Глава двадцать вторая Ленкомовский период

Мне грустно… Подожди… Рояль,

Как будто торопясь и споря,

Приоткрывает окна в даль

Грозой волнуемого моря.

И мне, мелькая мимо, дни

Напоминают пенной сменой,

Что мы – мгновенные огни —

Летим развеянною пеной…

Андрей Белый, «Карма»

Пожалуй, нельзя согласиться с тем, что в Театре имени Ленинского комсомола у Татьяны Ивановны не было интересных ролей, соответствующих масштабу ее таланта. Непонятно, чем было обусловлено такое мнение Ольги Аросевой. Быть может, однажды, пребывая не в самом лучшем расположении духа, Татьяна Ивановна сказала Ольге Александровне, что Захаров не дает ей интересных ролей, и эта фраза запомнилась настолько, что вошла в мемуары. Или же Аросевой не нравились постановки Театра имени Ленинского комсомола, вот она и решила, что Пельтцер не дают там интересных ролей… А, может, она сама мечтала играть в театре у Марка Захарова, да не сложилось, и потому относилась к его постановкам и ролям своей старшей подруги несколько предвзято…

Марк Захаров относился к Татьяне Ивановне с огромным уважением. Следует отметить, что воспоминания Захарова о Пельтцер лишены сусальной позолоты, столь часто встречающейся в этом жанре. Марк Анатольевич рассказывает и о хорошем, и о плохом. В начале их знакомства Татьяна Ивановна его не приняла. Когда он ознакомил актеров Театра сатиры со своей экспликацией[92] спектакля «Доходное место», она возмущенно сказала: «Что же это такое – как человек ничего не умеет делать, так в режиссуру лезет?!» Приводит Захаров и другие критические фразы сказанные Татьяной Ивановной в его адрес, такие как «ни один спектакль от репетиции лучше не становится» или «вот вы, Марк Анатольевич, все сидите, подолгу репетируете, а у Корша каждую пятницу была премьера».

Говоря об актерском даровании Татьяны Ивановны, Захаров подчеркивает одну особенность великой актрисы, которую сам он называет «фантастической», – Пельтцер никогда не фальшивила, не кривлялась. Могла делать что-то неправильно, но всегда была естественной. Вот отрывок из «характеристики», которую Марк Анатольевич дал актрисе Пельтцер в восьмидесятых годах прошлого века: «Всю жизнь, имея дело с комедией, с этим крайне опасным жанром, который нередко с годами превращает актера в безжизненную маску, которая штампует набор привычных интонаций, Пельтцер только оттачивала свое мастерство и усиливала тонкое психологическое построение роли. Когда в театр приходит сложившийся актер, зрелый мастер, он непременно приносит накопленный опыт. Для Пельтцер каждая роль – начало. Она, как школьница, внимает учителю и готова сидеть до утра, чтобы выучить урок. И при этом она способна казнить и винить себя, ей неловко перед партнерами, если из-за нее останавливают репетицию, если у нее что-то не получается. Ей абсолютно чуждо «профессорство», она за более чем полувековую жизнь в театре не стала «академиком».

Да, «академиком» Татьяна Ивановна так и не стала. «Маститости» (в плохом понимании этого слова) в ней не было ни на грош.

Кстати говоря, Татьяна Ивановна была одной из троих человек, в свое время давших Марку Захарову рекомендацию для вступления в партию. Без этого он не смог бы возглавить Театр имени Ленинского комсомола. В Советском Союзе существовало много должностей, которые могли занимать только члены КПСС, и должность художественного руководителя (главного режиссера) относилась к таковым.

Творческий союз режиссера Захарова и актрисы Пельтцер, основанный на глубоком взаимном уважении (Татьяна Ивановна вообще относилась к режиссерской профессии с огромным уважением), был весьма плодотворным. О ролях, сыгранных Татьяной Ивановной в постановках Захарова в Театре сатиры, мы уже говорили. Поговорим теперь о ролях, которые она получила в Театре имени Ленинского комсомола.

