Дисциплина по-партизански
23 февраля 1944 года наш отряд остановился в большом польском селе. Между домами — большой пустырь, на котором разместились бы несколько футбольных полей. В полдень по селу проскакали связные и сообщили, что ровно в два часа всем приказано собраться на центральной площади для зачтения приказов. Партизаны начали готовиться к этому: брились, приводили в порядок одежду, чистили оружие. Настроение у всех было праздничное. Вскоре появились взводные и ротные командиры, которые ходили из дома в дом и лично проверяли, как идет подготовка. Ведь 23 февраля — не обычный день, а День Советской Армии. Значит, и встретить его нужно по-праздничному.
Бритвы передавались из рук в руки: партизаны брились по очереди.
Мы, венгры, тоже готовились. Одежда наша теперь ничем не отличалась от одежды остальных партизан: сапоги стоптаны, обмундирование поношено, оружие — со следами ржавчины. Местные жители толпились перед воротами домов и с любопытством рассматривали нас, недоумевая, к чему мы так готовимся. Они не очень верили собственным глазам: ведь последних красноармейцев они видели более чем два года назад, да и то отступающими. Правда, уходя, красноармейцы обещали обязательно вернуться. Но с тех пор прошел год, потом еще один… Всю округу заполнили немецкие солдаты, они важно расхаживали здесь, словно были хозяевами, которые никуда отсюда не уйдут.
Потом вдруг пошли разговоры об исчезновении гитлеровских офицеров и солдат. Их искали, но те словно в воду канули. Потом начали взлетать на воздух гитлеровские эшелоны, запылали немецкие склады, а из леса внезапно появлялись партизаны. Они наносили удары по оккупантам и так же внезапно, как появлялись, исчезали. И вот теперь они пришли снова, да еще в таком количестве! Может, это и не партизаны, а сама Советская Армия: столько тут повозок, лошадей, пулеметов, пушек…
Перед зданием школы построился отряд «Червонный».
— Равняйсь! — раздался зычный голос командира отряда.
По рядам покатилось легкое волнение. Даниельчук бегал перед строем взад и вперед, осаживая назад чуть выступавших из строя партизан. Нелегко было выстроить партизан по-военному безукоризненно, но в конце концов строй все же выровнялся.
— Смирно! Стоять вольно, с мест не сходить!
Вокруг села на вершинах холмов были выставлены партизанские дозоры. Сейчас они особенно внимательно прислушивались к тому, что делается в самом селе, откуда ветерок доносил до них бодрые марши. Центральная площадь оживилась. Со всех сторон к ней стягивались подразделения партизан. По селу неслась и ширилась песня:
По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперед,
Чтобы с боем взять Приморье,
Белой армии оплот…
Наш взвод тоже направился на общее построение. Игнат Андреевич хрипловатым голосом запел песню о Чапаеве.
Командир объединенного, отряда Боров лично руководил расстановкой подразделений. На площади повзводно и поротно выстроились бойцы. Во главе своего взвода стоял Даниельчук. Он был в полушубке, две верхние пуговицы которого были расстегнуты. Из-под полушубка виднелся новенький немецкий офицерский френч. Сапоги блестели так, что в них можно было смотреться как в зеркало. На груди висел трофейный бинокль, новенький, как и ремень, подпоясывавший полушубок. Старыми были только мохнатая казацкая папаха да сабля, висевшая на боку.
Когда весь отряд построился, командир отряда скомандовал:
— Отряд, смирно!
Партизаны замерли на месте, глядя на командира, рядом с которым, словно влитой, сидел в седле на ладном коне комиссар отряда, стройный и, как всегда, подтянутый. Кузнецов подал свою лошадь на несколько шагов вперед, чтобы быть поближе к строю. В руках он держал лист бумаги. Громким голосом, чтобы всем было слышно, он зачитал приказ.
ПРИКАЗ
ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО
23 февраля 1944 года
№ 16 г. Москва
Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, сержанты, офицеры и генералы, партизаны и партизанки!
