Глава 5 Отречение короля

Итак, Уоллис бежала в Канны, оставив Эдуарда один на один с яростной оппозицией. С трудом пережив события 3 декабря, Эдуард впал в ступор и отчаяние. Казалось, что за один день он постарел на несколько лет. Ему нужно было время для того, чтобы прийти в себя, и он уехал в Форт Бельведер.

Эдуарду предстоял ряд серьезных разговоров со своей семьей, и особенное значение для него имел разговор с братом Альбертом, которому он оставлял трон. Безусловно, Эдуард был в крайне стрессовом состоянии. До 7 декабря он совсем прекратил общение с семьей, что, следовательно, затягивало и разрешение кризиса. Уинстон Черчилль, посещавший Эдуарда 4 и 5 декабря, отметил, что Эдуард много курил, был очень нервным и постоянно отвлекался на звонки из Франции.[153]

7 декабря 1936 года, наконец, состоялась встреча Эдуарда и Альберта. Он долго объяснял брату, почему вынужден поступить именно так, а не иначе, говорил, что все настроены против него, и что он больше не может быть без своей любимой женщины. Он мог бы стать достойным правителем, но только с Уоллис. Без нее не только корона, но и жизнь не имела смысла.

10 декабря 1936 года король Эдуард VIII подписал акт отречения и обращение к британскому парламенту и парламентам доминионов.

А в это время Уоллис, понимая какой следующий шаг намерен сделать Эдуард, всеми силами пыталась этому противостоять. Хотя, Браунлоу, сопровождавший ее, заметил, что «Эдуард скорее покончит жизнь самоубийством, чем расстанется с ней».[154] Уоллис говорила с Эдуардом по телефону о том, чтобы он не сдавался, боролся, и ни в коем случае не отрекаться. Любопытно, что она советовала королю воззвать к народу с помощью телевидения, и попросить людей понять его положение и позволить Уоллис стать его женой.[155] Она предлагала не идти на поводу у политиков, а обратиться к чувствам людей. Это вызвало бы всеобщий интерес, так как телевидение было еще совершенно новым введением. Новогоднее радиообращение начало использоваться лишь с 1932 года, а телевидение членами королевской семьи не использовалось еще никогда.

С отъездом Уоллис, Эдуард находился в растерянности. Он перестал верить, что сможет одновременно удержать и трон, и Уоллис. Нужно было выбирать. Но Уинстон Черчилль советовал Эдуарду не торопиться с принятием решения. Можно было что-то придумать. Отречение было весьма непопулярным действием, к тому же подрывало авторитет монархии. Должен был быть иной выход. В конце концов, Эдуарда никто не заставлял отрекаться, – у него были сторонники, которые были готовы ему помочь, – поддержка Черчилля стоила многого. Но король был нетерпелив и раздражен. Монаршие обязанности его сковывали, общественность угнетала, а пресса и вовсе бесила. Эдуард был на пределе. Черчилль понимал Эдуарда, вероятно, как никто другой. Его мать была американкой и тоже в свое время пострадала из-за любви. Он хотел помочь Дэвиду. Но к моменту его выступления в парламенте 7 декабря настроение в стране настолько накалилось, что Черчилль не смог ничего изменить.

К тому времени Эдуард уже отказался от идеи телеобращения, но воззвать к нации все же стремился. Он предположил, что, возможно, поездка в Южный Уэльс поможет как-то изменить ситуацию, но он не учел, что именно в этом регионе была большая концентрация конформистов – многие критиковали действия Эдуарда. Идти наперекор правительству было бы неконституционно, и, к счастью, этой ошибки Эдуард все же не допустил. Было очень много всяких планов, мыслей, идей, но в действительности ничего не делалось.

Болдуин вовремя объяснил Эдуарду, что ему нельзя обращаться к нации по радио, телевидению или даже вживую с просьбой позволить ему жениться на уже замужней женщине. Консервативные британские женщины этого бы не одобрили и не поддержали. Кроме того, монарх мог обратиться к народу только по положительному решению министров.

