2. Жизнь в Нью-Сейлеме

2. Жизнь в Нью-Сейлеме

В феврале 1831 года Джон Хэнкс договорился с неким Дэнтоном Оффетом, предприимчивым дельцом и пьяницей, который умел наобещать семь верст до небес, что Джон Хэнкс, Эйб Линкольн и Джо Джонстон проведут для него лодку и груз. Они договорились встретиться на реке Сэнгамон около деревни Спрингфилд, как только стает снег. Добираться до Спрингфилда пешком было чрезвычайно трудно из-за разлива, поэтому они купили каноэ. Так двадцатидвухлетний Авраам Линкольн отправился по реке Сэнгамон к новому месту жительства. Он был молод и весел, в сердце он таил мечты, а в голове его роились идеи, которые он вряд ли мог рассчитывать осуществить.

На своем каноэ они добрались до Джуди Ферри, не обнаружили там Дэнтона Оффета и пешком двинулись в Спрингфилд. Там, в кабачке «Олений рог», они нашли Оффета, переполненного обещаниями и виски, но лодки, как выяснилось, у него не было. Оффет нанял их за 12 долларов в месяц и отправил в лес, где им пришлось валить деревья и перевозить их на лесопилку, чтобы там распиливать на доски. Здесь, на берегу реки Сэнгамон, неподалеку от их лагеря, в апреле месяце податной инспектор Эрастус Райт видел Линкольна «На нем не было ни башмаков, ни шляпы, ни куртки, ни жилета. Только засученные до колен штаны и мокрая от пота рубашка. Волосы он отбрасывал со лба рукой».

За четыре недели Эйб с товарищами сделали лодку в 80 футов длиной и 18 футов шириной, нагрузили ее свининой в бочках, мешками с зерном и тронулись вниз по течению. 19 апреля, проходя изгиб реки Сангамон, их лодка налетела на мельничную плотину и застряла на ней. Нос лодки свесился с плотины и медленно наполнялся водой, а бочки со свининой начали постепенно сползать туда же на нос. Жители Нью-Сейлема сбежались поглазеть на это зрелище. Они увидели, как Линкольн перетащил часть груза на берег, пробил в днище отверстие, сквозь которое ушла вода, заделал дыру, столкнул лодку с плотины и вновь загрузил ее. В Нью-Сейлеме долго еще говорили о хладнокровии и сообразительности этого молодого длинноногого парня.

Когда они приплыли в Новый Орлеан, Линкольну, чтобы сойти на берег, пришлось целую милю идти по палубам других судов. В Новом Орлеане Линкольн мог увидеть такие объявления: «В любое время готов купить за высокую цену любых негров, беру также на комиссию негров; имею тюрьму и двор, приспособленный специально для содержания невольников. Плачу наличными». Висели также всевозможные объявления о продаже: «Продаю несколько красивых девушек в возрасте от 10 до 18 лет, женщину 24 лет и ценнейшую женщину 25 лет с тремя красивыми детьми». Покупатели, в свою очередь, помещали такие объявления: «Требуется — куплю двадцать пять красивых негров от 18 до 25 лет, мужчин и женщин, плачу хорошую цену наличными».

Вновь Авраам увидел узкие, вымощенные булыжником улицы, женщин с грубыми лицами и визгливыми голосами, негров всех оттенков черного цвета, оборванных белых бедняков, пьяных матросов, изъясняющихся на дюжине самых разных жаргонов, — ослепительный парад человеческого безобразия и красоты. И все, что он видел в этом старинном и странном городе, заставляло его задумываться и размышлять. Через месяц он сел на пароход, плывущий на север.

Всю дорогу на пароходе до Сент-Луиса и дальше пешком до Нью-Сейлема Линкольн думал об этой деревне, где он теперь будет жить, о людях, с которыми ему придется сталкиваться, о новой работе, о новой жизни. Оффет арендовал мельницу на реке Сэнгамон чуть ниже селения и купил в Сент-Луисе запас товаров для новой лавки, которую он решил там открыть. Линкольн взялся за 15 долларов в месяц быть приказчиком в лавке и на мельнице. Жить он должен был в комнатке за лавкой.

В августе 1831 года Линкольн впервые в своей жизни принимал участие в выборах. Голосование проходило устно, каждый избиратель называл судьям, проводившим выборы, имя кандидата, за которого он голосует, судья выкрикивал имя избирателя и его кандидата, а клерки заносили это в списки. Линкольн провел у избирательного участка почти весь день, болтая, рассказывая всяческие истории, заводя знакомства, запоминая имена и лица почти всех жителей окрестностей Нью-Сейлема.

