11. «Сиданко»

Однажды в пятницу ближе к вечеру я узнал еще об одной перспективной инвестиционной возможности. Дело было в августе 1996 года. На дворе стояла адская жара. В офисе слышался лишь тихий гул компьютеров, сопели кондиционеры и прерывисто жужжал слепень. За окном офиса было необычно тихо. По пятницам измученные жарой жители столицы растекались по пригородным дачам. Складывалось ощущение, что в этот вечер мы остались в городе совсем одни.

Наша небольшая команда уже собиралась уходить, когда зазвонил телефон.

— «Эрмитидж». Здравствуйте, — произнесла Светлана скучающим тоном. Она повернулась на стуле и, прикрыв трубку рукой, сказала: — Билл, это Юрий.

— Юрий? Соединяй.

Я взял трубку, и тот еле прошептал:

— Билл, привет. У меня тут четырехпроцентный пакет акций «Сиданко». Интересует?

— А что это?

— Крупная нефтяная компания в Западной Сибири. Никто о ней не слышал.

— А кто ее контролирует?

— Группа под руководством Потанина.

Владимира Потанина знали все. Это был российский олигарх-миллиардер, человек сурового вида с лицом, изрытым оспинами, одно время он даже работал заместителем председателя правительства России.

— И сколько они хотят за четыре процента?

— Тридцать шесть миллионов шестьсот тысяч.

Капитализация фонда росла, однако ему был не по карману такой большой, пусть и крайне заманчивый, пакет акций. С другой стороны, если компания, предлагающая акции, достаточно привлекательна, то фонд может приобрести какую-то их часть. Я размышлял про себя.

— Если вам это не интересно, то ладно, — сказал Юрий.

— Да нет, Юрий, может быть интересно. Но сначала я должен изучить эту компанию.

— Не вопрос.

— Сколько у меня времени?

— Трудно сказать. Я придержу их недельку, пока продавец не начнет давить, хотя не думаю, что найдутся другие желающие купить акции компании второго эшелона.

Я повесил трубку. Мы ушли на выходные. По дороге домой меня охватило до боли знакомое чувство — что-то подсасывало в желудке. Нечто похожее я испытал, когда узнал, что две тысячи долларов польских инвестиций выросли почти в десять раз, или когда открыл для себя ваучерную приватизацию в России.

Рано утром в субботу я вернулся в офис и принялся изучать аналитику в поисках сведений о «Сиданко», но среди имевшихся у нас отчетов и докладов ничего не нашлось. В понедельник, как только в офисе появились коллеги, я подозвал Клайва и сказал:

— Я искал в наших материалах какую-нибудь информацию о компании «Сиданко» и без успеха. Можешь позвонить брокерам и узнать, есть ли что-то у них?

Клайв ответил, что займется этим.

Я сходил на несколько встреч, а вернувшись к полудню, спросил у Клайва, удалось ли что-то найти по «Сиданко». Он отрицательно покачал головой: ни аналитических отчетов, ни статей, ни фактов, ни даже слухов. Глухо.

Досадно, конечно, но в принципе объяснимо. Акции крупных компаний, таких, например, как «ЛУКОЙЛ», 67 процентов которой торговались на бирже, были ликвидными и давали брокерам хорошие комиссионные. Этих комиссионных хватало на то, чтобы аналитики проводили исследования и составляли отчеты для инвесторов, интересующихся ценными бумагами. В случае «Сиданко» на свободном рынке ходило всего четыре процента акций — и доходы от комиссионных не оправдывали время, затраченное на изучение компании и обзоры.

— Что ж, выходит, нам придется самим заниматься поиском и проводить исследование, — сказал я.

