На родной земле
На родной земле
С начала 1944 года де Голль всецело посвятил себя французской политике. В конце января по его инициативе в Браззавиле была проведена конференция по проблемам развития стран французской Африки. Глава ФКНО прибыл в столицу Конго и произнес перед собравшимися длинную речь. Он вспомнил о недавнем прошлом французских колоний, подчеркнув, что «в том отчаянном положении, в какое Франция была поставлена временным поражением, именно ее заморские территории, население которых во всех частях света ни на минуту не отказало ей в своей верности, явились для страны прибежищем и базой для организации борьбы за свое освобождение… в результате этого между метрополией и империей отныне существуют нерасторжимые узы»{257}.
Генерал также дал понять, что в будущем колониальная политика Франции непременно претерпит изменения. «Подобно тому как камень, брошенный по склону холма, – отметил он, – катится вниз с возрастающей скоростью, так и дело, начатое нами в Африке, неизменно возлагает на нас все большие и большие обязанности. К началу нынешней мировой войны уже становилась очевидной необходимость изменить основы, на которых строилось использование природных богатств наших владений в Африке, улучшить жизненные условия ее населения и осуществление французского суверенитета»{258}.
Связи комитета и его председателя с Сопротивлением постоянно расширялись. Де Голль старался привлечь на свою сторону как можно больше представителей некоммунистических организаций с тем, чтобы после освобождения они поддержали его действия. В начале 1944 года таких людей было уже достаточно много. Среди них – будущие известные деятели голлистского движения – Мишель Дебре, Жак Шабан-Дельмас, Эдмон Мишле, Раймон Трибуле, Луи Терренуар, Луи Валлон и другие.
10 января де Голль подписал в Алжире ордонанс, санкционировавший деление территории Франции на региональные комиссариаты во главе с комиссарами, соответствовавшие существующим ранее префектурам. Комиссары должны были заменить по всей стране вишистских префектов. Именно на них де Голль рассчитывал опереться в провинции. Поэтому важный процесс выбора кандидатур он возложил на своих твердых сторонников, в частности на Дебре.
Председатель ФКНО был окончательно признан Национальным советом Сопротивления, который в марте опубликовал собственную программу. В ней вместе с требованием коренных демократических преобразований во Франции выдвигалось также условие создания Временного правительства республики во главе с де Голлем.
Сам глава ФКНО продолжал оглашать в Алжире свою политическую программу. Выступая перед депутатами консультативной ассамблеи 18 марта 1944 года, он заявил, что «сущность и форма французского общества завтрашнего дня могут быть определены лишь представительным органом нации, избранным на основе всеобщих, прямых и свободных выборов. …Что касается правительства, которому национальное представительство доверит функции исполнительной власти, то для их осуществления оно должно обладать силой и устойчивостью, как этого требует авторитет государства и роль Франции в международных делах»{259}.
В июне 1944 года настал долгожданный час освобождения Франции. 3 июня ФКНО провозгласил себя Временным правительством Французской Республики. В тот же день де Голль вылетел в Лондон. 6 июня началась высадка союзных войск в Нормандии, получившая название операции «Оверлорд». Ею командовал английский фельдмаршал Бернард Монтгомери. Общее руководство силами вторжения осуществлял американский генерал Дуайт Эйзенхауэр. Вместе с англичанами и американцами в операции принимали участие французские войсковые соединения, сформированные еще ФКНО. Их возглавляли генералы Леклерк, Кёниг и Габриэль Коше.
14 июня председатель Временного правительства прибыл в Нормандию. В городке Байё он лично руководил торжественной передачей власти. Сместив вишистского префекта, де Голль назначил на его место Раймона Трибуле.
В конце июня генерал выехал в Италию, чтобы провести в Неаполе инспекцию войск Временного правительства, участвовавших в освобождении Апеннинского полуострова. Затем де Голль отправился в Рим, где 30 июня по его просьбе был принят папой Пием XII. Они вели беседу о будущем Европы и католицизма. Генерал придал большое значение своей встрече со святым отцом и нашел его «благочестивым, сострадательным, благоразумным, внушающим глубокое уважение»{260}.
В начале июля председатель Временного правительства по приглашению Рузвельта отправился в США. По существу, его прием в Белом доме означал, что «могущественная Америка» и ее великий президент, который еще два года назад и слышать ничего не хотел о мятежном французском генерале, теперь признал его как главу Франции. После Вашингтона председатель Временного правительства побывал в Нью-Йорке, а затем – в канадской столице Оттаве и Монреале.