Из бревен, купленных на 10 долларов, Оффет вместе с Линкольном построил хижину для новой лавки. Прибыли заказанные товары, и Линкольн принялся делать полки. Вскоре по округе пошли рассказы о честности Эйба Линкольна, о том, как он прошел шесть миль, чтобы вернуть одной женщине несколько центов, которые она переплатила; как он однажды обнаружил, что положил на весы четырехунцовую гирьку вместо восьмиунцовой, и отправился к покупательнице за несколько миль, чтобы вручить ей недоданный чай.

В свободные часы Авраам подолгу занимался с Грэмом, учителем местной школы. Однажды Грэм сказал ему, что у Джона Вейнса, который жил в шести милях от Нью-Сейлема, есть грамматика. Эйб отправился туда за книгой, принес ее домой и стал штудировать по ночам при свете сосновой лучины.

Почти одновременно с Линкольном приехал в Нью-Сейлем доктор Джон Аллен, окончивший медицинский колледж в Дортмуте; он перебрался на запад из-за климата. Аллен очень быстро проявил себя как опытный врач и серьезный человек, который упорно и спокойно выступал против рабства. Он отправлялся на вызов к больному в любую погоду, брал деньги только с людей состоятельных, а плату за визиты, которые он делал по воскресеньям, отдавал беднякам, больным, на нужды церкви. Это был один из первых янки, с которым познакомился Линкольн.

Среди пионеров этих мест были значительные и интересные люди, с которыми стоило познакомиться. Отец хорошего приятеля Эйба Джеймс Шорт был участником войны за независимость. Другой ветеран войны, живший неподалеку и занимавшийся плетением корзин, служил когда-то под начальством Вашингтона. Эти люди в глазах Эйба были воплощением истории, он читал о них в книгах.

В эти годы Авраам Линкольн с помощью своего друга Боулинга Грина, местного мирового судьи, изучал право и учился писать различные документы.

9 марта 1832 года Линкольн написал самый смелый и самый ответственный документ из всех, какие ему когда-либо приходилось писать, — это было заявление о том, что он начинает политическую деятельность и выставляет свою кандидатуру в законодательное собрание штата Иллинойс. Спрингфилдская газета «Сэнгамо джорнэл» напечатала это заявление, кроме того, оно было отпечатано в виде листовки. Тон этого документа свидетельствовал о том, что молодой кандидат немного стесняется того, что делает, но что он не боится заявить о своих идеях, своей платформе и готов защищать их.

Строительство железной дороги до Нью-Сейлема стоило бы слишком дорого, единственной надеждой была организация пароходного сообщения, и Линкольн выступал за проведение работ по углублению русла реки Сэнгамон и заявлял, что «если он будет избран, то будет поддерживать в законодательном собрании любые мероприятия в этом направлении».

Касаясь в своем заявлении «практики ссуды денег под огромные проценты», Линкольн с горечью писал, что «мы никогда не покончим с этой гибельной и порочной системой». Он упоминал о «прямом налоге в несколько тысяч долларов, который ежегодно накладывается на каждое графство в пользу нескольких лиц», и считал, что нужно «установить закон, ограничивающий ростовщиков».

Он был молод и допускал, что «обещает больше, чем сможет сделать». Какова была его цель? «Я не хочу ничего большего, чем уважения со стороны моих сограждан, если я смогу заслужить это уважение». Он рассчитывал «исключительно на независимых избирателей нашей страны». При этом Линкольн подчеркивал: «Я родился и вырос в самой простой семье. У меня нет связей среди богатых или влиятельных людей, которые могли бы рекомендовать меня». Его заявление кончалось такими словами: «Если народ в своей мудрости сочтет нужным не избирать меня, то я слишком часто сталкивался с разочарованиями, чтобы пасть духом».

В том же марте все графство Сэнгамон было взволновано тем, что из Цинциннати в Бердстаун по реке Иллинойс с грузом товаров прибыл небольшой пароход «Талисман», чтобы, когда сойдет лед, подняться вверх до Нью-Сейлема и Спрингфилда. Капитан парохода обратился за помощью, и группа мужчин, в том числе и Линкольн, вооружившись топорами на длинных рукоятках и вагами, расчистила русло реки от коряг и нависавших над водой ветвей деревьев. «Талисман», тихо попыхивая дымком из трубы и давая время от времени свистки, двинулся вверх по Сэнгамону; в Нью-Сейлеме и других местах толпы людей приветствовали криками и смехом маленький пароход, первым прошедший по их реке.