26-ю годовщину Красной Армии народы нашей страны встречают в обстановке исторических побед советских войск над немецко-фашистскими войсками…
Товарищи красноармейцы, краснофлотцы, сержанты, офицеры и генералы! Товарищи партизаны и партизанки!
В великой освободительной войне за свободу и независимость нашего Отечества вы проявили чудеса героизма. Красная Армия добилась решительного поворота в войне в нашу пользу и ныне уверенно идет к окончательной победе над врагом…
Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, сержанты, офицеры и генералы, партизаны и партизанки!
Приветствуя и поздравляя вас с 26-й годовщиной Красной Армии,
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Всему рядовому и сержантскому составу — пехотинцам, минометчикам, артиллеристам, летчикам, танкистам, саперам, связистам, кавалеристам — продолжать неустанно совершенствовать свое боевое мастерство, полностью использовать нашу прекрасную боевую технику, бить врага, как бьют его наши славные гвардейцы, точно выполнять приказы командиров, укреплять дисциплину и порядок, повышать организованность.
2. Офицерам и генералам всех родов войск — совершенствовать искусство вождения войск, тактику маневрирования, дело взаимодействия всех родов войск в ходе боя, смелее и шире внедрять в боевую практику опыт передовых гвардейских частей и соединений, поднять на высшую ступень культуру работы штабов и войсковых тылов, всемерно улучшать и развивать нашу разведку.
3. Всей Красной Армии — умелым сочетанием огня и маневра взламывать вражескую оборону на всю ее глубину, не давать врагу передышки, своевременно ликвидировать вражеские попытки контратаками задержать наше наступление, умело организовать преследование врага, не давать ему увозить технику, смелым маневром охватывать фланги вражеских войск, прорываться в их тылы, окружать войска противника, дробить их и уничтожать, если они отказываются сложить оружие.
4. Партизанам и партизанкам — усилить помощь Красной Армии, нападать на штабы и гарнизоны противника, громить его тылы, разрушать его коммуникации и связь, лишать его возможности подтягивать резервы.
5. В ознаменование великих побед, одержанных Вооруженными Силами Советского государства в течение истекшего года, сегодня, 23 февраля, в день 26-й годовщины Красной Армии, в 18 часов, в Москве, Ленинграде, Киеве, Днепропетровске, Гомеле, Ростове салютовать доблестным войскам Красной Армии двадцатью артиллерийскими залпами.
Слава нашей победоносной Красной Армии!
Слава советскому оружию!
Слава нашим отважным партизанам и партизанкам!
Да здравствует наша великая Советская Родина!
Да здравствует наша Всесоюзная Коммунистическая партия — вдохновитель и организатор великих побед Красной Армии!
Смерть немецким захватчикам!
Верховный Главнокомандующий
Маршал Советского Союза
И. СТАЛИН[12]
Последние слова Кузнецова потонули в громовых криках «ура!», от которых с испугом взлетела с деревьев целая стая ворон и, громко галдя, исчезла вдали.
Подразделения одно за другим прошли в строю перед командиром и комиссаром отряда и направились в свои расположения. А когда на село опустился вечер, из многих домов полились звуки гармоники, послышалось пение.
Ночь отряд провел в селе. На этот раз она оказалась спокойной. Утром, часов в шесть, появился наш ротный и приказал быстро приготовиться к выходу, сообщив, что сегодня будет проведено тактическое учение.
Это известие, однако, не вызвало у партизан энтузиазма. Тогда командир нашего взвода сказал:
— Вы же слышали приказ товарища Сталина, в котором говорится о том, что всем необходимо повышать свою выучку, лучше владеть оружием! Ну вот видите! Это и нас, партизан, касается!
Теперь нам все стало понятно. Более того, мы даже забеспокоились о том, как бы нам не осрамиться. Воевать с гитлеровцами каждый умеет, а вот умело действовать на занятиях — это совсем другое дело…
Тем временем взводы построились, и командиры повели их из села в открытое поле. Командиры отделений поторапливали нас. Я никогда не видел их такими возбужденными.
