Глава двадцать первая Конфликт

Сосны качались, сосны шумели,

Море рыдало в бело-седом,

Мы замолчали, мы онемели,

Вдруг обеззвучел маленький дом…

Игорь Северянин, «Томление бури»

В Театре сатиры репетировали «Горе от ума». В роли Чацкого – Андрей Миронов. Софья – Татьяна Васильева. Татьяне Пельтцер досталась роль старухи Хлестовой. Она настолько вошла в образ, что всякий раз, явившись в театр, начинала причитать: «Легко ли в шестьдесят пять лет тащиться мне к тебе, племянница? Мученье! Час битый ехала с Покровки, силы не. Ночь – светопреставленье!» Несмотря на свой солидный семидесятитрехлетний возраст, в душе Татьяна Ивановна оставалась озорной проказницей. И уж совершенно не была похожа на старуху. Недаром же артист Леонид Броневой в беседе с режиссером Марком Захаровым назвал ее «вечной пионеркой». В этой шутке велика доля правды, а шутки почти нет.

То была одна из последних репетиций, до сдачи спектакля оставались считаные дни. В постановку «Горя от ума» Валентин Плучек вкладывал особый смысл. Он отождествлял себя с Чацким, вечным изгнанником, который повсюду чувствует себя чужим. Возможно, что у главного режиссера одного из известнейших театров страны были на то свои причины, которые мы здесь разбирать не станем. Судьба Плучека, беспризорника, детдомовца, ученика Мейерхольда, основателя двух театров – это тема для отдельной книги. А может, и не было причин, ведь многие считали Плучека баловнем судьбы и любимцем властей. Но дело не в этом, а в том, что Плучеку был очень дорога и важна постановка «Горя от ума». Валентин Николаевич вообще был перфекционистом, но, ставя этот спектакль, превзошел самого себя в стремлении сделать все как можно лучше.

Итак, шла репетиция… На нее Плучек пригласил хореографа, чтобы тот поставил движение. Если кто из читателей не в курсе, то постановка движения – очень важный момент в подготовке драматических спектаклей. Артисты повторяли движения следом за хореографом, а Татьяна Ивановна вдруг заартачилась и сказала, что эту ерунду она делать не станет. Плучек потребовал, она наотрез отказалась, слово за слово – возникла перебранка, в ходе которой стороны снизошли до эпитетов вроде «сумасшедший старик» и «безумная старуха». Не самая, надо заметить, элегантная ситуация для храма искусства, коим принято считать театр.

Итогом конфликта стал уход Татьяны Пельтцер из театра. Ее роли Плучек отдал актрисе Ольге Аросевой, которая дружила с Татьяной Ивановной. Аросева вспоминала, как Михаил Державин, игравший Скалозуба, пришел к ней в гримерную или еще куда-то (она не участвовала в репетиции) и сказал: «Быстро уходите из театра, вас Плучек зовет на сцену». Аросева выбежала из театра, а следом за ней выбежала Татьяна Ивановна, клявшая Плучека на чем свет стоит. Аросева увезла Пельтцер домой, попыталась успокоить, спустя несколько дней она хотела объяснить Плучеку, что уход Пельтцер будет для театра огромной потерей, но коса, что называется, нашла на камень. Татьяна Пельтцер ушла к Марку Захарову в Ленком, а Ольга Аросева стала играть ее роли.

Случайный всплеск эмоций привел к такому исходу? На самом деле ничего случайного не было. Татьяна Ивановна давно уже решила, что уйдет из Театра сатиры к Марку Захарову в Театр имени Ленинского комсомола (можно было бы написать просто – к Марку Захарову, потому что здесь была важна личность режиссера, а не театр), и ей только был нужен повод для этого. Повод или толчок…

Марк Захаров пришел в Театр сатиры из Студенческого театра МГУ. Формально Студенческим театром руководил известный режиссер театра и кино Сергей Юткевич, но он почти все время проводил на съемках, поэтому Захаров оказался в роли очередного режиссера с полномочиями главного. Поставив под присмотром Юткевича брехтовскую «Карьеру Артуро Уи», Захаров уже самостоятельно, без главрежа, взялся за своего любимого Евгения Шварца и поставил «Дракона», которого приемная комиссия очень долго не хотела выпускать. Но все же выпустила. Впрочем, дело не в этом, а в том, что Валентин Плучек присутствовал на генеральной репетиции «Дракона» и ему понравилось, как ставит и играет Захаров (Марк Анатольевич в тот день заменял заболевшего актера). Плучек принимал решения быстро, поэтому сразу же после окончания репетиции пригласил Захарова в свою труппу, пообещав, что даст ему возможность заниматься режиссурой.

