22. Обыски

22. Обыски

Из ответа Путина на вопрос журналистки мои инвесторы получили ответ и на свои собственные вопросы: от России теперь ничего хорошего не жди. Следующей датой, когда они могли забрать свои средства из фонда, было двадцать пятое августа. На этот раз двести пятнадцать участников изъяли в общей сложности более тридцати процентов активов фонда. В моем бизнесе это называется «бегство инвесторов», и когда оно начинается, его уже почти невозможно остановить, как при бегстве вкладчиков из банка. Фонд Hermitage будет вынужден прекратить существование, если я, как фокусник, не смогу вытащить кролика из магического цилиндра.

За свою карьеру я выдержал множество взлетов и падений. Акции на рынке часто падают или поднимаются в цене без видимой причины, и это научило меня стоически воспринимать плохие новости и сохранять спокойствие. В 1998 году фонд рухнул на девяносто процентов, но я не утратил присутствия духа и был со временем вознагражден за выдержку: рыночная стоимость нашего портфеля полностью восстановилась.

Но на этот раз все было иначе.

Вся моя профессиональная жизнь была связана с инвестициями в Россию, и я не собирался заниматься чем-то другим. Но дверь в Россию передо мной захлопнули, и пришлось задуматься о будущем — чем еще я могу заняться. Какие есть варианты? Я не хотел возвращаться в Америку и конкурировать с тысячами таких же бизнесменов. Не мог представить себя и в какой-то новой стране, скажем, в Китае — на выстраивание бизнеса с нуля могло уйти лет десять.

И я определенно не собирался уходить на покой. Мне было сорок два года, я был полон сил. Все варианты казались мне неудачными, и чем больше я об этом думал, тем безнадежнее виделась ситуация.

Моих коллег возможный конец фонда Hermitage огорчал еще больше. У нас было интересное дело, мы работали с энтузиазмом и смогли повлиять на улучшение инвестиционного климата в России — никто не хотел уходить из сыгранной команды профессионалов и устраиваться на обычную работу в инвестиционные банки или брокерские фирмы.

Я взвесил наши сильные стороны и выделил главное: мы умеем находить недооцененные активы и накопили огромный опыт в защите инвестиций от жуликоватых менеджеров. По идее, это должно пригодиться и на других развивающихся рынках.

Я отправил четырех моих экспертов, включая Вадима, поискать что-нибудь стоящее в Бразилию, Объединенные Арабские Эмираты, Кувейт, Турцию и Таиланд. Там они встретились с представителями двадцати самых дешевых компаний. Провели сотню встреч, досконально изучили ряд предприятий и в итоге нашли три привлекательных инвестиционных проекта.

Первый — телефонная компания в Бразилии. Ее рыночная стоимость равнялась трехкратной сумме прибыли за предыдущий год — это был самый низкий показатель по индустрии в мире. Второй — турецкое нефтеперерабатывающее предприятие. Его акции продавались с 72-процентной скидкой по сравнению с ценами на активы аналогичных компаний в отрасли. Третий — компания по операциям с недвижимостью в Объединенных Арабских Эмиратах. Ее акции котировались с 60-процентной скидкой к стоимости ее активов за вычетом всех издержек.

Я начал инвестировать в эти акции и поделился идеей со своим другом Жаном Каруби. На его искреннее и трезвое мнение всегда можно было положиться. Реакция Жана превзошла ожидания. «Билл, мне очень нравится эта идея, — признался он. — Думаю, именно это направление тебе и надо развивать».

Он был прав. Мой опыт инвестора мог пригодиться везде, особенно в странах, где существовали проблемы, схожие с российскими. Оказывается, формула успеха не привязана к России.

Когда я поделился своими соображениями с другими инвесторами, большинство отреагировало так же, как Жан. К осени 2006 года я настолько убедился в правильности выбранного пути, что начал готовить документы по созданию нового фонда — Hermitage Global.

Я планировал закончить подготовку документов ко Всемирному экономическому форуму в Давосе, намеченному на конец января 2007 года. В мире нет лучше места для привлечения инвестиций, чем Давос.

Со времени первой вылазки в Давос в 1996 году моя жизнь сильно изменилась. Уже не приходилось ночевать на полу или околачиваться в вестибюлях в надежде встретиться с важными людьми: с 2000 года я был официальным участником форума и ездил туда ежегодно.

