29. Девятая заповедь

29. Девятая заповедь

Ранним утром двадцать четвертого ноября 2008 года три группы оперативников МВД в подчинении подполковника Артема Кузнецова выехали на спецзадание. Одна группа отправилась к Сергею домой, две другие — на квартиры младших юристов, работавших в команде с Сергеем в «Файерстоун Данкен».

Ирина Перихина, одна из младших юристов, была занята утренним макияжем, когда послышался звонок в дверь. Как любая русская женщина чуть старше тридцати, она не могла позволить себе показаться на людях, не завершив этот обязательный утренний ритуал. Не обращая внимания на звонок, она продолжила наносить тушь и помаду. Лишь положив на лицо последний штрих, Ирина подошла к двери, но там уже никого не было: к ее счастью, оперативники не стали ждать и ушли, решив, что в квартире никого нет.

Другому коллеге Сергея юристу Борису Самойлову тоже повезло: оперативники нагрянули к нему по адресу прописки, но Борис жил не там и поэтому избежал встречи с милицией в то утро.

Сергей же был дома с восьмилетним сыном Никитой. Сергей собирался идти на работу, а Никита — в школу. Старший сын ушел в школу немного раньше, а жена Сергея Наталья отправилась на прием к врачу.

Когда в дверь позвонили, Сергей открыл и, увидев трех сотрудников милиции, пропустил их в квартиру.

Семья Магнитских жила в уютной трехкомнатной квартире на Покровке, в центре Москвы. В течение восьми часов оперативники переворачивали всё в квартире вверх дном. Вернувшись от врача и увидев дома эту картину, Наташа пришла в ужас, но Сергей был спокоен. Они сидели в комнате Никиты, и Сергей тихо говорил жене: «Не волнуйся, за мной нет никакой вины. Они ничего не могут мне сделать». Оперативники продолжали обыск, когда из школы вернулся старший сын. Юноша начал возмущаться, но Сергей ровным голосом попросил его не волноваться и заверил, что все будет хорошо.

Обыск закончился около четырех часов дня. Оперативники изъяли все личные документы Сергея, компьютеры, семейные фотографии, стопку детских мультфильмов на дисках и даже коллекцию бумажных самолетиков и рисунков Никиты. Сергея арестовали, и когда его уводили, он с вымученной улыбкой обернулся к жене и детям и сказал, что скоро вернется.

Это стало началом нечеловеческих испытаний, через которые предстояло пройти Сергею Магнитскому. Я узнавал о них урывками на протяжении нескольких месяцев и думал о нем постоянно.

Про обыск у Сергея я узнал сразу же. В середине дня двадцать четвертого ноября Вадим подошел ко мне.

— Билл, ты нам нужен в переговорной прямо сейчас! — произнес он голосом, полным отчаяния.

Идя за ним, я догадывался, что он собирается мне сообщить. Иван, Эдуард и Владимир уже были там. Закрыв дверь, Вадим произнес:

— Только что арестовали Сергея!

— Проклятье!..

Я обессиленно рухнул на ближайший стул. От потрясения во рту мгновенно пересохло. В голове сразу возникали десятки вопросов, воображение рисовало страшные картины. Где его содержат? Что с ним вытворяют? На каком основании его арестовали? Что против него сфабриковали?

— Что будет дальше, Эдуард? — спросил я.

— Будет судебное слушание о мере пресечения — в результате его либо выпустят под залог, либо оставят в следственном изоляторе. Почти наверняка второе.

— Что там за условия?

Эдуард вздохнул и отвел взгляд.

— Нехорошие. Очень нехорошие, Билл.

— Как долго они могут держать его под стражей?

— До года.

— До года?! До передачи дела в суд?!

— Да.

Воображение усиленно рисовало все новые и новые образы. Я не мог не вспомнить известный американский телесериал «Тюрьма Оз» об адвокате, выпускнике Гарварда, который по сюжету фильма попал за решетку и сидел вместе с отпетыми уголовниками в вымышленной тюрьме штата Нью-Йорк. Это было всего лишь кино, но при мысли об отвратительных вещах, которые происходили с главным героем, я вздрогнул, представив, что предстоит вынести Сергею. Будут ли его пытать? Насиловать? Как может справиться с подобным уравновешенный, интеллигентный человек, юрист, типичный представитель среднего класса?

Я обязан был предпринять всё, чтобы вытащить его оттуда.