Перейдя к Захарову, Татьяна Ивановна сказала ему: «Марк Анатольевич, я у вас буду играть все, что вы мне скажете. Кроме одного…» Словами она это выразить не захотела – показала пантомимой театральный авангард, и показала, по словам Захарова, блестяще.

Ленкомовская труппа встретила Татьяну Ивановну хорошо. Сразу же была сочинена эпиграмма:

Она легка, как Айседора,

Хотя теперь уже седа,

По комсомольскому задору

Давно пора бы ей сюда.

Собственно, плохо ее встретить и не могли. Недругов здесь у нее не было, без ролей своим приходом она никого не оставила, Захаров ее любил… К тому же еще до ухода из Театра сатиры Татьяна Ивановна уже играла в одном из спектаклей Театра имени Ленинского комсомола и успела хорошо познакомиться с другими актерами.

Первой ее ролью в «Ленкоме», как уже было сказано, стала Авдотья Назаровна в чеховском «Иванове». Говорят, что сам Чехов не любил эту пьесу и даже запрещал ставить ее в Художественном театре. Странно, ведь «Иванов» пьеса хорошая. Она полностью соответствует главному правилу драматургии, сформированному актером Михаилом Астанговым: «Надо, чтобы зритель, видя пьесу, чувствовал, что драматург не мог этого не написать и не мог этого написать иначе». Возможно, Антон Павлович не видел в труппе Художественного театра актеров, способных воплотить на сцене его замысел, показать русского Гамлета и его окружение. Захаров же таких актеров нашел. Иванова у него играл Евгений Леонов, его жену – Инна Чурикова и Людмила Поргина (супруга Николая Караченцова), Шабельского – Всеволод Ларионов, Лебедева – Николай Скоробогатов…

Ох, как же азартно играла в карты пельтцеровская Авдотья Назаровна! Как она ругалась с партнерами, которых только что пыталась обжулить! Но стоило только зайти речи о сватовстве, как грозный блеск в глазах тут же угасал, а в голос приобретал медоточивость… Дебют на новой сцене получился блестящим. Как того и следовало ожидать.

Перейдя в труппу Театра имени Ленинского комсомола, Татьяна Ивановна начала репетировать роль пожилой ткачихи Надежды Бурыгиной в спектакле «Мои Надежды» по пьесе Михаила Шатрова. Главную роль в этой пьесе играла молодая актриса Татьяна Кравченко, пришедшая в театр практически одновременно с Татьяной Ивановной. Несмотря на большую разницу в возрасте (почти пятьдесят лет), две Татьяны дружили. Кравченко говорила, что Пельтцер обратила на нее свои нерастраченные материнские чувства.

«Мои Надежды» принято считать комедией, хотя на самом деле в этой пьесе о трех женщинах, судьбы которых выражали идеалы поколений 1920-х, 1940-х и 1970-х годов прошлого века, комического мало. Это скорее драма, драма социальная, социалистическая. «Перекличка» ткачих трех поколений пользовалась большим успехом у зрителей, а самой Татьяне Ивановне понравилась возможность «окунуться» на сцене в свою молодость.

Роль Надежды Бурыгиной совершенно другого плана, чем роль Авдотьи Назаровны или роль хозяйки борделя старухи Стивен в «Тиле» Григория Горина, написанном по роману Шарля де Костера.

О «Тиле» надо сказать особо. На этот спектакль Марк Захаров возлагал огромные надежды. С «Тиля» начался перелом в театре, то был первый шаг к будущему успеху – и какой шаг! Постоянные аншлаги много сезонов подряд, масса хвалебных рецензий, неснижающийся зрительский интерес. «Тиль», премьера которого состоялась в 1974 году, давно снят с репертуара, но его помнят и будут помнить о нем вечно, как помнят о первой вахтанговской «Принцессе Турандот».

