Глава тридцать пятая 1-й Белорусский фронт

«Противник деморализован и не способен сейчас оказать серьёзное сопротивление…»

Приказ о назначении его командующим войсками 1-го Белорусского фронта Жуков получил в Люблине 15 ноября 1944 года.

Сталин провёл очередную рокировку.

Осень для Жукова началась в Болгарии. 5 сентября Советский Союз объявил войну этой ненадёжной союзнице Гитлера. На следующий день войска 3-го Украинского фронта согласно приказу Ставки должны были атаковать.

Жуков, прибывший накануне наступления на передовой наблюдательный пункт, долго смотрел в бинокль и не увидел на той стороне привычной картины войны — изготовившихся для отражения атаки войск противника на подготовленных позициях. Поэтому артподготовка была отменена. Наши авангарды вошли в пределы Болгарии без единого выстрела. Болгарские пограничники и приграничные гарнизоны попросту не вышли из казарм.

Жуков позвонил Верховному. Доложил: вошли по мирному варианту. Сталин отдал распоряжение:

— Всё оружие болгарских войск оставьте при них, пусть занимаются своими обычными делами и ждут приказа своего правительства.

«Война» в Болгарии закончилась быстро, без потерь с той и другой стороны. Жуков вернулся в Москву.

А в конце сентября он был уже в Польше. Сразу по приезде к месту назначения встретился и переговорил с командующими 1-ми 2-м Белорусскими фронтами. Позвонил Сталину и попросил разрешения прекратить наступление по причине «большой усталости войск и значительных потерь».

Сталин выслушал его и неожиданно сказал:

— Вылетайте завтра с Рокоссовским в Ставку, поговорим на месте. До свидания.

Чем ближе к Берлину продвигалась Красная армия, тем больше Жуков стал замечать за Верховным проявления недовольства действиями военных. Их предложения, которые он раньше выслушивал как необходимую и важную информацию, Сталин теперь всё чаще рассматривал через лупу недоверия и сомнения, а порой и вовсе воспринимал в штыки.

Существует распространённое заблуждение о том, что Сталин всю войну возвышал, порой даже незаслуженно, своего главного маршала. И венцом этих почестей и наград стало назначение Жукова на 1-й Белорусский фронт, назначение, сделавшее нашего героя Маршалом Победы. На самом деле всё было не так.

Маршалы прибыли к Сталину во второй половине следующего дня. В его кабинете находились Антонов, Молотов и Маленков.

Сталин сразу спросил о деле:

— Ну, докладывайте!

«Я развернул карту и начал докладывать, — вспоминал Жуков. — Вижу, И. В. Сталин нервничает: то к карте подойдёт, то отойдёт, то опять подойдёт, пристально поглядывая то на меня, то на карту, то на К. К. Рокоссовского. Даже трубку отложил в сторону, что было всегда, когда он начинал терять хладнокровие и был чем-нибудь недоволен.

— Товарищ Жуков, — перебил меня В. М. Молотов, — вы предлагаете остановить наступление тогда, когда разбитый противник не в состоянии сдержать напор наших войск. Разумно ли ваше предложение?

— Противник уже успел создать оборону и подтянуть необходимые резервы, — возразил я. — Он сейчас успешно отбивает атаки наших войск. А мы несём ничем не оправданные потери.

— Вы поддерживаете мнение Жукова? — спросил Сталин, обращаясь к К. К. Рокоссовскому.

— Да, я считаю, надо дать войскам передышку и привести их после длительного напряжения в порядок.

— Думаю, что передышку противник не хуже вас использует, — сказал Верховный. — Ну а если поддержать 47-ю армию авиацией и усилить её танками и артиллерией, сумеет ли она выйти на Вислу между Модлином и Варшавой?

— Трудно сказать, товарищ Сталин, — ответил К. К. Рокоссовский. — Противник также может усилить это направление.

