33. Расселл 241

33. Расселл 241

По возвращении в Лондон я собрал коллег, чтобы поделиться новостями о том, как прошла поездка в Вашингтон. Я знал, что им сейчас нужны хорошие вести, ведь все, что мы делали в России, не принесло результатов. Я не стал с ходу подбадривать коллег, пока они рассаживаются в креслах, и решил просто рассказать им вашингтонскую историю целиком, напоследок оставив идею о визовых санкциях и обращении сенатора Кардена к Хиллари Клинтон.

— Билл, ты понимаешь насколько это важно? — сказал Иван, когда я закончил рассказ. — Если это получится, то на нашей стороне будет правительство США!

— Знаю, Иван, знаю.

Это подняло боевой дух, особенно русской части нашей команды. Те, кто читал Чехова, Гоголя или Достоевского, знают, что в русских историях не бывает счастливого конца; об этом же говорил нам Сергей. Россияне привыкли к невзгодам, страданиям и отчаянию и стали принимать как данность то, что успех и справедливость — это не их удел. Не удивительно, что во многих укоренился глубинный фатализм — мир плох, так будет всегда, а любые попытки его изменить обречены.

А вот молодой американец по имени Кайл Паркер бросает вызов фатализму.

К сожалению, прошла неделя, за ней другая, потом третья, а от Кайла ни звука. Я заметил, что Иван, Вадим и Владимир с каждым днем теряют надежду и возвращаются к фаталистическому взгляду на вещи — к концу недели я и сам этим заразился. Я сдерживал желание позвонить Кайлу, опасаясь все испортить. Но чем больше времени проходило с момента встречи с Кайлом, тем больше я сомневался в том, что верно истолковал его слова.

К концу марта 2010 года я не мог больше ждать и набрал его номер. Кайл тут же поднял трубку, будто специально сидел и ждал моего звонка.

— Да, слушаю, — бодро произнес он.

— Добрый день, Кайл. Это Билл Браудер. Прошу прощения за беспокойство, но мне хотелось бы узнать, когда примерно будет готово письмо сенатора Кардена. Для нашей кампании оно имеет колоссальное значение… я бы даже сказал, что оно может все изменить.

— Вынужден признать, Билл, что дела здесь у нас обычно быстро не делаются. Но не волнуйтесь, просто наберитесь терпения и подождите еще немного. Я отношусь к этому вопросу со всей серьезностью.

— Что ж, я попробую, — ответил я, не чувствуя себя убежденным. — Но если я хоть как-то могу помочь, прошу вас, дайте мне знать.

— Обязательно.

Как бы сильно я ни верил в то, что Кайл искренне взволнован смертью Сергея, совет набраться терпения казался мне вежливой формой отказа. Я был уверен, что многие в Вашингтоне не поддержат санкции, и в итоге никакого письма Кардена не будет.

Несколько недель спустя, в пятницу вечером, я решил отвлечься ненадолго от дел, связанных с нашей кампанией, и пошел с Еленой и Дэвидом в кинотеатр на Лестер-сквер. Там шел политический триллер Романа Полански «Призрак»[19] о писателе-невидимке и влиятельном политике — как раз под стать моей ситуации. Когда мы под хруст попкорна смотрели трейлеры новых фильмов, завибрировал телефон. Я взглянул на номер — это был Кайл Паркер. Я шепнул Елене, что сейчас вернусь, и вышел в фойе.

— Да?

— Билл, у меня хорошие новости. Оно готово и в понедельник утром уйдет к госсекретарю Клинтон.

— Письмо? Все-таки у вас получилось?

— Ага. Сейчас добавляем последние штрихи, и через час я смогу вам его переслать.

Разговор был завершен. Я рассеянно смотрел кино, с трудом успевая за поворотами сюжета. Как только фильм закончился, мы поспешили домой, и я сразу же распечатал копию письма, адресованного Хиллари Клинтон. Сжимая лист обеими руками, я несколько раз его перечитал.