Беспрецедентный случай – репетиции «Тиля» начались раньше, чем Григорий Горин закончил работу над пьесой. Пьеса писалась по просьбе Захарова. «Он (Горин – А.Ш.) видоизменил историю Московского театра имени Ленинского комсомола… создав своего «Тиля», – говорил Марк Захаров. – Тогда великий насмешник, борец и романтик Тиль Уленшпигель протянул руку братской помощи артистам театра и новому, только что назначенному главному режиссеру. До Григория Горина знаменитый роман Шарля де Костера не раз перелагали для сцены, но Горин сделал это лучше всех его предшественников».

История отчаянного, остроумного и неуязвимого Тиля Уленшпигеля как нельзя лучше подходила для постановки в советском театре того времени. Тиль выступал против буржуазии, высмеивал церковников, стало быть, являлся революционным героем. Вдобавок он был простолюдином, а не каким-нибудь графом или бароном. Можно сказать – стопроцентное попадание. Утверждение спектакля было сугубо формальным. Услышав имя Тиля Уленшпигеля и узнав, что пьесу пишет Горин, начальник Управления театров Министерства культуры СССР Георгий Иванов махнул рукой и сказал, что разрешает постановку. С другой стороны, и у де Костера, и у Горина остро звучит тема бесправия простого люда, которая ассоциировалась с недостатками советского режима. Короче говоря, спектакль нравился всем – и коммунистам и антикоммунистам. К тому же главного героя играл кумир советских женщин Николай Караченцов!

Татьяна Ивановна была не первой и не единственной исполнительницей роли Стивен. Изначально в этой роли были заняты актрисы Лидия Рюмина и Зоя Кузнецова. После смерти Рюминой в 1982 году ее роль перешла к Татьяне Ивановне. У каждой из этих трех замечательных актрис получалась своя, непохожая на других, старуха. Рюмина играла старую пройдоху, прошедшую огонь, воду и медные трубы, жестокую, безжалостную, расчетливую. В исполнении Кузнецовой Стивен выглядела мягче. Татьяна Ивановна показала зрителям, если так можно выразиться, «типично пельтцеровскую старуху», в которой хорошее мешалось с плохим, и этот «коктейль» был обильно приправлен юмором. Когда она говорила Ламме: «Мои девочки семей не разбивают, это для нас святыня… Семью разбивают честные женщины – они в душу лезут и денег берут больше…» – в зале смеялись до слез. И так же смеялись, когда слышали: «Всех? Не надорвешься ли? Я боюсь за твою жизнь!» – сказанное уже Караченцову. А когда она говорила Калликен: «Это – Уленшпигель! Не спускай с него глаз. Я приведу рыбника…» – на ее лице отображалась такая борьба чувств – и жажда наживы, и жалось к Тилю, и сознание того, что она не может поступить иначе… Если бы в зале (ну, допустим такое, хоть это и невероятно) нашелся бы человек, не знающий, кто такая Татьяна Пельтцер, то уже по одной этой реплике он понял бы, что перед ним великая драматическая актриса.

Три разноплановые, глубокие, интересные роли, каждая из которых, вне всякого сомнения, достойна таланта Татьяны Ивановны… Но Авдотья Назаровна, ткачиха Надежда и старуха Стивен это далеко не все, что Пельтцер сыграла на сцене Театра имени Ленинского комсомола.

В 1977 году Марк Захаров поставил по пьесе Иона Друцэ «Именем Земли и Солнца» (которая в свою очередь была написана автором по мотивам собственной повести «Запах спелой айвы») замечательный спектакль «Хория» с Александром Збруевым в главной роли. Несколько позже, в 1981 году этот спектакль был записан для телевидения. «Хория» – трогательный спектакль любви к родной земле, в котором отчетливо звучит религиозная тема, бывшая в то время если не под запретом, то, во всяком случае, не в чести. Молодой учитель истории Хория Миронович рассказывает своим ученикам легенды о старинной звоннице, пытается привить им любовь к малой родине, с которой, как известно, начинается любовь к Родине большой. Энтузиазм учеников вызывает непонимание и недовольство у ограниченного директора школы, который считает рассказы учителя проявлением «религиозного мракобесия». Финал пьесы одновременно и печален, и оптимистичен. Звонница сгорает, учитель увольняется из школы и уезжает из села. Но остается то, что он посеял в душах своих учеников…