Мы действительно немного запоздали. Большинство взводов уже было на месте. Мы не шли, а почти бежали. Когда пробегали мимо длинного дома, стоявшего почти на самой околице села, нам навстречу откуда ни возьмись выехал немецкий грузовик. Встреча была столь неожиданной, что нам пришлось сойти с узкой дороги, чтобы не быть раздавленными. Рядом с шофером сидел унтер-офицер, а сзади, в открытом кузове, — два гитлеровских солдата. Вытаращив глаза, они в испуге смотрели на нас.
Мы остановились, взяли автоматы на изготовку, но стрелять не решились. Машина промчалась мимо.
Командир отделения посмотрел ей вслед и решительно приказал:
— Быстро разделаемся с ними — и на занятия!..
Мы бросились за машиной. Гитлеровцы сообразили, что попали в мышеловку, и попытались удрать, но сделать это было не так-то легко…
На то, чтобы разделаться с гитлеровцами, нам хватило десяти минут, и через четверть часа мы были на месте. Учение уже началось. Мы ползали по земле, делали перебежки. Пот лил с нас в три ручья. Вдруг над нами послышалось гудение самолета. Оно было таким сильным, что можно было подумать, что летит целая эскадрилья бомбардировщиков.
— Воздух! — крикнул кто-то, и все распластались на земле.
Гул нарастал, и через несколько секунд показался огромный многомоторный немецкий самолет, летевший очень низко. Такого большого самолета нам еще никогда не приходилось видеть. Он, казалось, неподвижно повис над нашими головами.
— Хоть отдохнем немного, — заметил Пишта Ковач, вытирая потный лоб рукавом.
Как только самолет улетел, занятия продолжились. Нам снова пришлось ползти, делать короткие перебежки, и вскоре за спиной у нас осталось километра три-четыре. Перед нами оказалась небольшая лощина, а в ней маленькое селение. В этот момент к нашему взводу подошел командир роты. Он поставил перед нами задачу:
— Незаметно подойти к селу и занять его! Когда подниметесь в атаку, кричите как можно сильнее, не то прикажу повторить атаку!
Командиры взводов дали партизанам соответствующие указания окружить село со всех сторон, затем сверили часы, чтобы одновременно поднять людей в атаку. Чувствовалось, что они вошли во вкус занятий.
Снова нам пришлось делать перебежки, ползти по-пластунски. Так прошло с полчаса, а затем последовал приказ:
— Подготовиться к атаке!.. В атаку вперед!
Мы вскочили и с громким криком «ура!» бросились в село. Когда до ближайших домов оставалось метров сто, заметили, что в селе началось какое-то движение. Из изб выбегали вооруженные люди и тут же занимали оборону. Заговорил, но вскоре замолк пулемет…
Оказалось, что в том селе расположился на отдых еще один партизанский отряд, который принял нас за бандеровцев и приготовился дать отпор. К счастью, партизаны быстро узнали друг друга, и дело обошлось без кровопролития. Занятия удались на славу.
После зачтения приказа товарища Сталина партизаны заметно активизировали свою диверсионно-подрывную деятельность. До этого мы, например, не придавали особого значения нарушению связи противника, спокойно проходили мимо телеграфных столбов, не всегда обрезали провода телефонных линий, считая это мелочью, не достойной внимания.
Гитлеровцы же в борьбе против партизан перешли к новой тактике: были сформированы специальные дивизии, которые старались преследовать нас по пятам. В их распоряжении имелись танки и самолеты. Более того, они не брезговали привлекать для борьбы с партизанами и бандеровцев, которые в данном случае действовали эффективнее, чем сами гитлеровцы.
Ночью наш отряд двигался по ровной безлесной местности. Впереди нас проходила железная дорога, а параллельно ей шло шоссе. Мы должны были пересечь эти коммуникации. Наш взвод двигался в голове колонны. Разведчики нашли удобное место для переправы. Наши минеры подготовились к минированию железнодорожного полотна.
Вскоре разведчики доложили, что ими обнаружены вражеские патрули, установить полную численность которых не удалось. Нашему взводу было приказано захватить вражескую казарму.
— Второй взвод, ко мне! — скомандовал Даниельчук.
Мы двинулись в путь. Ночь была такой темной, что ничего не было видно даже в двух шагах.