— А вы как думаете? — обращаясь ко мне, спросил Верховный.

— Считаю, что это наступление нам не даст ничего, кроме жертв, — снова повторил я. — А с оперативной точки зрения нам не особенно нужен район северо-западнее Варшавы. Город надо брать обходом с юго-запада, одновременно нанося мощный рассекающий удар в общем направлении на Лодзь— Познань. Сил для этого сейчас на фронте нет, но их следует сосредоточить. Одновременно нужно основательно подготовить к совместным действиям и соседние фронты на берлинском направлении».

Жуков, конечно же, понимал, что успехи на фронте многое изменили и здесь, в кабинете Верховного. Другим стал и хозяин кабинета. Он снова приблизил к себе товарищей по партии и потихоньку стал отдалять военных. О положении на фронтах ежедневно, а иногда и два раза в день докладывал ему сдержанный и тактичный Антонов. Исполняющий обязанности начальника Генштаба был немногословен и предсказуем, вежлив и в любых обстоятельствах знал своё место. Время катастроф, когда распадались фронты и гибли армии, прошло. Сил и средств для недопущения новых — хватало. Постепенно утрачивала свою остроту и необходимость в специалистах, способных действовать в критических ситуациях.

Но и Жуков тоже менялся. Теперь он был тем, кто умел точно рассчитывать, а потом так же расчётливо проводить операции по уничтожению крупных группировок противника.

По ходу обсуждения явно назревал конфликт.

— Идите и ещё раз обдумайте ваши предложения, — сказал Сталин, прервав доклад Жукова.

Теперь ситуацию декабря 1941 года, когда Жуков в момент конфликта мог послать Верховного, чтобы нестеснённо заниматься делами, невозможно было даже представить. И жутковато вспоминать. Оставалось надеяться на то, что Верховный, опьянённый последними победами, всё это забыл.

Из «Воспоминаний и размышлений»: «Мы с К. К. Рокоссовским вышли в библиотечную комнату и опять разложили карту. Но не успели мы как следует расположиться, как нас снова вызвали в кабинет Верховного.

— Мы тут посоветовались и решили согласиться на переход к обороне наших войск, — сказал Верховный. — Что касается дальнейших планов, мы их обсудим позже. Можете идти.

С К. К. Рокоссовским мы расстались молча, каждый занятый своими мыслями. Я отправился в Наркомат обороны, а К. К. Рокоссовский — готовиться к отлёту в войска фронта.

На другой день Верховный позвонил мне:

— Как вы смотрите на то, чтобы руководство всеми фронтами в дальнейшем передать в руки Ставки?

Я понял, что он имеет в виду упразднить представителей Ставки для координирования фронтами.

— Да, количество фронтов уменьшилось, — ответил я. — Протяжённость общего фронта также сократилась, руководство фронтами упростилось, и имеется полная возможность управлять фронтами непосредственно из Ставки.

— Вы это без обиды говорите?

— А на что же обижаться? Думаю, что мы с Василевским не останемся безработными, — пошутил я.

В тот же день вечером Верховный вызвал меня к себе и сказал:

— Первый Белорусский фронт находится на берлинском направлении. Мы думаем поставить вас на это направление.

Я ответил, что готов командовать любым фронтом.

— Вы и впредь останетесь моим заместителем, — сказал И. В. Сталин. — Я сейчас переговорю с Рокоссовским».

Почему Сталин спросил, не обижен ли маршал? Ведь в запасе у него было предложение — возглавить фронт, нацеленный на Берлин. Предложение, которое, казалось бы, должно было погасить все возможные обиды. Дело в том, что Жуков мечтал о большем — войти победителем не только в поверженный Берлин, а и в поверженную Германию. Как заметил историк Святослав Рыбас, «убрав Жукова с поста координатора всех фронтов и оставив эту роль только себе, Верховный лишил маршала политической составляющей триумфа». Триумфатор у победы должен быть один — он, Сталин. А лучшего своего маршала он поставил на один из фронтов. Пусть на главный. Но этим неожиданным назначением он уравнял его со всеми остальными командующими фронтами. Тогда, в конце 1944-го, ситуация выглядела именно такой. Всё, что произошло потом, сделал народ — своей любовью, уважением, памятью. Маршал Победы. Народный Маршал. Георгий Победоносец.

