Глава шестнадцатая Бесславный конец славного театра

И вновь – порывы юных лет,

И взрывы сил, и крайность мнений…

Но счастья не было – и нет.

Хоть в этом больше нет сомнений!

Александр Блок, «И вновь – порывы юных лет…»

Московский театр эстрады и миниатюр должен был быть флагманом советской сатиры. Вспомним слова Горького о необходимости отклика на каждое политическое событие, о том, что у нас есть чрезвычайно много всяких таких штук, с которыми нужно бороться, высмеивая их, и о том, что у нас есть слишком много такого, за что нужно похвалить. От театра (впрочем, как и от любого советского театра) ожидали, что он будет беспощадно громить недостатки, бороться с пережитками прошлого и т. п., что он будет максимально политизированным… Короче говоря, нужно было не искусство, а агитация и пропаганда под видом искусства. Но создатели театра пошли по другому пути. Вместо агитбригады, выступающей под вывеской театра, они создали настоящий театр – яркий, интересный, смешной. Работать иначе как с удовольствием Типот с Гутманом не умели. Снизив градус политизированности до минимума, они выиграли в глазах зрителей, которые были сыты по горло регулярными партийными, комсомольскими и профсоюзными собраниями, политинформациями, митингами… Кроме того, с сатирой в Советском Союзе волей-неволей приходилось быть осмотрительным. Сатира – палка о двух концах. Если чересчур увлечься, то можно нарваться на обвинение в очернении советской действительности.

О том, что Театр эстрады и миниатюр никак не может не оправдать оказанного ему высокого доверия, свидетельствовала частая смена руководства. Последним художественным руководителем театра был Алексей Алексеев (Лившиц), человек сложной судьбы и невероятного таланта. Еще до революции он был художественным руководителем одесского Малого театра, затем работал в работал в театрах обеих столиц и провинции, одно время руководил Московским театром сатиры, а, начиная с 1928 года стал главным режиссером Московского театра оперетты, для которого сам писал пьесы. В 1933 году Алексеев был репрессирован, но и в заключении продолжил заниматься любимым делом – руководил лагерным театром, в котором играли заключенные. В 1939 году, отбыв свой срок, Алексеев вернулся в Москву и недолго проработал в Московском театре эстрады и миниатюр, затем снова стал главным режиссером Московского театра оперетты. В эвакуации он руководил иркутским Театром оперетты, затем работал в Ташкенте, а в 1945 году возглавил Театр эстрады и миниатюр. Алексеев, как нетрудно догадаться по его послужному списку, был большим любителем оперетты, поэтому с его приходом Театр эстрады и миниатюр активно взялся за постановку «маленьких опер». Оперетта композитора Иосифа Ковнера и поэта-либреттиста Николая Адуева «Бронзовый бюст» стала роковой как для театра, так и для самого Алексеева. 29 декабря 1945 года в «Правде» была опубликована разгромная статья под названием «Фальшивая комедия», посвященная этой постановке. Спустя месяц театр закрыли, а Алексеева арестовали и осудили повторно по обвинению в антисоветской пропаганде и агитации. На свободу он вышел лишь в 1954-м, по амнистии.

«Что было такого страшного для советской власти в этой оперетте?» – может задуматься кто-то из читателей. Да ровным счетом ничего! Обычная для советской сатиры критика чванства и самодурства автором статьи в «Правде» представлялась как идеологическая диверсия. При желании все можно представить в нужном свете. А желание, насколько можно судить, было. Иначе бы критическую статью о далеко не самом главном театре не стали бы печатать в органе Центрального Комитета партии. Кстати говоря, практически одновременно с Московским театром эстрады и миниатюр «Бронзовый бюст» поставили в Свердловском театре музыкальной комедии. И что же, по-вашему, было дальше? А ничего. Никаких мер к театру не принималось, более того, годом позже он получил Сталинскую премию за постановку оперетты «Табачный капитан». Просто властям был нужен повод для разгрома театра, не оправдавшего надежд.

