена значительная часть тяжёлых орудий и боевой техники. Большинство частей всё же вышло к своим войскам. Какой радостной была встреча для тех, кто вырвался из тыла врага, и тех, кто с фронта обеспечивал их выход! Бойцы и командиры не стыдились своих слёз: это были слёзы радости и самой крепкой в жизни солдатской дружбы.

Однако выйти удалось, к сожалению, не всем. Генерал-лейтенант М. Г. Ефремов, считая, что путь на Киров слишком длинен для его утомлённой группы, обратился по радио непосредственно в Генштаб с просьбой разрешить ему прорваться по кратчайшему пути — через реку Угру.

Мне тут же позвонил И. В. Сталин и спросил, согласен ли я с предложением Ефремова. Я ответил категорическим отказом. Но Верховный сказал, что Ефремов опытный командарм и что надо согласиться с ним. И. В. Сталин приказал организовать встречный удар силами фронта. Такой удар был подготовлен и осуществлён 43-й армией, однако действий со стороны группы генерала М. Г. Ефремова не последовало.

Как выяснилось позже, немцы обнаружили отряд при движении к реке Угре и разбили его. Командарм М. Г. Ефремов, дравшийся как настоящий герой, был тяжело ранен и, не желая попасть в руки врага, застрелился. Так закончилась жизнь талантливого и храбрейшего военачальника, вместе с которым погибла и значительная часть героических воинов его группы.

Генерал-лейтенант М. Г. Ефремов вступил в командование 33-й армией 25 октября 1941 года, когда немцы рвались к Москве. В битве за Москву войска армии под его командованием дрались мужественно и не пропустили через свои оборонительные рубежи противника. За боевую доблесть в битве под Москвой генерал М. Г. Ефремов был награждён орденом Красного Знамени.

Вместе с М. Г. Ефремовым погиб командующий артиллерией армии генерал-майор П. Н. Афросимов, способнейший артиллерист, большой души человек, и ряд других командиров и политработников, отличившихся в боях за Москву.

Критически оценивая сейчас эти события 1942 года, считаю, что нами в то время была допущена ошибка в оценке обстановки в районе Вязьмы. Мы переоценили возможности своих войск и недооценили противника. “Орешек” там оказался более крепким, чем мы предполагали».

В этом отрывке воспоминаний маршала много неточностей. К примеру, недавно опубликован приказ Жукова о том, чтобы Ефремов сам возглавил Западную группировку, атакующую на Вязьму. Этот приказ последовал вслед за донесением командарма 33-й о том, что он занимается обеспечением коридора, чтобы обезопасить тылы группировки, втянувшейся глубоко на запад по узкому разрыву.

М. П. Сафир, в то время полковник, командующий бронетанковыми войсками 33-й армии, писал, что отношение Жукова к Ефремову «было негативным», что воспоминания Жукова, «касающиеся М. Г. Ефремова и прорыва 33-й армии к Вязьме, носят предвзятый и необъективный характер, порой просто искажают действительность».

После войны маршала частенько беспокоили вопросами о трагедии 33-й армии.

Журнал «Коммунист» (№ 14) в 1988 году опубликовал ранее состоявшуюся беседу членов редколлегии «Военно-исторического журнала» и военных историков, авторов этого журнала, с маршалом. Кто-то попросил: «Расскажите о затухающих операциях Ефремова и Белова». И вот что ответил Жуков: «Там, собственно говоря, и операции никакой не было. Прорвались, Ефремова отсекли, Белова отсекли. Они остались в тылу… у Белова и Ефремова не было как такового затухания, потому что не было операции. Она началась против Вязьмы и прекратилась, Белов сам по себе вышел без тяжёлых средств артиллерийских, без танков; Ефремов — у него немного больше было — тоже потерял много боеприпасов. Они перешли, собственно говоря, на положение партизанских отрядов. Так что о затухании операции здесь не может быть и речи, они просто не имели возможности вести таковую.

Полоса действий войск фронта зимой 1942 года простиралась на 600 километров, и, конечно, очень трудно было уследить за вопросами тактического порядка… Ефремов с частью сил армии прошёл в свободную “дырку” Сзади у него остались главные силы армии. Я не мог уследить, что он для обеспечения флангов на Угре оставил, а он, к вашему сведению, оставил отряд в составе девяноста человек — без танков, без пушек, с легкими средствами. Разделяю ли я ответственность за Ефремова? Ну, конечно, я за все войска отвечаю, но не за такие действия, которые я не организую. Вопрос обеспечения — это вопрос не командующего фронтом, и я не считал нужным смотреть, что справа и слева. Что должен был сделать Ефремов? Он должен был за счёт главных сил армии, которые задержались у Шанского Завода, пару дивизий посадить, как распорки, для того, чтобы у него тыл был бы обеспечен. Он этого не сделал. Ну, шапка была набекрень у всех тогда — и я недооценил состояние вяземской группировки противника. Я, по-моему, там пишу о наших ошибках, что “орешек” оказался более твёрдым. Ну а большую взять на себя ответственность для того, чтобы показать здесь себя самокритичным, я думаю, надобности нет…»

Не в характере нашего героя было посыпать голову пеплом…