Однажды апрельским утром 1832 года в Нью-Сейлем прискакал на взмыленной и забрызганной грязью лошади всадник. Он привез приказ губернатора Джона Рейнолдса, чтобы 400 человек из ополчения графства Сэнгамон к 24 апреля явились в Бердстаун. Иллинойс, как и почти всякий пограничный штат, должен был принять участие в войне с индейцами. 67-летний Черный Ястреб, воинственный вождь двух индейских племен, переправился через Миссисипи и вторгся в Иллинойс, заявив, что его народ будет обрабатывать землю вдоль реки Рок. Он вел за собой 368 воинов с раскрашенными лицами, около тысячи женщин и детей и 450 лошадей. Так сообщалось в донесениях.

В течение ста лет эти племена охотились, занимались рыбной ловлей и сельским хозяйством в этих прериях, пока белые люди не заставили их подписать договор, по которому индейцы должны были уйти на запад от Миссисипи. Теперь Черный Ястреб утверждал, что «земля не может быть продана», что «продавать можно только то, что человек может унести», и что белые люди обманули индейцев, напоив их допьяна и заставив подписать договор о продаже земли.

Линкольн одолжил лошадь и отправился за девять миль в Ричланд-крик, чтобы присоединиться к группе друзей и соседей. Когда дошло дело до выборов капитана, было названо две кандидатуры — Линкольна и человека по имени Киркпатрик. Три четверти собравшихся сразу же встали на сторону Линкольна, и тогда сторонники Киркпатрика один за другим тоже перешли в лагерь Линкольна. Много лет спустя Линкольн писал, что он был поражен результатом этих выборов и ни один успех в его жизни с тех пор не доставлял ему такого удовлетворения.

Два с половиной месяца продолжалась эта мучительная война, принесшая много жертв обеим сторонам, война с бесконечными пешими переходами, в течение которых ополченцы недоедали и недосыпали. Ополчение оттеснило Черного Ястреба на север. В конце концов Черный Ястреб был захвачен в плен и доставлен в Вашингтон. Там, встретившись с президентом Джексоном, индеец сказал президенту: «Я человек, и ты человек… Я поднял топор войны, чтобы отомстить за оскорбления, которые нельзя было дольше переносить… Больше я ничего не скажу, ты все знаешь сам».

В ту ночь, когда Линкольна отпустили из ополчения, у него и его товарища Джорджа Гаррисона украли лошадей, и они должны были идти пешком 200 миль до Пеории; только изредка им удавалось подсесть на лошадь к кому-нибудь из товарищей. В Пеории они купили каноэ, доплыли до Гаваны, продали там каноэ и опять пешком добрались до Нью-Сейлема.

Восемьдесят дней провел Линкольн на войне, и за эти дни он глубоко заглянул в душу американского ополченца, узнал, почему люди идут на войну, маршируют по грязи, спят под дождем на холодной земле, едят сырую свинину, если ее нельзя сварить, и убивают, когда это требуется. Много лет спустя один из современников Линкольна заметил, что когда тот говорит об ополченцах, его глаза наполняются слезами.

6 августа должны были состояться выборы, и Линкольн перед этим много ездил по графству, выступая с речами. В Папсвилле, где ради аукциона собралась большая толпа, Линкольн только успел влезть на ящик, чтобы начать речь, как увидел, что начинается драка. Он соскочил с ящика, плечом проложил себе дорогу через толпу, растащил дерущихся за шиворот и усадил их на скамейки. После этого он вернулся на ящик, обвел слушателей спокойным взглядом, словно такие вещи случались с ним каждый день, и начал свою речь. Встречаясь во время выборной кампании с фермерами, Линкольн вместе с ними косил сено, убирал пшеницу, и фермеры видели, что он один из них.

На выборах Линкольн провалился, заняв восьмое место, но в своем Нью-Сейлеме он собрал 277 голосов из 300.

Впоследствии Линкольн вспоминал о периоде после выборов, что он остался без всяких занятий и без дела, однако ему хотелось остаться с друзьями, которые отнеслись к нему с таким великодушием. Он размышлял над тем, чем бы ему заняться: хотел изучать кузнечное ремесло, подумывал об изучении права, хотя и понимал, что вряд ли преуспеет в этой области без должного образования.

