Глава 5 Война

Мне нужно было алиби, особенно перед народом Германии, чтобы показать, что я сделал все для сохранения мира.

А. Гитлер[279]

Новая мировая война должна была стать кульминацией в развитии национал-социализма и проверкой силы идеологии. Государство, военная мощь, форсированное развитие экономики – все было подготовкой к будущей войне, и как только страна достигла пика своего развития, Гитлер спровоцировал войну.

В то время, когда другие государства вели политику умиротворения, Гитлер открыто следовал политике устрашения – уже все знали о военной мощи нацистского государства, а Германия не упускала ни одного случая это продемонстрировать, будь то новостной выпуск или военный парад. Гитлер был уверен, что европейские государства, зная, с чем им придется столкнуться при военном конфликте, всеми силами постараются избежать прямых военных действий, и Мюнхенский сговор[280] 1938 года является главным подтверждением этой гипотезы. Быстрая и успешная аннексия относительно небольшой, но стратегически важной и экономически значительной Чехословакии с ее многочисленным (23,5 %) немецким населением создала впечатление легкой победы и побудила Адольфа Гитлера продолжать наступление на страны Центральной Европы. Фюрер привык получать все, что он хочет, малыми потерями. Он рвал Европу по кусочкам, а ведущие державы этому попустительствовали. Даже во время начала боевых действий в Польше Гитлер по-прежнему считал, что за нее никто не вступится, и еще одна территория достанется ему фактически даром. По-настоящему Гитлер испугался, когда узнал, что 25 августа 1939 года между Британией и Польшей был заключен договор о военном союзничестве. Больше всего на свете он опасался войны на два фронта – история уже не раз доказывала, что тот, кто будет воевать на два фронта, неминуемо будет разбит с большими потерями. Но, получив подтверждение от Франции о том, что она воевать с Германией не намерена, фюрер несколько успокоился. Кроме того, накануне был заключен договор Молотова-Риббентропа о ненападении. Гитлер счел, что Британия, столь страстно следующая своему курсу умиротворения, в одиночку в войну с Третьим Рейхом уж точно вступать не будет. Таким образом, Западная Европа Германии угрозу не составляла. Война уже была намечена Гитлером, и его безумно раздражало, что ее начало пришлось переносить несколько раз.

Фюрер привык быть творцом истории, и на этот раз он оказался во главе будущего всего человечества. Вторая мировая война началась с великого обмана: секретное подразделение службы СС (СД) организовали провокацию, получившую название «Гляйвицкий инцидент», так как проходила в польском городе Гляйвиц (совр. Гливице, Польша) под руководством знаменитого Рейнхарда Гейдриха[281]. Согласно плану Гейдриха, сотрудники СД, переодетые в польскую военную форму, должны были напасть на радиостанцию в Гляйвице и передать в эфир антигерманское воззвание на польском языке; напасть на лесничество в Пинчене севернее Кройцбурга; в Хохлиндене, на участке границы между Гляйвицем и Ратибором, уничтожить таможенный пункт. Роль «погибших во время нападения» предназначалась заключенным концлагерей, умерщвленных посредством инъекций и уже после этого доставленных на место событий. На эсэсовском языке они назывались «консервами», что и дало название самой операции. Провокация была спланирована еще в 1938 году, однако, до 1939 года случая ее реализовать не представилось. 31 августа 1939 года операция, наконец, была полностью реализована по задуманному плану. Кроме того, было инсценировано нападение «поляков» на немецкие города Кройцберг, Пишен и Хохлинден. Нацистская пропаганда запустила свою машину: ночью 31 августа и на утро 1 сентября 1939 года нацистская газета V?lkischer Beobachter пестрила заголовками, что агрессоры атаковали гляйвицкое радио.[282] Гитлер собственноручно создал себе алиби для вторжения, которое было так необходимо. В Рейхсканцелярии кипела напряженная работа. Вечером 31 августа в нацистских кругах стало известно, что Гитлер отдал приказ о вторжении в Польшу и что войска должны были пересечь границу в 5.45 на следующее утро.

