27. Посылка из Лондона

27. Посылка из Лондона

Я считал, что мое изгнание из России было санкционировано лично Владимиром Путиным. Вероятно, и наши компании были похищены с его ведома. Но мне казалось совершенно невероятным, чтобы он мог позволить государственным чиновникам похитить двести тридцать миллионов долларов у собственного государства. Я был убежден, что как только мы представим правительству доказательства преступления, хорошие парни разберутся с плохими, и на этом будет поставлена точка. Несмотря на все, что с нами произошло, я верил в то, что хорошие парни в России есть.

И вот, начиная с двадцать третьего июля 2008 года, мы стали подавать во все правоохранительные и контролирующие органы подробные заявления о мошенническом возврате налогов.

Мы также поделились результатами нашего расследования с американской газетой «Нью-Йорк Таймс» и ведущим российским деловым изданием — газетой «Ведомости». Статьи произвели настоящий фурор, и наша история вскоре стала широко известна как в России, так и за ее пределами.

Через несколько дней после этих публикаций меня пригласили дать интервью по телефону ведущей независимой радиостанции России — «Эхо Москвы». Я согласился и в прямом эфире двадцать девятого июля в течение сорока пяти минут во всех подробностях рассказывал, что нам пришлось пережить: обыски, кражу компаний фонда и их перерегистрацию на бывших уголовников, сфабрикованные судебные решения, соучастие в этом сотрудников МВД и, самое главное, кражу двухсот тридцати миллионов долларов у российских налогоплательщиков. Ведущий передачи Матвей Ганапольский, матерый журналист, не раз имевший дело с историями о взяточничестве и коррупции, был так потрясен моим рассказом, что в конце нашего разговора произнес: «Если передатчик наш не выключен, если нас слышат, — а нас слышат, — то завтра, наверное, должны быть проведены какие-то аресты; может быть, даже сегодня к вечеру, что-то такое должно произойти».

Я был с ним совершенно согласен, однако реакции не последовало. Никакой. Часы сменялись днями, дни — неделями, но ничего не происходило. Было трудно поверить, что столь громкая история о краже государственных денег пройдет незамеченной.

Реакция все-таки последовала, но вовсе не та, которую я ожидал. Двадцать первого августа 2008 года, в непривычно безветренный и жаркий лондонский день начал звонить мой рабочий телефон. Первым позвонил Сергей Магнитский из «Файерстоун Данкен», потом Владимир Пастухов из своего офиса, и вскоре Эдуард Хайретдинов — со своей подмосковной дачи. У всех трех наших юристов была одна и та же новость: сотрудники МВД проводят обыски в их офисах.

Новости от Эдуарда были самыми тревожными: в 16:56, в его отсутствие, к нему в адвокатскую контору международной курьерской службой DHL была доставлена посылка. Менее чем через час туда нагрянула с обыском группа сотрудников МВД. Они сразу же «обнаружили» невскрытую посылку и изъяли ее, после чего прекратили обыск и ушли.

Вся эта мизансцена была явно построена вокруг загадочной посылки. К счастью, секретарь Эдуарда успела сделать копию накладной и отправила ее нам по факсу. Зайдя на сайт доставок DHL и введя номер накладной, мы растерялись: в графе отправителя был указан наш адрес в Лондоне.

Конечно, из нашего офиса никто посылку не отправлял. Данные курьерской службы свидетельствовали, что на самом деле ее отправили с пункта сбора посылок DHL, расположенного в южной части Лондона. Мы незамедлительно обратились с заявлением в полицию. Чуть позже в нашем офисе появился молодой человек в кожаной куртке и солнцезащитных очках. Это был детектив сыскной полиции Ричард Нортен.

Представившись, я спросил, удалось ли полиции узнать, кто отправил посылку. Он пожал плечами и вынул из кармана куртки диск.

— Нет, но у меня есть запись камеры наблюдения из отделения DHL района Ламбет, — ответил он. — Возможно, вы опознаете кого-нибудь.

Я проводил его к своему столу. Мы с Иваном и Вадимом стояли рядом и смотрели, как Нортен загружает данные с диска на компьютер. Кликнув несколько раз мышкой, он открыл файл с видеосъемкой невысокого разрешения, где было видно движение людей у стойки. Перемотав запись вперед, он нажал на воспроизведение и сказал:

— Вот здесь.

Мы увидели, как в отделение DHL вошли двое мужчин восточноевропейской наружности. У одного из них был полиэтиленовый пакет с логотипом универмага, расположенного в Казани. Пакет был заполнен документами. Мужчина переложил всё в коробку DHL, пока второй заполнял накладную для отправки и расплачивался наличными. После этого они повернулись спиной к камере и вышли из помещения.