На этот раз я решил взять с собой Елену. Незадолго до этого мы узнали, что она снова ждет ребенка, и я подумал, что интересные выступления и приемы в Давосе отвлекут ее от ежедневных забот по уходу за нашей годовалой малышкой. Мы прилетели в Цюрих и на поезде добрались в Давос, как когда-то давно с Марком Хольцманом. Мы остановились в отеле «Дерби». Почти сразу меня затянула череда встреч.

Как и предсказывал Жан, инвесторы с интересом отнеслись к созданию нового фонда Hermitage Global. На второй день пребывания в Давосе я провел презентацию для одного давнего клиента, и тот спросил:

— Кстати, Билл, ты будешь завтра вечером на русском ужине?

— Какой русский ужин?

Я знал, что в Давос приедет много русских, но программа форума была такой плотной, что я о нем даже не слышал.

— О, это нечто важное! Там соберутся все российские официальные лица.

— Сомневаюсь, что меня туда вообще пустят, — улыбнулся я.

— В этом-то и прелесть, Билл: не русские решают, кто будет гостем на этом мероприятии, а Всемирный экономический форум. Ты можешь просто зарегистрироваться.

Идея звучала заманчиво. После этой встречи я сразу направился к электронному терминалу для участников форума, где записываются на такие мероприятия. Войдя в систему, я за несколько секунд зарегистрировал на ужин себя и Елену.

На следующий вечер мы прибыли за десять минут до начала мероприятия, но обнаружили, что почти все столики уже заняты. Оглядев зал, мы заметили последние два места рядом. По протоколу за каждым столом сидел кто-то из российских высокопоставленных лиц. Я присмотрелся и пришел в замешательство: во главе нашего стола сидел не кто иной, как начальник экспортного подразделения «Газпрома». Более неподходящего места нельзя было и представить. Скорее всего именно расследования коррупционных схем в «Газпроме», которыми занимался фонд Нermitage, послужили катализатором моего изгнания из России. И вот мне предстояло отведать эскалоп из телятины, жареный картофель и морковный пирог в обществе одного из руководителей этой компании.

Ужинали мы молча и старались не встречаться с ним взглядами. В ходе мероприятия российские чиновники и олигархи по очереди произносили речи, одна преснее, банальнее и высокопарнее другой. Русские умеют много говорить, ничего не сказав по существу! Это качество проявилось в тот вечер во всей красе.

Ближе к концу мероприятия звон столовых приборов и суету официантов прервала суматоха у входа: вошло два десятка крепких охранников, образовав живое кольцо вокруг какого-то невысокого человека. Я не мог рассмотреть, кто это, пока гость не подошел к своему столику. Оказалось, это первый заместитель премьер-министра России Дмитрий Медведев. Он готовился заменить на президентском посту Путина, второй срок которого подходил к концу в апреле 2008 года. Форум в Давосе был для Медведева первой возможностью предстать перед международным сообществом.

Когда убрали основное блюдо, Медведев поднялся и подошел к микрофону в аванзале. Его речь на русском языке (я слушал перевод в наушниках) заняла несколько минут и была еще более блеклой и тривиальной, чем у предыдущих ораторов. Я едва дождался, когда он закончит говорить.

Сразу после речи Медведева по залу заскользили официанты, расставляя перед гостями блюдца с морковным пирогом и чашки с чаем и кофе. Пока я пил чай и пробовал глазурь с пирога, Елена тихонько потянула меня за рукав и прошептала:

— Слушай, Билл, у меня появилась отличная идея: почему бы тебе не попросить Медведева помочь с визой?

Я искоса взглянул на нее.

— Это нелепо.

К тому времени я испробовал все возможности, вплоть до Путина, вернуть разрешение на въезд. После саммита «Большой восьмерки» я решил, что эта глава моей жизни дописана до конца. Вдобавок подходить к Медведеву и хлопотать о своей визе мне было неловко. Я пытался объяснить это Елене, но она и слушать не хотела и настаивала на своем.

— Ну, посмотри: сейчас с ним никто не говорит. Давай просто попробуем.

Она встала и выразительно посмотрела на меня. Спорить с женой было труднее, чем выдержать не самую приятную встречу с Медведевым, так что я тоже поднялся и с неохотой последовал за ней через зал. Дойдя до Медведева, я протянул руку и поздоровался:

— Здравствуйте, господин заместитель премьер-министра. Я Билл Браудер. Возможно, вы меня помните?