Ни на шоссе, ни на железной дороге никакого движения не наблюдалось. Видимо, противник запретил все ночные перевозки, боясь нападения партизан. Мы перешли шоссе и уже вышли к железнодорожному полотну, а кругом все было по-прежнему спокойно. Как мы ни всматривались в ночную темень, никакого строения не видели.
Тогда Даниельчук решил прочесать местность. Мы рассредоточились и начали поиски. Не успели пройти и двухсот метров, как в небо одна за другой взлетели три осветительные ракеты.
— Ложись! — приказал Даниельчук.
Мы бросились на землю, и, нужно сказать, вовремя, так как по нас рубанули пулеметной очередью. Стреляли трассирующими пулями, что было, кстати сказать, на руку нам: по крайней мере, мы видели, откуда в нас стреляют. Судя по всему, мы находились метрах в тридцати от гитлеровцев.
— Вперед! Ура! — крикнул Даниельчук и, вскочив на ноги, бросился в сторону вражеского пулемета. Мы побежали за ним. Через несколько десятков метров натолкнулись на небольшой дот, но гитлеровцев в нем не оказалось…
Даниельчук зажег спичку, но ни одной живой души не обнаружил, лишь валялась куча стреляных гильз да удушливо пахло жженым порохом. Железная дверь дота была настежь открыта.
— Смылись фрицы! — с сожалением произнес Даниельчук.
В последний раз я играл в жмурки еще ребенком, но тогда у меня не было в руках автомата. До сих пор никак не могу понять, как нам тогда в такой кромешной тьме все же удалось схватить одного гитлеровца.
Потом мы снова собрались в доте, чтобы получше рассмотреть, что в нем находилось. А в нем оказались станковый и ручной пулеметы, два автомата, две ракетницы, много боеприпасов и два ящика осветительных ракет. Мы допросили гитлеровца, и он ответил, что здесь несет охранную службу полуотделение и что немцев поблизости больше нет.
Партизаны остались довольны трофеями, особенно ракетницами. Одну из них забрал Петр, а другую — наш пулеметчик Саша. Выйдя из бункера, они, словно соревнуясь, начали пускать в небо белые, желтые и красные ракеты. Остальные восторженно наблюдали за ними.
Даниельчук послал в отряд посыльного: мол, путь свободен, охраны нет. Вскоре к нам подъехали наши дозорные, а вслед за ними подошли и партизаны в пешем строю. Большая часть нашего отряда уже миновала шоссе и железную дорогу, когда я услышал шум мотора. Сообщил об этом Даниельчуку.
— Немцы! — сказал он.
У нас не было никакого сомнения в том, что наша легкомысленная игра с пуском ракет привлекла внимание гитлеровцев, находившихся в радиусе десяти километров.
— За мной! — крикнул Даниельчук, и мы бегом бросились к шоссе. Нам хотелось как можно дальше отвлечь гитлеровцев, чтобы тем самым обезопасить наш отряд.
К счастью, немецкие машины ехали медленно и осторожно, с затемненными фарами, так как гитлеровцы тоже не знали, что их ожидает. Пройдя километра полтора, Даниельчук приказал нам залечь по обе стороны дороги и приготовиться к бою. Машины медленно приближались. Их было четыре или пять.
Мы встретили их огнем пулемета. Это было самое эффективное оружие у нас во взводе. Машины мгновенно остановились, и гитлеровцы высыпали на землю. Нам нужно было во что бы то ни стало остановить их, а потом заставить повернуть назад.
Мы открыли по врагу огонь из автоматов. Начался огневой бой. Противник, судя по всему, имел пятикратное превосходство.
Через четверть часа гитлеровцы поняли, что перед ними небольшая группа партизан, и начали потихоньку продвигаться вперед, стараясь обойти нас справа. Положение складывалось не в нашу пользу.
Даниельчук, не желая отходить, запросил помощи из отряда, и прежде всего легкую пушку с ее прославленным артиллеристом.
Гитлеровцы установили пулеметы в кювете по одну сторону шоссе, нам пришлось залечь с противоположной стороны.
