4. Битва при Булл-Рэне. Мак-Клеллан. Фремонт. Дело с почтовым судном «Трент»

4. Битва при Булл-Рэне. Мак-Клеллан. Фремонт. Дело с почтовым судном «Трент»

29 июня Линкольн созвал заседание кабинета, на котором генерал Ирвин Мак-Доуэлл изложил свой план операций. Его армия численность в 30 тысяч человек должна была сразиться у города Манассас с армией конфедератов численностью в 21 тысячу человек под командованием генерала Борегара. Другую армию конфедератов, расположенную в долине Шенандоа, должна была сдерживать армия под командованием генерала Роберта Паттерсона, чтобы не допустить соединения этой армии с войсками генерала Борегара. На заседании генерал Скотт одобрил план Мак-Доуэлла, но предложил подождать, пока не будет сформирована более многочисленная и лучше обученная армия, которая сумеет одержать решительную победу.

Линкольн и члены его кабинета, которые, как политики, не могли не прислушиваться к требованиям о быстром окончании войны, раздававшимся в стране, и учитывавшие, что кончается срок службы солдат, призванных на три месяца, не поддержали Скотта. Когда Мак-Доуэлл попросил еще немного времени, чтобы обучить и дисциплинировать свои войска, Линкольн заметил: «Вы еще зеленые, это правда, но и они тоже зеленые».

Битву при Булл-Рэне, происшедшую в воскресенье 21 июля 1861 года, многочисленная нетерпеливая публика ожидала как своего рода спортивное представление — место и время сражения были объявлены заранее, и толпы зрителей приехали на место с корзинками с едой, как на пикник. Несколько сенаторов и большое количество конгрессменов прибыли сюда верхом, в кабриолетах и экипажах, вооруженные на всякий случай большими морскими револьверами, в сопровождении прекрасных дам в кринолинах, чтобы посмотреть на современное сражение. Все говорили, что южное рыцарство будет повержено в прах северным лемехом.

Утром, как обычно по воскресеньям, Линкольн побывал в пресвитерианской церкви на Нью-Йорк-авеню. Днем он читал телеграммы с поля битвы, которые поступали каждые 10–15 минут. Все, казалось, было в порядке. Вечером президент, как всегда, поехал покататься в своем экипаже. В шесть часов примчался бледный, охрипший Сьюард и бросился к Николаи и Хэю с вопросом: «Где президент?» Они ответили, что президент, прочитав телеграммы о победе, отправился кататься. «Никому не говорите, — сказал Сьюард, — но это неправда. Битва проиграна». Он получил известие, что армия генерала Мак-Доуэлла отступает и вся надежда на генерала Скотта, что он спасет Вашингтон.

Через полчаса вернулся Линкольн. Николаи и Хэй сообщили ему эту новость. Он выслушал молча, ни один мускул на его лице не дрогнул, выражение лица не изменилось. Он пошел в штаб, армии. Там его ожидала телеграмма от капитана инженерных войск: «Битва проиграна. Спасайте Вашингтон и остатки армии. Разгромленные части вновь собрать невозможно». Генерал Скотт отказался верить этому. Созван был кабинет, и в это время пришла телеграмма от Мак-Доуэлла, в которой он сообщил, что его армия рассыпалась и представляет собой «беспорядочную толпу».

В эту ночь Линкольн лежал на диване у себя в кабинете и выслушивал свидетелей, которые примчались с поля битвы. На всем пути до Вашингтона дорога усеяна брошенными кепи, куртками, конскими чепраками, ранцами, походными ящиками, ружьями, изорванной упряжью, перевернутыми повозками — все это было брошено тысячами солдат, бежавших в панике к Вашингтону.

Еще в три часа дня Мак-Доуэлл считал, что битва им выиграна. А через час его армия распалась. Впрочем, в тылу врага тоже была паника. Когда Джефферсон Дэвис приехал к месту сражения из Ричмонда, он увидел бегущих солдат и спросил у одного старика, как идут дела. «Наши линии прорваны, — ответил тот, — все смешалось, армия разбита, и битва проиграна».

После жаркого, душного воскресенья наступил понедельник с моросящим дождем. С самого рассвета по мосту Лонг Бридж через Потомак тянулись извалявшиеся в грязи люди. Час за часом шли эти призраки через мост в столицу. Тысячи солдат разбрелись по ближайшим домам, чтобы поесть.

