Глава 6 1940 год. Бегство в Испанию

«В начале Второй мировой войны Верховное главнокомандование вооруженных сил размещалось в трех поездах: так называемом поезде «Фюрер», поезде Главного штаба вермахта и поезде «Генрих» для штатских, которые работали в Главном штабе. В их число входили: Гиммлер (отсюда и «Генрих»), Риббентроп и Ламмерс. «Генрих» был выставкой достижений железнодорожного транспорта на колесах. Здесь был представлен весь путь развития железнодорожных вагонов – от старинных разукрашенных карет, в которых путешествовал Карл Великий, до вагона-салона Риббентропа новейшей конструкции, с обтекаемыми линиями. Поезд был составлен из вагонов почти всех моделей, которые когда-либо катились по немецким дорогам. «Это потрясающий экспресс», – сказал однажды Гитлер, увидев, как проносится мимо «Генрих» с коротким, но высоким «Большим герцогским салоном», старыми деревянными вагонами-ресторанами и суперсовременными вагонами «Сигнал».[302]

Тем не менее и в таких условиях обстановка постепенно становилась невыносимой из-за постоянных трений между Гиммлером, Риббентропом и Ламмерсом. Если бы эти трое продолжали и дальше ездить вместе, то поезд, несомненно, взорвался бы от внутреннего напряжения при условии, что не разлетелся бы на куски еще раньше по причине противоположных взглядов его пассажиров насчет политических и географических путей, по которым они хотели следовать. Однако в начальный период все они более или менее двигались в одном направлении и даже имели обыкновение наносить визиты в салоны друг друга.[303]

Небольшая бригада из министерства иностранных дел, сопровождавшая Риббентропа, жила в спальном вагоне, а работала в одном из деревянных вагонов-ресторанов. Аккумуляторы вагона-ресторана были такими слабыми от старости, что когда поезд где-нибудь останавливался даже на полчаса, свет медленно, но верно угасал. Тогда нам приходилось прибегать к свечам, воткнутым в пустые бутылки, «как будто мы живем в трущобах», говорили наименее воинственные, или «как будто мы ужинаем у «Саварена», поговаривало большинство «неуклюжих пацифистов», как именовал Риббентроп дипломатический корпус.

Сам министр иностранных дел беспокоил нас мало. Он сидел в своем салоне-кабинете и управлял операциями. Большей частью это заключалось в многочасовых телефонных разговорах с министерством иностранных дел в Берлине, в ходе которых он приходил в неистовство. Его вопли разносились далеко вокруг по уединенной железнодорожной ветке, на которую наш поезд обычно отгоняли».[304] – Так, по описанию главного нацистского переводчика Пауля Шмидта, выглядело нацистское командование, которое изо дня в день решало судьбу всего человечества.

Начало 1940 года ознаменовало собой движение германской армии на север. Франция и Великобритания по-прежнему продолжали вести пассивную войну, особо не предпринимая активных действий (не считая столкновений в Атлантике). 1 марта 1940 года Гитлер, прежде заинтересованный в сохранении нейтралитета скандинавскими странами, подписал директиву об операции Fall Weser?bung, более известной под названием «Везерские маневры», целью которой был захват Дании в качестве перевалочной базы для немецкой армии, а затем и Норвегии (для предотвращения возможной высадки союзников). 9 апреля 1940 года немецкие силы вторглись на территорию Норвегии и Дании. Норвежцы бились до последнего, однако противостоять мощной Германии они были не в силах. Нацисты почти беспрепятственно заняли все важнейшие города и за несколько часов уничтожили датскую авиацию. Под угрозой бомбардировок гражданского населения король Кристиан X поставил свою подпись на бумагах о капитуляции и приказал армии сложить оружие. К лету 1940 года Дания была провозглашена немецким протекторатом, и к этому же времени были закончены все действия. Дания оказалась под управлением нацистской оккупационной администрации.

10 мая 1940 года Германия силами 135 дивизий вторглась в Бельгию, Нидерланды и Люксембург. Немецкие десантники захватили мосты через канал Альберта, что дало возможность крупным немецким танковым силам выйти на Бельгийскую равнину. 17 мая пал Брюссель. Французы пытались оказать посильную помощь своим соседям, но терпели одно поражение за другим. 28 мая Бельгия капитулировала; британская и французская армии отступили.

10 июня 1940 года Италия объявила войну Великобритании и Франции. Итальянские войска Муссолини вторглись в южные области Франции, но далеко им продвинуться так и не удалось. Увидев в итальянцах близящуюся угрозу, французское правительство бежало из Парижа.