Первой самостоятельной работой Захарова в Театре сатиры стал спектакль «Поджигатели» по пьесе Макса Фриша, о котором мы уже говорили. Второй – «Доходное место», в котором Татьяна Пельтцер сыграла Кукушкину. Ее партнерами были такие замечательные актеры, как Георгий Менглет, Андрей Миронов, Анатолий Папанов… Захаров высоко ценил Татьяну Ивановну и давал ей роли во всех спектаклях, которые он ставил в Театре сатиры. Помимо Кукушкиной Пельтцер сыграла у Захарова тетю Тони в замечательном спектакле «Проснись и пой», поставленному по пьесе венгерского драматурга Миклоша Дьярфаша[89], Мамашу Кураж и Софью в «Темпе-1929», постановке по мотивам произведений Николая Погодина. Правда, в самом начале их совместной работы на одной из первых репетиций «доходного места» Татьяна Ивановна раскритиковала молодого режиссера.

– Что же такое у нас происходит в жизни? – спросила она, обводя глазами сцену и зал. – Как человек ничего не умеет, так он сразу лезет в режиссуру! Вы, Марк Анатольевич, лучше бы свои рассказы писали!

Любовь к Захарову возникла у Татьяны Ивановны лишь после того, как великая Фаина Раневская, побывав на репетиции, сказала, что спектакль замечательный и что сама она тоже играет замечательно. Фаина Георгиевна и Татьяна Ивановна познакомились еще в харьковской антрепризе Синельникова, где до революции некоторое время служила Раневская. Затем жизнь развела их. Они встретились снова на съемках «Свадьбы» в 1944 году и с тех пор дружили. Раневская была для Татьяны Ивановны высшим авторитетом во всем, что касалось актерства. Помимо огромного опыта Фаина Георгиевна обладала исключительной прямотой и выражала свое мнение без обиняков. Если видела, что получилось плохо, так и говорила. Татьяна Ивановна вела себя точно так же. Когда она увидела Раневскую в картине «Сегодня – новый аттракцион», то сказала:

– Прости, Фанечка, но такой г…ой роли у тебя никогда не было!

Раневская не обиделась. Умные люди на правду, тем более высказанную друзьями, не обижаются.

Иногда две актрисы шутки ради начинали спорить о том, кому из них лучше удалась Фрекен Бок – Татьяне Ивановне в спектакле Театра сатиры или же Фаине Георгиевне в озвучке мультфильма. Начинали в шутку, но, увлекшись, могли поссориться всерьез и не разговаривать несколько дней. Потом мирились, потому что обе очень дорожили своей дружбой. Фаина Георгиевна сильно переживала из-за пристрастия Татьяны Ивановны к картам (та была заядлой преферансисткой).

– Когда-нибудь ты проиграешься до нитки, – мрачно предсказывала она. – Карты хуже любой заразы.

Надо сказать, что «проиграться до нитки» Татьяне Ивановне не грозило. Она играла только в своем кругу, с близкими подругами, такими, как Ольга Аросева или актриса Валентина Токарская.

Но вернемся к «Доходному месту». Вряд ли кто-то (и в первую очередь сам Захаров) мог подумать о том, что со спектаклем по пьесе, которую в течение шести лет не разрешала ставить царская цензура, спектаклем, в котором играют опытные, известные актеры, могут возникнуть проблемы.

Но проблемы возникли.

И возникли они не сразу. До своего нашумевшего скандального запрещения спектакль прошел около сорока раз. И причина запрета крылась не в самом спектакле, а в непримиримых противоречиях, или если выражаться точнее – в стойкой взаимной неприязни между министром культуры Екатериной Фурцевой и секретарем Московского горкома партии Аллой Шапошниковой, которая курировала столичную культуру. Немного ранее Фурцева помогла театру «Современник» и его главному режиссеру Олегу Ефремову выпустить спектакль «Большевики» по пьесе Михаила Шатрова. Горком же партии считал «Большевиков» идеологически неверной постановкой. Шапошникова повсюду – и с трибун, и в кулуарах – начала критиковать Фурцеву за якобы допущенную ею крупную ошибку. Фурцева решила отыграться на какой-нибудь постановке, одобренной горкомом. «Доходное место» показалось ей самым удачным вариантом. Фурцева неожиданно, без предупреждения (что само по себе уже было тревожным знаком) посетила спектакль и, просмотрев первое действие, устроила в антракте выволочку руководству театра. «Доходное место» сняли с репертуара. Позже спектакль все же вернулся, но это случилось много позже.

