Глава двадцать пятая Удар «Тайфуна»
«Все попытки противника форсировать р. Угра на фронте Товарково, Плетеневка (Калужский сектор) отбиты…»
Девятнадцатого сентября пал Киев. Основные силы Юго-Западного фронта оказались в окружении. Был отрезан Крым. В киевском «котле» в отчаянных попытках пробиться к своим погибнут многие генералы, бывшие сослуживцы Жукова. Другие попадут в плен. Судьбы их сложатся по-разному.
А на московском направлении 2 октября за час до рассвета, перед самой атакой, солдатам группы армий «Центр» зачитали обращение Гитлера:
«Солдаты Восточного фронта!
Глубоко озабоченный вопросами будущего и благополучия нашего народа, я ещё 22 июня решился обратиться к вам с требованием предотвратить в последнюю минуту опаснейшую угрозу, нависшую тогда над нами. То было намерение, как нам стало известно, властителей Кремля уничтожить не только Германию, но и всю Европу.
Вы, мои боевые товарищи, уяснили за это время два следующих момента:
1. Наш противник вооружился к готовившемуся им нападению буквально до зубов, перекрыв многократно даже самые серьёзные опасения.
2. Лишь Господь Бог уберёг наш народ да и народы европейского мира от того, что варварский враг не успел двинуть против нас свои десятки тысяч танков.
Погибла бы вся Европа. Ведь этот враг состоит в основном не из солдат, а из бестий.
Теперь же вы, мои товарищи, собственными глазами увидели, что представляет собой “рай для рабочих и крестьян”. В стране с огромной территорией и неисчерпаемыми богатствами, которая могла бы прокормить весь мир, царит такая бедность, которая нам, немцам, непонятна. Это явилось следствием почти 25-летнего еврейского господства, называемого большевизмом, который представляет собой в истинном своём смысле не что иное, как самую обычную форму капитализма.
Носители системы и в том и в другом случае — одни и те же: евреи и только евреи.
Солдаты!
Когда 22 июня я обратился к вам с призывом отвести ужасную опасность, угрожающую нашей родине, вы выступили против самой мощной державы всех времён. Прошло немногим более трёх месяцев, и вам, мои боевые товарищи, удалось благодаря вашему мужеству разгромить одну за другой танковые бригады противника, вывести из строя его многочисленные дивизии, взять в плен громадное число его солдат и захватить бескрайние просторы — и не пустынные, но именно те, за счёт которых наш противник жил и восполнял потребности своей гигантской военной индустрии в сырье самого различного вида.
Через считанные недели все три важнейших промышленных района окажутся в ваших руках!
Ваши имена, солдаты вермахта, как и имена наших доблестных союзников, названия ваших дивизий, полков, кораблей и авиаэскадрилий войдут в мировую историю, связанные с величайшими победами за весь её обозримый период.
Вот они, ваши деяния: более 2 400 000 пленных, свыше 17 500 танков и 21 600 орудий уничтожено или захвачено, 14 200 самолётов сбиты или уничтожены на земле.
Мир ещё не видел ничего подобного!
Территория, которую на сегодняшний день завоевали немцы и союзные нам войска, в два раза превышает территорию нашего рейха в границах 1933 года и в четыре раза — территорию английской метрополии.
После 22 июня мощнейшие оборонительные системы противника прорваны, форсированы крупнейшие реки, взяты штурмом многочисленные населённые пункты, крепостные сооружения и укрепрайоны уничтожены или выкурены. С крайнего севера, где наши финские союзники вынуждены во второй раз доказывать своё геройство, и до Крыма вы вторглись совместно со словацкими, венгерскими, итальянскими и румынскими дивизиями на территорию противника на глубину порядка 1000 километров. К вам присоединяются испанские, хорватские и бельгийские части, за ними последуют и другие.
Эта борьба — вероятно впервые — станет борьбой всех наций Европы и будет рассматриваться как единая акция в целях спасения культурных ценностей всего континента. За линией гигантского фронта вместе с тем ведётся громадная работа.
Построено около 2000 мостов длиною более 12 метров каждый.
Возведено 405 железнодорожных мостов.
Введено в строй 25 500 километров железнодорожных линий, из которых свыше 15 000 километров переоборудованы на европейскую колею.
