41. Красный циркуляр

41. Красный циркуляр

В конце января 2013 года я вновь приехал на Всемирный экономический форум в Давос. Шел второй день работы. Я с трудом пробирался сквозь сугробы на подходе к конференц-центру, как вдруг услышал женский голос:

— Билл! Билл!

Повернувшись, я увидел, как в мою сторону энергично шагает невысокая женщина с раскрасневшимися от мороза щеками в большой меховой шапке. Когда она приблизилась, я узнал Кристию Фриланд — журналистку, которая когда-то давно, еще в Москве, впервые рассказала миру историю о «Сиданко», а теперь работала редактором в новостном агентстве «Рейтер».

— А, Кристиа! Здравствуй!

— Как хорошо, что я тебя увидела, — сразу перешла она к делу.

Здороваясь, мы обычно по-дружески чмокали друг друга в обе щеки, но сейчас ей, очевидно, было не до любезностей, и весь ее вид выдавал нетерпение сообщить что-то очень важное.

— А что случилось?

— Билл, я только что с неофициальной встречи с Медведевым. Там вновь упоминали тебя.

— Неудивительно. Я не пользуюсь особой популярностью у русских в последнее время.

— Именно об этом я и хотела поговорить. Я должна передать тебе его слова… минутку… — Она вынула блокнот из кармана и пролистала до нужной страницы. — Ага, вот. Его спросили о деле Магнитского, и вот что сказал Медведев. Цитирую: «Да, печально, что Сергей Магнитский умер, а Билл Браудер еще жив и на свободе». Так и сказал.

— Это что, угроза?

— По мне так да, очень похоже на то.

Я похолодел. Поблагодарив Кристию за информацию, я пошел в сторону конференц-центра, но в голове прочно засело услышанное. Встречи, запланированные на этот день, продолжались, но еще четыре журналиста, которых я увидел, повторили сказанное Кристией.

Мне не раз угрожали разные люди из России, но никогда прежде такие угрозы не звучали из уст премьер-министра. Я осознавал, что мне грозит опасность, но теперь она достигла другого масштаба. Вернувшись в Лондон, я тут же позвонил нашему специалисту по безопасности, Стивену Беку, и существенно усилил личную охрану.

Эта угроза также показывала ход мыслей Путина и его приближенных. Я расценил ее как желание не только устранить меня физически, но и навредить любым другим доступным способом.

Первую подлость российские власти устроили, затеяв заочный судебный процесс и обвинив меня в уклонении от уплаты налогов компаниями фонда. На протяжении нескольких лет они угрожали мне этим сфабрикованным делом, чтобы запугать и заставить отказаться от борьбы, а теперь, после принятия закона Магнитского, решили пойти до конца.

Проводить надо мной суд, в то время как я нахожусь за пределами страны, было крайне необычно. За всю постсоветскую историю это стало бы всего вторым случаем, когда гражданина западного государства судят заочно. Но это лишь начало.

Вместе со мной они собирались судить и Сергея Магнитского, а вот в это поверить уже было просто невозможно. Судить человека, которого они сами же и убили! До такого не додумался даже Сталин, устроивший геноцид собственного народа. Однако в марте 2013 года Путин поступил именно так.

Своим нововведением Путин вошел в историю. Последний раз судебный процесс против мертвого человека состоялся в Европе в 897 году, когда римская церковь, достав тело папы Формоза из земли, подвергла его суду, после чего, отрубив пальцы, сбросила в Тибр.

Список мерзостей на этом не иссяк. За несколько дней до начала судилища на телеканале НТВ стали энергично рекламировать часовой «документальный» фильм под названием «Список Браудера», который поставили в прайм-тайм.

Пустая, но тщательно охраняемая клетка в зале суда для нас с Сергеем. На основании сфабрикованных обвинений в уклонении от уплаты налогов Сергею вынесли приговор посмертно, а мне — заочно. Международное сообщество осудило этот показательный процесс (© Andrey Smirnov/AFP/Getty Images)

Я не стал смотреть его в прямом эфире, но позже мне позвонил Владимир и вкратце изложил суть: «Билл, это чисто параноидальные фантазии».

Мало того, что в этом «фильме» меня и Сергея обвиняли в уклонении от налогов, так еще и «назначили» виновным в девальвации рубля в 1998 году; краже 4,8 миллиарда долларов займа МВФ России; убийстве моего делового партнера — Эдмонда Сафры; работе на британскую разведку MІ6; а также в том, что именно я убил Сергея Магнитского в СИЗО «Матросская тишина».

Я бы, может, и расстроился, но фальсификация получилась настолько топорной, что вряд ли зрители поверили хоть единому слову. Впрочем, «достоверность» не имела для российских властей никакого значения. Все, что они делали, сводилось к шаблонам и было взято из давно отработанного сценария, который они не уставали применять. Та же команда НТВ после переизбрания Путина в 2012 году смонтировала похожий «документальный» фильм в попытке очернить движение протеста; и еще один — об известной панк-рок-группе «Пусси райот». Трансляция этих «шедевров» сопровождала преследования и аресты людей, о которых там шла речь.