Какой бы патовой ситуация ни казалась, выход все-таки был. Проблема была в том, что Эдуард уже не хотел больше его искать. Король свое решение принял – он готовился к отречению.

Уоллис негодовала. Она не знала, что должна предпринять для того, чтобы Эдуард изменил свое решение. Она даже пошла на то, что сделала заявление для местной газеты о том, что не претендует на короля, и отказывается от него и любых отношений с ним. Спустя некоторое время лондонские газеты вышли с заголовками «Уоллис отрекается от короля». Но резонанса в обществе это не вызвало. Процесс отречения уже был запущен, документы готовились, речь писалась, а любые действия Уоллис были уже бессмысленны.

Уоллис и Эдуард находились на постоянной телефонной связи, что было довольно непростым делом в 1936 году. Бесконечные перебои на линии и шум в телефонной трубке не являлись помехой в общении. Они сообщали друг другу последние новости и делились переживаниями. Человеку, который отвечал за все телефонные переговоры во дворце, Уильяму Бейтману, Эдуард дал распоряжение, в первую очередь, соединять с Уоллис, отклоняя при этом любые параллельные звонки. Связь была очень плохой, и Уоллис приходилось кричать в трубку.[156] Эдуард, как никогда, хотел быть рядом с ней в этот непростой для них обоих момент. Жениться, только жениться! Он убеждался в этом все больше.

Почти все время рядом с Эдуардом был его адвокат Джордж Аллен, который был вынужден отвечать на телефонные звонки вместо Эдуарда, когда тот разговаривал с Уоллис. Иногда король закрывал рукой трубку, и спрашивал Аллена, что ему нужно сказать Уоллис, чтобы объяснить происходящее. «Единственная моя возможность остаться здесь – это навсегда отказаться от тебя»,[157] а Уоллис знала, что он никогда не пойдет на это.

Эдуард надеялся, что после отречения ему позволят остаться в стране, сохранить титулы, имение Форт Бельведер, оклад Герцога; и, что наиболее важно, что парламент издаст специальный акт, по которому он беспрепятственно сможет в самом скором времени жениться на Уоллис.

Что касается самой Уоллис, то она, напротив, начала ряд отступательных действий. Она поняла, что, если король и впрямь отречется, ее не пощадит ни общественность, ни пресса. Она навсегда войдет в историю, как женщина, разрушившая будущее английской монархии, и которая посмела заставить короля отречься ради нее.

Болдуин общался с королем, всячески старался его переубедить, взывал к разумности, но, как считал премьер-министр, «Эдуард вел себя, как 10-летний мальчишка! Он даже не старался внять приводимым ему разумным доводам. Как будто Эдуарду сделали приворот… В нем не было абсолютно никакой религиозности. Я никогда в жизни не встречал такого невменяемого человека. Он постоянно повторял: «Я не могу ничего делать без нее… Я женюсь на ней, обязательно женюсь!». Я понял, что я не в силах ничего больше сделать»[158].

Даже тогда, когда Стэнли Болдуин предупредил Эдуарда, что он своими действиями может сильно пошатнуть основы монархии, он не переставал повторять: «ОНА рядом со мной… самая прекрасная женщина на свете».[159]

С каждым днем Эдуарду становилось все хуже. Он практически не отходил от телефона, и был совершенно опустошен. За последние месяцы отношения с королевской семьей были натянуты, друзей, как таковых, у короля не было. Весь его мир сошелся на Уоллис, и, как пишет официальный королевский биограф, Эдуард сходил с ума от мысли, что с Уоллис обходятся хуже, чем она того достойна.[160]

Следует оговориться, что у происходящего было много подтекстов. Спрашивается, зачем Эдуарду нужно было форсировать отречение, когда можно было найти другие выходы? Для чего ему, еще будучи принцем Уэльским, просить сэра Эдварда Пикока – главного управляющего одного из центральных банков Англии, перевести на не британские счета Эдуарда около 1 млн фунтов стерлингов, и разрешить доступ Уоллис к ним?[161] Ко всему прочему, Эдуард приобрел довольно крупное ранчо в Канаде. Зачем? Неужели он заведомо знал, что отречется? Тогда для чего весь этот фарс?