Ведутся строительно-восстановительные работы на тысячах километров дорог. Огромные территории взяты под гражданское управление. Жизнь на них ускоренно восстанавливается по вполне приемлемым законам. Уже готовы громадные склады с продовольствием, горючим и боеприпасами.
Впечатляющие успехи этой борьбы достигнуты не без потерь. Однако число жертв, — учитывая всю тяжесть скорби отдельных товарищей и их семей, — достигает не более одной пятой потерь Первой мировой войны.
То, что вам, мои боевые товарищи, пришлось перенести за истёкшие три с половиной месяца совместно с доблестными солдатами наших союзников, продемонстрировав величайшие достижения, мужество и героизм и преодолев всевозможные лишения и трудности, знает лишь тот, кто сам выполнял свой солдатский долг в прошлой войне.
За три с половиной месяца, солдаты, наконец-то создана предпосылка для нанесения врагу последнего и решающего удара ещё до наступления зимы, удара, который должен разгромить его окончательно. Все подготовительные мероприятия, насколько это оказалось в человеческих силах, завершены. Планомерно, шаг за шагом сделано всё необходимое, чтобы поставить противника в такое положение, когда мы сможем нанести ему смертельный удар. Сегодня начинается последнее величайшее и решающее сражение этого года.
Эта битва должна поставить на колени не только противника, но и зачинщика всей войны — Англию. Ибо, разгромив противостоящего противника, мы лишим Англию последнего её союзника на континенте. Вместе с тем мы устраним опасность не только для нашего рейха, но и для всей Европы, опасность нашествия гуннов, как когда-то впоследствии монголов. Весь немецкий народ в предстоящие несколько недель будет близок к вам, как никогда прежде.
Свершения, достигнутые вами и нашими союзниками, обязывают нас всех к глубочайшей благодарности. В предстоящие последние тяжёлые дни вместе с вами будет вся наша родина, которая, затаив дыхание, будет следить за вашими деяниями, благословляя на подвиги. С Божьей помощью вы добьётесь не только победы, но и создадите важнейшие предпосылки для установления мира!
Адольф Гитлер.
Фюрер и верховный главнокомандующий вермахта.
Ставка фюрера».
Началась операция «Тайфун» — наступление группы армий «Центр» на Москву. Двумя днями раньше из района Шостки в орловском направлении атаковала 2-я танковая группа Гудериана. 3-я танковая группа нанесла удар из района Духовщины. 4-я — из района Рославля вдоль Варшавского шоссе.
Сразу же была прорвана наша оборона. Танковые клинья разрезали порядки армий Западного, Резервного и Брянского фронтов и устремились к Вязьме, Брянску и Орлу. Танковый удар поддерживали пехотные дивизии 9, 4 и 2-й полевых армий. Уже к 3 октября глубина прорыва немцев в полосе Западного фронта достигла 50 километров, Резервного — 80 километров, Брянского — до 200 километров. Танки Гудериана ворвались в Орёл.
Пятого октября Сталин позвонил Жукову в Ленинград: «…не можете ли сесть на самолёт и приехать в Москву? Ввиду осложнения на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова, Ставка хотела бы с Вами посоветоваться о необходимых мерах. За себя оставьте кого-либо, может быть, Хозина…» Жуков попросил разрешения вылететь завтра утром на рассвете.
Прибыть в Москву завтра утром означало — если полёт пройдёт успешно и если транспортный «дуглас» не перехватят «мессершмитты». Правда, к этому времени наша авиация в северном небе действовала уже более собранно и энергично. Во многом благодаря талантливому организатору, командующему ВВС Ленинградского фронта генералу Новикову. С Александром Александровичем Новиковым[120] Жукова будут связывать годы дружбы, которой придётся пройти жестокую проверку на прочность после войны.
Пятого октября авиаразведка обнаружила колонны немецкой бронетехники в районе Юхнова. Доложили Сталину. И ему, как всегда в трудные минуты, стало не хватать Жукова. Верховный понял: случилось самое страшное, возможно, уже непоправимое. Но он знал, что есть один человек, которому он уже несколько раз поручал непоправимое, и тот поправлял. Юхнов — маленький районный городишко на Варшавском шоссе в 200 километрах от Москвы. Для немецких мотоциклистов — три часа пути…
Шестого октября в Москве Жукова встретил начальник охраны Сталина, сказал, что Верховный болен и ждёт его на квартире.