Все эти политики, нацепившие на себя погоны генералов, полковников и майоров, годились не для боя, а для игры в солдатики. Сенаторы, конгрессмены, политики, корреспонденты, зрители, приехавшие сюда в экипажах, кучера наемных карет, дамы в кринолинах, жаждавшие посмотреть это представление, первыми, как овцы, бросились бежать, и с них началась паника.

Больше всех в поражении виновен был генерал Роберт Паттерсон: если бы он нанес удар по армии Джонстона в долине Шенандоа, свежие полки Джонстона не подоспели бы на поле боя и не вызвали бы панику среди союзных войск. Паттерсон представил Линкольну свои приказы, телеграммы и письма, которые, как он считал, должны были оправдать его. Он требовал суда чести над ним, чтобы прекратить ежедневные оскорбления, которым он подвергался. «Президент ответил мне, что он будет приветствовать любое мероприятие, которое поможет установить справедливость, но при этом добавил, что я не могу избежать оскорблений, если я представляю какую-то ценность или значение для общества, так как сам он подвергается куда более серьезным оскорблениям, чем я, но не считается с этим. Так же должен поступать и я».

Линкольн уделял много внимания войскам, расположенным в лагерях вокруг Вашингтона, старался больше общаться с солдатами и офицерами. Однажды он ехал в открытом экипаже вместе со Сьюардом через Потомак. Встретившийся им по пути полковник Шерман спросил у президента, не собирается ли он посетить его лагерь.

— Именно, — ответил Линкольн, — мы слышали, что вы пережили испуг, вот мы и решили навестить вас и посмотреть на ваших ребят.

Он пригласил Шермана в свой экипаж, и, приехав в лагерь, Линкольн, по свидетельству Шермана, «встал во весь рост в экипаже и произнес одну из самых великолепных и волнующих речей, какие я когда-либо слышал. Он говорил о нашем поражении, о высоком долге, который лежит на нас, о днях победы, которые обязательно настанут».

Когда Линкольн кончил свою речь перед 79-м Нью-Йоркским полком, предложив, как обычно, изложить ему все имеющиеся жалобы; вышел вперед один шотландец и заявил:

— Мистер президент, мы считаем, что полковник Шерман плохо обращается с нами.

При этом солдат сослался на то, что солдат выселили из сарая, чтобы поместить в нем лошадей полковника.

— Ладно, ребята, — сказал Линкольн, — я очень уважаю полковника Шермана, и если он выселил вас из сарая, то я не сомневаюсь, что он это сделал с какими-то хорошими намерениями. Я предполагаю, что он считал, что вам будет лучше, если вы займетесь работой и забудете о своих волнениях.

В лагере 60-го Нью-Йоркского ирландского полка, который храбро сражался во главе со своим командиром полковником Коркораном, захваченным в плен в разгар боя, президент, как писал Шерман, «произнес такую же речь, уделив больше внимания самому полку, отметив их храбрость». Когда Линкольн обратился с вопросом, какие будут жалобы, выступил офицер, который в то утро пытался уйти из армии и покинуть лагерь, и сказал:

— Мистер президент, сегодня утром я говорил с полковником Шерманом, и он грозился застрелить меня.

— Застрелить вас? — переспросил Линкольн.

— Да, сэр, он грозился пристрелить меня.

Линкольн глянул на офицера, потом на Шермана, затем подвинулся поближе к офицеру, словно желая сказать ему что-то по секрету, и громким шепотом, который был слышен всем вокруг, сказал ему:

— Если бы я был на вашем месте и он грозился пристрелить меня, я бы ему не поверил, потому что он должен был выполнить свою угрозу.

Офицер повернулся и исчез под улюлюканье солдат.

В ночь после битвы при Булл-Рэне Линкольн не ложился спать и просидел всю ночь в кресле в кабинете. На следующую ночь, уже получив больше сведений о проигранной битве, он прилег в своем кабинете на кушетку и стал записывать все, что необходимо было предпринять, — программу дальнейших действий.

5 августа, накануне закрытия сессии, конгресс большинством голосов фактически одобрил все ранее проведенные военные мероприятия Линкольна и дал ему полномочия осуществлять те меры, которые президент считал необходимыми для ведения войны.