«По приказу Фюрера и Верховного Главнокомандующего вермахт выступил на защиту Рейха. В соответствии с инструкциями по контролю над польской агрессией войска германской армии сегодня рано утром провели контратаку по всей германо-польской границе. Одновременно эскадрильи военно-воздушных сил взлетели, чтобы атаковать военные объекты в Польше. Военно-морской флот выступил на защиту Балтийского моря»[283] – таким было первое военное коммюнике (новость в прессе) Второй мировой войны, выпущенное 1 сентября 1939 года.

В 10 утра следующего дня Гитлер произнес одну из самых своих знаменитых речей в Рейхстаге:

«…в последнее время против нас на приграничных территориях было зафиксировано 24 инцидента, 14 из которых произошли прошлой ночью. Три инцидента были очень серьезными. Я принял решение говорить с Польшей на том же языке, на котором она говорит с нами в последние месяцы… Прошлой ночью польская армия впервые открыла огонь на нашей территории… Пришло время, когда на бомбу нужно отвечать бомбой… Отныне я буду следовать этому правилу против кого бы то ни было, пока не появится уверенность, что граница Третьего Рейха в безопасности…».[284]

Спустя несколько часов Гитлер обратился к нации через все громкоговорители страны:

«Прошлой ночью польские солдаты регулярной армии впервые открыли огонь на нашей территории. Снова я надел мундир, который был для меня самой лучшей и любимой одеждой. Я сниму его только после победы…».[285]

На закате 1 сентября 1939 года нацистская армия пересекла границу Польши. Гитлер и его окружение до последнего дня надеялись, что союзники не решатся вступить в войну и дело закончится вторым «Мюнхенским сговором». Главный переводчик министерства иностранных дел Германии Пауль Шмидт описывает состояние шока, в которое пришел Гитлер, когда посол Британии Невилл Хендерсон, появившись в Рейхсканцелярии в 9 часов утра 3 сентября, передал ультиматум своего правительства:

«Своей акцией немецкое правительство создало ситуацию, при которой правительства Соединенного Королевства и Франции должны выполнить свои обязательства и поддержать Польшу. Следовательно, если правительство Его Величества не получит от германского правительства удовлетворительных заверений, что германское правительство прекратило всякие агрессивные действия и готово вывести войска с польской территории, то правительство Его Величества без промедления выполнит свои обязательства по отношению к Польше»[286].

Вслед за Гендерсоном в Рейхсканцелярии появился французский посол господин Кулондр и вручил почти такую же ноту на французском языке. Как и британский посол, Кулондр потребовал немедленного ответа, на что Риббентроп мог лишь ответить, что доложит об этом деле Гитлеру. На следующий день, 2 сентября, по британскому и французскому радио передали «Приказ о всеобщей мобилизации в Англии» и «Мобилизация во Франции».[287]

3 сентября в 9 часов Англия, в 12:20 Франция, а также Австралия и Новая Зеландия объявили Германии войну. В течение нескольких дней к ним присоединяются Канада, Ньюфаундленд, Южно-Африканский союз и Непал.

Так началась Вторая мировая война.

* * *

Когда Герцог и Герцогиня Виндзорские находились на вилле La Croe на французской Ривьере, они услышали о том, что Германия вторглась на территорию Польши. В последнее время они находились там практически одни, не считая прислуги – все их друзья, понимавшие, куда в последнее время «дует ветер» политики, покинули материковую Европу и вернулись на родину, чтобы подготовиться к грядущим событиям. После того, как Эдуард прослушал дневное новостное обозрение, в котором шла речь о военном конфликте в Польше, он провел весь последующий час в борьбе с французскими телефонными службами, пытаясь дозвониться в Лондон и из первых уст узнать о том, что все-таки происходит. Меткальфе вспоминает, что раздраженный Эдуард вскоре бросил эту затею – «сейчас после новостей все британцы, которые находятся во Франции, пытаются дозвониться домой. Я ничего не могу сделать сейчас! Но я просто обязан услышать лично от моего брата, что он все-таки там решил…!»[288].

