ОДНОМУ ТИРАНУ

Он здесь бывал: еще не в галифе —

в пальто из драпа; сдержанный, сутулый.

Арестом завсегдатаев кафе

покончив позже с мировой культурой,

Он этим как бы отомстил (не им,

но Времени) за бедность, униженья,

за скверный кофе, скуку и сраженья

в двадцать одно, проигранные им.

И Время проглотило эту месть.

Теперь здесь людно, многие смеются,

гремят пластинки. Но пред тем, как сесть

за столик, как-то тянет оглянуться.

Везде пластмасса, никель – все не то;

в пирожных привкус бромистого натра.

Порой, перед закрытьем, из театра

он здесь бывает, но инкогнито.

Когда он входит, все они встают.

Одни – по службе, прочие – от счастья.

Движением ладони от запястья

он возвращает вечеру уют.

Он пьет свой кофе – лучший, чем тогда,

и ест рогалик, примостившись в кресле,

столь вкусный, что и мертвые «о да!»

воскликнули бы, если бы воскресли.

Январь 1972

Редкий снимок нобелевского лауреата Иосифа Бродского из коллекции Феликса Медведева. В руках у поэта – первая послезапретная публикация стихов в журнале «Новый мир». Стокгольм, 1988 г.

Несколько лет спустя, размышляя о Бродском, о его судьбе, Феликс запишет: «…Есть вещи в этой жизни посильнее и повесомее физической смерти. Книги, поэзия, слово. То, чем художник действительно бессмертен. Это-то у нас, читателей, никто не отберет».