Сталин был простужен, выглядел неважно. Когда Жуков вошёл, сразу же указал ему на карту:
— Вот, смотрите. Здесь, в районе Вязьмы, сложилась очень тяжёлая обстановка. Я не могу добиться ни от Западного фронта, ни от Резервного исчерпывающего доклада об истинном положении дел. Мы не можем принять никакого решения, пока не знаем, где и в какой группировке наступает противник и в каком состоянии находятся наши войска. Поезжайте сейчас же в штаб Западного фронта, на месте тщательно разберитесь в положении дел и позвоните мне оттуда сразу, как только добьётесь какой-то ясности. Звоните в любое время. Я буду ждать.
Жуков уже собрался уходить, когда Верховный усталым голосом спросил:
— Как вы считаете, могут ли немцы в ближайшее время повторить наступление на Ленинград?
— Думаю, что нет, — ответил Жуков. — Противник понёс большие потери и перебросил танковые и моторизованные войска из-под Ленинграда куда-то на центральное направление. Он не в состоянии оставшимися там силами провести новую наступательную операцию.
— А где, по вашему мнению, будут применены танковые и моторизованные части, которые перебросил Гитлер из-под Ленинграда? — Сталин смотрел на карту.
— Очевидно, на московском направлении. Но, разумеется, после пополнения и проведения ремонта материальной части.
— Кажется, они уже действуют. — И Сталин указал на участок Западного фронта. — Здесь.
Перед выездом из Москвы Жуков побывал в Генеральном штабе.
Шапошников его встретил словами:
— Только что звонил Верховный, приказал подготовить для вас карту Западного направления. Карта сейчас будет. Командование Западного фронта находится там же, где был штаб Резервного фронта в августе, во время Ельнинской операции.
И протянул распоряжение Ставки.
«Командующему Резервным фронтом.
Командующему Западным фронтом.
Распоряжением Ставки Верховного Главнокомандования в район действий Резервного фронта командирован генерал армии т. Жуков в качестве представителя Ставки.
Ставка предлагает ознакомить тов. Жукова с обстановкой. Все решения тов. Жукова в дальнейшем, связанные с использованием войск фронтов и по вопросам управления, обязательны для выполнения.
По поручению Ставки Верховного Главнокомандования
начальник Генерального штаба Шапошников.
6 октября 1941 г. 19 ч. 30 м.».
Шапошников угостил Жукова крепким горячим чаем и пожелал доброго пути.
А путь предстоял смутный. Где армии? Где противник? Если немецкие танки на дороге от Юхнова на Медынь, то в любой момент можно наскочить на разведку противника или на усиленное головное охранение. Неужели катастрофа фронтов достигла таких масштабов? В какой-то момент Жуков подумал о матери и семье сестры, которые наверняка никуда не выехали из родной Стрелковки и теперь ждут своей участи. Или его помощи… И он машинально посмотрел в окно, в кромешную темень, где в полутора десятках километров, не больше, стояла на берегу Протвы его деревня. А может, они ушли в сторону Москвы с обозом беженцев? От этой мысли сжалось сердце. Он знал, как беззащитны на дорогах войны беженцы. Не раз видел на обочинах и в кюветах тела расстрелянных самолётами людей, трупы лошадей, брошенные телеги и пожитки…
Чтобы не клонило ко сну, Жуков несколько раз останавливал машину и делал небольшие пробежки. Начальник охраны всякий раз тоже выскакивал из машины сопровождения и трусил следом. Жукова это и раздражало, и забавляло. Думал: пускай промнётся…
Когда стемнело, их неожиданно остановил патруль. Начальник патруля, проверив документы, предупредил, чтобы в пути не включали свет. Бучин потом вспоминал эту поездку с выключенными фарами: «Дурость, конечно, немецкой очереди в ветровое стекло не получить, а пулю от очередного нашего патруля схлопотать ничего не стоит».