Как раз в это время Линкольн купил у Роуана Герндона его долю в лавке Герндона и Берри, выдав Роуану вексель. После этого Линкольн и Берри приобрели партию товара при несколько странных обстоятельствах. Реубен Рэдфорд, державший другую лавку, однажды, уходя из лавки, сказал своему младшему брату, что если придут парни из Клари Гроува, не давать им больше, чем по два стаканчика. Парни эти пришли, выпили по два стаканчика, потом поставили молодого приказчика вниз головой, приперев его бочками, разгромили лавку, выбили стекла и с победными криками ускакали прочь. Рэдфорд поглядел на эти разрушения и тут же продал свои запасы Уильяму Грину за 400 долларов, из которых 23 доллара Грин дал наличными, а на остальную сумму выдал векселя. В тот же день Линкольн и Берри купили у Грина товары, заплатив ему 265 долларов наличными и переписав на себя его векселя Рэдфорду. В последующие месяцы они наделали новые долги, судились несколько раз и, как писал потом Линкольн, «все больше и глубже залезали в долги, а лавка все хирела».

Осенью и зимой 1832 года дела отнюдь не стали лучше. Берри потерял интерес к лавке, а Линкольн занимался тем, что читал и мечтал.

Пришла пора уборки урожая. Фермеры копошились на своих полях, которые приобрели в это время красновато-коричневые краски. С сейлемского холма видна была вся долина Сэнгамона, окутанная легкой дымкой; по вечерам всходила полная умытая луна. У Линкольна не было никаких дел, и он мог днями напролет сидеть наедине со своими думами, никто не тревожил и не отрывал его. Под этой внешней неподвижностью бытия проходило умственное и моральное созревание, медленное и неуклонное, как созревание зерна в плодородной иллинойской земле. Прислонившись к дверному косяку лавки, в которую редко кто заглядывал, он часами стоял молча, набираясь сил, как набирает соки росток пшеницы. На аукционе в Спрингфилде Авраам купил начальный учебник по праву и тщательно изучал его.

Впоследствии Линкольн вспоминал о том, как он учил право: «Любимым местом его занятий был лесистый холм неподалеку от Нью-Сейлема, где он растягивался под развесистым дубом и клал перед собой на землю книгу. Здесь он день за днем, с утра и до захода солнца, сосредоточенно изучал учебник права, передвигаясь вокруг дуба вместе с его тенью. Все окружавшее его, за исключением законов общего права, переставало существовать. Мимо проходили люди, он их не замечал, молча отвечая на приветствия знакомых или глядя на них отсутствующим взглядом».

Дела в лавке шли все хуже и хуже. Наконец в марте 1833 года Берри получил разрешение на торговлю спиртными напитками. Не очень-то интересно было Линкольну продавать свинину, соль, порох, ружья, ситец и шляпки, а уж торговать виски и другими крепкими напитками было совсем невмоготу. Через несколько недель после получения разрешения на торговлю спиртным Линкольн уступил Берри свою долю в лавке.

7 мая 1833 года Линкольн был назначен почтмейстером в Нью-Сейлеме. В его обязанности входило находиться в почтовой конторе ровно столько, сколько было нужно для того, чтобы получить почту у почтальона, который дважды в неделю приезжал в Нью-Сейлем сначала верхом, а впоследствии в почтовой повозке. Конвертов тогда еще не было, и листки бумаги просто складывали и запечатывали воском. Отправитель письма ничего за него не платил, деньги взимались с получателя.

Прежде чем передать приходившие газеты подписчикам, Линкольн успевал прочитать их. Раньше он никогда не интересовался статьями по политическим вопросам, а теперь внимательно изучал их. Это вошло в привычку. С интересом читал он даже речи в конгрессе, которые полностью печатались в газете «Конгрешнл глоуб», которую выписывал Джон Вейнс. Он с огорчением вынужден был сообщить издателям, что «ваш подписчик Джон Бейнс умер и газету с почты не забирают».

У него было немало друзей. Среди них примечательной фигурой был Джек Келсо, кузнец, рыболов, траппер, великолепный стрелок и страстный любитель Шекспира и Бернса. Линкольн любил посидеть рядом с Джеком Келсо, когда тот удил, читая наизусть, Шекспира и Бернса.

В свободное от работы на почте время Линкольн зарабатывал себе на жизнь, как и прежде: разделывал бревна, работал на мельнице и фермах, помогал в лавке. Много времени он отдавал чтению. Он проштудировал Уолнея «Остатки империи», Гиббона «Упадок и гибель Римской империи», Пэйна «Век разума».