Елена перевела. Медведев встал и пожал мою руку. В зале заметили происходящее, и гул усилился: если я мог заговорить с Медведевым, значит, и им можно. Люди начали вставать с мест и двигаться в нашем направлении.

— Да, разумеется, я вас помню. Как поживаете, господин Браудер?

— Спасибо, хорошо, однако, как вы, наверное, знаете, мне уже год не дают разрешение на въезд в Россию. Я подумал, что, возможно, вы могли бы посодействовать мне в возврате визы.

Пока я говорил, нас плотным кольцом окружила группа людей — я заметил репортера информагентства «Блумберг» и журналиста газеты «Нью-Йорк Таймс». Они пробились совсем близко к нам. Форум в Давосе был международным дебютом Медведева, а этот разговор мог стать одним из наиболее примечательных моментов всей конференции.

Медведев бегло окинул взглядом собравшихся вокруг людей. Ему предстояло сделать моментальный выбор: отказать мне (что привлечет внимание прессы) или высказать готовность посодействовать (что журналистам будет не так интересно). После короткой паузы Медведев сказал:

— Буду рад, господин Браудер. Пришлите мне копию вашего заявления на получение визы, и я передам его в миграционную службу со своей рекомендацией.

Всё. Репортеры обступили Медведева. Пока мы с Еленой выбирались из толпы, она сжала мою руку:

— Видишь? Я была права!

Мы сразу же вернулись в номер и связались с Лондоном. Обычно на сбор всех бумаг, необходимых для получения визы в Россию, уходит дня три-четыре, но моя команда корпела всю ночь, и в восемь утра гостиничный факс выдал нам полный комплект документов.

Утро было плотно занято встречами с инвесторами, поэтому в зал, где выступал с речью Медведев, отправилась Елена. Она ждала его у подиума. Вокруг сосредоточилось столько охраны, что у Елены почти не было шансов вручить документы лично, но тут она заметила советника Путина Аркадия Дворковича, который пытался мне помочь раньше. Она попросила его передать бумаги Медведеву, и Дворкович согласился.

На следующий день форум закончился, и мы с Еленой вернулись в Лондон, гордые, что благодаря счастливому стечению обстоятельств нам удалось заручиться поддержкой на столь высоком уровне.

Результатов пришлось ждать несколько недель. Девятнадцатого февраля я получил сообщение из Москвы по поводу своей визы. Только пришло оно не от миграционной службы, а от подполковника Артема Кузнецова из Главного управления внутренних дел по городу Москве. Это было странно: МВД занималось расследованием уголовных дел, а не выдачей виз. Я не владею русским языком, поэтому попросил Вадима перезвонить Кузнецову.

После того как Вадим пояснил, что звонит от моего имени, Кузнецов сказал:

— Ладно, я вам объясню, в чем дело.

— Отлично.

— Насколько я понимаю, Браудер послал соответствующую бумагу, чтобы ему разрешили въезд на территорию Российской Федерации.

— Да-да, мы подали документы.

— Я поэтому хотел подъехать, поговорить, если это возможно, объяснить суть вопросов, которые у нас были к вам, может, вы на них ответите, и никаких проблем, конечно.

— Понимаете, дело в том, что я сейчас не в Москве, — ответил Вадим. — Поэтому если бы вы могли прислать эти вопросы, то мы бы постарались на них ответить.

— Прислать так просто не получится, мне хотелось бы побеседовать, если это возможно.

Это не было похоже на стандартный запрос. Когда идет какое-то расследование, то запрос должен быть направлен в организацию в письменном виде. За десять лет, проведенных в России, я усвоил, что чиновник, предлагающий неофициальную встречу, рассчитывает на взятку. В ситуациях, когда чиновники пытались на меня таким образом давить, я неизменно игнорировал их, и они уходили ни с чем.

Завершил разговор Кузнецов следующей фразой:

— Мое заключение зависит от того, как вы себя поведете, то есть что вы предоставите, как объясните и так далее.

Как и раньше в подобных случаях, я решил проигнорировать это предложение.

Звонок из Москвы расстроил бы меня сильнее, если бы не успешный запуск нашего нового фонда Hermitage Global. Вскоре я об этом звонке совсем забыл.