Татьяне Пельтцер было безумно жаль Театра миниатюр, с которым у нее и ее товарищей было связано столько надежд. Война недавно закончилась, артисты готовили новые программы, поговаривали о том, что театр будет расширяться… И вместо этого – закрытие! Татьяна Пельтцер оказалась в более сложном положении, чем те актеры, которые могли самостоятельно работать на эстраде с сольными или же парными номерами. Для них, если вдуматься, ничего страшного не произошло. Они перешли под крылышко государственного объединения «Мосгосэстрада» и продолжили свою работу на вольных, точнее – на относительно вольных хлебах. Татьяне же нужна была постоянная сцена, нужен был театр. Она уже укрепилась в амплуа характерной актрисы, приобрела определенную известность и потому могла выбирать, куда ей пойти.

Взвесив все «за» и «против», Татьяна решила, что лучшим вариантом для нее станет Театр сатиры. Она обратилась к тогдашнему художественному режиссеру театра Николаю Горчакову. Горчаков встретил Татьяну хорошо, сказал, что с удовольствием взял бы ее в свою труппу, но сейчас такой возможности не имеет, потому что нет свободных ставок. Вот в следующем году ситуация может измениться, тогда и посмотрим…

Татьяна так и не разобралась в том, что это было – исключительно деликатная форма отказа или же Горчаков действительно хочет взять ее к себе. На всякий случай она не стала пытать счастья в других театрах, а устроилась в Государственный театр киноактера – драматический театр, предназначавшийся для того, чтобы обеспечивать работой профессиональных киноактеров в свободное от съемок время.

Вот интересный отрывок из воспоминаний артиста Эраста Гарина (Герасимова), касающийся Театра киноактера: «Театр киноактера», «Театр-студия киноактера», «Центральная студия киноактера» и т. д. имели на каждом этапе своего существования разные цели: сначала это была организация, образно выражаясь, «эвакуационного» значения. Когда было решено выпускать только уникальные картины, то были отобраны режиссеры, создавшие перед этим решением удачные для того времени произведения. Их оказалось очень немного. Утвержденные хорошие режиссеры общими усилиями выпускали количество картин столь небольшое, что потребовалась организация, которая дала бы возможность работать, а не пропадать от бездействия выученным актерскому ремеслу людям. Это первый этап.

Второй начался с того момента, когда педагог ВГИКа С.А. Герасимов решил превратить эту организацию в своего рода «академию актерского дела». Он, в основном с выпускниками своего курса, сделал спектакль «Молодая гвардия», послуживший заготовкой к кинокартине…»[71].

Режиссер Николай Плотников дал Татьяне роль матери комдива Харитонова в спектакле по пьесе Бориса Лавренева «За тех, кто в море!», в котором рассказывалось о моряках, воевавших на торпедных катерах. Эта пьеса (надо отметить – лучшая пьеса у Лавренева) в то время пользовалась необычайной популярностью. В 1947 году режиссер Александр Файнциммер снял по ней одноименный художественный фильм. В театре «За тех, кто в море!» показывали два, а то и три раза в неделю, так что Татьяне Пельцер хватило одной этой роли для того, чтобы отрабатывать актерскую ставку.

Одновременно с Татьяной в Театр киноактера пришел и Иван Романович. Но если дочь отыграла в театре всего один сезон, то отец остался здесь до конца своей жизни. Постепенно Театр киноактера из места, где ставились будущие сценарии, превратился в крепкий академический театр, в котором работали известные театральные режиссеры. Иван Романович чувствовал себя там замечательно – его уважали, его любили, к его советам прислушивались… Можно сказать, что только в Театре киноактера Иван Романович ощутил себя корифеем. Здесь он смог вступить в жилищный кооператив и получить, по его собственному выражению, «приличную квартиру» в первом знаменитом актерском доме на улице Черняховского. До этого Иван Романович и Татьяна долгое время жили в актерском общежитии на Малой Бронной (в том доме, где сейчас находится театр на Малой Бронной), деля на двоих одну комнату. Вторая жена Ивана Романовича Ольга Супротивная жила отдельно и приходила на свидания к своему мужу днем, когда Татьяна была в театре. А что делать? Жить втроем в маленькой комнатушке было невозможно.

С Плотниковым Татьяне работалось замечательно. Николай Сергеевич был хорошим человеком и хорошим актером. Диапазон у него был широчайший – от Ильича до комедийных ролей. Он сразу же распознал в Татьяне родственную душу и начал уговаривать ее остаться в Театре киноактера (честная Татьяна сразу же предупредила Плотникова, что пришла к нему на время, до появления вакансии в Театре сатиры).