В конце 1833 года Линкольну пришлось взяться за самую сложную и самую ответственную работу из всех, какие ему до сих пор попадались. Позднее он писал о себе: «Главный землемер графства Сэнгамон предложил передать Аврааму ту часть его работы, которая приходилась на близлежащую к Нью-Сейлему часть графства. Авраам принял это предложение, достал компас и рулетку, подчитал немного Флинта и Гибсона и взялся за дело. Эта работа обеспечивала ему хлеб, удовлетворяла и душу его и физические потребности». В его обязанности входило четкое определение границ ферм, дорог, городов и нанесение их на карты — со всем этим один землемер графства справиться не мог. Прежде чем принять это предложение, Линкольн отправился за 18 миль в Спрингфилд, чтобы выяснить для себя, не окажется ли он тем самым связанным в своих политических выступлениях и сможет ли он выступать так, как считал нужным.

Согласившись работать землемером, Линкольн в течение шести недель днями напролет, а зачастую и ночами изучал «Теорию и практику топографического дела» Гибсона и «Курс геометрии, тригонометрии и топографии» Флинта. Эти книги привели его от десятичных дробей к логарифмам, к пользованию математическими инструментами, работе с рулеткой, к навыкам по изменению масштаба карт, к употреблению нивелира и т. д. Дочь местного учителя Грэме рассказывала, что, просыпаясь по ночам, она часто видела, как отец сидел у огня с Линкольном, объясняя ему непонятные места, а мать время от времени подбрасывала в очаг побольше дров, чтобы им было светлее. Много ночей Авраам проводил один за книгами, досиживая до рассвета, и это подорвало его здоровье. Он переутомился, и друзья стали убеждать его, что он выглядит, как беспробудный пьяница после двухнедельного запоя. «Вы же убиваете себя», — говорили ему люди, хорошо к нему относившиеся.

И все-таки за шесть недель Линкольн разобрался в книгах, и ему была поручена работа в северном участке графства. Солнце и свежий воздух при работе в поле и в лесах помогли ему поправиться. Он провел топографическую съемку городков Питерсберга, Бата, Нью-Бостона, Олбэни, Хьюрона и др. Он обмерял и наносил на карты дороги, школьные участки, земельные участки под фермы, начиная с делянок в четыре акра и кончая фермами в 160 акров. Тщательность и точность, с которой Линкольн делал свою работу, принесла ему еще более широкую известность, и его стали приглашать для разрешения споров о границах участков. Однако известно, что в Питерсберге он наметил одну улицу не по прямой, а криво, потому что если бы эта улица прокладывалась так, как полагалось, то пришлось бы снести дом Джемаймы Элмор и выбросить ее вместе с детьми на улицу. А Линкольн знал, что она вдова рядового Тревиса Элмора, который служил вместе с Линкольном в одной части во время войны с Черным Ястребом, и с трудом перебивается с детьми на своем крохотном участке.

Когда бывали перерывы в работе, Линкольн по две-три недели жил у Джека Армстронга, жена которого Ханна чинила ему штаны, рубашки и кормила его.

Ему было уже двадцать пять лет. Занимали ли в его жизни какое-нибудь место женщины? Его мачеха Сара-Буш Линкольн говорила, что он любил людей вообще, любил детей и животных, но женщинами он особенно не увлекался. Своему спрингфилдскому другу Т. Кидду он однажды рассказал о своей первой любви. Когда он еще был мальчишкой, в Индиане однажды неподалеку от их дома сломался фургон, и хозяин фургона с женой и двумя дочерьми жил некоторое время в хижине Линкольнов. «У этой женщины, — рассказывал Линкольн Кидду, — были с собой книги, и она читала нам разные истории. Одна из девочек очень понравилась мне. Когда они уехали, я много думал о ней и однажды, сидя на солнышке перед домом, сочинил такую историю». Он вообразил, что взял лошадь отца и догнал фургон. «Я поговорил с этой девочкой и убедил ее сбежать вместе со мной. В ту же ночь я посадил ее к себе на лошадь, и мы ускакали в прерии. Через несколько часов мы доехали до какого-то лагеря и обнаружили, что вернулись туда, откуда бежали. На следующую ночь мы опять убежали, и произошло то же самое — лошадь вернулась на то же место. Тогда я остался там, пока не уговорил ее отца отпустить ее со мной. Мне всегда хотелось написать этот рассказ и напечатать его, но потом я решил, что это вовсе и не рассказ. Вероятно, это просто была моя первая любовь».