Татьяна Ивановна сыграла в Хории школьную уборщицу тетушку Арвиру, простую, добрую, мудрую и скромную женщину, которая, отдав войне мужа и сына, сделала из уборки школы главное дело своей жизни. Простые, добрые, мудрые и скромные женщины – это излюбленный (если не сказать – «заезженный») драматургический типаж. Очень опасно для актрисы играть простую, добрую, мудрую и скромную женщину. Можно, самой того не заметив, скатиться в бездны шаблонности, но Татьяна Ивановна избежала этой опасности. Глядя на нее, так и хочется воскликнуть следом за Ионом Друцэ: «Ну что за прелесть эта тетушка Арвира, чего бы стоила эта школа без нее и без ее песни!»

В 1978 году Татьяна Ивановна сыграла Клару Цеткин в «Революционном этюде» Михаила Шатрова, а в 1986-м Надежду Крупскую в его же «Диктатуре совести». Эти спектакли (пьесы), разделенные восьмилетним периодом, за который в истории Советского Союза успело измениться очень многое, очень похожи друг на друга своей «революционной» составляющей. Слово «революционной» не случайно взято в кавычки. И в семидесятые, и в восьмидесятые было модно припадать к истокам, обращаться к началам, искать ответы на насущные вопросы в недавнем прошлом. Разница лишь в том, что в семидесятые фразу «Ленин все представлял иначе» говорили шепотом, а начиная с середины восьмидесятых произносили громко. Как себе все представлял Ленин, обывателю (зрителю) лучше было бы и не знать, но дело не в этом, а в том, что подобные пьесы время от времени должны были появляться на сцене любого советского театра. И не надо гневно произносить слово «конъюнктурщина». У каждого времени свои законы, разве не так?

Говорить о том, удались или не удались Татьяне Ивановне образы Клары Цеткин и Надежды Крупской, вряд ли имеет смысл. Среди прочих ролей, сыгранных нашей героиней, две эти роли стоят особняком. Он не заслуживают разбора. Можно сказать, что то был своеобразный налог на право заниматься актерской профессией. Вынь да положь, то есть – возьми и сыграй, чтобы у тебя и театра в целом была возможность работать. Татьяна Ивановна шутила в 1986 году: «Повысили меня, была Кларой Цеткин, а теперь стала Крупской!» Смешно, да. Если какие-то роли Татьяны Ивановны и заслуживают определения «неинтересные», так это роли Цеткин и Крупской. Впрочем, играла она их со своей обычной живостью…

Но зато невероятно интересной и невероятно яркой была роль Федоровны в спектакле «Три девушки в голубом». Блестящая драматургия Людмилы Петрушевской, блестящая постановка Марка Захарова, блестящая игра Татьяны Пельтцер, Инны Чуриковой, Елены Фадеевой и других актеров… «Три девушки в голубом» и «Поминальная молитва», о которой будет сказано чуть позже, – это лучшие постановки «Ленкома» восьмидесятых годов прошлого века. В 1988 году «Три девушки» были экранизированы, и любой желающий может насладиться этим спектаклем и оценить пронзительный «мини-монолог» Федоровны в спектакле «Нахальство – второе счастье». По сути дела, эта пьеса должна была называться «Три девушки в голубом и Федоровна», настолько велика в спектакле (пьесе) роль героини Татьяны Ивановны. Убери ее – и пьеса развалится.