Время тянулось очень медленно. Потом мы услышали стук лопат у себя за спиной — это наши артиллеристы устанавливали пушку.
Один из партизан выпустил осветительную ракету, чтобы наши артиллеристы могли разглядеть, где остановились немецкие машины. Третий снаряд из пушки поджег одну из машин. Через минуту мы услышали шум моторов — это гитлеровцы решили отвести машины в более безопасное место. Мы сразу же приободрились. Усилив огонь, мы с криком «ура!» устремились вперед. Огонь противника стал ослабевать, немцы начали потихоньку отходить. Вскоре мы услышали, как заревели моторы машин. Оккупанты убрались восвояси. Наши артиллеристы послали им вдогонку несколько снарядов, и на этом преследование было прекращено.
Мы окружили наших артиллеристов, поблагодарили их за помощь. У нас оказалось двое раненых, но все могло кончиться гораздо хуже.
Героем дня, вернее ночи, был наш артиллерист. Мы помогли ему прицепить к упряжке пушку и даже погладили ее ствол, будто это было живое существо. В хорошем расположении духа мы догоняли отряд, командир которого уже послал за нами двух конных разведчиков, с которыми мы встретились в пути.
Где-то недалеко от Западного Буга с нами произошли два события, надолго запавшие в память…
Поскольку местность в том районе была безлесной, нам приходилось двигаться быстро, чтобы как можно скорее пройти ее. Наш марш продолжался безостановочно днем и ночью. Даже в селах мы не останавливались. Разве что порой, проезжая через какое-нибудь село, соскочишь с лошади или повозки, забежишь на минутку в какой-нибудь дом, попросишь хлеба или молока — и скорее обратно, чтобы не отстать от своих.
Противник, по-видимому, разгадал наш маршрут, так как на рассвете второго дня с каждой высотки, из каждой группы домов нас начали обстреливать из станковых или ручных пулеметов.
— Ни в коем случае не останавливаться! Двигаться как можно быстрее! Огонь вести только с ходу! — таков был приказ.
Так продолжалось два дня и две ночи, а на третий день под вечер, смертельно уставшие, мы спустились в какую-то котловину и оказались в кольце вражеского окружения.
С близлежащих высоток взлетели в небо осветительные ракеты, и сразу же началась стрельба. Колонна остановилась, повозки наезжали одна на другую.
— Назад! — последовал приказ.
Началось нечто невообразимое: повозки перемешались, никто не знал, где находится его взвод или рота. А в это время гитлеровцы открыли огонь.
— Стой! — последовал новый приказ.
Мы оказались в полном окружении.
Смертельно уставшие люди бросались на мерзлую землю или ложились на повозки и мгновенно, несмотря на стрельбу, погружались в тяжелый, похожий на обморок сон. Повозки и люди забили до предела котловину длиной километра два и шириной добрый километр. Партизаны не стреляли, и это беспокоило гитлеровцев. Они тоже прекратили огонь, но стали чаще освещать местность ракетами: им хотелось установить, что мы предпринимаем. Когда гасла очередная ракета, в котловине становилось еще темнее, а общую тишину нарушали лишь храп лошадей да бормотание спящих партизан.
Однако командир отряда вместе с комиссаром и несколькими разведчиками вскоре отыскали самое слабое место в кольце окружения и со взводом партизан и пятьюдесятью повозками, на большинстве из которых везли раненых, вырвались из кольца. Проехав километра три, они укрылись в огромном лесу, который тянулся до берегов Буга. Оставив повозки с ранеными в чаще, командир с горсткой партизан пробился обратно к отряду. На все это ушло несколько часов.
Гитлеровцы же со свойственным им педантизмом время от времени освещали местность ракетами, периодически прочесывали лощину пулеметами, однако атаковать не решались. Они панически боялись партизан, хотя те и не открывали огня.
Оказавшись снова в отряде, Боров приказал командирам рот и взводов явиться к нему. Разумеется, делалось все это незаметно для противника. Через полчаса весь отряд был уже готов к прорыву. Скрипели повозки, раздавались команды, взад и вперед носились с указаниями конные посыльные. По замыслу командира отряда был образован огромный клип, острие которого состояло из конных и пеших партизан, а ядро — из повозок. Боров лично руководил прорывом. Партизаны одновременно открыли огонь из всех видов имеющегося у них оружия. Грохот стоял невообразимый, его дополняли свист кнутов, скрип множества повозок, ругань возничих. Огромная колонна, похожая на извивающуюся змею, тронулась с места.