Текст был великолепный — емкий и убедительный. В заключительном абзаце говорилось:

«Я призываю Вас незамедлительно отменить и навсегда отозвать визовые привилегии США в отношении всех лиц, причастных к этому преступлению, а также их иждивенцев и членов их семей. Сделав это, мы в какой-то мере восстановим справедливость в отношении погибшего господина Магнитского и его семьи и подадим важный сигнал для коррумпированных чиновников в России и во всем мире, что США настроены серьезно бороться с коррупцией за рубежом и тем вредом, который она наносит».

Я тут же перезвонил Кайлу:

— Это потрясающе! Не могу передать, как много это значит для меня и для всех, кто знал Сергея…

— Я ведь говорил, что мы всё сделаем, Билл, и это были не просто слова. Мое сердце исполнилось горем, когда Сергея убили. Я хочу добиться того, чтобы принесенная им жертва была ненапрасной, — сказал Кайл слегка срывающимся голосом.

— Что дальше?

— В понедельник письмо будет направлено Клинтон. Сразу же после отправки его опубликуют на сайте комиссии.

— Отлично. Тогда до связи в понедельник. Хороших выходных!

В ту ночь я часа два ворочался, пытаясь уснуть. Действительно ли Карден сделает это? Вдруг в последний момент что-то помешает ему? А если получится, что сделает Клинтон? Как отреагируют русские?

И вот наступило утро понедельника. Я рано пришел на работу, сел на рабочее место и открыл сайт Хельсинкской комиссии США. Ничего. Но утро наступает в Лондоне на пять часов раньше, чем в Вашингтоне, поэтому вполне логично было ожидать, что письмо опубликуют чуть позже.

В полдень я снова проверил сайт — вновь ничего. В нетерпении расхаживая по офису, я заметил, что не я один прилип вниманием к сайту Хельсинкской комиссии: на экранах Вадима, Ивана и Владимира была та же страница, но сколько мы ее ни обновляли, письмо не появлялось.

И вот в 14:12 по Лондону — 9:12 утра в Вашингтоне — появилась новая страница. На меня с экрана смотрели Кузнецов и Карпов, их фотографии были обрамлены в рамки в стиле «их разыскивает полиция». Там же была копия письма сенатора Кардена госсекретарю Хиллари Клинтон. К письму прилагался список из шестидесяти лиц, причастных к смерти Сергея и краже налогов, а рядом с каждой фамилией были указаны сведения: дата рождения, должность и роль в деле Магнитского. Карден предлагал лишить въездных виз и не выдавать их в будущем всем упомянутым в списке лицам.

Я откинулся на спинку кресла.

Свершилось! Правду узнают все и во всем мире. Наконец-то удалось что-то сделать, чтобы призвать к ответу виновных в гибели Сергея. Я смотрел на экран, а к горлу подступал ком… Если бы Сергей увидел, что его душераздирающие письма из следственного изолятора с просьбами о помощи наконец-то услышаны…

Через десять минут эта новость уже была в лентах российских информагентств. В течение получаса историю подхватила и западная пресса. К концу дня появился новый термин — «список Кардена», и он постоянно мелькал в прессе.

В России о Бенджамине Кардене никто прежде не слышал, но после двадцать шестого апреля 2010 года стало само собой разумеющимся, что сенатор Карден из штата Мэриленд — самая весомая фигура на политической арене. Российские правозащитники и политическая оппозиция взяли эту идею на вооружение и принялись писать письма президенту Обаме и главе Евросоюза в поддержку списка Кардена.

Впервые со времен Рональда Рейгана русские увидели, как иностранный политик предпринимает решительные действия в вопросе прав человека в России.

Как ни печально, но в прежние годы, что бы ни творилось в России, иностранцы ничего не замечали, а в тех редких случаях, когда нарушения прав человека получали огласку, зарубежные правительства почти всегда игнорировали их. И вдруг американский сенатор призывает лишить шестьдесят поименно названных российских чиновников права на въезд в Соединенные Штаты, потому что эти люди причастны к чудовищному преступлению против личности. Беспрецедентное событие.