В штабе Западного фронта шло совещание. Маршал вспоминал: «В комнате командующего был полумрак, горели стеариновые свечи. За столом сидели И. С. Конев, В. Д. Соколовский, Н. А. Булганин и Г. К. Маландин. Вид у всех был до предела уставший. Я сказал, что приехал по поручению Верховного Главнокомандующего, чтобы разобраться в обстановке и доложить ему прямо отсюда по телефону. То, что смог рассказать о последних событиях начальник оперативного отдела штаба фронта генерал-лейтенант Г. К. Маландин, несколько дополнило и уточнило уже имевшиеся данные.
Что же произошло на Западном направлении?
К началу наступления немецко-фашистских войск на московском направлении на дальних подступах к столице оборонялись три наших фронта: Западный (командующий генерал-полковник И. С. Конев), Резервный (командующий Маршал Советского Союза С. М. Будённый) и Брянский (командующий генерал-лейтенант А. И. Ерёменко). Всего в боевых войсках этих фронтов в конце сентября насчитывалось 1 миллион 250 тысяч человек, 990 танков, 7600 орудий и миномётов, 677 самолётов. Наибольшее количество сил и средств имел Западный фронт.
Противник, произведя перегруппировку своих сил на московское направление, превосходил все три наши фронта, вместе взятые, по численности войск — в 1,4 раза, по танкам — в 1,7, по орудиям и миномётам — в 1,8 и по самолётам — в 2 раза.
Наступление немецких войск по плану операции под кодовым названием “Тайфун” началось 30 сентября ударом танковой группы Гудериана и 2-й немецкой армии по войскам Брянского фронта на участке Жуковка — Шостка. 2 октября противник нанёс мощные удары по войскам Западного и Резервного фронтов. Особенно сильные удары последовали из районов севернее Духовщины и восточнее Рославля. Противнику сразу же удалось прорвать оборону наших войск. Ударные группировки врага стремительно продвигались вперёд, охватывая с юга и с севера всю вяземскую группировку войск Западного и Резервного фронтов.
Крайне тяжёлая обстановка сложилась и к югу от Брянска, где 3-я и 13-я армии Брянского фронта оказались под угрозой окружения. Не встречая серьёзного сопротивления, войска Гудериана устремились к Орлу, где у нас не было сил для отражения наступления.
Второго октября по указанию Ставки был создан усиленный 1-й гвардейский стрелковый корпус под командованием генерал-майора Д. Д. Лелюшенко. С задачей — “задержать продвижение войск противника и обеспечить отвод войск Брянского фронта”.
Здесь же, в центре, на кратчайших путях к Москве, дела, похоже, складывались куда хуже. Но истинное положение надо было ещё выяснить, а сколько-нибудь полной информацией, как вскоре выяснилось, никто толком не владел».
На совещании выступил Конев — мрачный, бледный, но не растерянный. Доложил, что по его приказу был организован и нанесён контрудар на правом фланге по северной группировке противника с целью предотвратить обход и полную изоляцию нашей вяземской группировки. В сущности, решение правильное. Но во что всё вылилось?
— Кто руководил ударной группой? — спросил Жуков.
— Мой заместитель генерал Болдин, — ответил Конев.
Жуков поморщился.
Из «Воспоминаний и размышлений»: «Из беседы в штабе Западного фронта и анализа обстановки у меня создалось впечатление, что катастрофу в районе Вязьмы можно было бы предотвратить. На основании данных разведки Ставка Верховного Главнокомандования ещё 27 сентября специальной директивой предупредила командующих фронтами о возможности наступления в ближайшие дни крупных сил противника на московском направлении. Следовательно, внезапность наступления в том смысле, как это было в начале войны, отсутствовала. Несмотря на превосходство врага в живой силе и технике, наши войска могли избежать окружения. Для этого необходимо было своевременно более правильно определить направление главных ударов противника и сосредоточить против них основные силы и средства за счёт пассивных участков. Этого сделано не было, и оборона наших фронтов не выдержала сосредоточенных ударов противника. Образовались зияющие бреши, которые закрыть было нечем, так как никаких резервов в руках командования не оставалось.
К исходу 7 октября все пути на Москву, по существу, были открыты».
Так начиналась страда, которая впоследствии войдёт в нашу историю и в народную память как битва за Москву.
Жукову почти всегда доставались тяжелейшие задания и трудные соперники.