Из Америки де Голль вернулся в Алжир и 25 июля перед депутатами Национальной ассамблеи провозгласил: «В отношении политического строя мы свой выбор сделали. Мы избрали демократию и республику. Дать высказаться народу, другими словами, в наикратчайший срок заложить основы свободы, порядка и уважения прав и тем самым создать условия для проведения всеобщих выборов, в результате которых будет созвано Национальное учредительное собрание, – вот та цель, к которой мы стремимся»{261}.
15 августа началась операция «Энвил». Американские и французские войска высадились в Южной Франции, в районе Марселя.
Известие об этом и послужило сигналом к национальному восстанию, за которое горячо ратовали коммунисты. Эту идею сначала поддержал и де Голль, опасавшийся, что в противном случае союзники захотят осуществлять управление в освобожденной Франции при помощи своей военной администрации. Национальное восстание быстро охватило 40 департаментов из 90. Под руководством коммунистов его готовились поднять и в Париже. Такой факт взволновал главу Временного правительства, который считал, что ФКП сможет «встать во главе восстания наподобие своеобразной коммуны».{262} Представители де Голля, действующие во Франции, тоже опасались этого. Они сконцентрировали в столице боевые фуппы некоммунистических организаций Сопротивления и договорились об их поддержке силами парижской полиции и жандармерии, уже согласившихся перейти на сторону Временного правительства. Сторонники де Голля хотели, чтобы к Парижу как можно быстрее подошли войска союзников и предотвратили восстание. Шабан-Дельмас, назначенный де Голлем своим национальным военным делегатом и только что получивший за храбрость и отвагу чин бригадного генерала, даже добрался до Лондона, чтобы убедить английское командование срочно двинуть одно из войсковых подразделений на Париж{263}.
Союзники согласились выполнить такую просьбу и направили во французскую столицу бронетанковую дивизию под командованием генерала Леклерка. Правда, еще до ее прихода в город восстание все-таки началось. 24 августа, когда танки Леклерка вступили в Париж, его основная часть уже была освобождена французскими патриотами. 25 августа командующий войсками парижского района коммунист Анри Роль-Танги и генерал Леклерк приняли официальную капитуляцию немецкого гарнизона.
В тот же день в Париж прибыл председатель Временного правительства. Леклерк встретил его на вокзале Монпарнас. В это время там находился и Шабан-Дельмас, который впервые в жизни увидел де Голля. Он оставил в своих мемуарах такое воспоминание об их первой встрече: «Де Голль оказался выше, чем я предполагал. Худой, твердо стоящий на ногах, с сосредоточенным видом, со сверкающим и в то же время печальным взглядом. Я был просто покорен его лицом, которое выражало уверенность в своей судьбе. Это была сама Франция. «Мой генерал, – спросил его Леклерк, – вы знакомы с генералом Шабаном?» Тогда он опустил на меня свой взгляд. Я уже был готов провалиться сквозь землю, как вдруг в его орлином взгляде промелькнуло что-то похожее на нежность. Статуя оживилась. Я был удостоен крепкого рукопожатия, а его голос в это время произнес всего два слова, но таких, перед которыми поблекли бы любые почести и награды: «Молодец, Шабан». Этим было все сказано»{264}.
Де Голль сел с Леклерком в машину, и они направились в военное министерство на улицу Сен-Доминик. Глава Временного правительства отдал приказ о восстановлении порядка в столице. Потом он поднялся в свой кабинет, где работал на посту заместителя военного министра в страшные дни июня 1940 года. Генерал окинул взором комнату. Кипы досье с письменного стола исчезли, но стояли те же телефонные аппараты. Он прошел к дальнему углу, заметив там за мебелью стоявший железный сундучок. Де Голль с тревогой открыл его и взял в руки свою сен-сирскую саблю{265}. Она простояла здесь все четыре с лишним года, терпеливо дожидаясь хозяина. И он вернулся, он наконец дома.
Из военного министерства председатель Временного правительства выехал в городскую ратушу – Отель де Виль, – где его ждали Жорж Бидо, глава Национального совета Сопротивления и другие его представители, а также члены парижского комитета освобождения, главные участники парижского восстания.