В то время как простые россияне радовались этому, приближенные к Путину чиновники были вне себя. Люди его круга сказочно обогатились на хлебных должностях, и на пути к богатству многие совершали неприглядные дела. Список Кардена представлял для них потенциальную угрозу — они рисковали попасть в будущем под те же санкции. С появлением этого списка все для них изменилось.

Впрочем, поначалу они могли не особенно беспокоиться. Вашингтонский Госдепартамент не горел желанием реагировать на письмо Кардена в надежде, что проблема рассосется сама собой, если ничего не предпринимать.

Но этого не произошло. Пока Госдепартамент игнорировал сенатора Кардена, Кайл повышал ставки. Он организовал мое выступление о деле Магнитского перед комиссией Палаты представителей конгресса США по правам человека имени Тома Лантоса.

Слушания были назначены на шестое мая и проходили в «Рейберн-хаусе» — здании Палаты представителей Конгресса США, расположенном к юго-западу от Капитолийского холма. Это здание было достроено в 1965 году, оно представляло собой образец неоклассической архитектуры, каких немало по всему Вашингтону, но заметно отличалось внутренним видом. Здесь не было устремленных ввысь мраморных колонн, сводов и панелей из вишневого дерева на стенах. Вместо этого полы из линолеума, низкие потолки и хромированные детали часов и лифтов.

Я никогда раньше здесь не был, поэтому приехал задолго до десяти утра, чтобы осмотреться и прочувствовать атмосферу места. Я вошел со стороны Индепенденс-авеню через небольшой контрольно-пропускной пункт, на котором дежурили два полицейских. Отыскав аудиторию 2255, я заглянул внутрь. В просторном зале для слушаний была устроена полукруглая платформа для членов комиссии, два длинных стола для приглашенных докладчиков и галерея для публики, вмещавшая человек семьдесят. Председателя — конгрессмена от штата Массачусетс по имени Джим Макговерн — пока не было, но персонал и помощники уже ходили по залу и оживленно переговаривались. Я вышел в коридор и некоторое время прокручивал в голове текст своего выступления о Сергее.

Когда я вернулся в зал, на столах докладчиков уже были расставлены таблички с именами выступающих. В числе приглашенных были представители авторитетных правозащитных организаций — Комитета защиты журналистов, международной организации «На страже прав человека» и Центра содействия международной защите. Как бизнесмен, я чувствовал себя немного не в своей тарелке среди профессиональных правозащитников.

В галерее я заметил сидевшего сбоку Кайла Паркера, и в этот момент в зал вошел конгрессмен Макговерн. Это был человек приятной наружности, с мальчишескими чертами лица, но уже с заметной лысиной. Он поприветствовал всех выступающих крепким рукопожатием. Говорил он с явным бостонским акцентом. Не знаю почему, но я моментально проникся к нему симпатией. Он предложил всем занять свои места, после чего ровно в назначенное время открыл заседание.

Первым докладчиком была защитница российских журналистов, подвергшихся политическим репрессиям и расправам. Она зачитала заявление, со знанием дела изложила суть вопроса и привела многочисленные факты и цифры, касающиеся убийств и похищений журналистов, которые разоблачали преступления путинской власти. Меня повергли в трепет как масштаб ее выступления, так и глубина понимания политических проблем. Я собирался рассказать всего об одном деле, судьбе одного человека и даже не подготовил письменное заявление.

Следующий докладчик, представительница организации «На страже прав человека», также привела многочисленные факты разнообразных нарушений прав человека в России, зафиксированные ее организацией. Она также упомянула ряд печально известных дел, в том числе убийство журналистов Анны Политковской и Натальи Эстемировой. Я хорошо помнил обе трагедии, и доклад произвел на меня неизгладимое впечатление. Когда она закончила речь, я еще острее почувствовал себя здесь не у дел.

Но эти выступления не очень тронули присутствующих в зале — они регулярно посещали подобные заседания и наслушались многого. Они сидели, уткнувшись в экраны своих смартфонов, бегая пальцами по клавишам, и едва ли замечали, как один докладчик на трибуне сменяет другого.