После совместного обеда с Пикоком глава посольства США Джозеф Кеннеди сказал, что это очень разумно, что Эдуард заранее перевел весь свой капитал за границу – британское правительство при необходимости не сможет его заблокировать.[162] Но об этом знали очень немногие. Эдуард, напротив, всем рассказывал, что у него практически ничего нет за душой, и что он очень рассчитывает на государственные субсидии в качестве бывшего короля Британии, после его отречения.[163] В документах об отречении фигурировала сумма, не облагаемая налогом, в 25 тыс. фунтов стерлингов в год.[164] Но Болдуин знал, что, если поставить этот вопрос в парламенте, ожесточенных споров не избежать.

Кроме зарубежных банковских счетов, имений и прочих капиталов, у Эдуарда и Уоллис были ее украшения из драгоценных металлов и дорогих камней. Эдуард подарил Уоллис украшения королевы Александры, перешедшие ему по наследству. Однако, адвокаты установили, что после отречения все они должны быть возвращены и переданы следующему монарху.[165] Также в распоряжении Уоллис и Эдуарда были многочисленные дорогостоящие подарки из разных стран, где побывал монарх. К примеру, он привез большое количество ценных вещей из Индии, побывав там еще принцем Уэльским в 1921 и 1922 годах. Вопрос о содержании после его отречения Эдуард более подробно обсуждал со своим братом Альбертом – будущим королем Георгом VI.[166] Благодаря всем этим действиям, он вполне обеспечил себе и своей женщине безбедное существование.

Утром 10 декабря 1936 года, в Форте Бельведер на рабочем столе короля Эдуарда VIII уже стояли «красные коробки», в которых находились все необходимые для отречения бумаги. К 10 утра туда же прибыли трое братьев Эдуарда. В присутствии сэра Эдварда Пикока, Уолтера Монктона, Джорджа Аллена, братьев и еще некоторых людей, Эдуард начал подписывать документы. Атмосфера была такой напряженной, что даже поднявшийся туман имел такую плотность, какую не видели уже давно.[167]

Из документов было 7 копий одного типа и 8 другого. Они предназначались для премьер-министра, Палаты Лордов, Палаты Общин, губернаторов доминионов, президента законодательного органа независимой Ирландии и министра Индии. После того, как Эдуард поставил последнюю подпись, очередь дошла до братьев, которые также в порядке старшинства и престолонаследия ставили свои подписи. Завершив дело, Эдуард покинул помещение и вышел на улицу. Он вдохнул свежий утренний воздух полной грудью. Ноша ответственности пала с его плеч.

Следом за Эдуардом вышел Монктон. Он спросил, не желает ли король передать еще какие-то дополнительные указания Стэнли Болдуину, вместе с этими бумагами. Эдуард поразился корректности Болдуина, и добавил еще два пункта на отдельных бумагах. Первый пункт касался брата Эдуарда – Берти, которому он оставлял Британию. Он переживал за его будущее. Болдуин дословно передал пожелание Эдуарда в своей речи перед парламентом: «…Что касается графа Йоркского. У них с Эдуардом всегда были теплые братские отношения. И король очень обеспокоен тем, что Герцог достоин самого лучшего, и в столь непростой период должен получить поддержку всей Империи…». Вторая просьба состояла в том, чтобы имя Уоллис Симпсон не было опорочено историей. Эдуард просил подтвердить то, что он и только он в ответе за свое решение; что она до последнего момента отговаривала его от отречения. Но этого Болдуин в свою речь включать не стал.