Рокоссовский, как известно, этой перестановкой перед решающими событиями был чрезвычайно уязвлён. Возможно, считал это интригой Жукова. Во всяком случае, после этих назначений дружба их разладилась. Потом, в середине 1950-х, когда к десятилетию Победы газеты и журналы начнут публиковать интервью и воспоминания, вспыхнет их полемика. Об одних и тех же событиях маршалы будут рассказывать по-разному. И кое-что из этих споров перекочует в мемуары.

Жуков разлад с Рокоссовским сильно переживал. В мемуарах потом напишет, что после той истории «между Константином Константиновичем и мною не стало тех товарищеских тёплых отношений, которые были между нами долгие годы».

Рокоссовский свой перевод на 2-й Белорусский фронт описал немного иначе: «У меня был крупный разговор со Сталиным, когда меня переводили с 1-го Белорусского фронта на 2-й Белорусский фронт, а командующим 1-м Белорусским фронтом назначили Жукова. Я выразил своё неудовольствие в связи с новым моим назначением. Сталин спросил: “А что, Жуков менее вас грамотен?” — “Нет, — говорю, — он ваш заместитель” — “Ну, то-то!” — сказал Сталин.

Сталин далее пояснил: “Создаётся три фронта, на которые возложена задача закончить войну. Эта тройка должна действовать вместе. Если Жуков задержится, вы ему поможете с севера. Ваше направление тоже очень важное. 3-й Белорусский фронт нацелил свой удар вдоль моря, он связался с Восточно-Прусской группировкой и не может помочь наступлению на Берлин” Но и я не помог Жукову. Ведя тяжёлые бои, наш фронт слишком растянулся. Разрыв между 1-м и 2-м Белорусскими фронтами достиг 70 км. Немцы имели возможность ударить в этот разрыв. Я сам поставил вопрос перед Ставкой о том, чтобы рассечь Померанскую группировку с помощью Жукова. Ставка согласилась усилить нас. Во взаимодействии с правым крылом 1-го Белорусского фронта мы рассекли и уничтожили Померанскую группировку противника. В той обстановке иного решения не могло быть».

Этот фрагмент из «Солдатского долга» и признание Рокоссовского свидетельствуют о том, как выросли сталинские маршалы, как окреп в битвах их полководческий дар и дух. Рокоссовский, видя необходимость более энергичных наступательных действий на своём левом фланге, мыслил, конечно же, масштабами не одного фронта.

Жуков мечтал командовать всей «тройкой».

Сталин тоже видел их возвышение. До времени наблюдал за этим спокойно.

Водитель Александр Бучин вспоминал, что Жуков впервые за всю войну напился допьяна именно по поводу размолвки с Рокоссовским. «Всё началось, проявилось и закончилось в один день — 19 ноября 1944 года в только что введённый праздник — День артиллерии. Когда в середине ноября пришёл приказ о назначении Жукова комфронта, он не поторопился в штаб, а отправился в армию Чуйкова. Рокоссовский, в свою очередь, не дожидаясь преемника, немедленно выехал к месту назначения в штаб 2-го Белорусского. Через несколько дней маршалы остыли и, видимо, поняли, что для пресечения нежелательных толков им нужно встретиться хотя бы для формальной передачи дел. Тут и подвернулся День артиллерии.

