Глава 21. Жизнь хороша в красивом шмотье

О его персональном стиле

Напротив ливерпульской Ратуши, с балкона которой в 1964 г. битлы махали всё прибывающей толпе, расположен причудливый, почти что скрытый от глаз пассаж с магазинами викторианской поры. Однажды я забрел туда и нашел старомодную вывеску портного: «Качество Сэвил-роу по ливерпульским ценам». Повинуясь какой-то блажи, я зашел внутрь и в итоге вышел, оставив заказ на костюм. К моему восторгу, я обнаружил, что мерки с меня снял портной, обслуживавший Брайана Эпстайна, – Уолтер Смит, человек, сшивший и первые костюмы «Битлз».

Я узнал от Уолтера, что много лет тому назад он учился у одного портного за рекой Мерси. В 1961 г. среди их клиентов был щеголеватый молодой бизнесмен Брайан Эпстайн, заглядывавший в среду после обеда, когда его магазин НЭМС был закрыт. Работники лавки удивились, узнав, что он менеджер рок-группы. В те времена это выглядело неприличным. А уж ее название, которое Уолтер на слух понял как Beetles, «Жуки», было просто гадость.

Тем не менее группа должна была в первый раз выступить на телевидении, и мистер Эпстайн желал, чтобы участники носили костюмы. Ему удалось договориться о цене двадцать пять гиней за костюм вместо двадцати восьми. (Циники сказали бы, что это была последняя скидка, выторгованная им для группы.) Уолтер вспоминает, что во время примерок музыканты выражались шокирующе грубо; Брайана отвели в сторонку и попросили напомнить своим ребятам о том, что они находятся в респектабельном заведении. Ребята подчинились. Впрочем, пытаясь натянуть зауженные брюки, они сняли сапоги, которые, вероятно, были на них во время долгого и жаркого выступления в «Кэверн». Зловоние воцарилось такое, что пришлось зажечь ароматические палочки.

Впоследствии разговоры о том, что Брайан «выхолостил» группу, заставив ее снять кожаное облачение рокеров, стали общим местом. Но как часто замечает Пол Маккартни, Брайан Эпстайн был не столько менеджером, сколько театральным режиссером. Он заставил их отойти от устаревшего брутального имиджа 1950-х и следующее десятилетие провести в свежем современном стиле. После Уолтера Смита «Битлз» пользовались услугами нескольких портных, начиная от Даги Миллингза и заканчивая работавшими совместно Томми Наттером и Эдвардом Секстоном. И достаточно взглянуть на обложку Abbey Road, чтобы понять, что хороший костюм они ценили, даже когда рядом давно уже не было придирчивого Брайана.

2002 год. Пол роется в куче одежды в импровизированной гримерке студии на западе Лондона. Он выбирает, что сегодня надеть на съемки. Как он объясняет, значительная часть его одежды появляется у него таким образом – кто-то другой ее выбирает, а он одобряет или отсылает обратно. «Удобная штука», – говорит он мне, но он не забыл, какое это удовольствие – самому подбирать себе стиль. «Знаешь, какая у меня любимая неправильная цитата? – смеется он. – Ее выдал Джейк Ривьера, менеджер Элвиса Костелло. Он мне признался, что раньше считал, что в Strawberry Fields Forever поется: «Living is easy with nice clothes» – «Жизнь хороша в красивом шмотье» [вместо «Living is easy with eyes closed», «Жизнь хороша, когда закрыты глаза»]. Мне это всегда нравилось. Жизнь правда хороша в красивом шмотье!»

Редко отмечают, насколько хорошо обычно одевались «Битлз». Многим рок-критикам наплевать на одежду – что заметно! – но с моей точки зрения, имидж группы столь же интересен, как ее музыка. И из всей четверки – особенно с тех пор, как они перестали носить одинаковые сценические костюмы, – именно стиль Маккартни оказывал на меня наибольшее впечатление. Если бы мне пришлось носить одно и то же каждый день, я бы, вероятно, скопировал у него темный костюм и светлую рубашку, в которых он играл на крыше Apple во время записи Get Back.

Мы редко обсуждали моду как таковую, но, вспоминая какие-то отдельные эпизоды, Пол часто уделял внимание одежде. Так, он рассказывал об одном концерте в Лондоне в сентябре 1963 г., объединившем несколько бит-групп:

Я помню это золотое утро. Воскресное утро, пожалуй, это было на ступеньках служебного входа в Альберт-холл. Мы все собрались наверху лестницы. Стояло солнечное воскресное утро, и там были Мик, Кит, битлы в полном составе, «Ярдбёрдз», «Джерри и Пейсмейкерз» – никогда не забуду! И мы были на самом что ни на есть пике молодости. Мы были очень уверены в себе. Если бы кто-то мог наблюдать за этим с небес, он сказал бы, что это поистине золотой миг.