Первое, что мне нужно было сделать, это найти Сергею хорошего адвоката. Сам Сергей попросил пригласить знакомого ему юриста — Дмитрия Харитонова, который был также его земляком. Таково было пожелание Сергея, и мы, конечно же, немедленно согласились. Я предполагал, что Дмитрий, по мере возможности, будет делиться с нами любой информацией о том, что происходит с Сергеем, но он оказался человеком чрезвычайно осмотрительным. Он был уверен, что его телефон прослушивают, а электронную почту просматривают, и поэтому согласился общаться с нами только при личных встречах. Первый приезд в Лондон был запланирован на середину января. Меня совершенно не устраивало такое положение вещей, но, раз Сергей просил пригласить именно его, я не считал возможным возражать.

Далее мне необходимо было встретиться с главой департамента МИДа Великобритании по делам России и стран СНГ Майклом Давенпортом. Он был примерно моего возраста, выпускником Кембриджа, юристом по образованию. В отличие от своего предшественника, Давенпорт не вызывал у меня симпатии. Мы прежде встречались с ним несколько раз — я держал его в курсе наших проблем в России, — но он, похоже, видел во мне только бизнесмена, который просто зарабатывает деньги и не заслуживает внимания британского правительства.

Однако в данный момент речь шла о человеческой жизни, и поэтому я очень надеялся, что он изменит свою позицию.

Я пришел к нему в офис на Кинг-Чарльз-стрит. Давенпорт пригласил меня пройти в кабинет. Мы сели друг против друга за деревянным столом для переговоров. Он попросил секретаря принести чаю и затем спросил:

— Чем я могу быть полезен, господин Браудер?

— У меня очень плохие новости из России, — тихо произнес я.

— В чем дело?

— Арестован один из моих юристов, Сергей Магнитский.

Давенпорт застыл:

— Один из ваших юристов?

— Да. Сергей раскрыл масштабное мошенничество, связанное с хищением налогов, о котором я вам ранее рассказывал. А теперь замешанные в этом преступлении сотрудники МВД арестовали его.

— На каком основании?

— Мы пытаемся в этом разобраться. Но если делать предположения, полагаю, речь идет об уклонении от уплаты налогов. Это их стиль.

— Это весьма досадно. Расскажите, пожалуйста, все, что вам известно.

Я сообщил Давенпорту все подробности, он по ходу беседы записывал. Когда я закончил, он, стараясь придать голосу весомость, пообещал:

— Мы поднимем этот вопрос на встрече с нашими коллегами из России при первой же возможности.

Я повидал на своем веку достаточно дипломатов и понимал, что эта фраза на языке сотрудников МИДа на самом деле означает, что ни черта они не сделают.

По завершении встречи я поспешил покинуть здание, нырнул в черный кэб и направился в офис. Когда мы проезжали мимо Трафальгарской площади, позвонил Вадим.

— Билл, у меня плохие новости от Аслана, нашего источника.

— Что такое?

— Он сказал, что в следственно-оперативную группу по делу Сергея МВД включило девять сотрудников полиции. Девять, Билл!

— Что это означает?

— Обычно их один или двое. При расследовании крупного дела могут выделить троих или четверых. Только в случае громкого политического заказа, как в случае с «ЮКОСом», назначают больше.

— Ничего себе!

— Это еще не всё. Он сообщил, что на аресте Сергея настаивал лично Воронин, глава управления «К» ФСБ.

— Вот черт… — буркнул я и прекратил разговор.

Стало ясно, что Сергею предстоят очень серьезные испытания.

Слушание об избрании меры пресечения в отношении Сергея состоялось в Тверском районном суде Москвы, через два дня после его задержания. У МВД не было доказательств преступления и законных оснований для заключения Сергея под стражу. Сергей и его адвокаты полагали, что задержание будет рассмотрено как недоразумение, и его до окончания следствия выпустят под залог.

В зале суда они впервые увидели следователя, который был назначен старшим группы, — Олега Сильченко. Для тридцати одного года он выглядел молодо, но уже был майором. Мальчишеский вид и высокий голос делали его похожим на какого-нибудь юриста-стажера из налогового отдела «Файерстоун Данкен» или выпускника МГУ. Но когда Сильченко в отглаженном синем мундире начал бойко озвучивать «улики», стало понятно, что судьба Сергея в руках безжалостного исполнителя.