В то время, пока узнать что-либо не представлялось возможным, Уоллис предложила Эдуарду искупаться в бассейне, но не успели они выйти из дома, как слуга попросил Герцога к телефону – звонил британский посол в Париже сэр Рональд Кемпбелл. Эдуард сказал Уоллис не ждать его и удалился для телефонного разговора. Через 10 минут он вернулся и тихим голосом сообщил Уоллис, что Британия объявила Германии войну. Эдуард боялся, что это может послужить причиной мирового распространения коммунизма. Закончив говорить, он погрузился в голубую воду бассейна.

Они арендовали этот загородный особняк весной 1938 года. Дом находился в поистине прекрасном месте, рядом с побережьем Средиземного моря. Круглый год погода в этой местности радовала местных жителей и туристов: шум прибоя, солнце, свежие фрукты, плодовые деревья… Уоллис лично занималась оформлением дизайна интерьера. Война застала ее как раз за обустройством их гнездышка. Она, как и всегда, уделяла внимание всяким мелочам: Эдуард должен был жить в такой же обстановке, к которой он привык, поэтому все в доме делалось с королевским размахом, не жалея средств. А в январе 1939 года они арендовали еще один дом в Париже. Как и подобает королевским особам, Герцог и Герцогиня держали несколько слуг, однако, двое слуг-французов, после объявления Францией войны Германии, были призваны в армию. Герцога такое положение вещей совершенно не устраивало и, как вспоминает Меткальфе, он начал давать распоряжения для подготовки возвращения в Британию.[289]

Эдуард боялся войны, боялся коммунизма. Ему казалось, что он сделал все, чтобы избежать войны, и уж тем более все, что касалось личных отношений с Гитлером. Новая мировая война качественно отличалась от предыдущей – это было столкновением не только на почве территориальных притязаний, но, в первую очередь, войной идеологий (коммунизма, фашизма и капитализма). Война могла быть весомым поводом для того, чтобы позволить Эдуарду вернуться в Британию. Ему было легко вновь все бросить и уехать, ведь он еще не имел никакой духовной или материальной связи с новым домом – все что он там делал, это коротал часы как мог, пока его жена занималась обустройством. Эдуарду позвонили из Лондона: это был Уолтер Монктон. Они долго беседовали, после чего Эдуард раздраженно положил трубку и заявил, что он и Уоллис в Британию не поедут, пока им не пришлют персональное приглашение от имени короля остановиться в Виндзорском замке.[290] В действительности правда состояла в том, что Виндзоров в Британии больше никто не ждал, и Эдуард это, наконец, понял. Его ссылка стала бессрочной. Его частная поездка в Третий Рейх отозвалась для него унизительной пощечиной из Британии, где пресса уже давно назвала его предателем.

Эдуард и Уоллис покинули Германию в конце октября 1937 года, после чего наступательная политика Гитлера приняла агрессивный характер – спустя 5 месяцев произошел Аншлюс Австрии. В том же 1938 году была проведена военная мобилизация в Судетской области; чехи готовились воевать на стороне Германии. Богемия и Моравия стали частью Третьего Рейха. После вторжения в Польшу в 1939 году следующим шагом Гитлера должен был стать Drang nach Osten — путь (натиск) на Восток. Эдуарду не хотелось оставаться в пекле событий, и он ждал, что его призовут обратно на родину, как короля Артура[291] или Роланда[292], и он поведет свой народ к победе. Но ожидания его не оправдались – он больше не был нужен ни стране, ни народу, ни правительству, ни семье. Он не понимал, что могло сподвигнуть страну так о нем думать, ведь он пытался наладить с Германией дружеские отношения.