Слушание по нашему делу началось одиннадцатого марта в Тверском суде. Председательствовал судья Игорь Алисов. Ни семья Магнитского, ни я не принимали участия в этом процессе, так что суд назначил нам государственных защитников против нашей воли. Когда адвокаты по назначению осознали, с чем им придется иметь дело, оба подали самоотвод, но им пригрозили лишением адвокатского статуса.

Все западные правительства, парламенты, средства массовой информации и правозащитные организации рассматривали происходящее как возмутительное попрание основ правосудия. Начало слушания повергло всех в недоумение — прокурор несколько часов кряду что-то бубнил перед пустой клеткой.

Всех удивляло, зачем это понадобилось Путину. Международному имиджу России был нанесен колоссальный урон, а выгода от затеи казалась небольшой. Никто не сомневался, что я не отправлюсь в российскую тюрьму по окончании процесса, а Сергея уже не было в живых.

Но своя извращенная логика в этом все же была. В представлении Путина, имея судебный приговор против нас с Сергеем, его эмиссары могли затем обращаться к европейским государствам, которые рассматривали собственные версии закона Магнитского, и порицать их вопросом: «Как можно принимать законодательный акт, названный именем преступника, осужденного российским судом? Как можно слушать его защитника, осужденного за то же преступление?»

Неудобные детали о том, что Сергей был убит в СИЗО три года назад, после того как раскрыл многомиллиардную коррупцию в высших эшелонах государственной власти, Путин просто сбрасывал со счетов.

Где-то посередине судебного процесса возникла заминка, когда оба государственных защитника в знак протеста просто перестали появляться в суде.

Я не знал, что и думать. Поскольку результат этого спектакля был заранее известен и контролировался Путиным, едва ли адвокаты действовали по своей воле. Я начал подумывать, что Путин таким образом пытается изящно уйти с этого позорного шоу, которое сам же инициировал.

Но нет, он не собирался пасовать, а, наоборот, поднял ставки. Двадцать второго апреля российские власти объявили меня в розыск, предъявив еще одно обвинение по новому сфабрикованному делу.

Как бы драматично это ни звучало и как бы на это не рассчитывал Кремль, меня это не вывело из равновесия. В Великобритании меня ни за что не арестовали бы, так как английское правительство уже признало российский процесс нелегитимным и отклонило запросы российских органов. Я не могу себе представить, что цивилизованная страна поступит иначе, так что, невзирая на назойливый шум со стороны российских властей, продолжил заниматься правозащитной деятельностью.

В середине мая меня пригласили выступить с речью на Форуме свободы, проходившем в Осло — своего рода Давосе правозащитного движения. В день мероприятия, когда я вот-вот должен был выйти на сцену перед аудиторией в триста человек, я взглянул на смартфон и увидел срочное сообщение от помощницы с указанием «Интерпол». Я прочел: «Билл, с нами только что связался N. Он получил ориентировку Интерпола о вашем аресте! Документ в приложении. Срочно перезвоните в офис!»

Открыв PDF-файл, я убедился, что российские власти обратились-таки в Интерпол.

Буквально через несколько секунд меня пригласили на сцену. Я заставил себя улыбнуться и следующие десять минут, как много раз до этого, рассказывал историю о России, о Сергее и о себе. Во время выступления мне удалось не думать об Интерполе, но сразу после аплодисментов я поспешно вышел в коридор и позвонил адвокату в Лондон. Она объяснила мне значение этого уведомления: при пересечении границы меня могут арестовать. Каждое государство, которое я посещал, могло принять собственное решение, как реагировать на предписание международного ордера.

Ситуация была довольно неопределенной, ведь я находился в Норвегии — стране с превосходной репутацией в отношении защиты прав человека, но при этом с общей границей с Россией. Я не мог предугадать, как норвежцы поступят в этом случае. Позвонив Елене, я рассказал ей о ситуации и посоветовал готовиться к худшему.

Купив билет на ближайший рейс, я быстро собрался и поехал в аэропорт Осло. Прибыв на место за полтора часа до отлета, я зарегистрировался у стойки Скандинавских авиалиний. Когда оттягивать неизбежное уже не представлялось возможным, я медленно двинулся по длинному коридору к стойке паспортного контроля.

Теоретически я находился в розыске, поэтому, пересекая границу, превратился в сплошной комок нервов, как Эдуард и Владимир, когда они уезжали из России. Воображение рождало картины одна мрачнее другой: вот я предъявляю паспорт и вижу выражение лица сотрудника, когда тот обнаруживает мое имя в розыске по линии Интерпола… Я представил, как меня запирают в норвежском изоляторе временного содержания… Вот я долгие месяцы сижу в спартанских условиях и отбиваюсь на затянувшихся судебных процессах от требования в экстрадиции… Я живо представлял, как гнутся норвежцы под давлением России… И вот я проигрываю в неравной борьбе и оказываюсь в самолете «Аэрофлота», который этапирует меня в Москву… Последующие ужасы воображение рисовать уже отказывалось.