Следователь МВД Олег Сильченко на пресс-конференции в декабре 2011 года. Он несет ответственность за создание пыточных условий Сергею и отказы в неотложной медицинской помощи. Незадолго до первой годовщины убийства Сергея майор Сильченко, как и Карпов, был отмечен наградой министерства внутренних дел «Лучший следователь» (© Reuters/Anton Golubev)

Сильченко заявил, что Сергей может скрыться от следствия, и сослался на письмо из управления «К» ФСБ, в котором утверждалось, что Сергей якобы оформлял документы на получение визы в консульстве Великобритании в Москве и забронировал авиабилет в Киев. Представленные документы были чистой воды фабрикацией. Сергей ответил, что не подавал документы на визу, и это легко проверить, сделав запрос в консульство Великобритании. Затем привел аргументы, что бронирование билета в Киев является вымыслом, но судья перебил его на полуслове: «Вопреки доводам защиты, предоставленная суду органом следствия информация сомнений в своей достоверности не вызывает». Судья согласился со следствием и вынес решение о заключении Сергея под стражу, после чего его в наручниках вывели из здания суда и увезли в автозаке в неизвестном направлении. Там он провел десять дней. Потом его перевели в московский следственный изолятор номер пять, где ему предстояло провести не меньше двух месяцев.

По прибытии в изолятор Сергея поместили в камеру, где на восемь нар приходилось четырнадцать человек, поэтому заключенным приходилось спать по очереди. Свет горел круглые сутки. Очевидно, это было задумано с целью лишения арестантов сна. Возможно, Сильченко полагал, что через неделю борьбы за матрас с матерыми преступниками Сергей, человек с высшим образованием и налоговый юрист, будет сломлен и сделает все, что от него потребует следствие.

Он ошибался.

В последующие месяцы Сергея снова и снова переводили на новое место. Каждая следующая камера была хуже предыдущей. В одной не было отопления и стекол во фрамугах, так что в камеру проникал морозный воздух с улицы. По ночам было настолько холодно, что Сергей не мог спать. Дыра в полу, служившая туалетом, не была отделена от остальной части камеры. Нечистоты нередко поднимались из канализации и заливали пол. В другой камере единственная электрическая розетка была расположена рядом с напольной отхожей чашей, поэтому, чтобы согреть себе чаю, воду приходилось кипятить, стоя над смердящей клоакой. В третьей Сергей попытался прикрыть канализационный сток пластиковой бутылкой, но за ночь ее сгрызла крыса, а к утру пол был затоплен зловонной жидкостью так, что Сергею с сокамерником пришлось передвигаться по табуреткам и нарам, словно обезьянам.

Намного тяжелее физического дискомфорта оказались для Сергея психологические пытки, которым его подвергали в заключении. Сергей был заботливым семьянином, а Сильченко изощренно мучил его, отказывая в каком-либо контакте с семьей. Когда Сергей обратился с просьбой увидеться с женой и матерью, Сильченко ответил: «Предоставление вам свиданий с женой и матерью следствие считает нецелесообразным». Тогда Сергей обратился с просьбой разрешить ему поговорить по телефону с восьмилетним сыном. В ответ Сильченко сообщил: «Следствие полагает нецелесообразным разрешить вам телефонный разговор с сыном в силу малолетства последнего».

Сильченко также отказал Сергею в просьбе повидаться с тетей, указав, что «достоверными сведениями об этом родстве следствие не располагает».

Цель Сильченко была проста: вынудить Сергея отказаться от показаний против Кузнецова и Карпова. Но Сергей был тверд, и с каждым отказом Сильченко создавал ему все более невыносимые условия содержания, отрезая от прежней жизни и свободы, которая еще совсем недавно была частью этой жизни.

О нечеловеческих условиях содержания Сергея, полной изоляции от семьи и обращении со стороны Сильченко мы впервые узнали в январе 2009 года из судебного заседания, на котором судья вновь продлил срок содержания под стражей. Тогда же мы узнали, что Сергей решительно отказался менять показания, и перед нашими глазами начала открываться вся сила его духа.

Почти все январские новости были чрезвычайно мрачными, но всё же были и положительные моменты. После очередного перевода Сергей оказался в камере с одним армянином, которого обвиняли в краже. Тот ожидал суда и отчаянно нуждался в помощи, и Сергей, не имея под рукой никакой юридической литературы, сумел изложить убедительные доводы в защиту сокамерника. На суде его, как ни удивительно, оправдали и выпустили на свободу. Весть об этом быстро разлетелась среди заключенных, и Сергей неожиданно стал одним из самых уважаемых и оберегаемых людей среди арестантов следственного изолятора.