В России искать информацию — все равно что провалиться в кроличью нору и побывать в «стране чудес», если вы, конечно, помните сказку Льюиса Кэрролла про Алису. Ты задаешь вопрос, тебе отвечают загадкой. Вроде видишь свет в конце туннеля, но вдруг перед тобой вырастает стена. Все было очень запутанно и расплывчато, сплошное гадание на кофейной гуще. Семьдесят лет КГБ культивировал шпиономанию, и в результате россияне тщательно оберегали любые данные — так, на всякий случай, как бы чего не вышло. Даже простой вопрос о здоровье иной человек принимал за покушение на государственную тайну. Я чувствовал, что расспросы об экономическом состоянии компании вызовут куда большее напряжение.

Однако я был настроен на успех. Приступив к поискам, я вспомнил, что один мой сокурсник по Стэнфорду издает журнал о нефтегазовой отрасли, — возможно, у него найдется что-нибудь о «Сиданко». Я позвонил, но тот вместо информации о компании начал предлагать мне платную подписку на журнал.

— Всего каких-то десять тысяч долларов! — задорно уговаривал он.

Подписка меня совершенно не интересовала.

— Это не заложено в бюджет, — отнекивался я.

— А, Билл, — рассмеялся он, — так и быть: как сокурсник сокурснику я тебе пришлю старые выпуски бесплатно.

— Отлично! Большое спасибо.

Затем я занялся стопкой визиток на столе. Будь я инвестиционным банкиром в Лондоне, моя визитница ломилась бы от множества тисненых карточек на дорогой бумаге. Здесь же, в России, коллекция визиток выглядела куда скромнее: одни картонные, другие на цветной бумаге самых нелепых оттенков, третьи вообще напоминали распечатку на домашнем принтере. Две визитки склеились из-за дешевых чернил. Красота красотой, но других визиток у меня не было, и я стал внимательно перебирать все.

Разлепив склеенные визитки, я наткнулся на телефон человека, которого знавал прежде: Дмитрий Северов, консультант одной российской инвестиционной компании. Я познакомился с Дмитрием, когда работал на «Саломон Бразерс», и сейчас вспомнил, что он консультировал российские нефтяные компании по вопросам банковского кредитования. Он наверняка знает что-нибудь о «Сиданко». Я снял трубку, набрал его офис и предложил встретиться. Он охотно согласился.

Офис Дмитрия располагался в многоквартирном жилом доме на тихой улочке недалеко от Кремля, в одном из самых престижных районов города. В будке у входа скучал охранник в черной форме и курил сигарету. Не будь шлёпок на ногах, он вполне сходил бы за спецназовца. Не глядя он махнул в сторону лифта.

Я достал бумажку с адресом, который записала Светлана, и нахмурился. Офис Дмитрия находился на «четвертом этаже с половиной» — я и понятия не имел, что такое возможно. То ли мне надо теперь доехать на лифте до четвертого этажа и подняться пешком наверх, то ли спускаться с пятого?

Мимо прошел, задев меня, какой-то мужчина и вызвал лифт. Лифт двигался очень медленно и был ужасно узким, как телефонная будка. Мне пришлось втиснуться в него вместе с мужчиной, чтобы не ждать еще минут десять. Он нажал на кнопку четвертого этажа и подозрительно уставился на меня. Я потупился и стоял молча.

Выйдя из лифта, мы направились в противоположные стороны. Я поднялся на половину лестничного пролета, обходя окурки. Полная немолодая женщина впустила меня в квартиру. Должно быть, мама или секретарь Дмитрия. Сказав, что Дмитрий обедает, она провела меня на кухню.

— Садитесь, садитесь! — пригласил Дмитрий, отодвигая корзинку с черным хлебом и банку с сахаром. Я сел на хлипкий пластмассовый стул напротив и старался не замечать, как он макает хлеб в суп. — Чем могу помочь? — спросил он прихлебывая.

— Я занимаюсь исследованием нефтяных компаний.

— Хорошо! Вы обратились по адресу.

— Вы можете что-нибудь рассказать о «Сиданко»?

— Конечно. Я все знаю о «Сиданко». — Он поднялся, вышел и тут же вернулся с большой таблицей. — Что вы хотите узнать?