Через несколько минут кольцо вражеского окружения было прорвано. К рассвету весь отряд уже сосредоточился в густом лесу. Повозки укрылись в зарослях, лес ощетинился усиленным дозором.
Часов в семь утра над лесом появился немецкий самолет-разведчик, который на большой высоте описал несколько кругов.
— Никакого движения! Замереть! — От партизана к партизану передавался этот приказ командира.
Но, видимо, с самолета все-таки заметили нас. Голые, лишенные листьев деревья не могли полностью скрыть нас от воздушных разведчиков противника. Самолет развернулся и, снизившись, на бреющем полете открыл огонь из пулеметов.
— Огонь! — приказал наш командир.
Все схватились за оружие и начали стрелять по самолету из автоматов, винтовок и пулеметов. Видимо, не одна пуля продырявила крылья и фюзеляж самолета, так как пилот резко бросил машину вверх, стараясь уйти от огня партизан. Самолет еще дважды появлялся над нами, но оба раза был встречен таким огнем, что оставил свою затею и улетел.
Всем было ясно, что вслед за самолетом-разведчиком прилетят бомбардировщики. Как только самолет скрылся, последовал приказ двигаться дальше.
Через несколько минут отряд уже двинулся по лесной дороге, а спустя полчаса над лесом показались бомбардировщики, которые искали партизан там, где их уже не было.
До самого вечера мы двигались форсированным маршем, пока не вышли к деревушке, расположенной в долине.
Наши разведчики доложили, что немцев в селе нет. Партизаны после трудного марша и боев вновь попали под гостеприимный крестьянский кров.
Оказавшись в теплых домах, поев душистых наваристых щей и выспавшись, люди восстановили силы. Отдохнули и лошади, получившие хороший корм.
Этот короткий, но полноценный отдых оказался как нельзя кстати, так как в семь утра деревню атаковала моторизованная пехота врага.
Наши пехотинцы завязали с гитлеровцами огневой бой, держа их на окраине села, в то время как ядро отряда и повозки с ранеными выходили из села с противоположной стороны и двигались в сторону леса по направлению к Бугу.
В течение часового боя партизаны нанесли гитлеровцам большой урон, уничтожив много живой силы и техники. Фашисты отошли на значительное расстояние от села и, видимо, стали поджидать подкрепление. Тем временем нам было приказано покинуть село и догнать отряд.
Покидая село, мы наткнулись на тяжело раненного партизана. Он не мог двигаться. Раненого сняли с повозки и устроили в крестьянском доме, чтобы он не замерз ночью.
Утром партизан, заботам которого были поручены раненые, объехал все село и собрал раненых, но об этом партизане в суматохе забыл.
Тяжелораненый проснулся от сильной стрельбы. С трудом поднялся с кровати и вышел на улицу в надежде, что его возьмут на повозку. Однако все повозки уже уехали, а местные жители, испугавшись стрельбы, попрятались по погребам и подвалам. И только наш тыльный отряд заметил беднягу.
О случившемся было доложено командиру и комиссару отряда.
Лес, в который вошел отряд, лежал в восьми километрах от Буга. Выйдя к его берегам, мы должны были найти удобное место для переправы. Предстояло совершить последний бросок, после которого уже ничто не могло помешать нам соединиться с успешно продвигающимися вперед частями Советской Армии.
Войдя в лес, мы замаскировали хворостом повозки и лошадей, чтобы их нельзя было обнаружить с самолета. Нам нужно было дождаться вечера. Наши разведчики уже осматривали берег Буга, стараясь узнать, сохранились ли через реку целые мосты, какова их охрана, заминированы ли мосты и подходы к ним. Штаб отряда тем временем разработал план переправы через Буг.