Давние и новые инвесторы один за другим подавали заявки на приобретение паев в новом бизнесе. К концу апреля 2007 года общая сумма вложенных в фонд денег составила шестьсот двадцать пять миллионов долларов. Пусть эти ресурсы уступали сумме, изъятой инвесторами из фонда Hermitage, но мне удалось зализать раны, и компания продолжала работать.

Отчет в совете директоров о первых результатах фонда Hermitage Global был назначен на четвертое июня 2007 года. Заседание проходило в Париже, в отеле «Вестин». После всех неприятностей двух предыдущих лет у меня впервые были хорошие новости.

Мы с Иваном прибыли в Париж накануне вечером, третьего числа, чтобы хватило времени для подготовки к совету. На следующее утро я встал в шесть часов, сходил в тренажерный зал, принял душ и слегка перекусил. В восемь утра я уже ругался по телефону с трейдером о пакете акций, который тот должен был продать на фондовой бирже в Дубае несколько дней назад, но не сделал этого. Теперь на дубайской бирже возникли какие-то технические проблемы, из-за чего торги приостановились. Цена на акции стремительно падала, и я был вне себя из-за того, что он вовремя не продал их и мы теряем деньги. Он приводил какие-то доводы в свое оправдание, но это меня только больше раздражало.

Пока мы спорили, в телефоне раздался сигнал о втором входящем звонке. Я решил посмотреть на номер звонившего только потому, что могла звонить жена: в конце месяца мы ждали появления второго ребенка, и я очень беспокоился о ней. Но звонила не она, а Эмма, секретарь из московского офиса Hermitage. Эмма была приятной девушкой из русской глубинки, порядочной, трудолюбивой и ответственной. Ей шел двадцать первый год, но выглядела она гораздо моложе. Эмма редко звонила мне напрямую, так что я попросил трейдера не вешать трубку и переключился на Москву:

— Эмма, это может подождать?

— Нет, Билл, не может, — ответила она на хорошем английском языке. — В наш офис вломились двадцать пять милиционеров в штатском!

— Что?

Она повторила.

— Вот черт. Подожди секунду! — Я сказал трейдеру, что перезвоню, и вернулся к Эмме. — Что им нужно?

— Не знаю, но за главного у них Артем Кузнецов, и он…

— Ты сказала Кузнецов?

— Да.

Это, должно быть, тот самый Артем Кузнецов, который пытался нас шантажировать несколько месяцев назад!

— А у него есть ордер на обыск?

— Он мне его показал, но не отдает.

— Можешь переписать все, что там значится?

— Попробую.

Я повесил трубку и позвонил Ивану рассказать о ситуации. Новость тоже его сразила, он поспешил связаться с Эммой. Тем временем я позвонил Джеймисону Файерстоуну, юристу, который работал в Москве. Файерстоун был русофилом и жил в России еще с 1991 года — ладный сорокаоднолетний американец, с приятной внешностью, каштановыми волосами, ясными глазами и удивительно мальчишескими чертами лица. Он был управляющим партнером юридической фирмы «Файерстоун Данкен», которую учредил вместе с другим американцем по имени Терри Данкен. В 1993 году во время осады Белого дома Терри находился у Останкинской телебашни с другими митингующими. Когда власти открыли по ним огонь, он помогал вытаскивать раненых, но сам был тяжело ранен и вскоре скончался. С тех пор Джемисон остался во главе фирмы.

Файерстоун завоевал мое расположение при первой же встрече. Не только потому, что говорил прямо и без обиняков, но и потому, что, в отличие от других юристов, никогда не драл втридорога. Мы долгие годы активно сотрудничали, и наши бизнесы набирали обороты почти одновременно.

Как только он поднял трубку, я, пропустив обмен любезностями, сразу перешел к делу:

— Джейми, мне только что звонила наша сотрудница из Москвы. У нас…

— Билл, я как раз собирался тебе звонить…

— Наш офис обыскивают двадцать пять полицейских!

— И тебя тоже?

— Что ты имеешь в виду?

— Да, у меня тут два десятка милиционеров в штатском. Перевернули все вверх дном. У них ордер на обыск по «Камее».

Меня будто обухом по голове ударили.

— Не может быть!

Российская компания «Камея» принадлежала нашему клиенту, которого мы консультировали по инвестициям в российские акции. Поскольку милиция проводила одновременные обыски в нашем офисе и у Джеймисона, я пришел к выводу, что их настоящая цель — мы.