— Для начала — каковы их запасы.

Мы вместе просмотрели данные, и Дмитрий ткнул пальцем в один столбец. По имевшимся у него сведениям, запасы нефти «Сиданко» составляли шесть миллиардов баррелей. Умножив цену четырех процентов акций на двадцать пять, я получил стоимость всей компании — девятьсот пятнадцать миллионов долларов. Я разделил эту сумму на количество баррелей нефтезапасов, и получалось, что стоимость акций «Сиданко» на бирже была эквивалентна пятнадцати центам за баррель. Это была нелепая цена, потому что в то время рыночная стоимость одного барреля нефти составляла двадцать долларов.

Я нахмурился: что-то тут не так. Если цифры верны, пусть даже приблизительно, то компания стоит фантастически дешево.

— Невероятно… — пробормотал я себе под нос.

Я поблагодарил Дмитрия и ушел. Вернувшись в офис, я попросил Клайва провести оценку стоимости «ЛУКОЙЛа», самой известной российской нефтяной компании. Пообщавшись с брокером, Клайв передал мне расчеты. Я несколько секунд стоял, уставившись на цифры.

— Этого не может быть.

— Но такие цифры мне дал брокер, — ответил он, оправдываясь.

Акции «ЛУКОЙЛа» в перерасчете на баррель нефтезапасов стоили в шесть раз дороже акций «Сиданко», хотя компании были одного уровня — это мне казалось невероятным.

— Почему же «ЛУКОЙЛ» стоит настолько дороже?

Клайв прищурился:

— А что, если с «Сиданко» что-то не так?

— Возможно. А если все в порядке? Может, она и вправду стоит дешевле?

— Было бы здорово. Но как в этом убедиться?

— А мы спросим их самих. Если не ответят, будем спрашивать других людей, пока не разберемся.

На следующий день мы продолжили наши изыскания.

Офис «Сиданко» располагался в старинном царском особняке на берегу Москвы-реки, неподалеку от резиденции посла Великобритании. Я отправился туда со Светланой. В приемной нас встретила эффектная молодая блондинка в туфлях на шпильках. Она провела нас в зал в стиле семидесятых годов, с фанерными шкафами и выцветшим вельветовым диваном, и сообщила, что начальник скоро подойдет.

Мы прождали руководящего сотрудника отдела стратегического развития полчаса. Высокий, худой, слегка за тридцать, но уже с заметными залысинами, он вошел в зал заседаний с видом председателя правления, все утро проводившего важные встречи. Он что-то пробурчал себе под нос, но что именно, я не разобрал.

— Он приносит извинения, что заставил вас ждать, — выручила Светлана, — и спрашивает, чем может помочь.

— Пожалуйста, чай? — произнес он по-русски.

— Он спрашивает, не хотите ли вы чаю, — сказала Светлана. Она сидела на кожаном стуле между нами, и ей явно было неудобно.

Мужчина посмотрел на часы. Время шло, и я отказался от чая.

— Скажи ему, что я хотел бы узнать объем запасов нефти у компании, — попросил я. Я уже владел этой информацией, но надо было перепроверить.

Он заерзал на стуле, как будто понял мой вопрос, но все же ждал, пока Светлана переведет. Растянув губы в напряженной улыбке и закинув ногу на ногу, он пустился в объяснения. Через несколько минут он сделал паузу, чтобы Светлана могла перевести.

— Он говорит, что самое важное в запасах нефти — это технология бурения компании. Говорит, что у «Сиданко» самое современное оборудование и лучшие инженеры в стране.

Прежде чем я успел вставить слово, он жестом остановил меня и продолжил монотонно говорить о бурении, узких местах нефтепровода и маркетинговых подразделениях, а Светлана прилежно переводила. Неожиданно она сказала:

— Он спрашивает, есть ли еще вопросы.

— Можешь спросить его о запасах нефти?

— Я уже спросила, — смутилась она.

— Но он не ответил. Спроси еще раз.