Утром Георгий Константинович закончил дела у Чуйкова[178]…

В штабе фронта уже дожидались Рокоссовский, много генералов. Рассказывали, что на вечере выступали они оба, делились воспоминаниями о службе в кавалерии в молодости. Вышли оживлённые, обнялись, простились. А когда мы тронулись, Георгий Константинович, вопреки привычке усевшийся сзади, затих, помрачнел. Был туман, слабый гололёд. Регулировщица с карабином сделала жест, останавливая машину. Бедов, сидевший рядом, говорит: “Давай, жми!” Вдруг с заднего сиденья голос Жукова: “Стой! Сейчас ударит по колёсам” Остановились. Бедов рысью помчался объясняться с бдительной девчонкой. Вернулся запыхавшись. Поехали. Тут Жуков сказал совершенно трезвым голосом: “Бучин, теперь ты в ответе за всё” — и заснул мёртвым сном. Проспал до самого Седльце[179]».

Похоже, это была последняя дружеская пирушка товарищей по оружию.

Восьмого декабря вышел приказ Сталина, которым он отменял приказы Жукова как заместителя наркома обороны об утверждении и введении в действие Боевого устава артиллерии и Боевого устава зенитной артиллерии. Жуков допустил ошибку — утверждение уставов провёл «без представления и без доклада Ставке Верховного Главнокомандования». По сути дела, помарка небольшая, процедурная. Но Сталин углядел за ней большее и ещё раз щёлкнул своего первого полководца по носу, указав «впредь не допускать торопливости при решении серьёзных вопросов».

Конечно, Верховный мог бы отменить «неправильный» приказ не столь шумно, в рабочем, так сказать, порядке — вернуть на доработку. Но ему нужна была гласная порка. Пока щадящая.

В конце 1944 года боевые действия шли уже на германской территории. Два фронта, 1-й Белорусский и 1-й Украинский, свои мощнейшие группировки располагали в предместьях Варшавы, Праги, Ясло и на завислинских плацдармах.

Конец 1944 года для Жукова прошёл в работе над завершающими операциями. Работал, как всегда, то на передовой, объезжая командные пункты армий, корпусов и дивизий, то в Москве в Генеральном штабе. В конце ноября план Варшавско-Познанской операции был утверждён Ставкой с ориентировочными сроками готовности к 15–20 января 1945 года. Эта фронтовая операция должна была перерасти в Висло-Одерскую стратегическую наступательную операцию, к которой готовились также войска 1-го Украинского, 2-го Белорусского и правофланговые армии 4-го Украинского фронтов.

Общий замысел Ставки: атакой 1-го Белорусского фронта в направлении на Познань, 1-го Украинского — на Бреслау прорвать оборону группы армий «А» на всю её глубину, рассечь на части и уничтожить.

Впереди лежали Померанский вал и так называемый Одерский четырёхугольник — оперативно-тактические узлы с городами-крепостями — центрами этих узлов.

На участке прорыва Жуков сосредоточил больше половины живой силы и артиллерии, а также почти все танки и самоходные орудия. Риск такого массирования сил в зоне прорыва за счёт ослабления других участков, конечно же, существовал. Его обещал с лихвой оправдать сокрушительный удар с последующим глубоким прорывом и выходом на коммуникации немецких войск.

В целях дезинформации противника на левом фланге демонстрировалась усиленная перегруппировка войск.

Ранним утром 14 января Жуков прибыл на наблюдательный пункт 5-й ударной армии генерала Берзарина[180]. В 7.30 началась артподготовка. Немецкие позиции потонули в море огня. Прошло 25 минут. Жуков ещё раз посмотрел в стереотрубу и приказал прекратить огонь. Через несколько минут вперёд пошли штурмовые батальоны. Наступление развивалось успешно.

На второй день, когда 33-я армия расширила прорыв, в образовавшуюся брешь Жуков ввёл 9-й танковый корпус, а на участке 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова — 1-ю гвардейскую танковую армию Катукова.

К исходу дня Катуков сообщил, что продвинулся в глубину до 50 километров и овладел переправами через реку Пилицу в районе Сокул, что в девяти километрах восточнее Нове Място.