Когда я узнал, что другие заключенные хорошо относятся к Сергею, ужасные образы тюрьмы Оз отпустили и я смог хоть немного спать по ночам.

Однако, к несчастью, правоохранительная система обращалась с Сергеем совершенно иначе.

В конце февраля Сильченко втайне перевел Сергея в изолятор временного содержания на Петровку. Этот изолятор находится вне общей системы следственных изоляторов и подчиняется МВД. Там с Сергеем могли сделать что угодно. Мы понимали, что в этом месте Сильченко и ФСБ попытаются заставить Сергея подписать ложное признание. Мы не имели представления, что там с ним происходит, но подозревали худшее.

Следующие два-три месяца новостей почти не приносили.

Было ясно одно: несмотря на все усилия Сильченко и других сотрудников следственной группы, Сергей отказывался подписывать документы, которые они ему предлагали. Когда Сильченко требовал от Сергея дать на кого-нибудь показания, Сергей повторял: «Я готов вновь дать показания на тех сотрудников МВД, которые совершили преступления». В конце концов Сильченко наверное всё-таки осознал, что серьезно недооценил этого покладистого на вид юриста.

Чем больше они пытались сломить Сергея, тем больше креп его дух. В письме к матери он писал:

«Психологическому своему состоянию я сам иногда удивляюсь: кажется, мне все нипочем, только соскучился по всем вам и по дому. Всех вас целую и обнимаю».

Сергей был непреклонен. Им не удавалось сломить его волю, но вот тело начало сдавать. В начале апреля Сергея опять перевели — на этот раз в следственный изолятор «Матросская тишина». Там его начали мучить острые боли в желудке. Приступы длились часами и сопровождались рвотой. К середине июня он потерял двадцать килограммов.

Сергей был болен, но я еще не знал об этом.

Наступила весна, Сергей продолжал томиться под арестом. Меня стала посещать мысль, что, может быть, Сергею лучше уступить и дать на меня показания — только бы его оставили в покое. Пусть мои проблемы с российскими властями усугубятся — это пустяк, если Сергей выберется из милицейского ада и вернется к семье, к детям, в тепло и уют домашнего очага.

Каждый новый день лишь обострял чувство отчаяния от того, что я бессилен вызволить Сергея из тюрьмы. Тогда я стал предпринимать для его спасения все возможное здесь, на Западе.

Бюрократы в британском правительстве дали ясно понять, что не будут напрягаться ради спасения Сергея, так что я начал искать международные организации, которые смогут ему помочь. Первую перспективную зацепку я нашел в Совете Европы. Это межгосударственная структура, которая среди прочего занимается правами человека. Ее штаб-квартира расположена в Страсбурге, а в состав входит сорок семь европейских стран, в том числе Россия. Незадолго до этого Парламентская ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) поручила депутату и бывшему министру юстиции Германии Сабине Лойтхойссер-Шнарренбергер оценить работу российской системы уголовного правосудия, и она отбирала для изучения наиболее резонансные дела.

Мы понимали, что многочисленные жертвы российской фемиды пытаются привлечь к себе ее внимание. На тот момент в России были осуждены и полагали, что несправедливо, около трехсот тысяч человек. Мы не особо надеялись на успех, но наши юристы связались с депутатом ПАСЕ, и она согласилась с ними встретиться. Мы неделями подбирали документы и составляли иллюстративный материал к этой встрече: наглядно обрисовали каждый этап преступления, совершенного российскими чиновниками; показали, как Сергей стал заложником системы и как бесчеловечно с ним обращались в заключении. Услышав обстоятельно изложенные факты и увидев массу доказательств, она без промедления согласилась заняться делом Сергея.

В апреле 2009 года она обратилась в российские правоохранительные органы с длинным перечнем вопросов. Это был хороший поворот: запрос Совета Европы о Сергее, направленный в российские властные структуры, мог сам по себе привести к освобождению или хотя бы к улучшению условий содержания.

К сожалению, этого не произошло.

Российские власти отказали Сабине Лойтхойссер-Шнарренбергер во встречах, поэтому ей пришлось направить вопросы в письменном виде. После продолжительного молчания она получила официальный ответ.