И июня немцы переправились через Марну во Францию. А 14 июня без боя вступили в Париж; через два дня вышли в долину Роны. 16 июня маршал Петен сформировал новое правительство Франции (режим Виши), которое уже в ночь на 17 июня обратилось к Германии с просьбой о перемирии.

22 июня 1940 года в Кампьене Франция согласилась на оккупацию большей части своей территории и демобилизацию практически всей сухопутной армии. Подписание документов проходило в том же вагоне, в котором была подписана капитуляция Германии в Первой мировой войне в 1918 году. Это была сладкая месть Гитлера за позор Германии в Первой войне, хотя сам фюрер по происхождению был австрийцем, – такой вот парадокс. После подписания Франция автоматически стала противником Британии, что дало право британцам к концу июля 1940 года уничтожить почти весь французский флот.

После капитуляции Франции Гитлер предложил Британии заключить перемирие, но та не смогла согласиться на столь унизительное поражение. 16 июля 1940 года фюрер издал директиву о вторжении в Великобританию; операция получила название «Морской лев». Нацистское руководство, зная, какую мощь представляет из себя британский флот, настаивает на том, что сначала следует обеспечить себе господство в воздухе, а затем уже и в водном пространстве. 4 сентября 1940 года немецкая авиация приступает к массированным бомбардировкам английских городов на юге страны: Лондон, Рочестер, Бирмингем и Манчестер. Показательно, что королевская семья не эвакуируется из Лондона, а остается вместе со своим народом, скрываясь от немецких бомб в бункере. Они нашли силы открыто смотреть в глаза врагу, а не бежать, как это сделали многие политические лидеры других стран. Несмотря на то, что британцы понесли большие потери при нацистских налетах, им все же удалось избежать капитуляции и остаться действующей силой в войне. План Гитлера по выводу Британии из строя потерпел поражение.

А что же гитлеровский союзник и единомышленник Бенито Муссолини? Почему он не помог немцам? Ниже приводится отрывок из мемуаров Пауля Шмидта, который имел удовольствие лично присутствовать на встрече двух диктаторов еще в самом начале войны:

Пограничная станция Бреннер находится на высоте 1350 метров над уровнем моря в 270 метрах от немецкой границы и хорошо известна всем немцам, приезжающим в Италию. Здесь еще лежал глубокий снег, когда на станцию прибыл специальный поезд Гитлера. Дуче и Чиано встретили Гитлера и проводили его в вагон Муссолини, где сразу же начались переговоры.

Эти бретерские совещания привлекали большое внимание за рубежом, так как часто предвещали новые повороты событий. Все движение через бретерский пропускной пункт остановилось, будь то международный экспресс или состав со срочно необходимым углем. Два диктатора сдерживали все движение. Эти совещания нельзя было назвать беседами в полном смысле слова. Более подходящим выражением было бы «монологи Гитлера в Бреннере», так как фюрер всегда занимал своими речами восемьдесят-девяносто процентов всего времени, а Муссолини имел возможность лишь вставить несколько слов под конец. Личные отношения между этими двумя людьми казались довольно дружескими и продолжали такими оставаться вплоть до последней встречи перед падением Муссолини 20 июля 1943 года. Но встречались они не на равных: уже в 1940 году Гитлер захватил лидерство и принудил Муссолини играть роль младшего партнера.

На этом совещании самоуверенный Гитлер предоставил внимательному и восхищенному итальянцу подробное описание своей успешной польской кампании и заговорил о подготовке к большой битве с Западом. Нагромождались цифры и данные. Гитлер обладал поразительной способностью держать в голове сведения о численности войск, о потерях и состоянии резервов, а также технические подробности об огнестрельном оружии, танках и артиллерийских орудиях. Казалось, он меньше интересуется воздушными и военно-морскими силами. В любом случае, он мог до такой степени завалить Муссолини фактами и числами, что дуче в восторге таращил глаза, как ребенок на новую игрушку.

Меня особенно поразил тот факт, что Гитлер избегал давать Муссолини какую-либо точную информацию о своих ближайших военных планах. Я знал, что делаются всевозможные военные приготовления для наступления на Запад, которое несколько раз откладывалось. Я также знал о планируемом нападении на Норвегию и Данию, которое действительно произошло 9 апреля, то есть три недели спустя. Но Муссолини ничего не было об этом сказано. Гитлер не доверял итальянцам – он даже разработал теорию, что в развязывании Второй мировой войны была виновата именно Италия. Я слышал, как Гитлер не раз заявлял: «Савойский правящий дом сказал британской королевской семье, что Италия не вступит в войну. В результате англичане подумали, что могут безо всякого риска заключить союз с Польшей, что и привело к войне».