26 августа рано утром де Голль покинул военное министерство и обошел весь квартал вокруг дворца Инвалидов. Он шагал по улицам, где ему с детства были знакомы каждый дом и каждый дворик. Ноги сами принесли его к церкви Сен-Франсуа-Ксавье, в которую его с братьями и сестрой водили еще родители{266}. Ничего не изменилось. Как будто бы он и не пережил суровых лет изгнания.
Столица Франции ликовала. Днем председатель Временного правительства приехал на площадь Звезды и торжественно зажег под Триумфальной аркой вечный огонь на могиле неизвестного солдата, потушенный оккупантами четыре года назад.
От площади Звезды де Голль отправился пешком по Елисейским полям. Многотысячная толпа заполнила весь проспект. Люди буквально висели на окнах, балконах, крышах, фонарях. Он вспоминал, что шел тогда «взволнованный и в то же время спокойный, среди толпы, чье ликованье невозможно описать… сопровождаемый громом голосов, выкрикивающих его имя»{267}.
Родной любимый Париж приветствовал его. Он пришел в первый раз к Триумфальной арке маленьким мальчиком, которого держал за руку отец. Он прощался со столицей юношей перед отъездом на фронт Первой мировой, мечтая совершить доблестный подвиг. Он пытался десять лет назад убедить тех, кто правил в этом городе, следовать выдвинутой им военной доктрине, чтобы не случилось беды. Он покидал Париж в июньских сумерках 1940 года, возвещавших кошмар фашистского нашествия. И вот он вернулся – победителем, национальным героем, председателем Временного правительства Французской Республики. Возможно ли в это поверить? Да! Он выковал свою судьбу, смог сорвать с неба свою звезду и все свои мечты сделал явью.
Куда он шел сейчас? Конечно, к собору Парижской Богоматери. Именно туда приезжали французские короли, чтобы воздать хвалу Господу за победы, одержанные над врагом. Генерал вошел в собор, чтобы присутствовать на Магнификате, торжественной похвальной молитве. Через несколько дней он скажет сыну: «Если бы ты знал, сколько раз за эти страшные четыре года мне слышались звуки музыки этого победного Магнификата, на котором я присутствую в окружении моих солдат!»{268}
29 августа де Голль впервые произнес речь по парижскому радио. «Франция воздает должное всем, – услышали французы, – кто своим участием содействовал парижской победе. И в первую очередь народу Парижа, который в глубине души никогда ни на один миг не мирился с поражением и гнетом, отважным людям, мужчинам и женщинам, долгое время оказывавшим упорное сопротивление поработителю, а потом они помогли разгромить его солдатам Франции, которые его разбили и уничтожили, воинам, явившимся сюда из Африки после множества тяжелых боев, и отважным бойцам, по собственному почину объединившимся в частях внутреннего Сопротивления. Однако превыше всего Франция чтит тех, кто отдал свои жизни за родину на полях сражений или на виселицах»{269}.
В начале сентября генерал Эйзенхауэр дал де Голлю согласие на участие в боях против Германии французских подразделений. Продолжал воевать и сын генерала Филипп. Он пришел в Париж с войсками, высадившимися в Нормандии, и теперь отправлялся на Западный фронт. В конце сентября во французскую столицу из Алжира переехали Ивонна с Элизабет и Анной.
9 сентября де Голль переформировал свое правительство. В него вошли как соратники генерала по Сражающейся Франции и Алжиру (Андре Дьетельм, генерал Катру, Рене Плевен, Луи Жакино, Рене Капитан, Рене Мейер), так и представители движения Сопротивления от правого до левого лагерей (правые Жюль Жаннене и Жорж Бидо, радикалы Пьер Мендес-Франс и Поль Жакоби, социалисты Робер Лакост и Франсуа Танги-Прижан, коммунисты Шарль Тийон, Франсуа Бийу и другие).
12 сентября генерал выступил во дворце Шайо перед представителями организаций Сопротивления, возрождающихся партий, профсоюзов и деловых кругов страны. В своей речи де Голль в общих чертах обрисовал планы правительства и заявил, что его кабинет останется у власти вплоть до окончания Второй мировой войны и возвращения на родину всех французских пленных и депортированных лиц. Сразу после этого будут проведены всеобщие выборы в Национальное собрание, которое решит судьбу Франции.
Де Голль указал, что одну из своих важнейших задач видит в укреплении авторитета Франции на мировой арене и что станет добиваться ее участия во всех важнейших международных конференциях союзников. Он отметил также, что его кабинет намеревается наказать предателей родины, конфисковать предприятия коллаборационистов, национализировать ряд важных отраслей экономики и всемерно способствовать восстановлению разрушенного войной хозяйства, поддержанию твердых цен и повышению, по мере возможности, жизненного уровня народа{270}.