Безусловно, поездка в Третий Рейх очень польстила Эдуарду: его принимали не как частное лицо, а как государственного деятеля, причем в качестве действующего монарха – это был кратковременный триумф бывшего короля, вскруживший ему голову; к нему и его супруге обращались не иначе, как «Ваше Высочество», торжественные мероприятия были по-королевски впечатляющими; на улицах его встречали ликующие толпы людей, размахивающие британскими и нацистскими флагами, приветствуя Эдуарда по-нацистски поднятой рукой… У Герцога не укладывалось в голове, как могла эта замечательная страна и их приветливый, харизматичный фюрер стать главным врагом его родины, а встреча с ним – причиной отказа королевской семьи от общения с Эдуардом. Герцог до последнего не верил рассказам о жестокости нацистов, считая это россказнями пропаганды противоборствующих стран.

Эдуард уже представлял весь ужас их заточения в La Croe, где они будут отрезаны от привычной гламурной жизни. Нет, непременно нужно вернуться в Британию! Старый друг и верный помощник Герцога Фрути Меткальфе предложил ему остановиться с супругой в его собственном доме Hartfield House в области Сассекс. Дом более-менее подошел бы им по антуражу и также находился недалеко от Лондона, куда Эдуард смог бы ездить на автомобиле по необходимости.[293] Герцог поставил Монктона в известность о своих планах, но тот посоветовал ему не торопиться и передал решение этого вопроса премьер-министру Невиллу Чемберлену. Поскольку на момент отречения Эдуарда в 1936 году Чемберлен был в составе правительства Стэнли Болдуина, он знал весь подтекст произошедшего и осознавал возможные последствия возвращения Эдуарда в Британию. И как бы в таком случае общественность отнеслась к королевской семье, которая фактически отказалась от бывшего короля, или к Герцогу и Герцогине Виндзорским, после того, как они не раз в открытую критиковали британскую политику и действия британской королевской семьи?! Кроме того, возвращение Эдуарда могло отвлекать внимание короля Георга VI, чьей единственной задачей теперь являлась война. Правительству по всему нельзя было допустить возвращения Эдуарда. И потом, никто еще не забыл его взбалмошного характера, необдуманности поступков и причастности к британским фашистам. Но выход все же был найден.

Уинстон Черчилль, вновь ставший к этому времени первым лордом адмиралтейства (этот же статус он имел во время Первой мировой войны), нашел способ разрешить щекотливый вопрос местонахождения Эдуарда. Конечно, ему нельзя было ни оставаться во Франции, в свете военной угрозы, а также угрозы сотрудничества с нацистами, ни в Британии по вышеизложенным причинам. 11 сентября 1939 года Черчилль послал телеграмму кузену Эдуарда, адмиралу флота Луи Маунтбеттену с просьбой забрать Герцога и Герцогиню Виндзорских на королевском эсминце Kelly в Гаврском порту (Франция).

Британский посол в Париже позвонил Эдуарду с просьбой собираться, так как скоро за ними заедут. Дальнейшие инструкции им представят позже. Виндзоры спешно начали собирать все необходимые вещи для поездки в Британию. Уоллис лично обмотала мебель La Croe в коричневую бумагу, чтобы ко времени их возвращения в доме было все в целости и порядке. После того, как приготовления были закончены, они покинули свою приморскую виллу. Процессия состояла из двух машин, полностью загруженных чемоданами и коробками; кроме того, они взяли с собой трех любимых керн-терьеров по имени Призи, Детто и Пуки. Супруги прибыли в Париж, где получили следующие секретные инструкции. Вечером 12 сентября 1939 года они достигли побережья «Английского канала», более известного под названием Ла-Манш. Эсминец Маунтбеттена уже двигался в их направлении, перед этим зайдя в Шербург, где забрал Мейджора Рэндольфа Черчилля, сына Уинстона Черчилля. Когда корабль подходил к Гаврскому порту, Маунтбеттен решил проинформировать нескольких офицеров об их секретной миссии, и каково было его удивление, когда он узнал, что многие из них уже были в курсе дела. Более того, это стало известно и британскому издательству The Daily Mirror, в котором новость была опубликована на следующий день. Это было опасным, так как немецкая разведка не дремала, а рассекреченный маршрут эсминца мог стать доступной мишенью для немецких подводных лодок.