Когда запись закончилась, Нортен спросил:

— Вы узнаёте кого-нибудь из них?

Мы переглянулись. Иван и Вадим покачали головой.

— Нет, никого, — ответил я.

— В таком случае, если вы дадите список лиц, создающих вам проблемы в России, я смогу проверить, не проходило ли чье-нибудь имя в Хитроу и Гатвике[14] за последнюю неделю. Может, что-нибудь и обнаружится.

В успех я не особо верил, но все же дал Нортену список имен, и он ушел.

У меня не было времени размышлять о посылке, так как российские силовики возобновили наступление. Кроме обысков, устроенных в офисах всех наших юристов, Владимира и Эдуарда вызвали для дачи показаний в казанское управление МВД. Они должны были явиться туда на допрос через три дня, в субботу. Эти вызовы были абсолютно незаконными — адвокатов не могут допрашивать в отношении дел, которые они ведут, — и вероятно замышлялись как акт устрашения. Казанская милиция приобрела печальную славу повальной коррупцией и средневековыми методами дознания. По сравнению с казанскими изоляторами, тюрьма из фильма «Полуночный экспресс» покажется гостиницей «Холидэй Инн». Сотрудники местной милиции были известны не просто измывательствами, а выбиванием признаний из задержанных с помощью изощренных пыток, и не гнушались содомией бутылками из-под шампанского. Что еще хуже, вызывая Владимира и Эдуарда на допрос в субботу, эмвэдэшники прекрасно понимали, что юристы исчезнут из поля зрения до понедельника — за это время с ними можно сделать что угодно, и никто не узнает.

Я был в ужасе. Наступил какой-то запредельный уровень эскалации. Ивана, Вадима и других сотрудников компании Hermitage я вывез из России именно из-за такого рода опасений. Но даже в страшном сне я не мог вообразить, что под прицелом окажутся сторонние юристы.

Я особенно беспокоился за Владимира, арест мог совершенно подорвать его здоровье. Я немедленно позвонил ему и напрямик рассказал о своих опасениях. Но Владимир оставался на удивление спокойным и относился к происходящему, будто к отвлеченной научной проблеме, которую можно изучать и анализировать, словно речь шла не о нем самом.

— Билл, не беспокойтесь обо мне. Как адвокат я защищен: они не могут вызвать меня для дачи показаний. Я связался с московской коллегией адвокатов, и они ответят от моего имени. В Казань я не поеду.

— Давайте на секунду допустим, что вы ошибаетесь и что они все равно до вас доберутся. Вы и недели в тюрьме не выдержите, учитывая состояние вашего здоровья.

— Но, Билл, это ни в какие рамки не идет. Не могут же они начать охоту на адвокатов!

Я стоял на своем:

— Владимир, послушайте, ведь именно вы несколько лет назад убедили Вадима посреди ночи покинуть страну. Хотя бы приезжайте в Лондон, чтобы мы могли все спокойно обсудить.

Он помолчал немного, затем произнес:

— Мне нужно подумать.

Похожий разговор произошел у Вадима с Эдуардом, который тоже не собирался уезжать. Оба адвоката знали, что вызовы МВД незаконны, и у них есть все основания их отклонить, поэтому для дачи показаний они не поехали.

Наступила и прошла суббота, за ней воскресенье, но ничего не происходило. В понедельник утром я позвонил Владимиру:

— Итак, слава Богу, вы пережили выходные, и у вас было время подумать. Когда вы приезжаете в Лондон?

— Я не уверен, что приеду. Все говорят мне одно и то же. Отъезд из России станет для меня наихудшим решением: будет казаться, что я в чем-то виновен. Кроме того, вся моя жизнь здесь, и все мои клиенты тоже здесь. Я не могу все бросить и уехать, Билл.

Я хорошо понимал его сомнения, но чувствовал: оставаясь там, он подвергает себя опасности, которая достигла теперь критического уровня. Люди, которые за всем этим стояли, были преступниками и действовали так, будто имеют полный контроль над правоохранительными органами.

— Владимир, если они сфабрикуют против вас дело, будет неважно, виновны вы или нет. Вы должны выбраться оттуда. Если не навсегда, то хотя бы до тех пор, пока все не утихнет. Оставаться там сейчас — безумие!

Несмотря на все мои аргументы, он был непреклонен… пока не наступила среда. В среду Владимир позвонил мне, и на этот раз его голос звучал менее уверенно:

— Билл, я только что получил новую повестку из Казани.

— И?..