В течение осени глава Временного правительства вместе с представителями своего кабинета совершил целый ряд поездок по различным департаментам страны. Он знакомился с ситуацией на местах и давал указания комиссарам республики.
23 октября Временное правительство Франции было признано Соединенными Штатами, СССР и Великобританией. В начале ноября де Голль пригласил в Париж американского президента и английского премьер-министра, чтобы обсудить с ними ряд важнейших политических вопросов, в частности о судьбе Рейнской области и Рура и, возможно, заключить двусторонние договора. Рузвельт от поездки отказался. А от прибывших во французскую столицу Черчилля и Идена председатель Временного правительства добился лишь выделения для своей страны зоны оккупации Германии. После такого поворота дел генерал вновь обращает свои взоры к Москве и твердо решает посетить СССР.
Еще 5 августа в Алжире представитель генерала Дежан заявил сотруднику советского посольства Щиборину, что «после своих поездок в Лондон и Вашингтон де Голль сейчас был бы рад совершить аналогичную поездку в Москву на тех же условиях, т. е. что приглашение должно последовать из Москвы, как это было в случаях с Вашингтоном и Лондоном»{271}. 8 ноября 1944 года уже сам глава Временного правительства встретился с Богомоловым в Париже и сказал, что он и некоторые его министры хотели бы посетить СССР, если это совпадает с желанием Советского правительства, «для обсуждения взаимоотношений между двумя странами».{272}
Приглашение не замедлило быть отправленным. 13 ноября народный комиссар иностранных дел Молотов послал послу СССР в Париже Богомолову телеграмму: «Сообщите де Голлю следующий ответ: учитывая пожелание председателя Временного правительства Французской республики генерала де Голля… посетить СССР для установления личного контакта с руководителями Советского правительства, Советское правительство приветствует это намерение генерала де Голля и пригашает его посетить Советский Союз»{273}. Так вопрос о приезде генерала в СССР был решен. Он, со своей стороны, заявил, что едет в Москву, чтобы обсудить со Сталиным ряд существенных вопросов европейской политики и послевоенного устройства Европы.
В столице СССР начали готовиться к приему почетного гостя. В Кремле стали собирать сведения о нем. Характеристики генерала, даваемые ему коммунистами, были похожи одна на другую и составлены исключительно в марксистском духе. Богомолов писал в Москву из Парижа: «Де Голль является выразителем интересов французского империализма антигитлеровской ориентации и ищет максимального обеспечения независимости и укрепления Франции как союзной державы»{274}. Дипломату вторил бывший председатель Коминтерна Георгий Димитров. В справке, составленной по указанию Молотова, он заявлял: «По своим политическим устремлениям де Голль является представителем того французского империализма, который претендует на самостоятельное и независимое существование»{275}. Все-таки подчеркнем, что по сути оба коммунистических лидера были правы.
Итак, 24 ноября 1944 года глава Временного правительства Франции отправился в долгий путь. В Европе еще шли ожесточенные бои, поэтому генералу пришлось добираться через Африку и Азию. 25 ноября де Голль прибыл в Каир, где был принят королем Фаруком. 26-го он перелетел в Тегеран. Там его встретил шах Реза Пехлеви. Наконец, рано утром 27 ноября глава Временного правительства взошел на борт советского военного самолета, который через несколько часов приземлился в Баку. Вместе с де Голлем в нескончаемое путешествие отправились министр иностранных дел Франции Жорж Бидо, директор кабинета де Голля Гастон Палевски, дипломат Морис Дежан, начальник Генерального штаба Национальной обороны генерал Альфонс Жуэн и переводчик Жан Лялуа. К ним присоединился посол СССР во Франции Богомолов. Вечером 27 ноября глава Временного правительства и его окружение слушали в Баку оперу Узеира Гаджибекова «Кёр-Оглы», сочиненную по мотивам азербайджанского народного эпоса{276}.
30 ноября де Голль прибыл в Сталинград. Он сам изъявил желание посетить это знаменательное место, чтобы отдать дань уважения защитникам города, как живым, так и павшим. В городском совете генерал произнес краткую речь. В ней он сказал: «Я хочу воздать должное Сталинграду и отметить тот урок, который он нам дает. Я передаю горячий привет сражающегося французского народа героическому Сталинграду – символу наших общих побед над врагом. Сталинград является прекрасным уроком того, что могут сделать союзники, объединившиеся вместе против ненавистной Германии»{277}.