Подошла моя очередь выступать. У меня не было при себе ни статистических данных, ни таблиц, ни политических рецептов. Чувствуя себя неловко, я просто встал, поправил рукава пиджака и начал говорить.

Я немного рассказал о себе, а затем поведал страшную и тяжелую историю Сергея Магнитского.

Конгрессмен Макговерн внимательно слушал и смотрел прямо мне в глаза. Шаг за шагом я подробно описал ему и другим слушателям, как Сергей раскрыл преступление, как после дачи показаний его арестовали, как изощренно пытали в следственном изоляторе и как после всего этого убили.

Во время выступления я обратил внимание, что многие перестали стучать по клавишам смартфонов.

Заканчивая речь, я попросил комиссию поддержать требование сенатора Кардена о применении Госдепартаментом визовых санкций в отношении убийц Сергея.

В заключение я сказал: «Дело Сергея Магнитского — это история одного человека, но в России есть тысячи и тысячи похожих историй. И ответственные за них будут продолжать бесчинствовать, если только не найдется способ бросить им вызов и показать, что такие поступки не останутся безнаказанными».

Я сел и взглянул на часы. Вся речь заняла восемь минут. Я размял руки под столом и огляделся. У нескольких слушателей в зале, в том числе у правозащитников, на глазах выступили слезы. Я ждал, что кто-нибудь заговорит, но в зале стояла тишина.

Секунд через двадцать Макговерн сплел пальцы рук и наклонился вперед:

— Я имею честь быть сопредседателем этой комиссии вот уже почти два года, и за это время очень многое узнал. Нас так часто заваливают статистикой и цифрами, что мы иногда теряем человеческую способность почувствовать, что они означают. Господин Браудер, я благодарен вам за то, что вы пришли сюда и рассказали о деле господина Магнитского. Это поистине трагическая история. Я убежден, что убийцы не должны иметь право приезжать сюда и вкладывать средства в наши предприятия. Последствия должны быть. Поэтому, полагаю, будет правильно, если мы не только направим письмо Хиллари Клинтон, но и внесем законопроект, вписав туда имена этих шестидесяти человек, а затем передадим его комитету с официальными рекомендациями для проведения слушаний, одобрим его на заседании Палаты представителей и уведомим администрацию президента о том, что именно такие последствия должны наступить! И вы, господин президент, обязаны это выполнить! Потому что иначе ничего не произойдет. Даю слово, что так мы и поступим.

Кайл Паркер, сотрудник администрации Сената США, который принял активное участие в подготовке закона Магнитского, показывает маме Сергея ротонду Капитолия в апреле 2013 года (© Allison Shelley)

Когда слушания закончились, мы с Кайлом молча вышли из зала. Неужели Макговерн только что пообещал представить законопроект Магнитского? Так и есть. Это превзошло самые смелые ожидания и казалось невероятным.

Мы спустились вниз по лестнице, и я спросил:

— Кайл, как вы считаете, Карден сможет сделать то же самое в Сенате?

Кайл остановился.

— Учитывая то, что сейчас произошло, Билл, не могу представить, чтобы Карден сказал «нет».

Чуть позже Кайл позвонил и сообщил, что Карден готов инициировать законопроект в сенате. Так неожиданно возник небольшой, но реальный шанс, что в США появится закон имени Сергея — закон Сергея Магнитского.

Конечно, от замысла до принятия закона лежит долгий путь. Предстояло много работы. Для начала нужен был сам законопроект, который Карден и Макговерн смогут внести на рассмотрение обеих палат. Когда текст документа будет готов, он должен пройти одобрение комитетов и сената, и палаты представителей. Затем последует голосование в каждой палате конгресса. Если обе палаты одобрят законопроект, он пойдет на подпись президенту.