Ночью из штаба Западного фронта он позвонил Верховному, доложил:
— Главная опасность сейчас заключается в слабом прикрытии на можайской линии. Бронетанковые войска противника могут поэтому внезапно появиться под Москвой. Надо быстрее стягивать войска откуда только можно на можайскую линию обороны.
— Где сейчас 16, 19 и 20-я армии Западного фронта? Где группа Болдина? Где 24-я и 32-я армии Резервного фронта? — нервно спросил Сталин.
Где армии, о которых спрашивал Верховный, и в каком они состоянии, Жуков пока точно не знал. Но знал главное о них.
— В окружении западнее и юго-западнее Вязьмы.
— Что вы намерены делать?
— Выезжаю сейчас же к Будённому, разберусь с обстановкой и позвоню вам.
— А вы знаете, где штаб Резервного фронта?
— Буду искать где-то в районе Малоярославца.
— Хорошо, поезжайте к Будённому и оттуда сразу же позвоните мне.
Всё было скверно. Вдобавок ко всему пошёл дождь. Чай у Конева Жуков пить не стал. Надвинул фуражку поглубже на глаза и сдержанно попрощался.
Из «Воспоминаний и размышлений»: «…густой туман стлался по земле, видимость была плохая. Утром 8 октября, подъезжая к полустанку Оболенское, мы увидели двух связистов, тянувших кабель в Малоярославец со стороны моста через реку Протву.
Я спросил:
— Куда тянете, товарищи, связь?
— Куда приказано, туда и тянем, — не обращая на нас внимания, ответил солдат громадного роста.
Пришлось назвать себя и сказать, что мы ищем штаб Резервного фронта и С. М. Будённого.
Подтянувшись, тот же солдат ответил:
— Извините, товарищ генерал армии, мы вас в лицо не знаем, потому так и ответили. Штаб фронта вы уже проехали. Он был переведён сюда два часа назад и размещён в домиках в лесу, вон там, на горе. Там охрана вам покажет, куда ехать.
Машина повернула обратно. Вскоре я был в комнате представителя Ставки армейского комиссара 1 ранга Л. 3. Мехлиса, где находился также начальник штаба фронта генерал-майор А. Ф. Анисов. Л. 3. Мехлис говорил по телефону и кого-то здорово распекал.
На вопрос, где командующий, начальник штаба ответил:
— Неизвестно. Днём он был в 43-й армии. Боюсь, как бы чего-нибудь не случилось с Семёном Михайловичем.
— А вы приняли меры к его розыску?
— Да, послали офицеров связи, они ещё не вернулись.
Обращаясь ко мне, Л. 3. Мехлис спросил:
— А вы с какими задачами прибыли к нам?
— Приехал как член Ставки по поручению Верховного Главнокомандующего разобраться в сложившейся обстановке.
— Вот видите, в каком положении мы оказались. Сейчас собираю неорганизованно отходящих. Будем на сборных пунктах довооружать и формировать из них новые части.
Из разговоров с Л. 3. Мехлисом и А. Ф. Анисовым я узнал очень мало конкретного о положении войск Резервного фронта и о противнике. Сел в машину и поехал в сторону Юхнова, надеясь на месте скорее выяснить обстановку.
Проезжая Протву, вспомнил своё детство. Всю местность в этом районе я знал прекрасно, так как в юные годы исходил её вдоль и поперёк. В десяти километрах от Обнинского, где остановился штаб Резервного фронта, моя родная деревня Стрелковка. Сейчас там остались мать, сестра и её четверо детей. Как они? Что, если заехать? Нет, невозможно, время не позволяет! Но что будет с ними, если туда придут фашисты? Как они поступят с моими близкими, если узнают, что они родные генерала Красной Армии? Наверняка расстреляют! При первой же возможности надо вывезти их в Москву.
Через две недели деревня Стрелковка, как и весь Угодско-Заводский район, была занята немецкими войсками. К счастью, я успел вывезти мать и сестру с детьми в Москву.
Мои земляки оказали врагу серьёзный отпор. В районе был организован партизанский отряд, который возглавил мужественный борец за Родину, умный организатор, комсомолец-пограничник Виктор Карасёв. Комиссаром стал секретарь Угодско-Заводского райкома ВКП(б) Александр Курбатов. В этом же отряде находился бесстрашный народный мститель, председатель Угодско-Заводского районного исполнительного комитета Михаил Алексеевич Гурьянов.