2 декабря де Голль прибыл специальным поездом в Москву. На вокзале председателя Временного правительства Франции встретили Молотов и его заместитель Деканозов. Генерал заявил перед микрофоном и кинокамерами: «Я счастлив и польщен тем, что нахожусь в столице Советского Союза, принеся сюда дань уважения Франции»{278}. В Москве к французской делегации присоединились Гарро и Пти.
Де Голля поселили в особняке Игумнова на Большой Якиманке. На все время пребывания высокого гостя к нему были приставлены от НКГБ (народного комиссариата государственной безопасности) два человека – Кулашенков и Чикалов. Особое, 6-е управление НКГБ занималось питанием главы Временного правительства Франции{279}.
Генерал три раза встречался со Сталиным{280}. Их первая беседа состоялась в день приезда генерала в Москву. Затем последовали встречи 6 и 8 декабря. По многим международным проблемам главы государств проявили взаимопонимание. Правда, когда де Голль заговорил о судьбе Рура и Рейнской области и даже необходимости присоединения последней к Франции, Сталин отказался вести переговоры по этой теме. Он прямо заявил де Голлю, что вопросы, касающиеся будущего Германии, можно решать только совместно с Англией и Соединенными Штатами. Настоящим «камнем преткновения» на переговорах стал «польский вопрос». Де Голль категорически не соглашался на упорное предложение советской стороны признать поддерживаемый СССР Польский комитет национального освобождения. Глава Временного правительства глубоко переживал создавшуюся ситуацию. Порой ему казалось, что переговоры зайдут в тупик и его визит не увенчается успехом.
Морозная и мрачная московская зима с ее короткими днями не улучшала настроения генерала. Жизнь французской делегации скрашивали лишь культурные мероприятия. Это были прежде всего экскурсии по Кремлю, который произвел на де Голля большое впечатление. А 3 декабря, как писал сам глава Временного правительства в своих мемуарах, «мы любовались прекрасным балетом в Большом театре»{281}. Напомним, что Большой театр только в августе 1944 года вернулся из Куйбышева (Самары), куда труппа была эвакуирована в начале Великой Отечественной войны. «Прекрасным балетом» была «Жизель», а заглавную партию в ней танцевала Галина Уланова, в ту пору еще никому не известная на Западе. 4 декабря после присутствия на мессе во французской католической церкви – костеле Людовика на Малой Лубянке – де Голль проехал по московскому метро от «Площади революции» до «Бауманской». Его особый интерес вызвала архитектура и освещение станций{282}. 6 декабря французские гости смотрели концерт Краснознаменного ансамбля песни и пляски в Доме Советской армии. 9-го, в особняке Игумнова, председатель Временного правительства наградил французскими орденами и медалями бойцов эскадрильи «Нормандия-Неман».
Интересное воспоминание о де Голле во время визита в Москву в 1944 году оставил присутствующий на переговорах молодой Никита Сергеевич Хрущев. Он писал: «Де Голль вел себя гордо, держался достойно, не гнул спины и не склонял головы, а ходил как человек, проглотивший аршин. Внешне он производил впечатление человека необщительного, даже сурового»{283}.
Сам же глава Временного правительства внимательно присматривался к Сталину. Он так охарактеризовал советского вождя в своих мемуарах: «Сталин был одержим жаждой власти. Измученный боязнью заговоров он был вынужден скрывать свое истинное лицо, жить без мечтаний, жалости, искренности, видеть в каждом человеке препятствие или угрозу. Все его действия сводились лишь к маневрированию, подозрительности и упорству. Революция, партия, государство, война были для Сталина удобными случаями и средствами господства. Он достиг его, всемерно используя все уловки толкования марксизма и суровость тоталитаризма, запуская в игру сверхчеловеческие дерзость и коварство, порабощая или ликвидируя других.
Сталин остался один на один с Россией. Он воспринимал ее как мистическую, более сильную и стойкую, чем все теории и режимы. Он любил ее по-своему. А она в ужасный момент истории приняла его как царя и терпела большевизм как средство существования»{284}.