В ночь на 13 сентября эсминец прибыл в порт. На корабле все приветствовали бывшего короля; Эдуард же был подобен загнанной собаке.[294] Маунтбеттен еще некоторое время спорил с Уоллис на счет количества взятого с собой багажа, но спорить с этой женщиной было совершенно бесполезно, и он, в конце концов, сдался. Когда все были на борту, эсминец на полной скорости направился к берегам Британии. Уоллис, Эдуард и сын Черчилля заняли капитанские каюты, проводя довольно веселое и приятное время за выпивкой и игрой. По словам Маунтбеттена, «Эдуард был полон энтузиазма и как будто помолодел на несколько лет, в надежде вновь получить возможность служить своей родине».[295]

Было очень холодное и раннее утро 13 сентября, когда эсминец достиг берегов Британии в Портсмуте. Это был тот самый причал, с которого, по иронии судьбы, три года назад Эдуард отбыл в изгнание. Герцог сердечно пожал руку своему кузену и спустился с женой на берег. На берегу их встретил адмирал сэр Уильям Джеймс и военная служба безопасности. Монктон, который являлся теперь личным советником короля Георга VI, уведомил, чтобы кто-нибудь из дворца прибыл встретить Эдуарда, но никто этого не сделал. Более того, Букингемский дворец отказался выделить Эдуарду персональный автомобиль из королевского таксопарка. Если Герцогу еще нужны были какие-то доказательства, что здесь его никто не ждал, то он их получил. Никто даже не позаботился о том, чтобы подготовить им подходящее место для ночлега. Местные отели были уж слишком просты, и Виндзорам пришлось остановиться в адмиралтейском доме Джеймса и его супруги.

В полдень, не задержавшись в Портсмуте, Виндзоры направились в дом Меткальфе, где смогли осесть. Герцог был полон энергии и уже 14 сентября направился в Лондон, чтобы сыграть свою патриотическую роль в новой войне. Во дворце Эдуард, наконец, встретился с братьями. Для Георга VI это было проблемой, чем же ему занять своего старшего брата на время его пребывания в Британии. Наиболее подходящим вариантом было назначить Эдуарда фельдмаршалом военных сухопутных сил (собственно, звание фельдмаршала у него, как у бывшего короля, и так было). На время войны Эдуард должен был стать генералом одной из армий, действующих во Франции. Герцог не ожидал подобного поворота событий, и, с довольно скучным лицом, сказал, что подумает.