Светлана покраснела и опять повернулась к нему. Он откинулся назад и ждал, пока она договорит, затем кивнул, мол, понял мой вопрос и собирается на него ответить.

На этот раз он говорил еще дольше. Поняв, что он не будет делать паузы на перевод, я дал Светлане листок и ручку, и она начала быстро конспектировать речь. Минут через пять она недоуменно взглянула на меня, не зная, нужно ли записывать дальше. Через десять минут она отложила бумагу.

Наконец, он завершил свою лекцию, выдвинулся на стуле вперед и кивнул Светлане, мол, можно переводить. Она сверилась с заметками.

— Он говорит, что лучшую нефть в России добывают в Западной Сибири — она лучше, чем тяжелая нефть из центральных областей Татарстана и Башкортостана. Еще…

— А он назвал объем запасов? — прервал я ее.

— Нет.

— Ты уверена?

— Да.

— Спроси его опять.

Светлана застыла.

— Смелее, — кивнул я. — Все в порядке.

Она медленно повернулась к сотруднику компании. Тот уже не улыбался. Раздраженно достав из кармана мобильный телефон, он начал пролистывать меню. Светлана робко задала вопрос в третий раз. Он встал и что-то отрывисто сказал ей.

— Он говорит, что опаздывает на другую встречу, — тихо перевела Светлана.

Он явно не собирался отвечать на мой вопрос. Я не мог понять, почему он так боится сообщить объем запасов нефти компании. Возможно, он не знает ответа или полагается на русскую мудрость сидеть тише воды, ниже травы и не брякнуть лишнего. В России бытует мнение, что конкретика чревата неприятностями, поэтому люди предпочитают держаться от греха подальше и осторожничают в словах. Услышав прямой вопрос, россияне склонны подолгу говорить ни о чем, на разный лад увиливая от ответа. Большинство людей либо слишком воспитаны, чтобы настаивать и требовать ответа, либо успевают забыть свой вопрос. Когда сталкиваешься с таким лицемерием, надо быть предельно собранным и настойчивым, иначе упустишь шанс узнать что-то дельное.

— Он сказал, что надеется, что исчерпывающе ответил на все ваши вопросы.

Мужчина протянул руку для рукопожатия и на чистейшем английском добавил:

— Пожалуйста, приходите к нам еще. Мы всегда рады встрече с западными инвесторами.

Было ясно, что сотрудники «Сиданко» не поделятся существенной информацией о своей компании. Тогда мы стали договариваться о встречах с представителями других нефтяных компаний в надежде на то, что им известно что-нибудь о конкуренте.

Начали мы с «ЛУКОЙЛа». При входе в их здание всегда производили досмотр, просвечивали все вещи, забирали телефон и паспорт и возвращали только на выходе. Меня проводили к экс-сотруднику КГБ, которого компания специально наняла в отдел по работе с иностранными инвесторами, чтобы общаться с такими, как я. Он устроил мне часовую презентацию и демонстрировал фотографии радостных специалистов компании, которые позируют в касках на фоне буровых вышек.

Финансовый директор компании «Юганскнефтегаз» пытался уговорить меня ссудить им полтора миллиарда долларов на покупку нового нефтеперерабатывающего завода.

В московском офисе «Татнефти», менее крупной нефтяной компании, головная контора которой расположена в Татарстане, мне предложили принять участие в строительстве автомагистрали.

Остальные встречи прошли в том же ключе. Каждый раз я приходил с оптимизмом и надеждами, и каждый раз уходил ни с чем: меня засыпали массой пустых деталей.

Я начал чувствовать, что вся эта работа отнимает слишком много времени и сил. А на что я, собственно, рассчитываю, если аналитики всех инвестиционных банков списали «Сиданко» со счетов? Может, есть веская причина, почему никто не заинтересовался этим четырехпроцентным пакетом?

Когда я вернулся в офис с очередной встречи и был готов отказаться от этой затеи, Светлана вручила мне большой плотный коричневый конверт:

— Только что получили из Америки! От вашего знакомого из отраслевого журнала, с которым вы разговаривали.

