ГЛАВА 5

ГЛАВА 5

Из штаба дивизии меня направили прямо в бригаду «D», а оттуда— в батальон D-14. Танки М47 и М48 «Паттон» под маскировочными сетками находились в лесу около перекрестка на Рафахском направлении. Сержант отвел меня к командирскому танку, который прятался под сеткой большего размера, чем другие. Майор Эхуд Элад, в носках и нижнем белье, лежал, растянувшись, на раскладной кровати. За стеклами его очков можно было разглядеть красные от недосыпа глаза, а его нос, тоже красный, торчал над усами.

Неохотно офицер сел на раскладушке и сунул ноги в высокие ботинки со шнуровкой. Накинув рубашку, он встал во весь рост.

— Я слышал, в городе все всё скупают, а особенно запасают сахар. Это правда? — спросил он.

— Да, — ответил я.

— Все бегают с мешками как сумасшедшие?

— В общем, да.

— Евреи совершенно спятили. А верно, что в Кабинете министров кое-кто против войны?

— Верно, — сказал я.

— Дурость какая! Просто смешно! — проворчал майор, застегивая ремень. — Если бы нам только позволили, мы бы разнесли здесь все вчистую за две секунды. А что творится? Мы сидим на задницах и ни черта не делаем, а враг с каждым днем набирает силу. Вчера против нас стояла рота, сегодня уже батальон, завтра будет бригада. Да что же это происходит с евреями?

Майор Эхуд поднял угол маскировочной сети и пригласил меня последовать за ним в лес.

— Пойдемте посмотрим, как батальон. Это добавит вам бодрости.

Танки были выстроены аккуратными рядами, маскировочные сетки туго натянуты, вокруг — полная чистота, и ни одной души. Все под маскировкой.

— Сегодня я облетел территорию на разведывательном самолете, — сказал майор. — Позор, что нам не хотят позволить перейти границу. Я летал над батальоном и не видел его. Представляете?

— Сколько вы уже сидите под маскировкой?

— Десять дней. А до этого мы провели три недели на маневрах.

— Не повезло. Да еще на такой жаре в Негеве, — прокомментировал я.

— В бронетанковых войсках отличная дисциплина, — с гордостью произнес он, приподнимая угол одной из сеток. — В бронетанковых войсках не обычные евреи.

— Смирно! — рявкнул сержант.

Экипаж вытянулся по стойке смирно, сержант отдал честь.

— Вольно, — бросил майор.

Экипаж закончил техобслуживание танка. 12,7-мм пулемет браунинга был начищен, вещмешки экипажа — закреплены на башне. Двое танкистов играли в шашки, еще двое читали газеты. В свободном углу под маскировочным тентом была устроена кухня, и в жестянке на спиртовке кипел кофе. Я спросил людей, как они себя чувствуют.

— Сыт по горло ожиданием, — пояснил сержант. — Пора драться.

— А вы? — спросил я у других.

— То же самое, — отозвались они. — Вот у нас где это сидение. Они явно не испытывали сомнений в том, каков будет исход

столкновения. Они не проиграют.

Когда мы ушли, я сказал майору, что, похоже, солдаты на передовой могут преподать тылу пример высокого морального духа. А ведь этим людям завтра, возможно, придется взглянуть в лицо смерти.

— Если бы все так думали, — заметил майор. — Премьер-министр и министр обороны Леви Эшколь, приехав сюда, спросил меня, почему танкисты столь самоуверенны. Я показал ему «Паттоны» и парней, но это произвело на него странное впечатление. Самое печальное, что в конце он сказал: «Цолл мир нур нит бедахрфн» («Будем надеяться, что нам не придется пускать их в действие»)[89]. Конечно, он имел в виду «Паттоны» и парней.

Контраст между настроениями в бригаде «D» и теми, что превалировали в правительстве и в народе, был значителен и очевиден. Все то, что вызывало колебания и сомнения, страх и панику у гражданского населения, лишь повышало боевой дух личного состава бригады «D» и укрепляло в нем понимание того, что война неизбежна и что это война — война за выживание.

Наводчик Шмуэль Бар из Беней-Брака, служивший в батальоне Б-10, сказал мне: «Для меня это война не на жизнь, а на смерть. Если мы не победим, мои родители лишатся дома».