К ноябрю армия на Потомаке выросла до 168 тысяч человек, и как раз к этому времени она получила нового командующего — генерала Джорджа МакКлеллана, которого Линкольн был вынужден назначить под давлением общественного мнения. МакКлеллан производил впечатление человека способного, он обладал красивой внешностью, усами и эспаньолкой, отлично сидел в седле, авторитетно отдавал приказы и публиковал воззвания, копируя Наполеона. Вашингтон принял его, армия полюбила, корреспонденты называли его уменьшительно: «Маленький Мак» или «Молодой Наполеон».

Всего лишь год тому назад он женился. «Кто бы мог подумать в день нашей свадьбы, — писал он тестю, — что меня так скоро призовут спасать родину?» Он оставил жену и годовой оклад в 10 тысяч долларов, который он получал как президент железнодорожной компании Огайо и Миссисипи.

Пользовались известностью его «Руководство в искусстве ведения войны» и перевод с французского книги об обучении штыковому бою.

Теперь он проводил верхом на коне двенадцать часов в сутки. Ежедневно он работал до трех утра, занимаясь организацией армии.

Однако, уже имея армию, численностью вдвое большую, чем у противника, он очень боялся неожиданного броска Борегара. И все время панически требовал пополнений.

В ноябре генерала Скотта проводили в отставку с почестями, с адресами от президента и других, с полным окладом пожизненно. Главнокомандующим назначили Мак-Клеллана.

— Это огромное облегчение для меня, сэр, — сказал Мак-Клеллан президенту, — у меня теперь непосредственный контакт с вами и министрами.

— Но командование всеми армиями в огромной степени увеличивает бремя ваших обязанностей, — сказал Линкольн.

— Это все мне под силу, — тихо ответил МакКлеллан.

Однажды ночью, после визита президента к МакКлеллану на дом, генерал на прощание сказал:

— Я намерен действовать очень осторожно. Прошу об одном — пусть меня не торопят.

— Уверяю вас, вы можете действовать, как найдете нужным, — ответил Линкольн.

— Если неприятель меня атакует, — добавил генерал, — я его разгромлю.

Как-то ноябрьским вечером Линкольн, Сьюард и Джон Хэй пришли к Мак-Клеллану на дом. Слуга сказал им, что генерал поехал на свадьбу и скоро вернется.

У Хэя в дневнике записано: «Мы прождали около часа. Генерал вернулся, выслушал сообщение слуги о визите президента, прошел мимо комнаты, где дожидались президент с государственным секретарем, и поднялся наверх. Они ждали с полчаса и послали слугу, чтобы снова напомнить Мак-Клеллану, что его ждут. Вскоре слуга вернулся и хладнокровно сообщил им, что генерал лег спать».

Хэй увидел в этом преднамеренном афронте первый признак того, что военные стремятся поставить себя над гражданской властью. Однако президент предпочел не ссориться из-за вопросов этикета и личного авторитета.

— Я готов подержать под уздцы коня для МакКлеллана, когда он на него садится, лишь бы он разгромил противника.

Шестидесятитысячная армия Мак-Клеллана по крайней мере в три раза превышала по численности вражескую армию в Манассасе. Дважды за эту осень, одетая с иголочки, потомакская армия на больших парадах проходила перед президентом Линкольном, членами правительства, губернаторами штатов и дамами в роскошных кринолинах. Стояла прекрасная осенняя погода — мягкие, приятные дни, холодные ночи — самое благоприятное время для передвижения войск, для того, чтобы искупить позор Булл-Рэна и закончить войну.

В один из дней октября у Болл Блэфа, на возвышенности у Потомака, войска конфедератов окружили несколько сотен союзных солдат; многие были убиты, многие попали в плен. Командир союзного отряда, выскочивший вперед, чтобы повести за собой солдат, оказался мишенью для вражеских стрелков и пал мертвым. На исходе этого дня Линкольн появился в штабе Мак-Клеллана; разговаривая с корреспондентом, он восхищался прекрасной погодой. Корреспондент заметил, что «морщины на лице президента казались глубже, чем обычно, щеки еще более впалыми». В это время затрещал телеграфный аппарат, передавая весть о схватке при Болл Блэфс. На ленте появилось имя погибшего командира — это был генерал Эдвард Бейкер — Нед Бейкер, близкий друг Линкольна. «Через пять минут, — писал корреспондент, — Линкольн с опущенной головой прошел через комнату. Слезы текли по его впалым щекам, грудь тяжело вздымалась. Выходя на улицу, он чуть не упал. Мы вскочили на ноги, чтобы поддержать его, но он устоял».