Третью постановку Захарова – абсурдистскую комедию Аркадия Арканова и Григория Горина «Банкет» – запретили, поскольку она не понравилась другому министру, на сей раз министру финансов Василию Гарбузову. Где логика? Где разум? Какое отношение может иметь министр финансов к театру? Но тем не менее «Банкет» был похоронен навсегда. «Разумеется, расставаться с «Банкетом» было не так тягостно, – писал в своих воспоминаниях Захаров, – потому что там не было замечательных актерских работ А. А. Миронова, А. Д. Папанова, Г. П. Менглета, Т. И. Пельтцер и других великолепных мастеров, составлявших гордость тогдашнего Театра сатиры, и, конечно, не было того уровня режиссерского вдохновения, что посетило меня в 1967 году»[90].

По злой иронии судьбы следующая постановка Захарова – сценическая версия фадеевского «Разгрома», которую он, продолжая работать в Театре сатиры, поставил в Академическом театре имени Маяковского, вызывала недовольство уже не у министра культуры СССР Екатерины Фурцевой, а у секретаря Московского горкома партии Аллы Шапошниковой. Хрен редьки не слаще. Претензий было много, начиная с того, что командир революционного отряда носит еврейскую фамилию Левинсон, и заканчивая самим фактом разгрома отряда (так по первоисточнику). Захарова Шапошникова назвала «вредоносным и диссиденствующим режиссером». По сути дела, то был приговор и на режиссерской деятельности после трех запретов подряд можно было ставить крест.

Захарова спасла вдова Фадеева, актриса МХАТа Ангелина Степанова. Будучи вдовой классика советской литературы, она сумела дозвониться до главного идеолога страны, всемогущего секретаря ЦК КПСС Михаила Суслова, который считался «серым кардиналом» при Генеральном секретаре Леониде Брежневе. Услышав, что московский горком партии собирается запретить спектакль по Фадееву, Суслов пообещал разобраться. Он пришел на спектакль, досмотрел его до конца и поаплодировал. Днем позже «Правда» опубликовала хвалебную статью о Захарове. Расположение Суслова стало чем-то вроде охранной грамоты, выданной Захарову. К нему больше не придирались, а в 1973 году вызвали на бюро горкома партии и назначили художественным руководителем Театра имени Ленинского комсомола.

К тому времени отношения между Захаровым и Плучеком стали, мягко выражаясь, напряженными, и Захаров уже не раз подумывал о том, куда бы ему уйти. Между учителем и учеником рано или поздно возникают определенные противоречия, трения, конфликты (слов для характеристики этого явления существует несколько, но не в словах суть). Рано или поздно ученик дорастает до уровня учителя, а то и перерастает его и начинает разговаривать с ним на равных. Разумеется, учителю это не нравится. Трудно свыкнуться с тем, что человек, когда-то жадно ловивший каждое твое слово и соглашавшийся со всем, что ты скажешь, вдруг осмеливается противоречить тебе и даже спорить! В искусстве эти противоречия усугубляются или, скорее, обостряются особенностями процесса. В искусстве нет единого шаблона или канона, все зависит от восприятия и прочих индивидуальных факторов… Настал день и у режиссера Марка Захарова – начались трения с главным режиссером Валентином Плучеком.

С одной стороны, Захаров ушел из простых режиссеров в главные – стал художественным руководителем Театра имени Ленинского комсомола. С другой стороны, он ушел из известного, процветающего, популярного театра в театр, который находился в состоянии глубокого упадка. С момента ухода талантливого Анатолия Эфроса, отстраненного от руководства театром «как не обеспечившего правильного направления в формировании репертуара» (цитата из приказа Управления культуры Исполкома Моссовета), прошло шесть лет. Следом за Эфросом, один за другим, ушли все «звезды». Театр скатывался в пропасть, и в кулуарах уже начали поговаривать о его закрытии. Может, и собирались, да как-то все рука не поднималась закрыть Московский ордена Красного Знамени театр имени Ленинского комсомола, выросший из Театра рабочей молодежи и ведущий свою историю аж с 1927 года.