На ее первый простой вопрос «Почему Сергей Магнитский был арестован?» ответ гласил: «Сергей Магнитский не был арестован». Разумеется, Сергей был арестован и находился под стражей. Не могу представить, о чем думали российские официальные лица, указывая в ответах заведомую ложь.

На второй вопрос «Почему он был арестован сотрудником МВД Кузнецовым, против которого он давал обличающие показания до своего ареста?» она получила не менее нелепый ответ: «Сотрудник с таким именем не работает в ГУВД по г. Москве». У нас же были свидетельства, что он работал там не один год! Российские власти откровенно включали дурака.

Почти все ответы были такими же абсурдными и лживыми.

Госпожа Лойтхойссер-Шнарренбергер планировала указать на все эти несоответствия в заключительном отчете, который она готовила к началу августа, но у нас не было времени ждать. Я продолжал поиски. В результате еще две влиятельные организации согласились помочь: Международная ассоциация юристов и Общество юристов Англии. Обе организации, услышав историю Сергея и ознакомившись с документами, направили письма с просьбой о его освобождении президенту Медведеву и генеральному прокурору Чайке.

Я возлагал большие надежды на то, что это вмешательство поможет. Но всё тщетно. Генеральная прокуратура ответила Обществу юристов Англии формальной отпиской:

«Оснований для принятия мер прокурорского реагирования не имеется».

На остальные письма российские государственные органы и вовсе не удосужились ответить.

Мои поиски перекинулись за океан — в Соединенные Штаты Америки. В июне 2009 года меня пригласили в Вашингтон выступить перед Хельсинкской комиссией США. Это отдельная правительственная организация, которая занимается мониторингом соблюдения международных норм в области прав человека в странах бывшего советского блока. В то время ее возглавлял Бен Карден, сенатор-демократ от штата Мэриленд, избранный на первый срок. Целью слушания было решить, какие дела войдут в подборку материалов для предстоящей встречи президентов Обамы и Медведева.

Это была моя первая возможность представить дело Сергея на таком высоком политическом уровне в Соединенных Штатах. Я сделал доклад. Сенаторы и конгрессмены были до глубины души потрясены испытаниями, выпавшими на долю Сергея. К сожалению, один из сотрудников комиссии — молодой человек по имени Кайл Паркер — решил не включать дело Сергея в меморандум, адресованный президенту Обаме. Он полагал, что другие вопросы были более актуальны.

После этого я понял: чтобы привлечь общественное внимание к положению Сергея, нам нужна пресса. До этого о Сергее было написано всего несколько статей, и все они вышли вскоре после его ареста. Как я ни старался, журналисты не проявляли интереса. В России происходило столько всего ужасного, что ситуация с арестом какого-то юриста не представлялась им новостью. Все мои попытки поделиться сложными подробностями дела Сергея журналисты просто игнорировали.

Я почти исчерпал свой список иностранных корреспондентов, работавших в России, когда вдруг наткнулся на Филиппа Пэна — молодого репортера газеты «Вашингтон Пост». В отличие от остальных, в Москву он приехал сравнительно недавно, и его глаз еще не замылился. Он сразу почувствовал масштаб истории Сергея.

С начала июля по август 2009 года он беседовал с моими коллегами, занимался проверкой наших документов и пытался, как мог, получить ответы от российских государственных органов. К началу августа был готов поистине сенсационный материал.

Тринадцатого августа в «Вашингтон Пост» появилась его статья под заголовком «Трое юристов, разоблачив корпоративное рейдерство, стали жертвами преследования». Он обвинил российские государственные органы в крупномасштабных финансовых махинациях и объяснил, как они фабрикуют дела против Сергея, Эдуарда и Владимира, чтобы замести следы преступления.

Обычно подобные разоблачения производят много шума, но в этот раз — мертвая тишина. Российские власти были совершенно безразличны и невозмутимы. Мало того, российская пресса вообще не обратила внимания на этот материал. Похоже, журналисты в России опасались писать о чем-либо, связанном со мной. Я был для них словно прокаженный.

Почти одновременно со статьей Пэна в «Вашингтон Пост» был опубликован и отчет депутата Лойтхойссер-Шнарренбергер. Она тоже детально разбирала ложь российской власти, мошенничество с кражей налогов, необоснованный арест Сергея и жестокое обращение с ним. Вывод депутата ПАСЕ: «Я не могу не подозревать, что эта скоординированная атака происходит при полной поддержке высокопоставленных чиновников. Они, судя по всему, воспользовались наличием системных проблем в уголовном судопроизводстве Российской Федерации».