Линкольн потерял человека, который беспристрастно освещал ему ход военных действий, всегда защищал его, был его ближайшим и верным другом; в его честь Линкольн назвал своего второго сына Эдвардом.

На последней неделе ноября начались снегопады, пришла зима. Потребовались шерстяные шинели, теплые одеяла, топливо, палатки, бараки. Война стоила более миллиона долларов в день. На карту было поставлено все. Сумеет ли «Молодой Наполеон» провести зимнюю кампанию и захватить Ричмонд? Южане говорили, что если ему это удастся, то подобно тому, как Москва встретила Наполеона, он найдет Ричмонд в пепле.

Война, по существу, еще не началась. Не далее как летом 1861 года по одной стороне улицы Луисвилла маршировал отряд новобранцев, направлявшихся в союзную армию, а по другой стороне той же улицы проходили новобранцы армии конфедератов. В поезде, шедшем через Кентукки, один вагон занимали люди, направлявшиеся в военные лагеря союзной армии, а в другом вагоне ехали солдаты армии конфедератов.

В ряде случаев Линкольн назначал полковниками и генералами политиков, с целью, как говорил Уитни, «заткнуть им рот, чтобы они не выступали против войны». Так, он назначил своего старого политического противника демократа Джеймса Шилда бригадным генералом. Издатели республиканских газет в Иллинойсе жаловались, что из 70 иллинойских полков сорока полками командуют полковники — члены демократической партии.

Приходилось Линкольну назначать на командные посты политиков и авантюристов еще и потому, что у них были свои последователи и они умели собирать и формировать войсковые части. Одним из таких командиров был Джон Мак-Клернан, сторонник Дугласа, другим — Джон Логан, тоже сторонник Дугласа и член конгресса от Северного Иллинойса. В избирательном округе Логана на массовом митинге в графстве Поуп собравшиеся заявили о своем намерении отделиться от Союза, а на митинге в графстве Вильямсон была принята резолюция, требующая присоединения Северного Иллинойса к конфедерации. Линкольн вынужден был чрезвычайно внимательно следить за положением дел в тех местностях, где мятеж затихал и вдруг опять начинал оживать. Термометр войны все еще колебался.

Положение дел в штате Миссури летом и осенью 1861 года было чревато весьма серьезными последствиями, и по нему можно было судить, как будут развиваться события дальше. Именно эти события вынудили Линкольна заявить в послании конгрессу: «При определении политики, которую следует проводить для успешного подавления мятежа, я был особенно осторожен и внимателен, чтобы неизбежный при этом конфликт не перерос в беспощадную и насильственную революционную борьбу».

Натаниэл Лайон, приземистый бородач с огненно-рыжей шевелюрой и необузданным темпераментом, назначенный командиром арсенала в Сент-Луисе и известный тем, что совместно с конгрессменом Фрэнком Блэйром немало сделал, чтобы предотвратить отделение Миссури от Союза, 10 августа 1861 года у Уилсон-крика бросил свою армию в 6 тысяч человек на армию конфедератов, вдвое больше численностью. Одна пуля ранила его в ногу, другая сорвала кожу на голове, под ним была убита лошадь. Тогда он вскарабкался на другую лошадь, белый от потери крови, и повел своих солдат в штыковую атаку. В этой атаке пуля в сердце сразила его. Солдаты Лайона вынуждены были отступить. Потери с обеих сторон составляли около 1 200 убитых и раненых. Миссурийскис парни, сражавшиеся за обе стороны, остались лежать на поле рядом с парнями из Кентукки, Айовы и Иллинойса. Конфедераты передали войскам Союза тело Лайона, и оно было отправлено в его родной Коннектикут, провожаемое по дороге толпами любопытных.

Конгрессмен Блэйр и ряд других лиц обвинили генерала Джона Фремонта, командующего Западным военным округом, в смерти Лайона, в поражении при Уилсон-крике и в других неудачах. Генерал Фремонт, который был в 1856 году первым кандидатом от республиканской партии на пост президента, прожил богатую приключениями жизнь. Он руководил многими экспедициями на Запад, проводил топографическую съемку Скалистых гор, Южного перевала, первым совершил восхождение на высшую точку хребта Уинд-ривер, в его честь был назван пик Фремонт. Он принимал участие в борьбе с испанскими хозяевами Калифорнии, в их изгнании и в создании штата Калифорния, который он первым стал представлять в сенате США. Затем пошли золотые рудники, земли, посыпались деньги, появилось знаменитое имение Марипоза в 46 тысяч акров, за которое Фремонт заплатил 3 тысячи долларов (впоследствии оно оценивалось в 10 миллионов долларов).