Ежегодно конгресс рассматривает тысячи законопроектов, но принимает лишь несколько десятков. Было крайне важно, чтобы проект документа, который Карден и Макговерн представят коллегам в своих палатах, был с самого начала выше всякой критики. Кайл все лето трудился над этим законопроектом, и в процессе работы между нами крепла дружба. Мы общались практически каждый день, иногда даже дважды в день, и внимательно изучали все аспекты законодательства США относительно санкций.

К началу сентября приемлемый текст законопроекта был готов.

Когда Кайл прислал мне документ, я спросил:

— Как скоро сенатор Карден сможет назначить дату голосования по нему в сенате?

— Это не так просто, Билл, — рассмеялся Кайл. — В Вашингтоне, чтобы законопроект прошел, нужна поддержка со стороны обеих основных партий. Чтобы инициировать законопроект, нам требуется участие уважаемого и влиятельного сенатора от республиканской партии. Только после этого можно будет начинать процесс.

— А Карден найдет такого человека?

— Возможно, но если вы хотите ускорить процесс, можете попробовать что-нибудь предпринять со своей стороны. То, что пережили Сергей и вы, никого не оставляет равнодушным.

Я не хотел пускать такой важный вопрос на самотек, поэтому после разговора с Кайлом внимательно просмотрел список сенаторов-республиканцев, которые могли бы выступить инициаторами законопроекта, и одно имя кричало со страниц: Джон Маккейн.

Сенатор Маккейн, сам пройдя через ужас тюрем и пыток, был способен искренне сопереживать судьбе другого человека, погибнувшего от истязаний в заключении. Во время войны во Вьетнаме он был морским летчиком-истребителем и, когда его самолет сбили, попал в плен. Пять лет его держали в лагере для военнопленных, подвергая пыткам. Я был уверен, что он поймет весь кошмар, который пришлось пережить Сергею, и захочет помочь.

Но что предпринять и как добиться встречи с Джоном Маккейном? Подступиться к конгрессменам на Капитолийском холме непросто, и чем важнее политик, тем сложнее к нему пробиться. Поэтому в Вашингтоне появилась даже отдельная профессия — лоббист. Когда я попробовал поспрашивать людей, не могут ли они представить меня сенатору Маккейну, на меня смотрели так, будто я с луны свалился.

Тут я вспомнил про одного человека, который мог мне помочь. Звали ее Джулианна Гловер. Это была высокая привлекательная дама с волнистыми золотисто-каштановыми волосами, она отличалась безупречным стилем и непринужденными манерами. Нас познакомил общий друг в Вашингтоне в 2006 году, вскоре после того, как меня лишили права въезда в Россию. Тогда она пригласила меня на общий обед в «Кафе Милано», модный итальянский ресторан в Джорджтауне. В конце мероприятия мы обменялись визитками, но лишь вернувшись в гостиницу и прогуглив ее имя, я понял, что сидел рядом с одним из наиболее влиятельных вашингтонских лоббистов.

Послужной список Джулианны впечатлял. Она работала пресс-секретарем вице-президента Дика Чейни, потом старшим советником по вопросам политики у генерального прокурора Джона Эшкрофта. Она последовала за Эшкрофтом, когда тот ушел из правительства, и возглавила вашингтонский офис его юридической фирмы «Эшкрофт груп». Джулианна пользовалась всеобщим уважением, и в 2012 году модный журнал Elle включил ее в десятку самых влиятельных женщин в Вашингтоне.

Как оказалось, после того ужина Джулианна тоже прогуглила меня в интернете и узнала о моих проблемах с российским правительством. На следующий день она позвонила мне и предложила посильную помощь. С того дня мы стали хорошими друзьями. Когда не стало Сергея, Джулианна и Джон Эшкрофт позвонили одними из первых, чтобы выразить свои соболезнования. «Мы понимаем, каково вам сейчас, Билл, — сказал тогда Эшкрофт, — но знайте, что вы не одни. Если мы хоть что-нибудь можем сделать, чтобы помочь вам или семье Сергея, мы всё сделаем. Только дайте знать».

И вот теперь мне действительно нужна была помощь — чтобы организовать встречу с Джоном Маккейном.