Все документы были убраны обратно в «красные коробки» и отвезены Монктоном в Лондон. Вместо того чтобы прямиком направиться на Даунинг-стрит, 10, Монктон поехал в Букингемский дворец, где передал коробки Алеку Хардингу – личному секретарю Эдуарда, который уже в свою очередь отвез их премьер-министру. Через несколько часов Болдуин выступил перед Палатой Общин с докладом об отречении, представив документы, подписанные собственноручно королем.[168]

Эдуард попросил Болдуина дать ему возможность обратиться по радио к нации на следующий день. После этого Эдуард официально перестает быть королем. Что-что, а заткнуть королю рот никто не имел права. Перед выступлением Эдуард представил полный текст своей речи правительству и, с одобрения министров, начал готовиться к выступлению.

На следующее утро, 11 декабря 1936 года, Эдуард проснулся очень рано. Он всю ночь готовился к предстоящему докладу. Некоторые представители правительства не очень одобряли такого эпилога состоявшейся драмы, особенно после того, как занавес уже был опущен.[169] Даже мать Эдуарда попыталась его отговорить от этой затеи. Но Эдуард не хотел бежать из страны в ночи – он хотел уйти с триумфом.

Считается, что речь отречения написал Уинстон Черчилль, однако Эдуард утверждает, что это был полностью им написанный текст. Он пригласил Черчилля в Форт Бельведер, чтобы в последний раз отобедать с ним перед отъездом, и показал свою речь, спросив, стоит ли ему что-то в ней подкорректировать. За мелкими нюансами, текст остался нетронутым.[170]

Эдуард вспоминает, что, когда Черчилль вошел в его комнату, у него навернулись слезы на глазах. Он вошел, держа шляпу-котелок в одной руке и трость в другой. Срывающимся голосом Черчилль продекламировал строки оды Эндрю Марвелла,[171] речь в которой шла о казни короля Карла I[172]:

Не nothing common did or mean

Upon that memorable scene,

But with his keener eye

The axe's edge did try;

Nor call'd the Gods, with vulgar spite,

To vindicate his helpless right;

But bow'd his comely head

Down, as upon a bed.[173]

В тот же день в Форт приехал Альберт. В последнее время они часто беседовали. Эдуард старался подбодрить Берти, что роль короля не такая уж и сложная; что Берти уже говорит гораздо лучше, чем раньше – почти не заикаясь.[174] Но они оба знали цену этим словам. Альберт очень сильно заикался, особенно, когда волновался – то есть, в каждом своем выступлении перед публикой.

«Кстати, Дэвид, – сказал Альберт, – ты уже решил, как тебя нужно будет называть после отречения?». Этот вопрос поставил Эдуарда в тупик. «Нет, даже еще не задумывался».[175] По рождению Дэвид был принцем, а значит, – Его Королевским Высочеством, принцем Эдуардом. Но Берти робко заметил, что, так как Эдуард больше не являлся ни королем, ни наследником, его титул должен был быть равен титулам их младших братьев – Георга, Герцога Кентского, и Генри, Герцога Глостерского. Несколько подумав, Берти произнес: «Я сделаю тебя Герцогом. Как тебе фамильное имя Виндзор?».[176]

«Герцог Виндзорский…» — произнес Эдуард, как бы вслушиваясь в само звучание, и кивнул в знак согласия. «Тогда это будет моим первым актом. Завтра же утром я объявлю об этом на совете о престолонаследии», – заключил Альберт.

Вечером Эдуарду предстоял ужин в кругу семьи, после чего в 10 вечера он должен был произнести свою последнюю речь. Перед этим он заехал в Форт Бельведер, откуда позвонил Уоллис в Канны. Он сообщил ей о дальнейших планах и о том, что в ближайшее время их разговоры прекратятся. Эдуард вспоминает этот разговор дословно:

– Куда ты едешь? – спросила она.

– В Цюрих, – ответил Эдуард.

– Как в Цюрих? Почему? – недоумевала Уоллис.

– Один из моих управляющих сказал, что там есть один симпатичный отель, в котором я буду себя чувствовать достаточно комфортно.