Когда был захвачен форт Самтер, Фремонт находился в Париже, но он тут же предложил Линкольну свои услуги и был назначен генерал-майором. 25 августа Фремонт прибыл в Сент-Луис и приказал рыть вокруг города укрепления.

Когда к Фремонту прибыл посланец от Лайона с просьбой прислать ему подкрепления, Фремонт ответил, что если Лайон решил сражаться, это будет на его ответственности. Фремонт убеждал Лайона отступить в Ролла, наполовину сократив расстояние, отделявшее Лайона от Сент-Луиса. При этом он послал два полка навстречу Лайону. Однако Лайон так никогда их и не увидел, для него война означала сражение, он искал врага, чтобы сразиться с ним, и погиб в безрезультатной битве у Уилсон-крика.

Беспокойство Линкольна по поводу Фремонта росло по мере того, как почта приносила все новые известия о его экстравагантности, ошибках, фаворитизме, коррупции. Фрэнк Блэйр посетил Фремонта вместе с генералом Джоном Скофилдом, который писал об этом посещении: «К моему величайшему удивлению, он не задал мне ни одного вопроса, даже не упомянул о кровавой битве, о Лайоне, который погиб в ней». Вместо того чтобы постараться выяснить что-нибудь у опытного солдата, Фремонт подвел Скофилда к столу и стал показывать ему на карте пути, которыми его армия совершит свой победоносный марш. Блэйр и Скофилд ушли из штаба Фремонта. «Мы вышли на улицу в молчании. Потом Блэйр обернулся ко мне и спросил: «Ну, что вы о нем думаете?» Я ответил ему в словах, которые вряд ли были годны для печати».

В ночь на 30 августа Фремонт написал прокламацию. В высокопарных словах, прибегая к угрозам, осуществлять которые он не имел никакого права, он объявил весь штат Миссури на чрезвычайном положении. Определив линию союзных войск, которая рассекала штат на две половины, Фремонт заявил, что всякий человек, задержанный севернее этой линии с оружием и руках, будет предан военно-полевому суду и в случае признания его виновным расстрелян. В прокламации говорилось также, что «собственность каждого гражданина штата Миссури, который поднимет оружие против Соединенных Штатов или в отношении которого будет доказано, что он активно сотрудничает с врагом на поле боя, будет конфискована на государственные нужды, а его невольники освобождены».

Линкольн, находившийся на другом конце страны, впервые узнал об этой прокламации из газет. 2 сентября он написал Фремонту: «Если вы в соответствии с прокламацией расстреляете хоть одного человека, конфедераты в отместку расстреляют кого-нибудь из наших лучших людей, находящихся у них в плену, и так пойдет — человек за человека. Поэтому я приказываю вам, чтобы вы не расстреливали ни одного человека в соответствии с этой прокламацией без моего разрешения. Конфискация имущества и освобождение рабов у предателей встревожит наших друзей на Юге и оттолкнет их от нас и, в частности, может разрушить наши довольно благоприятные перспективы в Кентукки».

Решение Линкольна вызвало резкую критику со стороны антирабовладельческих кругов. В прессе, с церковных кафедр — повсюду люди, выступавшие за отмену рабства, выражали свое презрение Линкольну. Даже Билл Герндон писал одному своему другу: «Прокламация Фремонта была правильной. Линкольн был не прав, смягчив ее».

Специальная комиссия расследовала деятельность Фремонта, она обнаружила расточительность, неумение управлять войсками, ошибки, но не нашла никаких фактов, свидетельствующих о крупных хищениях.

2 ноября Фремонт был смещен с поста командующего.

В ноябре 1861 года произошло драматическое столкновение между Соединенными Штатами и Англией. «Трент» — почтовое судно британского королевского флота, вышедшее накануне из Гаваны, спокойно шло мимо Багамских островов. В полдень 8 ноября «Трент» вошел в самую узкую часть пролива, отделяющего Багамские острова от материка, где ширина его достигает всего 15 миль. Здесь его встретил сторожевой корабль американского флота «Сан Джасинто».