– Вы не понимаете, Татьяна Ивановна, что наш театр – самый перспективный на свете! – горячился Плотников. – Вот вы сейчас играете в пьесе, которую уже экранизируют на «Ленфильме»! Это же какой резонанс! Понимать надо! Опять же, куда в первую очередь обращают свои взоры режиссеры, когда набирают актеров для новой картины? На наш театр! А вам, кажется, нравится сниматься в кино?

При упоминании о кино Татьяна хмурилась, вспоминая свою неудачу с «Простыми людьми». Снова все как всегда – только войдешь во вкус, только начнешь строить планы, как получаешь щелчок по носу. Ей было жаль до слез свою Плаксину – крупная роль, первая крупная роль, столько стараний, столько надежд… И опять напрасно? Татьяна объясняла Плотникову, что она хочет служить в «своем» театре, в театре с постоянной труппой и т. д. Плотников улыбался и махал рукой – эх, не понимаешь ты, милая, своего счастья!

1946 год выдался для Татьяны тяжелым. Не стало Театра миниатюр, лег на полку фильм с ее участием, не удалось поступить в Театр сатиры… А ей уже шел сорок третий год… Пора, пожалуй, начинать звать нашу героиню по имени-отчеству, а то как-то несолидно получается.

Сорок третий год… Пятый десяток… Две с половиной роли в кино… Временная работа в Театре киноактера… Отсутствие четких перспектив…

Порой отчаяние становилось настолько сильным, что Татьяна Ивановна начинала всерьез подумывать о том, чтобы снова податься в машинистки. Единственным человеком, который подбадривал ее в трудные минуты, был отец (отношения с матерью так и не наладились).

– Погляди на меня, Танюша! – говорил Иван Романович. – Уж сколько всего в моей жизни было, но я никогда не падал духом. Падать духом – последнее дело. Крепись, все у тебя будет хорошо. Подумаешь – театр закрыли! Когда у меня собственный театр в Харькове обанкротился – вот это была беда. А сейчас что? Взяла да и перешла из одного в другой!

– Ну как вы не понимаете, папаня! – сердилась Татьяна. – Как можно сравнивать?! Вы в Харькове деньги потеряли, которые все равно бы пропали в революцию, а у меня все надежды рухнули! Я, может, впервые в жизни почувствовала себя на своем месте!

– Найдешь ты еще свое место! – заверял отец. – Какие твои годы!

Иван Романович всю жизнь говорил дочери «какие твои годы». Это было одно из любимейших его выражений. В сорок три года эти слова воспринимаются совсем не так, как в семнадцать лет. Ладынина в «Трактористах» снялась, когда ей тридцать было? и то вечно сетует на то, что слава к ней пришла так поздно. А Серовой так вообще двадцать лет было, когда она сыграла Катю в «Девушке с характером»!

Татьяна Ивановна хорошо помнила свой детский восторг от первых настоящих ролей на настоящей сцене, помнила, как все в один голос (и, кажется, искренне) пророчили ей великое актерское будущее… Помнила и удивлялась – почему все не так? Она уже более тридцати (только подумать!) лет на сцене, но ничего так и не добилась.

Тридцать лет – и нулевой результат! Такова актерская жизнь – одним вершки, а другим корешки. Одним – слава, а другим – кукиш с маслом. А ведь так хотелось стать знаменитой… Чтобы узнавали не изредка, а на каждом шагу, чтобы драматурги писали для нее роли…

Друзья-эстрадники советовали махнуть рукой на большую сцену и зарабатывать популярность вместе с деньгами на малой. Взять за основу какой-либо из образов, созданных в Театре миниатюр, да хотя бы ту же Банщицу, сделать программу и ездить с ней по городам и весям.

Концертная деятельность давала весьма неплохие деньги, но дело было не в деньгах. Татьяна Ивановна понимала, что, ступив на этот путь, она очень скоро может «закончиться как актриса», профессионально деградировать. Мало кому из «эстрадников» удавалось держать планку годами. Да и не то это дело – сольные выступления или даже дуэт. Татьяне Ивановне хотелось другого… Она была прирожденной театральной актрисой, а не исполнительницей эстрадных номеров. Ей хотелось создавать образы, а не «отрабатывать программу». Театр эстрады и миниатюр устраивал Татьяну Ивановну, оправдывал ее чаяния, потому что он был Театром. Но колесить по стране в образе Банщицы – увольте!