Концерт прошел нормально, но акустика в Альберт-холле была ужасная – поэтому сейчас они и нарастили на потолке эти «грибы». Но мгновения перед концертом – всегда среди самых ярких воспоминаний. Это были мы, свои ребята, и одеты были шикарно, рубашки на пуговицах, все такое. Мы рассматривали шмотки друг друга: «Где достал?» – «Сесил Джи». – «Угу. Кингз-роуд?» Всё очень по-дружески, без зависти. Мне это запомнилось как отличный эпизод.

Он заметил мне, что когда музыкальная пресса еще не была такой серьезной, существовала более непосредственная манера рассказывать о поп-музыке. Что самое замечательное, журналы, для которых приходилось позировать, могли снабжать музыкантов клевой одеждой:

Тогда было весело, мы приходили к ним в редакцию. Нас фотографировали для [подросткового журнала] Fab 208, у них были здания на Флит-стрит. Было так интересно, тебя в первый раз фотографировали в цвете. До этого мы фотографировались только в школе или сами что-то снимали дома. В ателье мы никогда не ходили, да и зачем? Не было надобности. Но теперь мы вдруг позировали перед огромным цветным фоном.

Надо было примерять разную одежду. А для Daily Express мы позировали как манекены на крыше какого-то здания. В общем, делали что угодно, лишь бы в газеты попасть. Если это был разворот с модной одеждой, нам говорили: «У нас есть коллекция этого года от Сесила Джи». Клевые рубашки на пуговицах? Не вопрос, давайте! Мы же были ужасно молодые и клевые, и мы верили, что нас ждет блестящее будущее. Почему бы и нет? Мы были ребята моднявые.

Когда появились пиджаки без воротничка?

Это Пьер Карден. Это была просто новая мода, и у него в один год была такая коллекция, которую мы сперли себе. Взяли и сперли, потому что нам понравилось, как она выглядит. Мы заказали себе такие же. Для нас это было целое событие. На самом деле мы никогда не покупали себе одежду, наши сценические костюмы для нас всегда шили.

Приходишь к этим парням в Сохо, портным, которые обшивали звезд шоу-бизнеса: «Даги Миллингз. Портной знаменитостей». Мы ходили по их ателье, и там висели записки от Сэмми Дэвиса: «Спасибо, Даг, сидит что надо!» Ого! Великое дело – заказать себе костюм. У меня тогда уже был один, который мне сшили в Ливерпуле, потому что надо было иметь костюм от настоящего джентльменского портного.

Даги шил костюмы с разрезами на пиджаках и ужасно узкими брюками. Он был тот еще комик и сыграл в «Вечере трудного дня». Он сам себе посылал фальшивые телеграммы и вешал их на стену: «Даги. Отлично поработал над фильмом. Сесил Б. Демилль», «Спасибо за костюмы, солнце». А еще он был поэтом: когда умер Джон, он написал красивые стихи и послал мне. Не то чтобы великая литература, но прочувствованные. Отличный парень.

А когда мы возвращались в Ливерпуль, у нас спрашивали: «Ну, что поделывал?» – «Не, ну как, мутил с одной актриской, ходил к Даги Миллингзу». – «Вау, фигасе у тебя пиджачок! А брючата!» Круто! Все были под впечатлением, потому что у тебя был миллион историй. Собственно, это и был самый смак. Приехать домой и рассказывать о своих подвигах.

Я попросил Пола рассказать об их первом выступлении на стадионе «Шей» в 1965 г., и на ум ему опять пришла одежда:

Мы переодеваемся в наши бежевые пиджаки с подплечниками и вдруг превращаемся в четырехглавое чудище. Я всегда обожал этот миг, потому что мы переставали быть каждый по отдельности. Мы становились группой. Я был членом команды и носил форму, и мы все выглядели одинаково. Это была одна из тех вещей, которые в «Битлз» доставляли мне больше всего удовольствия.

А началось все в лагере «Батлинз», куда я ездил, когда мне было одиннадцать. Это было в Пулхели, в Северном Уэльсе, и я видел там выступление певцов, которые в итоге на той неделе победили на конкурсе талантов. Я тебе наверняка это рассказывал: они все вышли в «мандошляпках», как мы их называли, из шотландки [плоские шапочки]. У них были серые пуловеры с круглым вырезом под горло, шорты из шотландки, а под мышкой по полотенцу. И они просто шли и шли. Поэтому мне всегда так нравилось, что «Битлз» выступают в форме. Это просто: «Да! Так круто!» Мы смотрелись не как четыре случайных парня, а как команда.