– Ты не можешь поехать в отель! Ты не будешь там в безопасности. Они тебя затравят до смерти…

Эдуард не особенно задумывался над тем, куда ему ехать. Он не мог встречаться с Уоллис до апреля следующего года, поэтому место его пребывания для него не имело никакого значения. Но Уоллис вдруг вспомнила, что Ротшильды приглашали ее на Рождество в свое имение под Веной в Австрии, и она предложила Эдуарду поехать туда вместо нее.

– Я позвоню им тотчас же! Уверена, они с радостью тебя примут! – были последними словами Уоллис, и они положили трубки.

Настало время ехать в Виндзор. Эдуард спустился на первый этаж своего дома, где уже собралась вся прислуга, чтобы проводить бывшего короля. Чемоданы были собраны. Даже маленький пес Слиппер, полностью готовый к отъезду, уже ждал, когда его возьмут с собой. Выезжая с территории Форт Бельведер, Эдуард оглянулся, чтобы в последний раз взглянуть на место, которое он так любил. Он понимал, какую цену ему пришлось заплатить за свое решение – и Форт тоже являлся невосполнимой утратой. Он же самостоятельно создал это имение – точно так же, как его дед воздвиг Сэндрингем. Он любил Форт – место, где пережил много счастливых дней своей жизни. Потери его сильно огорчали, но теперь он был свободен от угнетающих его обязанностей.

Ужин проходил в довольно дружелюбной, насколько это было возможным в сложившихся обстоятельствах, обстановке. Через некоторое время появился Монктон, который должен был сопроводить Эдуарда в Виндзорский замок. В машине его уже ждал пес Слиппер, обрадованный появлению хозяина. Монктон сообщил Эдуарду, что звонила Уоллис. Она передавала ему, что Ротшильды ждут его у себя. Эдуарда несколько успокоила мысль, что он будет жить в уже знакомом для него месте, что, безусловно, облегчит тягостное одиночество, в ожидании свадьбы с Уоллис.[177]

Прибыв в Виндзорский замок, Эдуард поднялся по старым ступенькам в свои комнаты. Там его уже ожидали. Среди присутствующих был сэр Джон Рэйт – директор британской корпорации радиовещания. Он прибыл туда по просьбе Эдуарда, захватив с собой всю необходимую аппаратуру. Несмотря на то, что у Эдуарда уже был опыт радиовещания, ему, тем не менее, понадобилось выполнить обязательные упражнения перед выступлением. Для него предоставили газетный текст, который он должен был прочесть вслух, четко проговаривая все слова. К своему удивлению, первый попавшийся абзац, который выбрал Эдуард, был посвящен тому, что новый король (Георг VI) является прекрасным игроком в теннис. Груз тяжести лег на сердце бывшего короля.

Зажглась красная лампочка, пришло время говорить. Низким голосом сэр Джон объявил: «Это Виндзорский замок. Его королевское Величество, принц Эдуард». Нервы Эдуарда натянулись до предела. Сэр Джон, поняв, что король хочет остаться один с Монктоном, спешно покинул помещение. «Не знаю, услышали ли дикий грохот те миллионные слушатели, приготовившиеся слушать мою речь, когда я, закинув ногу на ногу; сильно стукнулся об стол»[178] – вспоминает Эдуард. Наступила тишина, вся Британия слушала последние слова бывшего «народного принца» и бывшего короля Эдуарда VIII:

Наконец мне предоставилась возможность сказать несколько слов.

Я никогда ничего не скрывал, но до настоящего момента я, соблюдая законность, не мог говорить.

Несколько часов назад я исполнил свой последний долг в качестве короля и Императора. И теперь, когда моим приемником становится мой брат, Герцог Йоркский, своими первыми словами я хочу выразить преданность ему. И делаю это от всего сердца.