— Хреново, Джейми. Что нам теперь делать?

— Не знаю. Нас держат тут в переговорной комнате, как заложников, никого даже в туалет не пускают. Ордер какой-то подозрительный. Милиция не имеет права начинать обыск до прибытия адвокатов, но они уже здесь камня на камне не оставили.

— Свяжись со мной, как только что-нибудь выяснишь.

— Конечно.

Мы закончили разговор. Глянув на часы, я понял, что опаздываю на собрание совета директоров. Схватив папку с повесткой дня и презентациями, я быстро спустился в зал. Адреналин в крови зашкаливал. В тот момент я был не в состоянии думать ни о чем, кроме этих обысков.

В зале уже собрались четверо членов совета директоров — все импозантные мужчины в возрасте. Они приехали из разных уголков Европы, выглядели спокойно и непринужденно, пили кофе с круассанами и обсуждали ситуацию на рынках. Мне пришлось нарушить идиллию и сообщить им о событиях в Москве. Пока я говорил, вошел Иван, белый как полотно. Один директор спросил, что еще нам известно. Поскольку других новостей не было, я решил позвонить Эмме и перевел телефон на громкую связь. Она ответила и тоже вывела офис на громкую связь. За две с половиной тысячи километров мы слышали, как методично опустошают ящики наших столов и шкафов — крики, топот ног и даже звук сверла — кто-то вскрывал наш сейф.

Так прошло десять минут. Двадцать. Полчаса. Нас потрясло, как Эмма старается владеть ситуацией и кричит на милиционеров: «Эй, хватит пить наш кофе!.. Эй, поставьте компьютер на место!.. А вы оставьте его! Этот человек вообще не имеет отношения к Hermitage!» Она имела в виду сотрудника немецкого «Дойче банка», которого угораздило в то утро появиться в нашем офисе с доставкой каких-то документов. Милиция задержала его, и он сидел в углу конференц-зала, обливаясь от страха холодным потом.

Обыски одновременно тревожили и будоражили. Я заверил членов совета директоров, что милиции нечего изымать в нашем офисе: там не осталось ни информации, ни конфиденциальных материалов, а самое главное, там не было никаких активов. Все ценное еще с прошлого лета было в безопасности за пределами России.

Пока мы слушали, что происходит в нашем московском офисе, зазвонил мой телефон. Это был Джеймисон. Я вышел за дверь, чтобы переговорить с ним.

— Б-билл… произошло нечто у-ужасное!

Он был подавлен и находился на грани срыва. Я никогда прежде не замечал, чтобы Джеймисон, корпоративный юрист с пятнадцатилетним стажем, был в таком состоянии.

— Погоди, Джеймисон, давай помедленнее. Что у вас стряслось?

— Максим, наш младший юрист, сказал им, что ордер на обыск незаконен и что они не имеют права изымать документы, не связанные с «Камеей».

— И что?

— Они избили его! Сейчас он поедет в больницу…

— О Боже! Он справится?

— Не уверен.

У меня пересохло в горле.

— Джейми, надо обязательно задокументировать то, что они творят. Этим подлецам все так просто с рук не сойдет.

— Билл, дело не только в Максиме. Они выносят практически всё.

— В каком смысле «всё»?

— Хватают папки с делами других клиентов, не связанных с «Камеей». У входа стоят две «газели». Они вынесли почти все наши компьютеры, серверы, все корпоративные документы, печати и штампы, которые мы храним для финансовой и налоговой отчетности компаний наших клиентов. Это лишено всякого смысла! Что нашим клиентам делать без документов и печатей? Я даже не знаю, как мы сами после этого будем работать. Мы теперь даже электронную почту не сможем получать!

У меня не было слов.

— Мне… мне очень жаль, Джейми. Мы справимся с этим вместе. Обещаю. Самое главное, сообщи, как только станет известно что-нибудь о состоянии Максима.

— Да, конечно.

Совершенно ошеломленный, я медленно вернулся в зал. Все посмотрели на меня.

Я попросил Ивана прервать звонок. Иван попрощался с Эммой и повесил трубку. Затем я рассказал присутствующим о том, что происходит в «Файерстоун Данкен». Наступила гробовая тишина.

Похоже, мы сильно влипли. Если я что-то и понимал в России, так то, что это было только начало.