На «Тренте» был поднят британский флаг. «Сан Джасинто» поднял флаг Союза и послал снаряд, который упал впереди «Трента». Однако английское судно не замедлило хода, и тогда второй снаряд с «Сан Джасинто» вонзился в воду уже перед самым носом «Трента». Капитан «Трента» Муар поднес ко рту рупор и крикнул: «Что вам нужно от моего судна?» Ответа не последовало.

С «Сан Джасинто» спустили три шлюпки с офицерами и матросами, и уже через несколько минут они были рядом с «Трентом». Лейтенант Фейрфакс от имени командира «Сан Джасинто» потребовал список пассажиров. У него были сведения, что на борту «Трента» находятся Джеймс Мейсон и Джон Слиделл, вновь назначенные представители конфедерации в Англии и Франции.

Слиделл, оказавшийся неподалеку, подошел к лейтенанту Фейрфаксу.

— Я Слиделл, — сказал он. — Что вам от меня нужно?

Мейсон был раньше знаком с Фейрфаксом, и ему незачем было представляться. Тогда лейтенант потребовал, чтобы вышли секретари Слиделла и Мейсона. После этого Фейрфакс объявил капитану «Трента», что он имеет приказ своего командира арестовать Слиделла и Мейсона и забрать их в качестве пленных на борт американского судна.

Среди людей, стоявших на палубе «Сан Джасинто» и наблюдавших в бинокли за тем, что происходит на «Тренте», выделялся человек с тяжелой челюстью, отчаянными глазами и буйной шевелюрой. Это был 63-летний Чарльз Уилкс, ученый, астроном, исследователь Антарктики, специалист по метеорологии, автор одиннадцати научных трудов и атласов.

Миссис Слиделл спросила, кто является командиром «Сан Джасинто».

— Ваш старый знакомый капитан Уилкс, — ответил Фейрфакс, совершенно изумив этим ответом миссис Слиделл, которой приходилось в Вашингтоне не раз пить чай в компании с Чарльзом Уилксом.

— Ну что ж, — с раздражением воскликнула она, — он играет нам на руку!

— До свидания, — сказал, прощаясь с женой и дочерью, мистер Слиделл, — мы встретимся в Париже через шестьдесят дней.

Оба судна медленно двинулись в разные стороны и вскоре потеряли друг друга из виду.

Когда пассажиры «Трента» 27 ноября прибыли в Лондон, их встречали как героев и героинь, перенесших суровые испытания. Капитан Уильямс, представитель морской королевской службы, рассказывал, как «американские моряки бросились со штыками на миссис Слиделл», как она вскрикнула и он, Уильямс, едва успел «заслонить ее своим телом от американских штыков». Вся Англия кипела. Лондонская «Таймс» писала о капитане Уилксе: «Это типичный янки. Для него характерны чванливость и жестокость, основывающиеся на вульгарности и трусости. Эти черты характеризуют и всех его соотечественников». Другая лондонская газета, «Морнинг кроникл», рвала и метала, подстрекая военную партию: «Авраам Линкольн, чей приход к власти приветствовали по эту сторону океана, проявил себя как человек ничтожный, без широкого кругозора, весьма посредственный. Мистер Сьюард, являющийся рядом с ним главным подстрекателем, из кожи вон лезет, чтобы спровоцировать ссору со всей Европой».

Благодаря вмешательству королевы Виктории и принца Альберта жесткие инструкции, данные премьер-министром лордом Пальмерстоном и министром иностранных дел лордом Расселом английскому послу в США лорду Майонсу, были смягчены; Линкольну и Сьюарду направили вербальную ноту. Главный вопрос был: действовал ли капитан Уилкс на собственный страх и риск или по указанию своего правительства? Если это был приказ правительства — тогда война. Боевые суда самого большого и лучшего в мире флота были приведены в готовность. Восемь тысяч отборных войск были посажены на транспорты и отправлены в Канаду.

В самих Соединенных Штатах поднялся невероятный шум. Янки Дудл рвал у себя на груди рубаху. Орел на американском гербе пронзительно кричал. Из бесчисленного количества медных труб вырывались звуки национального гимна. Капитан Уилкс, прибыв со своим призом в Нью-Йорк, промаршировал по Бродвею на торжественный прием в городской ратуше. В Нью-Йорке, Бостоне — повсюду в честь его устраивались банкеты, произносились тосты, лилось вино.