Ее доклад был сокрушительным, он расставлял все точки над «i». Но тоже не оказал никакого влияния. Российское правительство встретило его такой же оглушительной тишиной. Тем, кто продолжал пытать Сергея, было все равно.

В своем кругу мы долго и горячо обсуждали дальнейшие действия. Традиционные инструменты защиты ни к чему не привели, и идеи были почти исчерпаны. Но тут в нашу комнату заглянула двадцатичетырехлетняя девушка-секретарь и сказала: «Простите, что прерываю, я услышала ваш разговор. А вы не думали снять видеоролик и выложить его на Ютьюбе?»

В 2009 году я и не знал, что в интернете существует такой сайт, где любой человек может разместить свое видео. Она принесла свой ноутбук и показала, как устроен этот интернет-сервис.

Учитывая отсутствие каких-либо серьезных результатов, мы решили, что стоит попробовать. Мы вновь просмотрели имеющиеся документы, еще раз подытожили свидетельства мошенничества, написали сценарий и сняли 14-минутный видеосюжет. В нем просто и доступно рассказывалось, как МВД и преступники украли из российского бюджета 5,4 миллиарда рублей и упрятали за решетку человека, который их разоблачил, — Сергея Магнитского. Мы сделали две версии ролика — на русском и английском языках. Результат оказался нагляднее и понятнее, чем всё, что мы делали до этого, и я полагал, что этот видеоролик сразу произведет впечатление.

Мне хотелось, чтобы ролик появился в интернете как можно скорее, но для начала требовалось одобрение Сергея, ведь именно он находился в самом уязвимом положении. Я передал копию сценария его адвокату и с нетерпением ожидал решения.

Положение Сергея тем временем становилось все тяжелее и тяжелее.

К лету 2009 года состояние его здоровья заметно ухудшилось. В медицинской части «Матросской тишины» ему поставили диагноз: панкреатит, камни в желчном пузыре и холецистит. Ему назначили повторное ультразвуковое исследование (УЗИ) на первое августа и плановую операцию. Однако за неделю до запланированного УЗИ с одобрения майора Сильченко Сергея перевели из «Матросской тишины» в Бутырку — следственный изолятор более строгого режима, который в советское время использовался в качестве пересылочной тюрьмы на пути в лагеря. Это место имело в России такую же дурную славу, как тюрьма Алькатрас в Калифорнии, только условия содержания были еще хуже. Для Сергея ситуация усугублялась тем, что в Бутырке не было больницы, необходимой для его лечения.

То, что пришлось пережить Сергею в Бутырке, сопоставимо разве что с тем, что Александр Солженицын описал в своем «Архипелаге ГУЛАГ».

Двадцать пятого июля, как только Сергей оказался в Бутырке, он попросил тюремное начальство провести назначенное ранее лечение, но просьба осталась без внимания. День за днем он терял силы в камере, а боль становилась все острее.

Двадцать четвертого августа в четыре часа дня боль в желудке стала такой невыносимой, что Сергей не мог даже лежать. Он пробовал принимать разные положения, но боль сильно отдавала в солнечном сплетении и груди. Временное облегчение приносила только поза эмбриона, если поджать ноги, свернуться в клубок и покачиваться из стороны в сторону.

В половине шестого вечера с допроса вернулся его сокамерник Эрик. Сергей лежал, сжавшись на кровати, и тихо стонал. Эрик попытался узнать, что случилось, но боль была настолько сильной, что Сергей не мог разговаривать. Эрик стал кричать и звать врача. Охранник услышал его и пообещал кого-нибудь привести, но ничего не происходило. Еще через полчаса Эрик стал стучать в дверь камеры, чтобы привлечь внимание охранника, но ответа не дождался.

Час спустя Эрик услышал мужские голоса:

— В какой камере?

— Двести шестьдесят семь! — закричал он. — Пожалуйста, скорее!

Но никто не подошел.

За следующие несколько часов терзавшая Сергея боль стала невыносимой. Наконец в половине десятого вечера в камеру вошли двое охранников и доставили его в санитарный кабинет.

Сергею пришлось еще полчаса ждать, пока медсестра не спеша закончит заполнять документы. Чтобы хоть как-то облегчить боль, Сергей сидел скорчившись, поджав колени к груди. Закончив с бумагами, медсестра произнесла:

— Так. Что с вами?

