Неведомыми путями
Неведомыми путями
Клеверное поле
Моросит дождь. Видимость ухудшилась. Река скрылась в мутной дымке.
— Товарищ лейтенант... там, справа от дороги, — Андреев возвращал мне бинокль, — люди.
Среди копен нетрудно заметить движение людей. Клеверное поле, слева от дороги. Мы проходили там на рассвете.
— Пойдемте, — предложил Андреев, — наших много полегло на булыжнике и в болоте... но часть спаслась, видите хаты на левой стороне, ближе к дамбе?
Река, болото остались справа внизу. По меньшей мере три танка перешли мост, стреляют, изредка передвигаются туда и сюда за хатами. На восточном берегу, под дамбой, два бронетранспортера, справа и слева.
— Вы слышите? Мотор... это танк, давайте переждем. — Андреев остановился.
Дорога в сотне шагов, ее нужно перейти, и лучше сейчас, чем на виду у танка, вдруг появится.
Андреев не двигался. Гудит двигатель, казалось, танк полз на подъем.
— ...Ну их... подождем, товарищ лейтенант... выйдем... прихватит... открытое место.
Прошло две, три минуты. Гул начал затихать, удалялся в сторону. Мы перешли дорогу. За обочиной — копны, я запомнил. Люди, которых я наблюдал полчаса назад, исчезли.
— А наши ли... вы уверены? — усомнился Андреев.
— Немцы не могли подойти со стороны моста.
— А из Городища? — Андреев колеблется.
Среди копен есть люди, я слышу голоса, выкрики. Раненые. Много. Откуда? Утром, вроде, их не было.
Раненые заметили нас. Зовут. Чем им помочь? Стоны, крики, просьбы, проклятия.
— Потерпите... мы сейчас наведаемся в село. Принесем воду и сделаем все, что нужно... тише, не кричите, все сразу нельзя, — уговаривал Андреев.
Что же делать, возвращаться? Андреев бежит впереди, оглядывается. Стал перед калиткой, стучит. Никто не отвечал. Мы снова стучим. Разве выстрелить? Не помогло.
Андреев обнаружил людей в погребе.
— О, господи... не стучите... дверь сломается, — взмолился голос.
На ступеньке показалась старая женщина. Дети в испуге обступили, тянут подол.
— Бабуся, в копнах раненые... Помощь... Воды, молока... пойдемте с нами...
Бабуся собралась идти, глядит на детей. Поднялся плач, дети не выпускают из посиневших ручонок ее одежду.
Па порог явились еще две женщины. Бабуся успокаивала детей. Вернулась в погреб, принесла кувшины.
Женщины вышли со двора, боязливо оглядываются. За бабусей увязались дети, не отступают ни на шаг. Андреев с ведрами отбивался от собак, шел в хвосте.
Начали сносить раненых. Женщины укладывают их, поят водой. Некоторые раненые, превозмогая боль, двигались сами.
У ближних копен собраны человек тридцать. Давай пить. Подошли еще две женщины с ведрами.
Андреев извлек индивидуальный пакет. Вспомнил и я о своем. Пакет сухой, наперекор дождям и водам, и вполне пригоден к применению. Имеются пакеты и у многих раненых.
Началась перевязка. Андреев помогал женщинам. Я продолжал осмотр копен. Из Сенчи доносились пулеметные очереди, выстрелы танковых орудий.
Раненых тревожила стрельба на юго-западе. Она началась четверть часа назад. Судя по звуку, стреляли танки и орудия. Я слышал вой рикошетирующих снарядов. Если танки на западном берегу реки, скоро начнется обстрел копен.
Неожиданно я заметил женщину. Она стояла под копной на коленях, спиной ко мне. Ремень охватывал гимнастерку. Женщина поднялась. Невысокая, ладная. Рядом — сумка с крестом.
В массе людей встречаются лица, наделенные свойством создавать вокруг себя зону собственного присутствия. Не колдовство ли? Человек, попавший в пределы этой зоны, становится восприимчив к чужим настроениям и склонен поступать самым: неожиданным для себя образом.
Этим свойством, по-видимому, обладала женщина-врач, с которой однажды случай свел меня на окраине села Скураты. Шел дождь. Раненый пехотинец стонал на носилках. Моя одежда сплошь в крови. Орудийные номера стучали в дверь санитарного фургона. Я ожидал, на пороге вдруг появляется врач. И вот снова она протянула руки навстречу.
— Я знала, что вас увижу, — сказала она. — Страшно устала, проводите меня немного... хочу передохнуть.
В копнах десятки, сотни раненых. На рассвете, кажется, их не было?
Женщина присела под копной, сняла пилотку, стала рассказывать о том, что произошло в Городище после вчерашней атаки. Всю ночь два автомобиля вывозили раненых.