Часов в одиннадцать в лесу началось оживление. Всем партизанам «Червонного» (за исключением охранения) было приказано построиться и во главе с командирами отделений отправиться прорубать просеки.
Когда наш взвод прибыл на место сбора, остальные подразделения уже стояли в строю. Командир отряда и комиссар о чем-то разговаривали с командиром одной из рот, а в нескольких шагах от них, низко опустив на грудь голову, стоял какой-то безоружный партизан.
Наш взвод занял свое место в строю. Командир отряда, показав рукой на партизана, рассказал, что он был назначен подбирать раненых, однако оставил в селе, которое атаковали фашисты, тяжело раненного товарища. Видимо, испугался стрельбы и думал только о том, как спасти собственную шкуру. Другие партизаны нашли раненого и вывезли его из села.
— Партизан, бросивший раненого товарища в беде, совершает тяжкое преступление и является косвенным пособником врага. В назидание другим он заслуживает наказания, а именно — расстрела! — закончил командир.
После командира выступил комиссар. Он говорил о той героической борьбе с врагом, которую вот уже четвертый год ведут советские люди — солдаты и офицеры, партизаны и партизанки. Сейчас эта борьба приближается к своему завершению. Советские люди проявляют массовый героизм, о котором человечество будет помнить очень долго. А трусы и предатели, которые, к сожалению, еще встречаются иногда в наших рядах, в том числе такие, кто бросает своих товарищей в беде, не достойны называться советскими людьми.
Далее комиссар сказал, что, по его мнению, этот слизняк вполне заслуживает смерти, но предложил партизанам самим решить, как поступить с ним. Лица партизан были серьезными. Каждый чувствовал, что от его решения будет зависеть приговор — жить виновному или не жить.
На меня эта сцена произвела сильное впечатление. Я внимательно вглядывался в лица партизан.
Время, казалось, замедлило свой бег. Партизаны молчали, молчал и комиссар, не торопил их с ответом.
Первым заговорил высокий партизан лет сорока, стоявший на левом фланге:
— Смерть трусу!
И в тот же миг двадцать или тридцать партизан почти одновременно выкрикнули:
— Смерть ему!
Осужденный еще ниже опустил голову.
— Приговор отряда утверждаю! — проговорил командир и сделал кому-то знак рукой.
По этому знаку из строя вышел один партизан. Он неторопливо снял с плеча автомат и взвел затвор, направив дуло автомата в грудь приговоренному.
Тот стоял бледный, не шевелился и только смотрел на направленный на него автомат.
— Сними шинель! — приказал партизан.
Приговоренный без слов повиновался и, сняв долгополую шинель на меховой подкладке, положил ее на снег перед собой.
Я внимательно следил за его действиями. Видимо, это был аккуратный человек: он не бросил шинель на снег, а сначала сложил ее и уж потом положил. Сделал он это скорее инстинктивно, чем осознанно.
Выпрямившись, он повернулся лицом к командиру и комиссару и попросил разрешения сказать несколько слов.
Командир обратился к строю партизан и громко спросил:
— Решайте, дадим ему последнее слово или нет?
— Дадим! — послышались голоса.
Я часто потом думал, почему партизаны разрешили говорить приговоренному ими же к смерти человеку. Возможно, потому, что он мужественно выслушал смертный приговор. А может, потому, что он так аккуратно сложил снятую с себя шинель, сделано это было не по-военному, а по-граждански. Кто его знает почему?
— Я знаю, что очень виноват и заслужил смерти, — начал приговоренный. — Но я прошу вас не убивать меня как собаку, а разрешить мне умереть с оружием в руках в бою с фашистами. Дайте мне самое опасное задание…
Я снова посмотрел на лица партизан и понял, что они не откажут ему в этой просьбе. Буквально через несколько секунд прозвучал ответ:
— Разрешаем!
Командир отряда и комиссар и на этот раз согласились с партизанами. Партизан с автоматом не спеша занял свое место в строю.
— Верните ему оружие! — распорядился командир отряда и тут же скомандовал: — Отряд, разойдись!
После прорыва фронта я узнал, что провинившийся партизан участвовал в разведке переправы через Буг и погиб в бою против гитлеровцев.