«Самая же главная причина успеха пьесы на сцене в том, что М. Захаров внес в нее драматизм утверждающей мысли, утверждающей человека, – писала в своей рецензии театральный критик Нина Велехова, – и от пьесы отпали ненужные детали, ничего не несущие, и стало открываться то, о чем надо, наверное, думать: иссякание поэзии, ее уход, ее таяние при почти сновиденческом нашем неучастии, недеятельности. В спектакле мы видим, как поэзия тонет в тьме и сырости дачного дома в Подмосковье с его дряхлостью, в беспокойстве никак не могущих его поделить наследников, в гегемонии быта, в жадности, от которой эти люди на сцене хотят избавиться, но не избавляются и даже не пытаются. И я думаю, что М. Захаров так проработал в сознании важность задачи драматично показать уход, потерю, гибель поэзии, что самый показ непоэтичности стал одеваться в поэзию. В свою поэзию…»

Между «Тремя девушками в голубом» и «Поминальной молитвой» последним спектаклем Татьяны Ивановны, прошло четыре года. За это время актриса сыграла в ностальгически-пронзительных «Встречах на Сретенке» Вячеслава Кондратьева, в уже упоминавшейся здесь «Диктатуре совести», в «Царь-Рыбе» Виктора Астафьева, в «Мудреце» Александра Островского… Разные, очень интересные, замечательные роли.

Татьяна Ивановна сыграла у Захарова и в кино. Тетушка Федосья Ивановна из «Формулы любви» стала одной из самых ярких, самых запоминающихся ролей нашей героини. Помните ее диалог с племянником?

Алексей. Что вы такое говорите, тетушка? Сами же учили: на чужой каравай рот не разевай!

Федосья Ивановна. Мало ли я глупостей говорю? А потом, когда человек любит, он чужих советов не слушает!

Алексей. Что же вы предлагаете? Отбить ее у графа?!

Федосья Ивановна. А хоть бы и отбить. Отбить! Ты, Алеша, все привык на готовеньком. Придумал себе, понимаешь, идеал, на блюдечке подай его тебе! И стишки чужие читать – не велика доблесть! Вон небось Петрарка твой – посадил свою Лауру на коня, и только их и видели.

Алексей. Тётушка, а с вами, признайтесь, тоже нечто подобное было?

Федосья Ивановна. Кабы было, я б тут в старых девах не сидела. А то вот тоже попался вздыхатель, вроде тебя. Сильный был мужчина. Всю силу на стихи растратил. Жизнь мою погубил. Иди, Алёша, к ней, ждёт ведь.

Алексей. Она вам это сказала?

Федосья Ивановна. Глупый ты какой, господи. Кто ж про такое говорит-то? Про такое молчат да вздыхают. Я сейчас мимо её комнаты проходила – там тихо… Верный знак. Иди, Алёша. Отбить!

Кажется, что в «Формуле любви» Татьяна Ивановна играла саму себя – молодую душой, задорную, озорную. На своем восьмидесятилетнем юбилее, который отмечали на гастролях в Киеве, Пельтцер поразила всех. Она веселилась, как девчонка, кокетничала, танцевала до упаду, рассказывала истории из своей актерской практики (распространяться о личной жизни она не очень-то любила), не отказывала себе ни в еде, ни в выпивке… Если бы не морщины на лице и седина, то можно было бы подумать, что Татьяна Ивановна празднует тридцатилетие. Все восхищались ею. Всем казалось, что она будет такой всегда. Никто и подумать не мог, что очень скоро «легкая, как Айседора» Пельтцер начнет сдавать. Сначала потихоньку, в рамках «обычного старческого склероза», а со временем дело дойдет до потери памяти и развитии мании преследования. Но об этом чуть позже.

У Захарова Татьяна Ивановна была любимой, уважаемой, востребованной. Кто знает, смогла бы Пельтцер сыграть столько ярких ролей в Театре сатиры? Наверное, актерам нужно менять театры и режиссеров, чтобы очередной этап творческой биографии приходился бы на новую сцену, на новый творческий союз. Надо уметь время от времени «обновлять» свою жизнь.