Сергея передергивало от боли, и сквозь стиснутые зубы он медленно произнес:

— У меня невыносимые боли. Мне нужен врач. Я просил много раз, но со дня моего перевода сюда в прошлом месяце меня никто не осмотрел.

Медсестра уставилась на него с нескрываемым раздражением:

— Как это не осматривали? Вас осматривали там, откуда вас привезли!

— Да, и мне назначили обследование, и никто это обследование не проводит и лечение не назначает.

— Вас когда к нам привезли? Всего месяц назад! Вы что же хотите, чтобы вас каждый месяц лечили? Надо было вам на воле лечиться.

— На воле у меня не болело. Я эти заболевания получил, уже находясь в заключении.

— Не рассказывайте мне сказки! — возмутилась сестра. — Если нужен медицинский уход, пишите заявление, чтобы вас принял врач, — добавила она напоследок и отправила его обратно в камеру, не оказав помощи.

Охрана отвела Сергея в камеру. Боль понемногу утихла, и он забылся тяжелым сном.

Становилось ясно, что начальство следственного изолятора целенаправленно отказывает Сергею в медицинской помощи. Его мучители использовали развившиеся в заключении болезни как инструмент пытки, прекрасно зная, что камни в желчном пузыре вызывают жуткие боли. Обычно при таких приступах человек может кое-как продержаться пару часов, пока сознание не помутнеет от боли. Потом он окажется в отделении интенсивной терапии, где врачи первым делом вколют сильное болеутоляющее типа морфина, прежде чем приступить к курсу лечения. Но это на воле. Сергей же был вынужден в течение четырех месяцев терпеть невыносимую боль, без лечения и болеутоляющих средств. Как он держался все это время, как терпел эту боль — мне до сих пор непостижимо.

Сергей и его адвокаты написали во всевозможные инстанции больше двадцати заявлений, требуя медицинской помощи. Они обращались и в пенитенциарную службу, и в правоохранительные органы, и в суд. Большинство обращений остались без реакции, а полученные ответы повергали в шок.

Майор МВД Олег Сильченко писал:

«Об обеспечении проведения Магнитскому контрольного УЗИ брюшной полости… вынесено постановление о полном отказе в его удовлетворении».

Судья Тверского районного суда города Москвы Алексей Криворучко ответил:

«Доводы Магнитского об антисанитарных условиях содержания под стражей суд признает несостоятельными, поскольку исследованными материалами они не подтверждаются».

Прокурор Андрей Печегин из генеральной прокуратуры ответил:

«Проверкой установлено, что в ходе предварительного следствия физическое и психологическое давление на Магнитского не оказывалось… Оснований для принятия мер прокурорского реагирования не имеется».

Судья Елена Сташина, одна из тех, кто санкционировал продление срока содержания Сергея под стражей, написала:

«Суд считает, что заявления Магнитского, относящиеся к его условиям содержания, не подлежат исследованию».

Одновременно с этими истязаниями Сергея начал периодически навещать человек, отказавшийся назвать свое имя, должность и организацию. Всякий раз, когда он приходил, Сергея выводили из камеры и на время встречи помещали в душное помещение без окон. Встречи были короткими, так как незнакомец говорил лишь одно:

«Сделай, что нам нужно, или тебе будет хуже».

Каждый раз Сергей молча смотрел на человека по другую сторону стола и отказывался подчиниться.

Никто не знает предела своих возможностей, пока ему не выпадут испытания. И я не знаю, как бы себя повел в такой ситуации. Да и Сергей, наверное, не знал, пока не столкнулся с ними лицом к лицу. Как бы тяжело ему ни приходилось, он всякий раз отказывался лжесвидетельствовать. Сергей верил в святые заповеди и не мог нарушить девятую:

«Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего».

Признать себя виновным в преступлении, которого не совершал, и оговорить другого человека казалось ему недопустимым в любых обстоятельствах. Поступить так было для Сергея горше любых физических страданий.

Невиновный человек, силой оторванный от родных и близких, обманутый законом, преданный государством, стоял перед глухой стеной, которую выстроили казнокрады. За решеткой ему устроили пытку болезнью и искушали — уступи нам, и все опять будет хорошо. Но даже в этих самых невыносимых условиях, когда у него были все основания дать своим палачам то, чего они добивались, человек держался. Утратив свободу и здоровье, рискуя жизнью, он не предал свои идеалы и веру.

Он не сдавался.