Опасаясь того, что следом за Захаровым может уйти часть актеров, Валентин Плучек попросил Фурцеву о содействии. Та запретила Захарову забирать с собой кого-то из актеров Театра сатиры… Крепостное право отменили давным-давно, но слово Фурцевой было законом. Захарову пришлось подчиниться. Вот и пришлось Татьяне Ивановне уходить к нему таким вот «кружным» путем. Сначала она сыграла в двух спектаклях, поставленных Захаровым в новом театре, а спустя четыре года перешла к нему совсем.

Почему Татьяна Пельтцер, прослужив тридцать лет в Театре сатиры, вдруг ушла в другой театр? По сути, она ушла не из одного театра в другой, а от одного режиссера к другому, потому что с Захаровым она обрела то взаимопонимание, которого уже не было с Плучеком. Татьяне Ивановне нравилось, как работает Захаров. Ей вообще нравились молодые новаторы, потому что в душе она всегда оставалась молодой. Захаров привнес в Театр сатиры струю свежего воздуха. Его постановки были оригинальны, не походили одна на другую, он брался за самые разные пьесы и каждую ставил великолепно.

Неправы те, кто говорит (а такое мнение довольно распространено): «Пельтцер ушла к Захарову, потому что он давал ей роли в каждой своей постановке». Это не так. Плучек и другие режиссеры тоже не обделяли Татьяну Ивановну ролями. Давайте посчитаем. За период 1967–1977 годов Пельтцер сыграла в четырех, уже упоминавшихся выше постановках Захарова. Кроме этих ролей у нее были следующие: мадам Ксидиас в «Интервенции» (режиссер Валентин Плучек), Фрекен Бок в «Малыше и Карлсоне» (режиссер Спартак Мишулин), Марселина в «Безумном дне, или Женитьба Фигаро» (режиссер Валентин Плучек), Леони Пимоз в «Мой дом – моя крепость» Джеймса Купера (режиссер Олег Солюс), мать Скитальца морей в «У времени в плену» Александра Штейна (режиссер Валентин Плучек), Мария Ивановна в «Маленьких комедиях большого дома» Аркадия Арканова и Григория Горина (режиссер Валентин Плучек). Еще шесть ролей! Это мы говорим о новых ролях того периода. А ведь многие спектакли прошлых лет, такие, например, как «На всякого мудреца довольно простоты» или «Дом, где разбиваются сердца», по многу лет не сходили со сцены, и в них у Татьяны Ивановны тоже были роли.

Нет, обделенной ролями она себя чувствовать не могла. А вот обделенной вниманием чувствовала. Кроме того, Захаров как режиссер был гораздо демократичнее Плучека. С Марком Анатольевичем можно было и поспорить на репетиции. Плучек же споры сразу же пресекал. Он требовал, чтобы все его указания выполнялись беспрекословно. Вне всякого сомнения, Валентин Николаевич был гениальным режиссером. Он ставил замечательные спектакли и как никто другой умел «заглянуть актеру в нутро», иначе говоря – хорошо понимал, кто на что способен, и роли распределял соответственно. Плучек гордился своей беспощадной требовательностью (очень нужное качество для режиссера) и верностью своему театру. За все годы работы в Театре сатиры он ни разу не поставил спектакля где-либо на стороне, если не считать постановку «Интервенции» в софийском Сатирическом театре. Но та постановка была скорее проявлением международного сотрудничества, нежели просто «посторонней» работой главного режиссера.

Стоило только Марку Захарову приступить к работе над «Разгромом» в Театре имени Маяковского, как отношения между ним и Плучеком стали напряженными. «Благословленный» Сусловым Захаров продолжал работать в Театре сатиры, продолжал ставить спектакли и получать от Плучека ценные советы (ценные на самом деле, без какого-то преувеличения), но между двумя режиссерами словно бы возникла невидимая стена. И труппа разделилась – большая часть ее поддерживала Плучека и относилась к Захарову, мягко говоря, снисходительно-иронично, но были среди актеров и такие, кому Марк Анатольевич нравился больше Плучека. Возглавляла захаровский «клан» Татьяна Пельтцер.