Угодско-Заводский партизанский отряд производил смелые налёты на штабы, тыловые учреждения и отдельные подразделения немецких войск.
В ноябре 1941 года коммунист Михаил Алексеевич Гурьянов был схвачен, зверски избит и повешен немцами. Мои земляки свято чтят память бесстрашного героя.
При отступлении немцы сожгли Стрелковку, как и ряд других деревень, сожжён был и дом моей матери».
Та памятная поездка на запад от Москвы в поисках своих штабов и войск запомнилась и водителю Бучину: «…мы объезжали штаб за штабом на Западном направлении. Жуков каким-то неведомым чутьём отыскивал очередной штаб, они были замаскированы от врага, а в данном случае и от своих. Чем дальше мы ехали по прифронтовой полосе, тем больше Георгий Константинович мрачнел. После переезда Нары машина охраны отстала, и наш доблестный ГАЗ-61 в одиночку рыскал по разбитым дорогам. В опустевшем Малоярославце, где, казалось, сбежали все, включая власти, у райисполкома увидели две шикарные машины. Жуков вышел, растолкал дрыхнувшего шофёра и узнал, что это машины маршала С. М. Будённого. Иномарки, конечно, на других пролетарский стратег не ездил. А его-то как раз и искал Георгий Константинович.
Примерно через полчаса Георгий Константинович вышел, подтянутый, с каким-то пронзительным выражением в глазах. А за ним вывалился обмякший Будённый, знаменитые усы обвисли, физиономия отёкшая. С заискивающим видом он пытался забежать впереди Жукова и что-то лепетал самым подхалимским тоном. Георгий Константинович, не обращая внимания, буквально прыгнул в машину. Тронулись. В зеркале заднего вида запечатлелся замерший Будённый с разинутым ртом, протянутой рукой, которую Жуков не пожал. Маршал! За ним толпились выкатившиеся из двери охранники полководца.
В странствиях 6–8 октября Жуков неожиданно появлялся в войсках, что немедленно вселяло уверенность как в толпах отходивших красноармейцев, так и в высших штабах. В последних Жукову предлагали закусить. Отступление отступлением, а животы штабные не подводили. Георгий Константинович холодно отказывался. Наверное, не хотел сидеть за столом с “бездельниками”, допустившими разгром и окружение немцами большей части войск Западного и Резервного фронтов. Да и относился он безразлично к тому, что ел. Георгий Константинович, бывало, повторял: “Щи да каша — пища наша” Соблазнять его обильным застольем, да ещё с выпивкой было бесполезно.
Проезжали мы в этот пасмурный нехороший день поблизости от деревни Стрелковка, где родился Жуков. Он вспомнил детство, в нескольких словах рассказал о речке Протве, в которой мальчишкой рыбу ловил. Посетовал, что в Стрелковке остаётся мать да и родственники, а немцы подступают. Как-то глухо произнёс: “Видите, что они, сволочи, наделали в Медыни” В том городке, разбитом немецкой авиацией, мы попытались было расспросить старуху. Оказалось — безумная, под обломками дома у неё погибли внуки. Доехать до Стрел-ковки тогда было бы пустым делом, но Жукову было не до этого. Мать генерала армии удалось вывезти через несколько дней буквально под носом у немцев. Ездил Чучелов»[121].
Племянник маршала Виктор Фокин, которому в ту пору исполнилось десять лет, хорошо запомнил некоторые детали той срочной эвакуации: «За нашей семьёй приехали две “эмки” Старший лейтенант Сёмочкин дал на сборы пятнадцать минут. Мать отвела корову на сохранение к соседке. Из деревни отправились в темноте. Нас доставили на подмосковную дачу Жуковых. Там мы пробыли два дня, а затем вместе с Александрой Дневной эвакуировались в город Куйбышев. Железнодорожный состав с зенитными пулемётами в пути подвергался нападению с воздуха. Вернулись из эвакуации в подмосковный посёлок Красково. Дом в Стрелковке, построенный дядей Георгием в 1936 году, немцы сожгли».