— Проехали. Можешь сразу выбросить его в корзину, — буркнул я, не глядя на конверт.

Я решил, что внутри скорее всего рекламные материалы, расписывающие выгоду инвестиций в буровые вышки. Но потом передумал: а вдруг отыщется что-нибудь дельное? Я остановил Светлану:

— Хотя постой. Принеси, пожалуйста, обратно.

Листая подшивку журнала, я понял, что сокурсник прислал мне настоящий кладезь информации. Этот малоизвестный глянцевый журнал оказался золотым ключиком к моей головоломке. В приложении к журналу приводились все нужные мне данные о российских нефтяных компаниях, включая неуловимую «Сиданко»: запасы нефти, объем производства, нефтепереработки — словом, вся информация была аккуратно собрана в одном месте и выглядела вполне убедительно.

Я взял листок бумаги и разделил его на две колонки, озаглавив их «Сиданко» и «ЛУКОЙЛ». Затем выписал и классифицировал все найденные в журнале факты об этих компаниях, вписал их в соответствующие колонки, потом подытожил общую картину и не обнаружил между ними почти никаких отличий. После распада Советского Союза инфраструктура обеих компаний развивалась слабо. И там, и там буровые вышки ржавели, а нефтепроводы прохудились; и там, и там за одинаково мизерную зарплату дорабатывали по старинке прежние сотрудники.

Пожалуй, единственное отличие заключалось в том, что компанию «ЛУКОЙЛ» все знали и по ней было написано множество аналитических отчетов, а по «Сиданко» — ни одного. Сопоставив данные по «ЛУКОЙЛу» в этих отчетах и в присланном мне журнале, мы увидели, что они полностью совпадают. Это привело меня к заключению, что журнальные сведения о «Сиданко» надежны.

Для меня это было открытие. Все знали, какой лакомый кусок компания «ЛУКОЙЛ»: она контролировала такой же объем нефти и газа, как «Бритиш Петролеум», но стоила в десять раз дешевле британского гиганта. А тут появляется никому не известная «Сиданко», у которой нефти ненамного меньше, чем у «ЛУКОЙЛа», но при этом стоит она в шесть раз дешевле «ЛУКОЙЛа» и, следовательно, в шестьдесят раз дешевле «Бритиш Петролеума»!

Отличная инвестиционная идея — дальше тут и думать было нечего. Фонд, на основании нашего анализа, приобрел 1,2 % компании «Сиданко» по четыре доллара за акцию, потратив примерно одиннадцать миллионов долларов. Это была одна из крупнейших инвестиций, в которой я когда-либо участвовал. Как только Эдмонд Сафра услышал об этом, он захотел дополнительно вложить собственные средства и вскоре приобрел такое же количество акций для себя.

Обычно в случае свободного обращения акций компании на бирже цены на них устанавливает рынок. В случае «Сиданко» 96 % акций принадлежало одной инвестиционной группе и 4 % миноритарным акционерам (в том числе и нам). Таким образом, у нас не было возможности оценить на рынке, по хорошей ли цене купили мы акции или нет. Какое-то время меня это устраивало, но шли месяцы, и я начинал понемногу беспокоиться. Тщательный анализ данных и определенная доля уверенности в себе — одно дело. Но вдруг я просчитался, и фонд потеряет существенную часть своих вложений? Со временем я даже начал сомневаться: может, стоило просто плыть по течению и поступать, как все, а не ввязываться в авантюры? Я старался совладать с тревогой и надеялся рано или поздно услышать хорошие новости. И действительно, через год с небольшим кое-что произошло.

Четырнадцатого октября 1997 года компания «Бритиш Петролеум» объявила о покупке десяти процентов акций «Сиданко» из 96-процентного пакета Владимира Потанина — по цене с премией в 600 % к той, что мы заплатили за год до этого.

Это был полный успех.