Вы все знаете причины, побудившие меня отречься от престола. Но я хочу, чтобы вы поняли, что, принимая это решение, я не забыл о стране, Империи, которым, сначала, будучи принцем Уэльским, а затем королем, я служил на протяжении 25 лет. Но вы должны мне поверить, что я нахожу невозможным для себя нести дальше ношу ответственности и выполнять обязанности короля, без помощи и поддержки женщины, которую люблю.

Также, я хочу, чтобы вы знали, что решение, которое я принял, принадлежит мне, и только мне. Это та позиция, которую я четко определил для себя. Другой человек, вовлеченный во все происходящее, до последнего момента пытался убедить меня сделать иной выбор. Но я так решил, и это было самым серьезным решением в моей жизни, наконец, поняв, что так, в конечном итоге; будет лучше для всех.

Это решение далось мне легче с сознанием того, что мой брат, имеющий колоссальный опыт в общественных отношениях, знающий страну и обладающий достойными личными качествами, сможет полноправно занять мое место, без какой-либо задержки или вреда для народа и развития Империи. У него также есть одно непревзойденное преимущество, коего не было у меня, но есть у многих из вас – счастливая семья, жена и дети.

В эти тяжелые дни я был окружен вниманием своей матери и семьи. Министры короны и, в частности, премьер-министр Болдуин, всегда относились ко мне с уважением. Между ними, парламентом и мной, никогда не возникало никаких недомолвок, шедших вразрез с конституцией. Я не мог допустить подобных разногласий, и пойти наперекор традициям, созданным еще моим отцом.

С тех пор, когда я был принцем Уэльским, и позже, когда я занял трон, все относились ко мне по-доброму, где бы я ни жил, или путешествовал по Империи, за что я вам очень благодарен.

Теперь же я заканчиваю любую общественную деятельность и снимаю с себя полномочия. Вероятно, пройдет время, когда я смогу вновь вернуться на свою родную землю, но я буду всегда непоколебимо соблюдать интересы британской нации и Империи, и если когда-нибудь я буду необходим Его Величеству, я всегда буду к Его услугам.

Теперь у нас новый король. От всего сердца я желаю Ему и вам, его народу, счастья и процветания. Да благослови Господь всех вас. Да здравствует король![179]

Закончив, Эдуард направился к своей семье. Он почувствовал, что напряжение, существовавшее между ними в последнее время, ослабло. Был поздний час, и королева первой отправилась в свои покои. До полуночи Эдуард был вместе с братьями, к которым присоединился Монктон, чтобы выпить на прощание по бокалу. В сопровождении Монктона, Эдуард направился в Портсмут. По дороге они о многом беседовали. Кризис отречения прошел. У Эдуарда начиналась новая жизнь – жизнь, которую он сам выбрал.

Прибыв в Портсмут, они направились на государственный военно-морской судостроительный завод. Было темно, и они ошиблись входом. Эдуард увидел восхитительный корабль Victory, но он ему не предназначался. Прошло немного времени, когда капитан, наконец, отправил людей на поиски Эдуарда и Монктона. Их быстро отвели на пристань, где Эдуарда уже ожидал эсминец. Там они обнаружили людей, среди которых был адмирал сэр Уильям Фишер и несколько его офицеров. Прощание с бывшим королем было сухим и коротким. Капитан эсминца С.Л. Хоуи встретил Эдуарда на корабле, когда тот, с псом Слиппером под мышкой, взошел на борт. Хоуи спросил, могут ли они отчалить. Эдуард ответил согласием и проследовал за капитаном на мостик. Капитан отдал приказ, команда засуетилась, моторы заработали.

В 2 часа утра, 12 декабря 1936 года эсминец Fury[180], тихо скользя по воде, вышел из Портсмутской гавани. Наблюдая, как берег Англии все отдалялся, Эдуарда раздирали противоречивые эмоции. Если так тяжело было оставить трон, то чего стоило оставить свою страну… Но так или иначе, любовь все же победила политику…[181] – напишет спустя 14 лет Эдуард.

* * *