Когда немцев прогнали с родной Калужской земли, Фокины наведались в Стрелковку. Постояли возле угольев своей усадьбы. Погоревали. Но была и радость: их корову соседка сберегла! В 1943 году её перегнали в подмосковное Красково, на дачу Жукова.
Маршал потом пил молоко от родной коровушки с особым удовольствием. Любил угощать своих гостей. Говорил, что его корова тоже фронтовичка, войну пережила под пулями и огнём.
На оккупированной территории у семей командиров Красной армии шансов выжить практически не было. К примеру, семья командующего 49-й армией Западного фронта генерала Гришина[122], которая проживала на Смоленщине, была расстреляна. Вся — отец, мать, младший брат и его семья, дядя.
Возле Медыни кортеж представителя Ставки остановил патруль 17-й танковой бригады. Лейтенант проверил документы и сказал:
— Дальше ехать нельзя. Дальше — противник.
17-й танковой бригадой командовал майор Клыпин[123]. Он доложил обстановку: Юхнов захвачен противником, немцы навели переправу через Угру в районе деревни Палатки и перебрасывают на левый восточный берег бронетехнику и артиллерию; в районе деревни Воронки усиленный артдивизион и рота курсантов подольских артиллерийского и пехотно-пулемётного училищ окопались на восточном берегу реки Извери и держат оборону; в стороне Калуги действует 5-я гвардейская стрелковая дивизия, но связи с ней нет.
Из беседы с майором Клыпиным и офицерами штаба 17-й танковой бригады Жуков понял, что части, которые находятся в районе Калуги, Медыни и Можайска, общего боевого порядка не имеют, слабоуправляемы, и, если не принять срочных мер, кратчайшие пути на Москву закрывать будет попросту некем и нечем.
17-я танковая бригада и её командир, боевой офицер, Герой Советского Союза, произвели на Жукова хорошее впечатление. Здесь не было того беспорядка и уныния, граничащего с паникой, которые он увидел в штабах, расположенных восточнее.
Жуков отдал распоряжения «сосредоточиться на восточном берегу реки Извери и, ведя сдерживающие бои, изматывать противника». Предупредил майора Клыпина, чтобы в затяжной бой не ввязывался, а действовал больше из засады короткими ударами. Указал на карте линию, дальше которой отходить нельзя. На прощание сказал:
— Берегите танки. И людей. Ваша бригада нам ещё понадобится.
Они снова встретятся в середине октября, в самые тяжёлые дни московского противостояния, и позже, зимой, когда начнётся контрнаступление. Бригада майора Клыпина проведёт совместную атаку с курсантами подольских училищ и десантниками капитана Старчака. Только на Варшавском шоссе они уничтожат из засады 19 танков противника.
Пока Жуков колесил по калужским дорогам, пришла директива из Москвы.
«Директива Ставки ВГК № 002743 от 8 октября 1941 г. о назначении генерала армии Г. К. Жукова командующим войсками Резервного фронта.
ВОЕННОМУ СОВЕТУ РЕЗЕРВНОГО ФРОНТА.
ВОЕННОМУ СОВЕТУ ЗАПАДНОГО ФРОНТА.
БУДЁННОМУ, ЖУКОВУ.
8 октября 1941 г. 3 час. 00 минут.
Ставка Верховного Главнокомандования:
1. Освобождает командующего Резервным фронтом Маршала Советского Союза тов. БУДЁННОГО от обязанностей командующего Резервным фронтом и отзывает его в своё распоряжение.
2. Командующим Резервным фронтом назначает генерала армии тов. ЖУКОВА с освобождением его от обязанностей командующего Ленинградским фронтом».