Вскоре после ухода Захарова в Театр имени Ленинского комсомола Татьяна Ивановна получила от него предложение сыграть Авдотью Назаровну в чеховском «Иванове». Хорошо зная порядки в Театре сатиры, Захаров пообещал своей любимой актрисе, что график репетиций и спектаклей не будет пересекаться с ее основным графиком. Прогулять репетицию в Театре сатиры было делом невообразимым. Это можно было сделать всего один раз, после чего следовало увольнение, и никакие заслуги в счет не брались. Никаких вольностей Плучек не позволял, и даже сильно пьющие актеры подстраивали режим своих возлияний под театральный график. Ну и, конечно же, было заведомо бесполезно просить Валентина Николаевича пойти навстречу, чтобы дать Татьяне Ивановне возможность играть у Захарова. Сначала вообще все делалось в тайне, но актерский мир тесен, и буквально через неделю после начала репетиций «Иванова» Плучек узнал, что Пельтцер ему «изменила». Именно «изменила», поскольку любую работу на стороне Валентин Николаевич расценивал как измену родному театру и ему лично. Выразить актрисе Пельтцер свое негодование открыто он не мог, поскольку в свободное время любой актер волен делать все, что ему заблагорассудится, и художественный руководитель театра в это вмешиваться не вправе, но отношение к ней, и без того не самое теплое, ухудшилось. Почему отношение Плучека к Татьяне Ивановне было «не самым теплым» – ведь она же была одной из ведущих актрис Театра сатиры? Причина крылась в прямоте и бескомпромиссности нашей героини. Если Татьяне Ивановне что-то не нравилось, то она говорила об этом, невзирая на лица и прочие обстоятельства. Если Плучек напоминал, что главный режиссер здесь он, то Татьяна Ивановна отвечала:

– Когда вы, Валентин Николаевич, только начинали учиться у Мейерхольда, я уже дюжину лет на сцене отслужила!

До поры до времени Валентин Николаевич с этим мирился. Приходилось мириться, а что поделаешь? Но после «измены» Татьяны Ивановны на нее посыпались упреки в том, что она ставит себя выше всех, считает, что все должны танцевать вокруг нее на цыпочках и т. п. Новых ролей Плучек ей больше не давал. Образумится, раскается – тогда и видно будет.

У Татьяны Ивановны было обостренное чувство справедливости. Она считала, что и с Захаровым в театре обходились несправедливо, и с ней сейчас поступают точно так же. Что за дела? Сначала запрещают переход из одного театра в другой, а теперь уже и сыграть разок на «чужой» сцене нельзя? Впрочем, надо еще разобраться, какая сцена «своя», а какая – «чужая». Своя – это та, на которой чувствуешь себя хорошо, а чужая – на которой неуютно. В Театре сатиры становилось все неуютнее. Наверное, у каждого человека есть опыт конфликта с руководителем со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вспомните, умножьте на три – и вы примерно представите, каково было Татьяне Ивановне в тот период. Почему на три? Да потому, что актеры – люди эмоциональные, ранимые, и потому, что возраст у участников конфликта был солидный, а чем человек старше, тем сильнее и глубже он переживает происходящее.

Вместо покаяния Татьяна Ивановна попросила Захарова дать ей новую роль и начала открыто говорить о том, что хочет уйти к Захарову. Все думали, что она шутит – невозможно было представить, что Пельтцер покинет Театр сатиры! Все, кроме Плучека. Валентин Николаевич понял, что перегнул палку в давлении на Пельтцер, и стал вести себя по отношению к ней гораздо мягче. С былым дружелюбием не сравнить, но все же, все же… Собравшись ставить «Горе от ума», Плучек дал Татьяне Пельтцер роль старухи Хлестовой, но новая роль уже не могла удержать семидесятитрехлетнюю актрису, которая в мыслях уже была в театре у Захарова. Ей оставалось сделать последний и решительный шаг.

Конечно же, уходить было трудно. Тридцать лет – не шутка! За эти годы Театр сатиры стал для Татьяны Ивановны родным. Это был первый театр, в котором она прослужила столь долго. Здесь она прославилась, стала первой народной артисткой СССР в труппе. Здесь были друзья и роли…

Уходить было трудно. Но дело не в этом. Дело в том, что оставаться было невозможно. Поэтому-то Татьяна Ивановна и ушла.

«Захаров отбил Пельтцер у Плучека» – говорили люди. Молва утверждает, что первой эту фразу произнесла Ольга Аросева.

В каком-то смысле – да, отбил.

Она того стоила.

Впрочем, сама Аросева считала уход Татьяны Ивановны к Захарову ошибкой. «Потеря моя была невосполнима, когда их пустяковая ссора с Плучеком переросла в грандиозный скандал и она ушла из «Сатиры» к Марку Захарову в «Ленком», – писала Ольга Александровна в своих мемуарах. – Это стало ее страшной, роковой ошибкой… Захаров Татьяну Ивановну любил, называл «нашей бабушкой», но интересной работы, по масштабу выдающейся актрисы, не давал. У него она стала совсем другая: чего-то боялась, непривычно робела…»[91].