Я чувствовал, что бригаду пронизывает с трудом сдерживаемый гнев — гнев, корни которого уходят во времена нацистского Холокоста. Люди, казалось, говорили: «Никогда больше евреев не будут изгонять, никогда не будут терзать, мучить и убивать». На протяжении лет никто не воспринимал всерьез угрозы Абд-эль-На-сера и сирийских лидеров «сбросить Израиль в море» и прочие дьявольские призывы арабов к уничтожению Израиля. С тех пор, как появился ЦАХАЛ, на который Израиль полагался как на силу сдерживания, люди реагировали на угрозы арабов, как будто они доносились из-за высокой, неприступной стены.

Теперь способность армии защитить страну ставилась под сомнение, казалось, что неприступная стена рухнула, а арабская пропаганда на фоне концентрации египетских войск на Синае приобрела новое, зловещее значение, напоминавшее о Холокосте в Европе. И именно эта ассоциация вызывала гнев солдат.

Вновь и вновь израильская молодежь возвращалась мыслями к тому, что случилось тогда в Европе. Как оказалось возможным уничтожение сотен тысяч, миллионов евреев, которые шли на убой, как стада скота, не пытаясь сопротивляться, даже не плюнув в физиономии убийц?

Ответ пришел к ним в мае 1967 г. спонтанно. Евреев Европы некому было возглавить, объединить и направить, у евреев Израиля есть ЦАХАЛ. В него стеклись все закаленные изгнанники с Запада и Востока.

Память о прежних страданиях, которая толкала горожан в лавки и магазины, заставляя мешками закупать продукты, пробуждала в прибывших в свои части военнослужащих волю к борьбе. Те, кто в Освенциме беспомощно стоял перед мучителями, когда те выкалывали им лагерные номера, здесь превратились в львов. Если быть более точным, армия не только давала такой настрой, но армия, как крепкий костяк, надежная основа, объединяла всех способных воевать в едином порыве. В ЦАХАЛе рождалось ощущение, что есть нечто, надежно сплачивающее народ. Когда 28 мая премьер-министр спотыкался и заикался, обращаясь к гражданам с речью, один сержант, который слушал транзистор, лежа под маскировочной сеткой, произнес: «Леви, сын Деборы, давай-ка поговорим!»

Воля к борьбе охватила весь ЦАХАЛ, и это единодушие в стремлении к цели неизбежно чувствовали вожди политических партий. Им пришлось сформировать Правительство национального единства, в котором министром обороны стал генерал-майор Моше Даян. Даян был символом побед ЦАХАЛа. Перед своим назначением он, облачившись в форму генерал-майора, посетил армейские лагеря, и, где бы он ни появился, солдаты и офицеры встречали его радостными возгласами и аплодисментами. Это был человек, который расщелкал арабов как орешки: иорданцев и сирийцев в дерзких карательных рейдах десантников, а египтян — в молниеносной Синайской кампании.

30 мая Абд-эль-Насер продемонстрировал, что его цилиндр фокусника еще не опустел. Король Иордании Хусейн, архивраг Насера, перелетел из Аммана в Каир на личном самолете и подписал с Египтом договор о взаимной обороне, по условиям которого в случае войны иорданская армия встанет под командование Египта. Таким образом кольцо вокруг Израиля сомкнулось. Если Израиль по-прежнему будет тянуть время и сомневаться, к арабскому альянсу присоединятся даже не арабы. Недавно установленные Израилем связи с Азией и Африкой оказались под угрозой. У друзов есть поговорка, которая гласит: «Мы — с тем, кто победит». Такую философию разделяют народы Востока и не только они.

Правительство национального единства было сформировано 1 июня, и генерал-майор Даян получил в нем портфель министра обороны. До того Даян склонялся к мысли, что правительство и общество готовы примириться с блокадой Тиранского пролива, рассматривая это более как удар по экономике, вред от которого будет компенсирован изобретательностью и терпением евреев. Теперь же он не собирался прислушиваться к мнению, которое никогда не примет и с которым никогда не согласится армия.

В пятницу 1 июня генерал-майор Даян приехал в Министерство обороны в белой рубашке за рулем своего зеленого «Сааба». Он сделал это еще до того, как принял присягу в Кнессете. Друзьям, приветствовавшим его в министерстве, он сказал: «Народ избрал меня», и был совершенно прав.

Его назначение министром обороны стало результатом давления общества и выражения желания людей, служащих в вооруженных силах. С этой точки зрения, будет правильно утверждать, что в трудный час кризиса народ взял судьбу в свои руки. Люди хотели войны и хотели вести ее со всей яростью, на какую только были способны.