Муссолини воспользовался несколькими оставленными ему минутами, и, к моему удивлению, как я узнал позднее, к ужасу его соратников, убежденно подтвердил свое намерение вступить в войну. В записи от 19 марта, сделанной через день после этой встречи в дневнике Чиано[305], говорится: «Он (Муссолини) обиделся из-за того, что Гитлер говорил один. Он многое хотел сказать, а вместо этого был вынужден молчать большую часть времени, а к такому диктатор, или вернее старейшина диктаторов, не привык».

Неясно, что же заставило Муссолини передумать насчет вступления в войну. Как сказал однажды Чиано и видел я сам, он, несомненно, позволил себе «поддаться чарам» неудержимого потока гитлеровского красноречия на встрече в Бреннере. Способствовало этому и то, что союзные державы с непонятной бестактностью и неуклюжестью незадолго до этой встречи отрезали Италию от морского пути поставок угля из Голландии. Поступив так, они не только уязвили гордость Муссолини, но и поставили Гитлера в такое положение, что тот имел возможность разрешить осуществлять эти поставки по суше через Германию.[306]

* * *

В то время, когда пала северная часть Франции и правительство бежало из Парижа, Виндзоры уже находились на Ривьере в имении La Croe. Они вернулись туда в начале лета и собирались безмятежно провести пару месяцев на море. В это жаркое летнее время на Ривьере было особенно приятно – вокруг все цветет и плодоносит, с моря доносится приятный бриз; горы покрыты мириадами цветов, а по берегам растут пальмы. Многие состоятельные британские семьи, также прибывшее в это место насладиться летним отдыхом, судорожно начали собираться обратно в Британию. Люди отчетливо начали ощущать приближение угрозы. Кроме надвигающихся нацистов с севера, недалеко от Ниццы находилась итальянская армия, жаждущая легкой добычи.

А в La Croe царило время веселья, праздников и безмятежности. Выпивка на летней террасе, великолепная еда и гостеприимство стали для Герцогини Виндзорской обычной каждодневной рутиной. Герцог, который не всегда оставался в имении на обед, ближе к полудню часто уезжал на поле для игры в гольф. В этот период многие наблюдали в нем необычайный подъем и жизненные силы, плещущие через край.[307] Виндзоры как будто старались с лихвой насладиться хорошей жизнью в последние дни, пока военная угроза до них еще не докатилась. И как все, они тоже уже ощущали холодное дыхание войны, движущейся к ним со всех сторон.

Так как Эдуард отказался получать официальную почту, да и вообще от своих военных обязательств, Виндзоры получали самые важные новости так же как остальные – по радио. И наконец, когда 11 июня 1940 года они услышали, что итальянская армия вторглась на южную территорию Франции, их безмятежный рай рухнул. Оставаться в La Croe стало небезопасно.

Уоллис и Эдуард как раз находились на летней веранде, неспешно потягивая прохладительные напитки, когда к ним явился их старый друг Мэйджор Филиппе, вернувшийся из Ниццы, где навещал их общих друзей. Он сообщил Виндзорам, что необходимо поскорей покинуть Францию, пока итальянская армия не добралась и до них. Через очень короткое время новость об итальянском наступлении облетела всю Ривьеру. Поднялась паника. Тысячи людей старались бежать в Испанию или Гибралтар – на тот момент это были самые безопасные места. Корабли были переполнены пассажирами, а экипаж в ужасе, что на них легла такая ответственность, в то время как повсюду шныряли вражеские корабли и подводные лодки. Тем, кому не хватало мест на обычных пассажирских суднах, переправлялись на торговых судах, ужасно мучаясь дискомфортом. Одним из тех, кто осмелился находиться в море несколько недель, прежде чем достиг Гибралтара, был знаменитый писатель Сомерсет Моэм. А для тех, кто так и не решился покинуть свой кров, придется несладко: на солнечных улицах французского побережья вскоре появятся черные машины Гестапо, а оставшиеся британцы будут отправлены в концентрационные лагеря.[308]