— Я позвонил следователю, подписавшему повестку, и сказал ему, что это незаконно. В ответ он пригрозил, что если я не появлюсь сам, они доставят меня силой. Я пытался объяснить ему, что у меня проблемы со здоровьем, но он и слушать не хотел. И разговаривал как бандит, а не как страж порядка!

— Ну, теперь-то вы…

— Это еще не самое худшее, Билл. От всех этих волнений у меня вчера ночью обострилась проблема с глазом. В голове как будто раскаленный шар, и надо срочно проконсультироваться с врачом, но он сейчас в Италии.

— Так летите в Италию.

— Да, да, как только буду в состоянии перенести полет.

В тот же день мы узнали, что еще одну повестку из МВД прислали и Эдуарду. Он полагал, что после обращения московской коллегии адвокатов его оставят в покое, но сейчас и коллегия ничего не могла поделать. Эдуард, в прошлом работавший следователем, позже судьей, решил через свои связи узнать, кто стоит за этими выпадами. Но никто ничего не знал, и в ответ он слышал одно и то же: «Пока ты это не выяснишь, Эдуард, тебе лучше исчезнуть».

Впервые в жизни Эдуард чувствовал себя не в своей тарелке. Обычно все обращались за помощью к нему, а не наоборот. Он работал адвокатом по уголовным делам с 1992 года, защитил множество клиентов, заработал завидный послужной список и многим в России мог быть примером. Он знал уголовное право в мельчайших деталях, но не знал, как можно взять и исчезнуть. К счастью, многие бывшие клиенты Эдуарда это умели: узнав о его трудностях, некоторые предложили помощь.

В четверг двадцать восьмого августа 2008 года, за два дня до назначенного допроса в Казани, Эдуард позвонил Вадиму: «Какое-то время от меня не будет вестей. Пусть это вас не беспокоит: со мной все будет в порядке». Вадим начал было спрашивать, что тот имеет в виду, но Эдуард прервал его, добавив лишь: «Мне пора», — и повесил трубку.

По пути домой на Воробьевы горы он вытащил из мобильного телефона батарейку. Он знал, что еще несколько недель назад за ним установили слежку. Наружка и не думала скрываться: во дворе дома Эдуарда каждую ночь дежурила машина с двумя мужчинами, которые следили за его квартирой. Выглядело это весьма зловеще: он не знал, бандиты это или сотрудники МВД, но в любом случае выяснять не собирался.

В тот вечер, наскоро перекусив, Эдуард с женой вышли на прогулку. Те, что следили за ними, остались на своих местах, поскольку знали, что они совершают этот моцион каждый вечер по одному и тому же маршруту и всегда возвращаются домой.

Держась за руки, они медленно прогуливались вдоль широкого проспекта. Пройдя с километр, Эдуард, вместо того чтобы повернуть обратно, неожиданно потянул жену за руку, и они быстро пересекли дорогу. На другой стороне их уже ждал черный седан «Ауди А8» с тонированными стеклами. Супруга знала, что у Эдуарда возникли трудности, но о своем плане он ей ничего не рассказывал. Он повернулся к жене, взял ее за руку и быстро произнес: «Время пришло».

В этот вечер он должен был исчезнуть.

Она обняла его за плечи и поцеловала. Они не знали, когда им суждено увидеться вновь. Эдуард нырнул на заднее сиденье авто, лег, и машина скрылась из виду.

Жена перешла улицу и побрела в одиночестве домой, засунув руки в карманы и еле сдерживая слезы. Она не заметила, как и когда оживилась группа наружного наблюдения, а они, несомненно, задергались, сообразив, что произошло. Около полуночи они позвонили в дверь квартиры и стали расспрашивать об Эдуарде. Но его жена не имела ни малейшего представления о местонахождении супруга, о чем и сказала незваным гостям.

Если уж Эдуард со всеми своими связями и знанием уголовного законодательства решил на время исчезнуть, то Владимиру — ученому-теоретику, да еще и обремененному кучей болезней — уж точно следует немедленно покинуть Россию.

Я тут же позвонил ему, сетуя, что тот до сих пор в Москве:

— Владимир, Эдуард уехал. А вы когда собираетесь?

— Билл, сожалею, но здоровье пока не позволяет никуда ехать. Хотя ваши доводы услышаны.

Я не знал, что именно он хочет сказать этой завуалированной фразой, а в подробности он не вдавался, но было похоже, что Владимир все же решился.

По крайней мере, я очень на это рассчитывал, так как был уверен: если они с Эдуардом не явятся в субботу в Казань по повторной повестке, те же продажные сотрудники МВД попытаются их арестовать.

