В родной станице
В родной станице
— Вон она, ваша станица-то, — сказал подводчик.
Сердце мое бурно заколотилось. С пригорка хорошо были видны сквозь зеленые клубы садов белые стены казачьих куреней. Из-за косматых верхушек верб ослепительно вспыхивали золотые кресты маленькой станичной церковки.
Боже мой, как колотилось мое сердце! Оно, кажется, готово было выскочить из груди и полететь туда, откуда доносило к нам душный и терпкий аромат цветения.
Когда мы въехали на окраину, то увидели, что вся станица белеет в весеннем цвету.
Был воскресный предвечерний час. Отовсюду слышались веселый говор, смех. Кое-где, расположившись прямо на траве, играли в карты и лото казаки. Слышались заунывные казачьи песни. Надрывно плакала где-то гармошка.
По улицам бегали мальчишеские ватаги. Я присматривался к ним, стремясь найти среди них моих товарищей. Но никого из них не увидел.
Казаки узнавали отца и весело кричали ему:
— Илья Петрович, с приездом, родной!..
Отец, помахивая фуражкой, раскланивался с ними.
Некоторые казаки даже подбежали к нашей повозке, стали обниматься с отцом, целоваться.
Такая теплая встреча станичников тронула меня.
Мы подъехали к покосившемуся, замшелому домишке деда Карпо. Отец стал расплачиваться с подводчиком.
Из ворот выскочила бабка Софья.
— Здравствуйте, бабушка! — сказал отец.
— Здравствуйте, родные! — старуха потянулась целовать нас.
— Милые мои, — расплакалась, она.
— Можно у вас, бабушка, остановиться на недельку? — спросил у нее отец. — Пока мы квартиру себе найдем.
— Ой, и о чем там спрашивать, — всплеснула руками добрая старушка. — И спрашивать нечего… Живите у нас сколько вам захочется.
— А Карпо Парамонович не будет возражать?
— У-у ты, боже мой! Да он рад без ума будет.
Пока отец разговаривал с бабкой Софьей, я внимательно оглядывал улицу.
Вот большой, крытый железом, дом Кодьки Бирюкова, а вот рядом с ним и наш бывший дом, в котором теперь живут Вохлянцевы… У меня тоскливо заныло сердце. Сколько милых воспоминаний связано с нашим домом. Такой он родной, близкий, и вот теперь в нем живут чужие люди… Глаза мои затуманились…
— Сашурка! — окликнул кто-то меня.
Широко расплывшись в улыбке, по улице бежал веснушчатый мальчишка.
— Хо! — закричал я обрадованно. — Коля!
Ко мне бежал один из друзей детства — Коля Самойлов.
Подбежав, мальчуган с радостным изумлением уставился на меня своими серыми глазенками.
— А где ж Кодька? — спросил я.
— Кодька-а, — протянул Коля, — в Усть-Медведице… Он там второй год уже учится в духовном училище… И вохлянцевы ребята тоже там учатся.
Вот, оказывается, почему не видно Кодьки. Учится. Меня это поразило. Никодим не был большим охотником до учения, и вдруг он в духовном… Чудеса!
— А Андрей Поляков где?
— Ну, Андрей-то тут… — сказал Коля, — Да и другие ребята тоже тут.
Он не спускал с меня восторженного взгляда.
— Совсем приехал, Саша? — спросил он.
— Совсем. Теперь никуда уже не поеду.
— А дом свой не отберете у Вохлянцевых?
Вопрос был коварный. С каким удовольствием я отобрал бы свой дом, но ведь это же невозможно.
— Нет, Коля, — вздохнул я. — Как же его отберешь? Ведь деньги-то мы с отцом растранжирили.
— А надо б отобрать, — сказал Коля. — А то они все, Вохлянцевы, такие задаваки… Ванька с Андреем, когда приезжают из Усть-Медведицы, так на нас и не глядят… Корчат из себя благородных. Подумаешь! Мы им собираемся морду набить.
— А Кодька тоже задается?
— Нет. Кодька не задается. Он с нами играет… А ты, Сашурка, тоже где-нибудь учишься?
Я смутился, покраснел.
— Фу ты, подумаешь, — с пренебрежением сказал я. — А чего мне учиться?.. Я и так все знаю… Я так читаю, — расхвастался я. — Я все книги про индейцев прочитал… Ты читал Майн Рида?
— Нет, — закрутил головой Коля.
— А Фенимора Купера?
— Н-нет.
— А Густава Эмара?
Бедный Коля заморгал, пораженный моей начитанностью.
— Н-нет.
— А Жюль Верна? — с горячностью наступал я.
— Нет.
— А про сыщиков Нат Пинкертона и Шерлок Холмса читал?
— Н-нет, — сконфуженно прошептал мальчик, совершенно ошеломленный и уничтоженный моим превосходством.
— Я и книги Вальтер Скотта читал, — стал перечислять я. — И Виктора Гюго, и «Пещеру Лехтвейса»… Да я и сам книгу написал про войну индейцев с казаками. Вот как-нибудь прочту ее тебе…
Коля посмотрел на меня с изумлением.
— Вот ты какой, — прошептал он почтительно. — Ты, наверно, пишешь красиво, с нажимом?..
Этот вопрос немного охладил меня.
— Да как тебе сказать, — с запинкой проронил я. — Ничего так пишу, но… подучиться писать лучше не мешает.
Коля обрадовался.
— А я, Сашурка, пишу, ух, как красиво!.. — сказал он, довольный тем, что хоть чем-то он может похвалиться. — Я учусь в третьем классе на пятерки… А по чистописанию все время мне ставят пять с плюсом… Хочешь, я тебя научу красиво писать?
«Тоже мне, учитель», — подумал я, но вслух ничего не сказал.
— А арифметику ты тоже знаешь? — спросил Коля.
— Есть чего, — самодовольно фыркнул я.
— А сколько семью восемь? — спросил Коля.
— Семью восемь? Семью восемь… Семью восемь… — Я вспотел. — Да черт его знает, сколько это семью восемь… Семью восемь, — шептал я, — это семь раз по восемь… семь да семь — четырнадцать… Да еще четырнадцать — двадцать восемь…
— Ну, чего ты, Саша, шепчешь? — весело рассмеялся Коля. — Семью восемь — пятьдесят шесть.
Я был поражен тем, как быстро считает Коля.
— А шестью семь? — спросил он снова, весьма довольный тем, что привел меня в замешательство.
Я было снова начал шептать, складывая в уме, но Коля, развеселившись, перебил меня.
— Да сорок два ж! — воскликнул он, — Да ты что, Саша, не знаешь таблицы умножения, что ли?
— Нет, — сконфуженно ответил я. — А это что такое?
— Неужели не знаешь? — изумленно спросил мальчуган. — Да ведь ее еще в первом классе изучают…
Я был окончательно посрамлен. Авторитет мой был подорван.
Опустив голову, я молчал. Мне было стыдно.
— Ну, ничего, — успокаивающе проговорил Коля. — Я тебе дам таблицу умножения, ты ее выучи… Это пустяки. За два дня ты ее выучишь и сразу будешь знать, сколько пятью пять и шестью шесть…
— Завтра же принеси. Ладно? — попросил я.
— Ладно.
— Сашурка! — позвала меня бабушка Софья. — Иди вечерять.
Мы расстались с Колей, договорившись назавтра встретиться.