Несмотря на такую нелицеприятную характеристику, данную Сталину, де Голль всегда помнил о том, что именно этот человек стоял во главе СССР, победившего фашистскую Германию. В марте 1953 года, будучи частным лицом, в разгар «холодной войны», генерал отправил заместителю председателя Совета народных комиссаров Молотову скорбное послание: «В момент кончины генералиссимуса Сталина я прошу принять вас лично и правительство СССР мои самые глубокие соболезнования. Имя Сталина навсегда останется связанным с воспоминанием о великой общей битве до победного конца, которую вели народы СССР, Франции и других союзников»{285}.
Во время советско-французских переговоров в декабре 1944 года в Москве Сталин произнес одну фразу: «В конечном счете все побеждает смерть». Она запала де Голлю в память навсегда. А на переговорах стороны все-таки нашли компромиссное решение по «польскому вопросу». В результате в ночь с 9 на 10 декабря был подписан Советско-французский договор о союзе и взаимной помощи, что принесло большое удовлетворение обеим сторонам. Настало время расслабиться и поздравить друг друга. Несмотря на ранний час, Сталин пригласил всех присутствующих к столу. Он поднял бокал «за Францию, которую теперь возглавляют решительные и непоколебимые руководители, и пожелал ей стать великой и могущественной»{286}.
После тостов за скорейшую победу над врагом и здравиц, французы торжественно вручили свои подарки, проделавшие вместе с ними столь долгую дорогу. Де Голль преподнес Сталину старинную гравюру работы художника Демаре, изображавшую прием Петра Великого королем Людовиком XV. При этом Гарро пояснил, что гравюра была взята из Версальского дворца и что для ее передачи советской стороне потребовалось принятие специального декрета Временного правительства. Кроме того, Сталину были подарены настольные часы оригинальной работы с «невидимым механизмом» и 6 бутылок коньяка 1859 года, взятых из государственной коллекции старинных французских вин. Министр иностранных дел Франции Жорж Бидо преподнес Молотову столовую посуду из серебра{287}.
10 декабря французская делегация начала свой обратный путь. На вокзале перед посадкой в поезд, следующий в Баку, глава Временного правительства Франции заявил: «Несколько дней, проведенные нами в Советской России, будут, я полагаю, отмечены в истории этой войны, и я думаю, даже в тех деяниях, которые совершат бок о бок объединенные нации в условиях мира для блага всех людей. Да здравствует Советская Россия»{288}. Улетая из столицы Азербайджана, де Голль обратился уже лично к Сталину, отправив ему следующую телеграмму: «Покидая территорию Советского Союза, где видны его военные усилия и размеры жертв, которые он несет ради победы, я хочу выразить Вам, господит маршал, свою искреннюю благодарность за прием, оказанный Советским правительством, и живейшее удовлетворение, которое я испытываю вместе с правительством и французским народом, пактом о взаимной помощи, который мы только что заключили.
Наш союз предназначен для еще лучшего согласования военных усилий России и Франции с усилиями других объединенных наций, чтобы предохранить оба народа от подобной катастрофы в будущем»{289}.
Из Баку, совершив перелеты через Тегеран, Каир и Тунис, генерал вернулся на родину. Он прибыл в Париж 16 декабря. В Москве дождались, пока председатель Временного правительства вступит на родную землю, и после этого, 18 декабря, в газете «Правда» опубликовали полный текст только что заключенного Советско-французского договора. Обстоятельная передовая статья газеты за этот день также была полностью посвящена договору и советско-французским отношениям во время войны. Вместе с французской делегацией в Париж прибыл новенький красавец Як, советский самолет-истребитель – подарок Сталина де Голлю.
Во Франции высоко оценили результаты усилий де Голля. Председатель Временной консультативной ассамблеи Феликс Гуэн назвал договор «великим событием» и «возрождением русско-французского союза»{290}. А сам генерал произнес в ассамблее речь, полностью посвященную своему визиту в Москву. «Договор о взаимной помощи, – указал он, – который Франция заключила с Советской Россией, отвечает тенденции, ставшей в обеих странах естественной и традиционной… Для Франции и России быть объединенными – значит быть сильными, быть разъединенными – значит находиться в опасности. Действительно, это непреложное условие с точки зрения географического положения, опыта и здравого смысла.
Эта истина, вытекающая для народов из всего, что им пришлось пережить, господствовала, могу сказать, на переговорах в Москве, оба правительства на такой основе пришли к выводу о необходимости особого союза между Россией и Францией. Это, по мнению обеих сторон, основной этап победы, а завтра – безопасности»{291}.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.