Я позвонил Джулианне и ввел ее в курс дела. Она ответила, что устроить встречу с Маккейном будет нетрудно. «Неужели для нее это так просто?» — мысленно поразился я. Джулианна перезвонила минут через десять: «Билл, сенатор Маккейн встретится с вами двадцать второго сентября в три пятнадцать». Да, для нее это действительно было просто.

Двадцать первого сентября я полетел в Вашингтон, и на следующий день после полудня Джулианна встретила меня в фойе отеля. Мы на такси доехали до Капитолийского холма, прошли проверку службы безопасности на входе и направились к офису Маккейна — Расселл, 241.

В соответствии со статусом Маккейна в сенате, его офис располагался в самой престижной части здания и занимал ряд помещений с высокими потолками. Мы доложили о приходе, и помощница проводила нас в комнату ожидания. Здесь нас поприветствовал главный советник Маккейна по вопросам внешней политики — высокий, худой рыжеволосый мужчина с приветливой улыбкой по имени Крис Броуз. Мы немного пообщались с ним, ожидая, пока сенатор примет нас.

Через полчаса Маккейн поздоровался с нами в дверях крепким рукопожатием и пригласил в свой кабинет — уютное помещение с кожаным диваном, большим книжным шкафом и мягким освещением. Воздух был пропитан атмосферой американского запада. Если бы не высокие потолки и большое окно за письменным столом, офис можно было бы принять за благоустроенный домашний кабинет какого-нибудь книголюба из Финикса — столицы штата Аризона.

Я сел на диван, Маккейн устроился на стуле за журнальным столиком и сказал, прочистив горло:

— Благодарю за визит, господин Браудер. Мне сказали, что вы хотите сообщить мне о некоторых событиях, происходящих в России.

Вероятно, он полагал, что я ищу поддержки в каком-то деловом вопросе, связанном с российским бизнесом.

— Да, сенатор.

Я начал рассказывать историю о Сергее, и Маккейну вскоре стало ясно, что эта встреча не будет похожа на остальные. Не прошло и двух минут, как он остановил меня, чтобы уточнить дату ареста Сергея. Я ответил и продолжил рассказ. Немного погодя он снова прервал меня, чтобы расспросить об условиях содержания в тюрьме. Через некоторое время он опять задал вопрос. Так прошли отведенные мне пятнадцать минут. В дверь заглянула его помощница — сказать, что все готово для следующей встречи. Я замер. Нельзя упускать возможность и не попросить его выступить инициатором законопроекта от республиканской партии.

— Мне нужно продлить встречу с господином Браудером, — произнес Маккейн и, когда помощница вышла, попросил меня продолжать.

Последовали новые вопросы и ответы. Через каждые пятнадцать минут появлялась помощница, но Маккейн вежливо давал ей понять, что ему нужно еще время. К тому моменту, как я закончил рассказ, беседа длилась почти час.

— Билл, история Сергея поистине ужасна. Я глубоко сожалею о том, что с ним произошло, и соболезную вам и всем, кто разделяет ваше горе.

— Спасибо, сенатор.

— Скажите, чем я могу помочь?

Я рассказал ему о Кардене и Макговерне и о разработке законопроекта Магнитского. Потом я добавил:

— Поскольку сенатор Карден — демократ, для этого законопроекта было бы очень важно заручиться поддержкой со стороны весомого политика-республиканца. Я надеялся, что этим человеком могли бы стать вы, сэр.

Маккейн с безмятежным выражением лица задумчиво откинулся на спинку стула.

— Разумеется, я согласен. Это самое малое, что я могу сделать.

Он повернулся к своему советнику, Крису Броузу, который все это время сидел рядом.

— Крис, свяжитесь, пожалуйста, безотлагательно с сенатором Карденом, чтобы включить меня в этот проект.

Затем он опять обратился ко мне:

— Вы были Сергею настоящим другом. Мало кто способен на то, что вы делаете, и я отношусь к этому с глубоким уважением. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам добиться справедливости для Сергея. Да благословит вас Бог.

Сенатор Джон