Бежала девочка лет семи.
— Там солдат умирает... Тетя, вы вылечите его? Лейтенант-артиллерист, о котором говорила девочка, едва шевелил пересохшими, окровавленными губами. Врач принялась за перевязку.
Из хат подошли еще две женщины. Перевязки продолжались. Раненые, кто мог, потянулись к хатам. На берегу танки...
— Мы спрячем их, — заверяли женщины.
Дождь усилился. Громыхнул выстрел недалекий, один, другой. Подошел Андреев, с ним два командира.
— Пополнение... — объявил невесело старшина. — Обнаружил под копной... спали... младший лейтенант Медиков, младший лейтенант Зотин...
Танкисты. Оба среднего роста, чем-то похожи друг на друга.
Одинаковая одежда и снаряжение. Зотин — блондин, несколько крепче на вид. Меликов — темноволос. Танкистов роднила бодрость духа — черта натуры несломленного человека, в каком бы положении он ни был.
Младшие лейтенанты из запаса. Находились в резерве командного состава Юго-Западного фронта.
— ...из Киева нас направили в Прилуки, куда должен был передислоцироваться штаб фронта... Пятьдесят человек нашей команды передвигались всеми видами транспорта... прибыли в Пирятин... а дальше начался хаос... шли несколько суток... под селом Окоп немецкие танки... команда рассеялась... Усталость и дождь загнали нас в копны, — закончил рассказ Зотин.
— Присоединяйтесь к нам! — предложил Андреев.
— Вас много?
— Два. Но это... не так мало, — Андреев заметил скептическую улыбку на лице Зотина.
— Куда направляетесь?
— Пути открыты во все стороны... Меня тянет на восток, — ответил Андреев.
— Понятно... Спасибо, разбудили, — произнес Зотин. — В деревне танки... Надо уходить, пока не поздно.
Куда? Танкисты пришли с юга. В Сенче — немцы. Возвращаться обратно в Городище? У нас только одна дорога, на север.
Появился еще один младший лейтенант. В добротном шерстяном обмундировании, фуражка с малиновым околышем, петлицы, предрасположенный к полноте. Он мало походил на фронтовика в новой одежде.
— Младший лейтенант Кузнецов, — представился он, — слышал разговор ваш... Танки подавили много наших за селом Жданы, на грейдерной дороге. Мне посчастливилось... Танки двигались по дороге, вот-вот заявятся... Пойдем... на ходу договорим...
С юго-востока стали доноситься орудийные выстрелы. Туманная дымка заволокла горизонт. Что делается там? Стрельба велась не далее чем в трех-четырех километрах. Все умолкли, прислушиваясь.
Пять человек... Людей, сохранивших способность двигаться, в копнах я не видел. Раненые... чем еще мы можем им помочь? Нужно уходить.
Я вернулся к месту перевязки. Врач немало сделала со своими помощниками, но крики и стоны не затихали. Страдания доводят людей до исступления. Кто-то требовал отправки в госпиталь.
— ...подойдут санитарные машины, и отправим, — успокаивала врач, смывала затвердевшую кровь. — Голубчик, потерпите.
Положение трагическое. Столько раненых... что будет с ними?
— Не оставляйте меня, — врач не выпускала из рук ремень моего снаряжения.
Утаить то, что ждет ее и раненых?... Нет! Я не могу скрыть правду. Придут немцы. Обеспечить безопасность раненых я не в состоянии, но сам обязан защищаться. Здесь это бессмысленно. Никаких шансов. Я не могу больше задерживаться, не рискуя навлечь на всех гибель.
— Что будет с ними... со мной? — плакала она.
Меньше всего я желал оказаться на месте человека, который утешает женщину перед тем, как оставить ее противнику. Но что же делать? Нет выбора, меня звал долг, она — врач... Она под защитой Красного Креста и должна продолжать работу, уповая на то, что немцы поймут ее. Не чужды же им солдатские чувства!
По щекам струятся слезы, она просила. Позади выкрики, зовут врача.
Если она возражает, я не уйду. Не сделаю ни одного шага вопреки ее мнению.
— ...но ведь они придут... Вы будете стрелять? Останьтесь... — она перестала плакать, смотрит сухими строгими глазами. — Ну еще пять минут.
Это была настоящая пытка.
В мой адрес неслись брань, угрозы. Кажется, раненые заподозрили меня в намерении увести врача. Под копной щелкнул патрон, досланный в пистолет. Врач повернулась лицом к раненым.
— Она не хочет идти со мной... она остается с вами... опустите оружие.
Она снова плакала.
— Ну, а теперь...идите... — приподняла голову и умолкла.