Тем временем штаб Западного фронта переместился в Красновидово западнее Можайска. 10 октября на вновь обустроенный командный пункт из Ставки прибыли Ворошилов, Молотов, Василевский. Маршал Конев впоследствии вспоминал: «По поручению Сталина Молотов стал настойчиво требовать отвода войск, которые дерутся в окружении, на гжатский рубеж, а пять-шесть дивизий из этой группировки вывести и передать в резерв Ставки для развёртывания на можайской линии. Я доложил, что принял все меры к выводу войск ещё до прибытия Молотова в штаб фронта, отдал распоряжение командармам 22-й и 29-й армий выделить пять дивизий во фронтовой резерв и перебросить их в район Можайска. Однако из этих дивизий в силу сложившейся обстановки к можайской линии смогла выйти только одна. Мне было ясно, что Молотов не понимает всего, что случилось. Требование во что бы то ни стало быстро отводить войска 19-й и 20-й армий было, по меньшей мере, ошибкой. Но для Молотова характерно и в последующем непонимание обстановки, складывающейся на фронтах. Его прибытие в штаб фронта, по совести говоря, только осложняло и без того трудную ситуацию…
К 10 октября стало совершенно ясно, что необходимо объединить силы двух фронтов — Западного и Резервного — в один фронт под единым командованием. Собравшиеся в Красновидове на командном пункте Западного фронта Молотов, Ворошилов, Василевский, я, член Военного совета Булганин (начальник штаба фронта Соколовский в это время был во Ржеве), обсудив создавшееся положение, пришли к выводу, что объединение фронтов нужно провести немедленно. На должность командующего фронтом мы рекомендовали генерала армии Жукова, назначенного 8 октября командующим Резервным фронтом. Вот наши предложения, переданные в Ставку:
“Москва, товарищу Сталину. Просим Ставку принять следующее решение:
1. В целях объединения руководства войсками на Западном направлении к Москве объединить Западный и Резервный фронты в Западный фронт.
2. Назначить командующим Западным фронтом тов. Жукова.
3. Назначить тов. Конева первым заместителем командующего Западным фронтом.
4. Назначить тт. Булганина, Хохлова и Круглова членами военного совета Западного фронта.
5. Тов. Жукову вступить в командование Западным фронтом в 18 часов 11 октября.
Молотов, Ворошилов, Конев, Булганин, Василевский.
Принято по Бодо. 15.45.
10.10.41 года”».
Подписи Жукова на этом документе нет. Достоверность документа вне сомнений, цитируется по подлиннику.
Маршал Василевский в своих мемуарах подтвердил и версию Конева, и суть вышеприведённого документа, также прояснил спорное место, касающееся присутствия Жукова на том совещании, а точнее, его неприсутствия: «Вечером 9 октября во время очередного разговора с Верховным было принято решение объединить войска Западного и Резервного фронтов в Западный фронт. Все мы, в том числе и генерал-полковник Конев, согласились с предложением Сталина назначить командующим объединённым фронтом генерала армии Жукова, который к тому времени находился в войсках Резервного фронта».
Как уже говорилось, назначение Жукова на Резервный фронт состоялось 8 октября. Недалеко от Калуги кортеж представителя Ставки догнал офицер связи и вручил пакет. В нём была телефонограмма с директивой Ставки об освобождении маршала Будённого от должности командующего Резервным фронтом и о назначении Жукова.
Одиннадцатого октября Жуков вступил в должность и к вечеру отправил в Ставку первое донесение.
«Донесение командования войсками Резервного фронта в Ставку ВГК от 11 октября 1941 г. об обстановке в районе г. Медынь и принятом решении.
По Бодо.
т. СТАЛИНУ, ШАПОШНИКОВУ.
1. Противник силою 50 танков, 2–3 пех. полков в течение 10.Х наступал со стороны Юхнова и пытался захватить Медынь.
В результате упорного боя сводного пехотного отряда в 1000 человек и 17 танковой бригады противник остановлен западнее р. Шаня, что западнее Медынь.
К 16 часам 11.Х в район Медынь подтягиваю 53 сд без одного стр. полка.
Западнее Калуги в 30 километрах обнаружено сосредоточение танков и 400 автомашин. Обе эти группировки с утра 11.X буду бить авиацией.
2. 31 кд, усиленная пехотным отрядом, ведёт наступление на Козельск.
3. Все попытки противника форсировать р. Угра на фронте Товарково, Плетенёвка (Калужский сектор) отбиты».
Двадцать шесть лет назад здесь, в гарнизоне при артиллерийских складах под Калугой, он надел первую свою армейскую шинель, ещё не подозревая, что она станет его судьбой. И теперь он — генерал армии — командовал фронтом, полем боя которого стала его родина. Эти поля и перелески в золоте уходящей осени, речные излучины и поймы, уставленные копнами сена, превратились из родного и милого до боли пейзажа в ландшафт, где ему предстояло расположить свои войска, чтобы остановить рвущегося к Москве врага.