Шестнадцатого января севернее Варшавы атаковала 47-я армия генерала Перхоровича[181], с ходу форсировала Вислу и начала развивать наступление в глубину. В прорыв, сделанный 5-й ударной армией, вошли танки генерала Богданова и конники 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерала Крюкова.

В эти дни в составе 2-го гвардейского кавкорпуса на запад продвигалась и концертная бригада со своей блистательной солисткой исполнительницей русских народных песен Лидией Руслановой. Русланова к тому времени уже стала женой генерала Крюкова. Жуков был рад за друга: наконец-то обрёл подругу и, похоже, по-настоящему счастлив.

Под мощнейшим нажимом наших войск немецкая оборона начала распадаться.

Семнадцатого января войска 1-го Белорусского фронта вошли в Варшаву.

Девятнадцатого января танки передовых соединений ворвались в Лодзь. Были захвачены Кутно, Томашув. К 22 января авангарды подошли к познанскому оборонительному рубежу, с ходу атаковали его и глубоко вклинились в немецкие линии.

Двадцать пятого января, когда задачи Варшавско-Познанской операции в основном были уже выполнены, в очередной раз позвонил Верховный:

— Как идут дела?

— Противник деморализован, — доложил Жуков, — и не способен сейчас оказать серьёзное сопротивление. Мы решили продолжать наступление для выхода войск фронта на Одер. Основное направление наступления — на Кюстрин, где попытаемся захватить плацдарм.

Верховный предостерёг:

— С выходом на Одер вы оторвётесь от Рокоссовского больше чем на 150 километров. Этого сейчас делать нельзя.

— Мы предусмотрели и этот вариант. Правое крыло фронта уже разворачивается в Северном и Северо-Западном направлении против восточно-померанской группировки, которая пока не представляет непосредственной угрозы.

— Мы полагаем, — сказал Сталин, — надо всё же подождать, пока 2-й Белорусский фронт закончит операцию в Восточной Пруссии и перегруппирует свои силы на Вислу.

Рокоссовский в это время столкнулся с мощной обороной в Восточной Пруссии и немного застрял, опаздывая с выходом на намеченные рубежи. Тем временем 1-й Белорусский продолжал успешно ломить вперёд и, чтобы не оказаться под фланговым ударом, начал загибать своё правое крыло, прикрывая коммуникации и тылы ушедших вперёд ударных групп. Отставание и топтание на месте 2-го Белорусского фронта, конечно же, раздражало Жукова. Впоследствии эта задержка тоже станет предметом полемики и взаимных упрёков маршалов.

— Сколько времени это займёт? — спросил Жуков.

— Примерно дней десять, — сказал Верховный. — Учтите, Конев сейчас не сможет продвигаться дальше и прикрывать ваш левый фланг, пока не ликвидирует врага в районе Оппельн — Катовице.

Час от часу не легче. Значит, и левый фланг придётся прикрывать самим.

— Я прошу не останавливать наступление войск фронта, так как потом нам будет труднее преодолеть Мезерицкий укреплённый рубеж. По нашим данным, он пока не занят войсками противника. — Жуков просчитал уже все варианты и сказал: — Для обеспечения нашего правого фланга достаточно передать нам ещё одну армию.

— Хорошо, мы подумаем.

К сожалению, времени для размышлений Жукову и его штабу обстоятельства не давали.

Начальник штаба генерал Малинин[182] доложил, что, по последним данным разведки и донесениям передовых частей, а также по расчётам оперативного отдела, противник не успевал с перегруппировкой и контрударом из Померании, которого так опасался Жуков.

— В случае же нарастания угрозы, — сказал начштаба, — мы успеем перегруппировать часть наших сил на север и парировать возможную контратаку из Померании.