Других пассажиров у стойки паспортного контроля не было. Взглянув на двух молодых сотрудников в форме (оба сидели со скучающим видом и о чем-то негромко переговаривались), я почему-то подошел к тому, что слева, и протянул паспорт. Тот рассеянно взглянул на фото, затем на меня, закрыл документ и вернул его. К счастью, он не просканировал паспорт на компьютере, так что уведомление Интерпола осталось без внимания.

Вот и всё. Забрав паспорт, я прошел к выходу на посадку.

В британских аэропортах действуют другие правила: пограничная служба проверяет все паспорта без исключения. Однако британское правительство уже приняло решение не реагировать на запросы России в отношении меня. Сотрудник иммиграционной службы несколько минут обрабатывал мои данные из-за российского запроса в Интерпол, но в итоге вернул мне паспорт и пропустил.

В Великобритании я был в безопасности, но российские власти отчасти добились своего: отметка в списке Интерпола не позволяла мне свободно путешествовать, а ограничивая мои передвижения, Кремль надеялся, что санкции, аналогичные американским, в Европе не пройдут.

Мне ничего не оставалось, как незамедлительно заняться ситуацией с Интерполом. В день возвращения из Норвегии я составил заявление для печати, в котором открыто указал на то, что международный ордер на мой арест существует. Новость тут же разлетелась, а журналисты и политики принялись наперебой звонить в Интерпол, чтобы понять, почему они приняли позицию российских властей. Обычно Интерпол ни перед кем не отчитывается, но из-за повышенного внимания к моему делу они решили рассмотреть его на специальном заседании через неделю.

Результатов я ждал без особого оптимизма. Интерпол приобрел определенную репутацию, сотрудничая с авторитарными режимами и открывая дела на их политических оппонентов. Во многих случаях они поступали несправедливо. Наиболее очевидный случай — помощь нацистам накануне Второй мировой войны в преследовании бежавших из гитлеровской Германии евреев. С тех пор набралось немало других вопиющих примеров.

За день до совещания Интерпола в газете «Дейли Телеграф» вышла статья обозревателя Питера Осборна под названием «Борется ли Интерпол за правду и правосудие или помогает злодеям?».

Автор высказался в мою защиту и на примере ситуации показал, как Интерпол не раз вводили в заблуждение государства-изгои, а теперь и Россия. «Вполне вероятно, что Интерпол примет сторону ФСБ против Браудера, — отметил он. — Но в глазах мировой общественности под следствием окажется не Браудер, а Интерпол — за сотрудничество с одним из самых подлых режимов мира».

Два дня спустя, двадцать четвертого мая 2013 года, когда я сидел за столом и писал эту книгу, мне позвонил мой юрист. Она только что получила сообщение от Интерпола, что запрос российских властей на меня отклонен.

Через час эта новость появилась на сайте Интерпола: «По рекомендации независимой комиссии по контролю за данными Интерпола Генеральный секретариат Интерпола удалил все сведения, имеющие отношение к Уильяму Браудеру».

Решение выглядело окончательным и почти не имело прецедентов — Интерпол отклонял запросы в очень редких случаях и никогда не объявлял об этом публично.

Отказ должен был вызвать ярость у Путина. В который раз, когда дело касалось меня или Сергея Магнитского, в результате действий его подчиненных Кремль был публично уязвлен. Призрачный шанс, что Путин откажется от посмертного судилища, после конфуза с Интерполом исчез.

Судья Алисов продолжил свое дело, и одиннадцатого июля 2013 года вынес решение. В то утро он занял свое место в тесном и душном зале суда и приготовился зачитать приговор. Здесь же находились оба назначенных государством адвоката, два обвинителя, а также шесть охранников в черных беретах при полной амуниции, но, так как охранять или выводить из зала было некого, охрана была явным перебором.

Постановление судья читал чуть слышно, не отрывая взгляда от бумаги. На описание всех фантазий Путина о том, что мы с Сергеем якобы совершили, у него ушло больше часа. В итоге нас объявили виновными в уклонении от уплаты налогов в крупном размере и приговорили меня к девяти годам заочно.

Этот был показушный, потемкинский суд. Так выглядит сегодняшняя Россия. Душное помещение, где председательствует послушный режиму судья, надзор осуществляют бездумные исполнители, номинальные защитники создают видимость справедливого суда, но самих подсудимых в суде нет.

Место, где безраздельно властвует ложь. Место, где дважды два всегда пять, где белое всегда черное, а верх всегда низ.

Место, где и приговор, и вина определены заранее. Где иностранец может быть осужден заочно за преступления, которых не совершал.

Место, где убитого государством невинного человека, чьим единственным преступлением была любовь к своей родине, могут подвергнуть страданиям даже после смерти.

Такова сегодняшняя Россия.