Татьяне Ивановне повезло. Завершающий этап ее жизни, заключительный период ее творческой биографии пришелся на Театр имени Ленинского комсомола и режиссера Марка Захарова. Не хочется проводить исторических параллелей, ибо это занятие неблагодарное, и вообще история не знает сослагательного наклонения. Но иногда меня посещает мысль о том, что если бы подруга Татьяны Ивановны Фаина Георгиевна Раневская году этак в 1972-м ушла из Театра имени Моссовета в какой-нибудь другой театр, то успела бы сыграть еще несколько ролей, подобных роли Люси Купер в спектакле «Дальше – тишина» или «странной» миссис Сэвидж. Что ж, посочувствуем Фаине Георгиевне и порадуемся за нашу героиню…

На девятом десятке память стала плохой и часто подводила Татьяну Ивановну. Но в театре понимали, что она не представляет себя вне театра, и как могли старались помочь. Партнерам Татьяны Ивановны по спектаклю приходилось подсказывать ей слова или же как-то импровизировать самим, чтобы вытянуть действие, но никто ни разу не завел речь о том, что актрисе Пельтцер пора на покой. Более того, по просьбе Марка Захарова Григорий Горин в своей очередной пьесе «Поминальная молитва» написал специально для Татьяны Ивановны роль старой еврейки Берты. Роль была небольшой, несколько коротких реплик и сопровождалась ремарками «тяжело передвигается» и «плохо понимает происходящее».

Берта появлялась на сцене в самом конце спектакля. Зрители неизменно встречали ее появление аплодисментами. Александр Абдулов, игравший роль сына Берты Менахема-Мендла, трогательно, как и положено еврейскому сыну, заботился о ней – поддерживал, объяснял, что происходит вокруг.

Менахем. О, мама! Смотрите! Нас встречают с музыкой! Что я вам говорил?

Мама. Разве сегодня праздник?

Менахем. Это деревня, мама… Здесь всегда праздник. Чувствуете воздух? Сплошной кислород… Вдыхайте, мама, вдыхайте.

Мама. Меня в поезде так трясет…

Менахем. Мама, мы не в поезде… Мы приехали. Сориентируйтесь, мама…

Из-за путаницы в телеграмме, Менахем с матерью приехали пожить к Тевье-молочнику (пьеса написана по мотивам произведений Шолома-Алейхема), который со своей большой семьей как раз собирался ехать пожить к ним. Такая вот ситуация. Это выглядело смешно и трагично.

«Почему смех? Тевье, почему смех?» – спрашивала Берта.

«А что нам еще остается в этой жизни, Берта? – отвечал Евгений Леонов, игравший роль Тевье. – Что еще? Играй, Йоселе…»

Занавес медленно опускался… Две последние реплики выражали идею спектакля. А что нам еще остается в этой жизни? Только смеяться!

Зрители аплодировали, вызывая актеров по многу раз. Татьяне Ивановне всякий раз дарили по нескольку букетов, которые в гримерную нес за ней Абдулов. «Мне кажется, что я сегодня играла плохо, – волновалась Татьяна Ивановна. – Явно хуже, чем в прошлый раз». – «Ну что вы, Татьяна Ивановна, – успокаивал Абдулов. – Вы и в прошлый раз играли замечательно, и в этот. Вы же по-другому не умеете». – «Да, не умею, – кивала Татьяна Ивановна. – Не научилась».

Да, играть плохо она так и не научилась. За всю свою долгую жизнь…

В июне 2014 года, в канун 110-летия со дня рождения Татьяны Ивановны, Марк Захаров сказал в интервью, данном газете «Вечерняя Москва»: «Татьяна Пельтцер – это моя самая большая любовь в жизни. Она 30 лет проработала в Театре сатиры и ушла за мной в «Ленком». И в «Ленкоме» ее ждали несколько замечательных ролей: в спектаклях «Мои надежды», «Хория» и особенно в «Поминальной молитве» – это был незабываемый выход в финале и коленопреклоненная сцена. В «Поминальной молитве» она создавала особый эффект финала. Ее очень любили люди. Она олицетворяла старшее поколение, которое не унывает, остается молодым и полным оптимизма».

Очень точно сказано. Татьяна Ивановна всегда такой и была – молодой и полной оптимизма. Оптимизм – фамильная пельтцеровская черта.