На еще одних съемках, на сей раз в 1989 г., когда снимали клип на This One, он разговаривал с режиссером Дином Чемберлейном. Обсуждение костюмов заставило его вспомнить о фирме, изготовившей набор сюртуков для Sgt. Pepper:

Это как в театре. Если ты играешь в «Николасе Никльби», то твой агент скажет тебе: «Приходи в “Берманз” в десять тридцать утра. Тебя встретит мисс Шинглберри». Так что ты приходишь и сидишь в приемной “Берманз”. «Здравствуйте, вы мистер Маккартни? Играете в “Николасе”? Пройдемте». И тебя ведут по огромному складу одежды. Идешь мимо, скажем, Гражданской войны в США, Горацио Хорнблоуэра[68], «Черной гадюки»[69], разных смешных шляп! Воображение так и разыгрывается. Мы много такого видели, когда снимались в «Вечере трудного дня» и тому подобном.

К тому времени, как «Битлз» впервые познали успех, Пола всё еще называли херувимчиком, но его лицо начинало приобретать взрослые очертания. Фирменная прическа молодой группы удачно смотрелась на его голове – и он остался ей верней остальных. В отличие от Джорджа и Джона, он не хотел выглядеть совсем как хиппи и ходил к модному лондонскому парикмахеру Лесли Кавендишу вплоть до 1970-х гг. Он редко искал что-то эксцентричное.

Ему также повезло, что он не полысел; трудно представить себе Макку без копны волос. Все прекрасно знают, что он много лет красил волосы, и я хотел бы выступить в его защиту. С 1989 г. он регулярно выступает на сцене огромных площадок. Благодаря своим неизменно подтянутой фигуре, физической подвижности и басу-скрипке он способен дать толпе то, чего она так жаждет, – возможность воочию увидеть Пола-битла. Этого требует шоу-бизнес, а Маккартни никогда и не отрицал, что он часть шоу-бизнеса.

Одежда и мода всегда имели для него значение. В 1950-е он пытался стать тедди-боем, ушивая свои брюки, но помаленьку, чтобы не заметил не одобрявший этого отец. Однако в его манере одеваться присутствует консерватизм, который уберег его от худших образчиков психоделии или глэм-рока. Его стиль предвещал «классику с подвывертом» – политику британского дизайнера Пола Смита: удобные костюмы, чью ортодоксальную синеву подрывали оранжевые носки, или, впоследствии, веганская спортивная обувь, сшитая без использования кожи. В его массивных твидовых куртках и маленьких шотландских свитерах чувствовалась ностальгия по лавке старьевщика, а также новизна и стремление не походить на остальных. При всем этом обычно присутствовали практичность и сдержанность.

Процесс старения редко к кому милостив, и это должно быть особенно болезненно, если мир завален твоими фотографиями давностью в несколько десятилетий, когда ты был в расцвете красоты. Битлы обладали какой-то чудесной способностью исключительно удачно получаться на фотографиях: ни при каких обстоятельствах ни один из четырех языков не высовывался, ни один из восьми глаз не был полуприкрыт.

«Тут у меня недавно мегасовременный фэшн-фотограф спрашивал об этом фото, – сообщил Пол по поводу обложки пластинки With the Beatles, где их лица парят в темноте как белые полумесяцы. – Он сказал: “Это же монтаж, да?” Но ничего подобного. На самом деле все заняло один час в гостинице, потому что больше мы и не могли уделить этому парню [Роберту Фримену]. Он нашел в конце одного коридора окошко, куда приблизительно в одиннадцать проливался естественный свет. Он просто посадил нас: мол, “сядьте вот здесь перед окном”. Теперь это фото стало легендарным, и всем нравится думать: “О, это монтаж, не может быть, чтобы все четыре лица выглядели так идеально”. Потому что мы и правда выглядим как легенды».

На тех фотосессиях, на которых мне случалось присутствовать, он выказывал ученую осведомленность о выгодных для него ракурсах и освещении, но по меркам его профессии он не слишком тщеславен.

«В молодости есть неоспоримая ценность, – сказал он мне. – Но это палка о двух концах, потому что молодежи также присуще невежество. Обычно говоришь: “Эх, сейчас бы вернуться в мои восемнадцать лет!” Но потом подумаешь и скажешь: “Но не в умственном плане. Чисто физически”. Я бы не хотел вернуться к тому, что думал в восемнадцать. Ну на фиг. Неуверенность, которую испытываешь в восемнадцать? Нет уж, спасибо. Я хотел бы быть молодым и красивым, но не такой ценой».