Противиики рабства были особенно довольны тем, что в руки правительства попал Джон Слиделл, ибо именно он добился отмены Миссурийского компромисса, он был автором закона о беглых рабах, он длительное время допрашивал в тюрьме Джона Брауна, добиваясь от него, кто в Новой Англии поддерживал восстание. Мейсон в этом отношении недалеко ушел от Слиделла. Оба они воплощали собой идею рабовладельчества. Америку била военная лихорадка.

Около полуночи 18 декабря курьер доставил английскому посланнику в Вашингтоне ноту королевского правительства.

В течение всех этих сумасшедших недель Линкольн никак не выказывал своих намерений. В своем послании конгрессу в декабре он ни словом не упомянул о деле с «Трентом». Канадский министр финансов Галт во время визита в Белый дом спросил у президента, что означает строительство укреплений и военных складов на Великих озерах. Линкольн ответил ему: «Мы должны что-нибудь делать, чтобы успокоить народ». Тогда Галт спросил у президента, как обстоит дело с Мейсоном и Слиделлом. «Ну, это мы уладим», — последовал краткий и уклончивый ответ.

Линкольну напоминали, что он может успокоить общественное мнение несколькими словами.

Сьюарду Линкольн сказал: «Нельзя вести две войны одновременно». Блэйр был единственным членом правительства, который с самого начала поддерживал Линкольна. «Англичане не дали нам времени, — говорил впоследствии Линкольн, — они поставили нас в весьма унизительное положение, но мы были заняты войной и не могли вести одновременно две войны. Пожалеет об этом в конечном итоге одна Англия».

На заседании кабинета были оглашены ноты французского, австрийского и прусского правительств, которые советовали освободить Мейсона и Слиделла. Однако общественное мнение и пресса на Севере решительно предпочли войну отступлению перед Англией.

Американский посланник в Лондоне Адамс взял на себя смелость заявить английскому правительству, что он уверен в том, что его правительство не отвечает за действия капитана Уилкса. В течение многих недель Адамс был совершенно беспомощен, пока, наконец, не прибыла почта, в которой была нота Сьюарда, предлагавшая передать дело на арбитраж и сообщавшая, что захваченные представители конфедератов будут освобождены. Мейсон и Слиделл были выпущены из своей комфортабельной тюрьмы в Бостоне и посажены на борт английского военного корабля.

У Линкольна было двойственное отношение к этому делу. Впоследствии он изложил существо вопроса. «Это была горькая пилюля, но я утешал себя уверенностью, что триумф Англии в данном вопросе будет недолговечен и что после того, как мы закончим войну, мы будем так мощны, что сможем призвать Англию к ответу за все неприятности, которые она нам причинила. Я чувствовал себя в значительной мере, как тот больной из Иллинойса, которому сказали, что ему осталось недолго жить и ему следует помириться со всеми своими врагами. Он ответил, что больше всего он ненавидит человека по имени Браун, живущего в соседней деревне, и думает, что начинать нужно именно с него. Послали за Брауном, и больной слабым и кротким голосом стал говорить ему, что хочет умереть, помирившись со всеми, и что он надеется, что они с Брауном пожмут друг другу руки и забудут свою вражду. Браун не мог выдержать этой патетической сцены и полез за платком утирать слезы. Тут же Браун примирился со своим соседом, и они дружески пожали друг другу руки. После прощания, которое могло бы растрогать любое каменное сердце, когда Браун уже выходил из комнаты, больной приподнялся и сказал: «Но имей в виду, Браун, если я выздоровею, наша ссора не закончена».

Рэт и южнокаролинцы сказали Расселу из лондонского «Таймс», что хорошо бы посадить в США короля или вернуться под владычество британской короны. Линкольн реагировал на эти слова: «Говорят, что монархия — возможное спасение от народной власти. В моем теперешнем положении мне не будет оправдания, если я не подниму свой голос против возвращения к деспотизму. Неуместно, да и нет необходимости, приводить аргументы в пользу народных органов власти». Линкольн дал общий набросок американского общества, в котором фермер и свободный рабочий были бы действенными контролирующими элементами народного правительства.

Своими тезисами Линкольн подкреплял суждения Карла Маркса, одного из организаторов Интернационала, высказанные им за месяц до этого в статье, переведенной на французский, немецкий, итальянский и русский языки: «Современная борьба между Севером и Югом есть, следовательно, не что иное, как борьба двух социальных систем — системы рабства и системы свободного труда. Эта борьба вспыхнула потому, что обе эти системы не могут долее мирно существовать бок о бок на североамериканском континенте. Она может закончиться лишь победой одной из этих систем».