Гудериан, в тот период начальник немецкого Генерального штаба сухопутных войск, впоследствии напишет в своих мемуарах: «Видя нашу слабость, маршал Жуков начал действовать ещё решительнее. Удар по одерским оборонительным рубежам был нанесён 1-й и 2-й гвардейскими танковыми армиями, 8-й гвардейской, 5-й ударной и 61-й армиями. Кроме того, у противника оставались ещё достаточные силы для наступления из районов Накель (Накло), Бромберг (Быдгощ) в северном направлении, в тыл нашим частям, оборонявшимся на рубеже Вислы».

К исходу дня 22 января 1945 года танкисты действовали в 120 километрах впереди главных сил. Жуков постоянно торопил своих танковых генералов Катукова и Богданова: вперёд, вперёд, не дать противнику возможности занять укрепрайон по северному берегу реки Нетце и западному берегу реки Одер. «Упреждение противника в занятии этих позиций обеспечит успешное и быстрое проведение Берлинской операции. Если резервы противника успеют занять указанные мною позиции, Берлинская операция может затянуться».

Вскоре пришло донесение: 2-я гвардейская армия вынуждена остановиться из-за нехватки горючего. Жуков приказал передать все остатки топлива одному из корпусов и тем же темпом двигаться вперёд!

Танкисты потом вспоминали: выскакиваем на всём ходу к железобетонным огромным, как дома, дотам, ждём, что вот-вот из них полыхнёт огнём, но доты молчат — там никого, что означает — мы успели…

Когда вышли к реке Нетце, Жуков телеграфировал: ни в коем случае не останавливаться, где угодно форсировать реку и прорваться через укрепрайон.

Авиаразведка сообщала: противник на некоторых участках занял укрепрайон, ведёт огонь. Но танки уже переправлялись на немецкий берег. Вскоре из танкового корпуса пришло донесение: «Померанский вал преодолён! Мы в Германии!»

Из донесения Жукова и Телегина[183] Сталину 29 января 1945 года: «Ваш приказ — мощным ударом разгромить противостоящую войскам группировку противника и стремительно выйти к линии польско-германской границы[184] — выполнен.

За 17 дней наступательных боев войсками фронта пройдено до 400 км. Вся западная часть Польши в полосе 1-го Белорусского фронта очищена от противника, а польское население, пять с половиной лет угнетавшееся фашистами, — освобождено.

Стремительное продвижение войск воспрепятствовало гитлеровцам разрушить города и промышленные предприятия, железные и шоссейные дороги, не дало им возможности ужать и истребить польское население… В сельском хозяйстве сохранён конский состав, инвентарь, посевной материал и запасы продовольствия. На железных и шоссейных дорогах повреждения незначительные. Захвачен большой паровозо-вагонный парк, обеспечивающий обслуживание военных и народно-хозяйственных нужд польского государства…»

Да, дорогой читатель, что бы сейчас на Западе наши заклятые друзья о Красной армии ни говорили, каких бы «документов» и «фактов» о злодеяниях наших войск ни сочиняли задним числом, а поход в Европу 1944–1945 годов был действительно освободительным. При том, что почти вся Европа тотально работала на германский вермахт и СС, что в атаку на наши армии шли не только танки и штурмовые орудия, изготовленные в Чехии и отремонтированные в Польше и Франции, но и солдаты, уроженцы всех, без исключения, европейских стран. Они шли завоёвывать восточные земли и покорять народы, населяющие просторы СССР. Испанцы, итальянцы, поляки, чехи, румыны, болгары, словаки, шведы, норвежцы, французы… Все промелькнули перед нами, все побывали тут…

С заодерских плацдармов до Берлина оставалось 60–80 километров — всего лишь один танковый переход, один хороший бросок.

В войсках царило приподнятое настроение. Повсюду играли солдатские гармони и трофейные аккордеоны, бойцы плясали, пели частушки, в которых уже прорывалась берлинская тема:

Скоро Гитлеру могила!

Скоро фюреру капут!

Танки жуковского фронта

По Берлину побегут!