Чем больше Эдуард думал об этом назначении, тем больше оно ему не нравилось. С одной стороны, ему льстило, что у него появляется доступ к прямому влиянию на ход военных событий, но, с другой стороны, ему совершенно не хотелось возвращаться обратно во Францию. С этими соображениями, 15 сентября Эдуард решил встретиться с военным министром Лесли Хоур-Белиша. Лондон был уже не тем, каким его помнил Эдуард: люди в военной форме, заколоченные окна, сирены, которые должны были сообщать об атаке с воздуха. В военном министерстве Эдуард появился инкогнито – в гражданской одежде, с противогазом, перекинутым через плечо. Хоур-Белиша сразу же узнал Эдуарда, так как они вместе учились в Оксфорде, а в 30-х он служил в министерстве транспорта и часто встречался с Эдуардом, когда тот интересовался вопросами решения дорожных аварий. Выслушав предложение Эдуарда о том, что тот хочет остаться генералом сухопутных армий в Британии, Хоур-Белиша ответил ему вежливым отказом. Британия отправляла во Францию всего две дивизии, а генерал там был один – Говард Визе. Эдуард нужен был во Франции. В таком случае, Эдуард отказался от звания фельдмаршала. Это была его вторая капитуляция. Перед уходом, Герцог не преминул сказать министру, что Уоллис хотела бы также внести свой посильный вклад и организовать госпитали на восточном побережье Англии. У Эдуарда были для этого разговора основания: сразу же по приезде в Лондон, Уоллис встретилась со старой приятельницей леди Мендель, супругой представителя британской прессы в Париже. Именно она могла организовать ей доступ к военному обеспечению армий медикаментами и одеждой.[296] Хоур-Белиша был не готов для подобного поворота событий – американка, сопровождаемая бывшим королем, будет зарабатывать себе престиж на королевских землях? – абсурд. На следующий день военный министр счел своим долгом попросить аудиенцию у короля и лично доложить о планах Эдуарда. Георг нервно расхаживал по комнате, – выходки Эдуарда возмущали его до глубины души. Он считал, что у Эдуарда вообще нет никакой дисциплины в жизни, и потом, он вообще не хотел, чтобы его старший брат служил в Британии.[297] И это было небезосновательным – как можно допускать человека к военным тайнам, когда у него налажен прямой контакт с врагом?! Хоур-Белиша обещал решить этот вопрос с тем, чтобы имя короля в этом никак не фигурировало. Министр отправился в свой департамент для переговоров.

В 14:30 Георг настоял, чтобы Хоур-Белиша повторно появился в Букингемском дворце. На этот раз он предстал перед королем вместе с фельдмаршалом сэром Эдмундом Иронсайдом, главой имперского генералитета. Они застали короля крайне взволнованным и обеспокоенным возвращением Виндзоров. Он возмущался, что обычно короли получают трон лишь после смерти своего предшественника. «Мой же — добавил Георг, – не только жив, но еще и ТАК жив!»[298] Запретить Виндзорам путешествовать по стране! Георг попросил Хоур-Белиша и Иронсайда сделать все возможное, чтобы Эдуард немедленно вернулся в Париж. У Георга VI начиналась паника.

Спустя 30 минут Хоур-Белиша прибыл в военное министерство, где его уже ожидал Эдуард. Герцог не только не привык слышать «нет», но и тем более не был готов к повторному изгнанию. Министр был очень умным и осторожным человеком. Он вежливо объяснил Эдуарду, что его присутствие на территории Британии будет привлекать к нему слишком много внимания, тогда как во Франции, в этом отношении, служить будет проще. И вновь мечты Эдуарда вернуться в королевский круг рухнули. Он почти согласился на службу в Париже. Хоур-Белиша уже вздохнул спокойно, что проблема решена, но тут Эдуард засыпал его новыми вопросами: а как же тогда быть с его младшим братом Герцогом Глостерширским, ведь тот за службу получает приличный оклад, а Эдуард предложил свою помощь безвозмездно? Эдуард настаивал, чтобы его поступок непременно осветили в прессе в самое ближайшее время. Кроме того, он хотел, чтобы его армия была украшена его личными знаменами, а Меткальфе стал его личным солдатом-помощником. Хоур-Белише обещал выполнить практически все его требования, которые были в его компетентности, а также произвести шофера и помощника Эдуарда Фрути Меткальфе в солдаты. Через час навязчивый Герцог наконец-то покинул кабинет министра.

На выходе из здания Эдуарда ждала небольшая толпа, собравшаяся специально, чтобы его поприветствовать. Подходя к своей машине, Эдуард улыбался и снял шляпу в знак ответного приветствия, – неужели его до сих пор помнят и любят…?