В тот момент Владимир не мог сказать мне, что уже обдумывает варианты выезда из страны. Самым логичным было пересечь границу по суше или по морю. Российская пограничная служба к тому времени значительно ослабла: многие отдаленные пропускные пункты не были оборудованы современными технологиями по распознаванию беглецов, и работали там обычно те, кого не приняли на службу в более приличные места. Исходя из этих соображений, удобнее всего было пересечь границу с Украиной вблизи хутора Нехотеевка или сесть на паром из Сочи в Стамбул. К несчастью для Владимира, оба этих места находились довольно далеко от Москвы, а ужасные российские дороги вошли в пословицы. Из-за рытвин и ухабов эта поездка могла закончиться для Владимира самым печальным образом.

Отбросив эти два варианта, Владимир решил прибегнуть к третьему — он тоже имел шансы на успех. Период летних отпусков в России заканчивался тридцать первого августа, в воскресенье, и в это время границу в обе стороны пересекали огромные толпы людей. Владимир надеялся, что таможенники устанут от этого хаоса и к вечеру уже не будут тщательно проверять каждый паспорт. Идея рискованная, и любой физически здоровый человек тут же отмел бы ее как слишком ненадежную, но большого выбора у Владимира не было.

И вот наступила суббота, тридцатое августа — день, когда Владимиру и Эдуарду надлежало явиться для дачи показаний в Казань. Я сидел как на иголках и ждал, когда позвонит жена Владимира и скажет, что за ним пришли. Но звонков из России не было. Мне хотелось позвонить ему в воскресенье утром, но я сдержался: вдруг его телефон прослушивают и поймут, что Владимир все еще на месте.

В тот день Владимир с семьей заказали билеты на рейс итальянской компании «Алиталия». Самолет вылетал в Милан в одиннадцать вечера из Шереметьево. Без двадцати пять они вышли из дома с простым ручным багажом. За Владимиром, в отличие от Эдуарда, никакие подозрительные личности не следили. Они сели в такси, но из-за пробок попали в Шереметьево только через два с половиной часа. В семь вечера они встали в очередь на регистрацию. В аэропорту тем временем царила полная неразбериха. Море людей везде, и никто даже не пытался образовать нормальную очередь. Проходы были забиты сумками и чемоданами. Страсти накалялись ежеминутно — толпы людей боялись опоздать на свой рейс.

Именно на это и рассчитывал Владимир. Регистрация заняла больше часа. Затем надо было пройти через службу безопасности аэропорта. На прохождение контроля ушел целый час. Когда Владимир с семьей встали в очередь к стойке паспортного контроля, было уже десять вечера. Здесь народу толпилось не меньше, чем в предыдущих точках: все стояли не в линию, а как попало, маневрируя и ругаясь за право встать поближе к началу очереди.

Когда настал черед Владимира с семьей, на него вдруг навалилась вся тяжесть положения. Если план не сработает, его наверняка арестуют, а в случае ареста он скорее всего сгинет в тюрьме. Простая и будничная процедура пересечения границы была для Владимира без преувеличения вопросом жизни или смерти.

До рейса оставалось меньше сорока минут, когда они пересекли красную линию, отделявшую зону паспортного контроля, и подошли к стойке. Сотрудник пограничной службы аэропорта, молодой, ясноглазый и розовощекий парень с выступившей на лбу испариной, не отрывая взгляда от монитора, произнес:

— Ваши документы.

Владимир начал доставать из портмоне паспорта и посадочные талоны.

— Какой суматошный сегодня вечер, — произнес он, стараясь, чтобы голос звучал как можно непринужденнее.

Сотрудник аэропорта пробурчал что-то неразборчивое и хмуро посмотрел на Владимира в ожидании документов.

— Вот, пожалуйста, — Владимир протянул ему бумаги.

За текущую смену это был, наверное, уже пятисотый паспорт, который молодой человек взял для проверки. Обычно сотрудники паспортного контроля тщательно изучают каждый документ: вводят данные в компьютер, ожидают ответа и только после этого ставят в нем штамп. Однако в тот день у них не хватало времени на полную проверку, иначе это привело бы к огромным задержкам и половина пассажиров опоздала бы на свои рейсы.

Ускоряя процедуру, молодой парень быстро пролистал все паспорта, а затем проставил на последних страницах красный штамп о выезде. Вернув их Владимиру, он сразу же выкрикнул:

— Следующий!

Они поспешили дальше и попали в самолет всего за пятнадцать минут до вылета. Сели, пристегнули ремни и перевели дух, радуясь, что все завершилось благополучно. Спустя несколько часов они прибыли в Италию.

Владимир позвонил мне поздно вечером после приземления.

— Билл, мы в Милане! — воскликнул он.

У меня отлегло от сердца: Владимир в безопасности.