Ипёныть 12 ноября

Недели три назад, в воскресенье, выдалась прекрасная осенняя погода и мы отправились на машине за город погулять. Доехали до Сестрорецка и повернули к заливу. Я давно не был в этих местах и изумился расцвету индивидуального строительства. По обеим сторонам дороги за высокими сплошными заборами – то каменными, то железными – стояли роскошные особняки. Некоторые улицы поселка были перегорожены автоматическими оранжевыми шлагбаумами в полосочку. По улочкам, мягко шурша шинами, неторопливо раскатывали мерседесы.

Я порадовался возросшему благосостоянию трудящихся.

Жена и дочь быстрым шагом устремились по песчаному пляжу куда-то вдаль вдоль кромки моря, а я быстро ходить уже не умею и стал неторопливо расхаживать по улочкам мимо особняков, дивясь красотам их архитектуры. Но это отдельная тема.

Улочки были пустынны, ибо здесь обычно не ходят ногами, а передвигаются на колесах.

Как вдруг мне встретился паренек лет двадцати, невысокий, щуплый, с типично азиатским лицом. Видимо, таджик или узбек.

– Началник, батарейка сел, звонить надо, – обратился он ко мне.

– Не понял, – сказал я.

– Телефона, телефона! – запричитал он. – Здесь друзья встретиться надо. Батарейка сел, телефона молчит! Началник, дай телефона позвонить.

И он указал на висящий у меня на груди коммуникатор стоимостью тысяч двадцать рублей. С GPS-навигацией.

– Какие еще друзья? – недовольно спросил я.

– Здесь, друзья здесь где-то! Не знаю, где друзья. Позвонить надо. Встретиться надо. Дай телефона минуту, – тараторил он с диким акцентом.

«Интересно, какие у него могут быть здесь друзья? – подумал я. – Здесь даже у меня друзей быть не может, в этом холодном царстве особняков с электронными ключами шлагбаумов».

– Батарейка, ипёныть, села! Заряжал утром, ипёныть! – горестно восклицал он, потрясая своим Самсунгом.

Он вряд ли понимал значение слова «ипёныть». Да и я не сразу догадался.

«Ага, дам тебе телефон, а ты с ним дёру!» – подумал я.

Но мне стало стыдно этих мыслей. Мне стало жаль этого щуплого таджика, потерявшегося в чужой холодной стране. Вдруг он просто гастарбайтер и потерял дачу, где они с друзьями настилают итальянский мрамор в сортире?

Я снял с шеи висевший на шнурке телефон и протянул гастарбайтеру.

– Звони.

Глаза его блеснули. Он схватил телефон.

– Спасиба, началник! – и он дунул с моим коммуникатором вдоль по улице, свернул в боковую и скрылся из глаз. Только его и видели.

Мне было жаль телефона, не скрою. Тем более мы сговорились с женой созвониться, когда они закончат прогулку. Значит, будет созваниваться уже с ним. Ипёныть.

Я походил еще минут пять, успокаиваясь.

А потом подумал: ну и черт с ним! Я поступил, как мне положено, в соответствии со своим характером и воспитанием. Потому что я привык доверять людям. А он как хочет. Пусть этот маленький Ипёныть покажет коммуникатор своей многочисленной родне на Памире, пусть они там запустят GPS-навигатор, который безошибочно определит их положение на крыше мира в глубокой жопе.

И мне стало радостно за них и за себя.

Послесловие

Это, как вы понимаете, была художественная проза. Или художественный свист, кому как нравится.

На самом деле я повернулся и зашагал в противоположную сторону, буркнув:

– Не имею возможности.

Почему вырвалась такая дикая формулировка – не знаю. Возможность я имел. А вот желания не было.

– Началник, пожалуста! – крикнул он мне вслед жалобно.

– Нет! – отрезал я.

Потом мне было стыдно. Я сохранил коммуникатор, но не сохранил себя. Не по-русски поступил, иными словами. Поступил, как жлоб.

Мне действительно было стыдно, что я не дал ему позвонить.

Мы изменились, ипёныть. Мы сильно изменились.

Не по-русски изменились.