В то время, когда люди спасались, как могли, Эдуард не собирался затруднять себя переправлением на обычных судах, и уж тем более на торговых. Он считал, что его спасение и эвакуация является задачей британского правительства. С какой стати ему бежать в Испанию, или какой-то Гибралтар, когда он может беспрепятственно вернуться в Британию?! Эдуард позвонил в британский дипломатический корпус во Франции, который, вместе с делегациями других стран, располагался в Бордо. Телефон зазвонил в отеле Montre, где базировались британцы. На звонок ответил первый секретарь департамента Гарри Мак, который в это время как раз лично беседовал с Шарлем де Голлем. Высокий, темноволосый де Голль недавно появился в департаменте, объявив, что его чуть не арестовало правительство Петена. Вскоре он отправится в Лондон, чтобы в дальнейшем стать символом французского Сопротивления. Мак прервал беседу с де Голлем, чтобы ответить настойчивому Герцогу Виндзорскому. Эдуард требовал немыслимого – отправить за ним военный корабль на Ривьеру в Антибы, чтобы забрать его и Уоллис. Это было как раз после Дюнкерка, при котором британский флот потерял 6 эсминцев, а итальянский флот уже давно отрезал доступ к Средиземноморью через Суэцкий канал. Эту фантастическую просьбу даже физически было выполнить нереально – поблизости не было ни одного британского военного корабля. Герцог настаивал, пока раздраженный Мак в вежливой форме не сказал ему, что дорога в Испанию еще открыта.[309] После того как ему в очередной раз отказали, Эдуард позвонил Мэйджору Додду, британскому послу в Ницце.

Додд также оказался неспособным помочь Эдуарду. Накануне они получили от британского правительства указание уничтожить все важные документы и выбираться из Франции. Он, как и Мак, советовал Герцогу перебраться в нейтральную Испанию – это было наиболее безопасным местом. Он также сообщил, что в полдень следующего дня они в веренице машин будут проезжать мимо La Croe, и будет разумным, если Эдуард с супругой к ним присоединятся.

На следующий день в La Croe царила суматоха. Эдуард занимался багажом, специально приобретя для этого прицеп, который он должен был прикрепить к их автомобилю. А Уоллис общалась с американским консулом, требуя от него американской протекции их виллы. В полдень Виндзоры, вместе с Мэйджором Филиппсом, служанкой Уоллис мадемуазель Маргаритой Мулишон[310], а также друзьями Вудс, у которых также был свой автомобиль с прицепом, присоединились к веренице дипломатических автомобилей, движущихся под прикрытием. Их путь лежал в Марсель и дальше в Испанию.

Юг Франции был переполнен беженцами из оккупированных областей: то здесь, то там можно было увидеть женщин с чемоданами, или мешками за спиной, за ручку с детьми, идущих вдоль дороги; мужчины были на фронте. Автомобилям было куда сложнее, чем пешеходам, пробираться сквозь баррикады, установленные перед въездом в каждый город. На ночь они остановились в южном городе Арль во Франции, чтобы на следующее утро 13 июня 1940 года продолжить свой путь по дороге Route Nationale, 9, направляясь в приграничный французский Перпиньян. Было позднее утро, когда они достигли города. Там они ненадолго остановились в отеле, чтобы подготовить визы, необходимые при пересечении границы. Эдуард и Джордж Вудс отправились в местный департамент, чтобы также подготовить бумаги для визы, но это оказалось не таким простым делом. Им предстояло столкнуться с огромным количеством людей, как и они, жаждущих получить визу. Виндзору и Вудсу пришлось томиться несколько часов на жаре, прежде чем очередь дошла до них, и это еще при том, что у Эдуарда были особые привилегии. Можно представить, что ожидало простых смертных…

Когда Герцог вернулся в отель, Уоллис сказала, что это был «самый разъяренный мужчина, которого она когда-либо видела».[311]

«Нас не пускают! – бесился Эдуард, – Консул заявил, что мы будем обузой для испанского правительства!».[312] Кроме того, консул попросил Герцога оставить автограф для его внучки. Эдуард в надежде на положительное решение расписался в книжечке, но визу так и не получил, а был выставлен прочь.

В это время между дипломатическими корпусами Мадрида и Лондона проходила оживленная связь. Британский посол сэр Самюэль Хор получил телеграмму от Черчилля о том, что Виндзоров держат в пограничном городе и что их нужно, во что бы то ни стало, поскорее вызволять оттуда. Неизвестно, откуда Черчиллю стало это известно, но факт остается фактом. Судя по тому, что Виндзоры настигли Мадрид 23 июня, по пути останавливались на два дня в Барселоне, означает, что в Перпиньяне они пробыли не меньше недели.[313]

Прибыв в Испанию, спасаясь от нацистов, Виндзоры прямиком попадают им в руки…