Как только Эдуард добрался до дома, все, кто его увидел, могли прочесть на его лице немую ярость – от него снова отказались. Виндзорам предстояло вновь вернуться во Францию. Уоллис поняла, что уже ни под каким предлогом ей не будут рады в Британии. На протяжении всего их пребывания на Туманном Альбионе от королевской семьи им не пришло ни единой записочки или звонка. Выйдя замуж за Эдуарда, она не только не стала его тылом и помощником, но и явилась главной причиной того, что он уже никогда не сможет достичь ни одной из поставленных целей. О реставрации его на престол не могло быть и речи – ничто и никто, даже нацисты, уже никогда не смогут повернуть историю вспять.

Ранним утром 29 сентября 1939 года на корабле флота Его Величества Express, Виндзоры вернулись во Францию. По прибытии они остановились в отеле Trianon Palace, недалеко от Версаля. 30 сентября Эдуард получил секретную военную миссию № 1. Суть состояла в том, что Эдуард должен был проверить защищенность французского фронта и доложить о ее слабых местах. Герцог был разочарован унизительным заданием – он ждал куда более интересного и ответственного задания, ведь у него была феноменальная память. Ее тренировали, еще во времена, когда Эдуард был маленьким принцем: во время торжественных приемов в Букингемском дворце, где присутствовало очень много людей, Эдуарда уводили в другую комнату и начинали расспрашивать, кто из гостей как одет, кого как зовут и где кто стоял. С одной стороны это было игрой, но с другой, в нем развили профессиональную наблюдательность. Однако эту способность ему применить так и не дали.

Через три дня после получения задания, 3 октября Уоллис и Эдуард ужинали в компании супругов Бидо в Париже. Прошло почти два года с тех пор, как сорвалась поездка Виндзоров в США, и вплоть до 1939 года друзья не общались. За это время Шарль Бидо успел пройти реабилитацию в немецкой имперской клинике в Мюнхене, поддерживал связь с нацистами, а также занялся промышленным шпионажем. Он путешествовал по разным странам, вычисляя развивающиеся и деградирующие стороны различных экономик, чтобы позже использовать это в корыстных целях.

Посредством адвоката Уоллис Арманда Грегори, речь о котором шла ранее, Бидо смог наладить связь с правыми движениями во Франции, которые намеревались свергнуть законное французское правительство и установить диктаторский режим по примеру испанского государства Франко.[299] Бидо ездил в основном по тем странам, которые нацисты в ближайшем будущем собирались «подмять», собирая для них экономическую и политическую информацию.

Как только Виндзоры вернулись в Париж, Бидо сразу же стало известно, что Эдуард вернулся с какой-то военной миссией, и поторопился возобновить старую дружбу. Существует большая вероятность, что информацию о Виндзорах Бидо получал через их собственных слуг. Известно, что личная служанка Уоллис была нацистским агентом и значилась под именем Miss Fox (Госпожа Лисичка). Единственный, кто был всегда настороже с Бидо, это помощник Эдуарда, Фрути Меткальфе. Однажды он написал своей жене: «Этот человек [Бидо. – Прим.] никогда не находится в одном месте, городе или стране более шести часов. Я не могу его раскусить. Он знает слишком много…».[300]

Виндзоры и Бидо встречались почти каждый вечер, где за ужином Эдуард и Бидо обсуждали грядущие ужасы войны, вспоминали Первую мировую войну, обсуждали судьбу Британии в новом конфликте и т. п. Узнав все необходимое, спустя несколько дней, а именно 9 октября 1939 года, Шарль Бидо сел на поезд, идущий в Гаагу, а оттуда прямиком направился в Берлин.

Говард Визе (генерал сухопутных британских армий во Франции и руководитель проекта миссии № 1) был доволен работой Эдуарда и положительно отзывался о Герцоге в своих рапортах.[301] Так и продолжалась их неспешная жизнь вплоть до 1940 года.