ЖИТЬ НАДО С УВЛЕЧЕНИЕМ!

Душным летним днем я шел вдоль Александровского сада к площади Революции и досадовал, что не догадался спуститься вниз, в аллею, в тень… Там и солнце не пекло бы да и не так ощущался бензиновый чад.

Впереди почему-то возникла пробка, вереница машин остановилась, и рядом со мной затормозила «Чайка». На заднем сиденье ее, у окна справа, сидел плотный, пожалуй, даже массивный человек. Лицо его показалось мне знакомым. «Кто-то из министров?» — мелькнула мысль… Но вот он обернулся, поглядел на меня, и в его темных глазах появилось напряжение узнавания. Он даже прищурился, и широкий чистый лоб пересекла прямая морщинка. Потом он улыбнулся, сделал знак рукой шоферу, открыл дверцу и вышел…

Тогда и я узнал пассажира «Чайки».

Это был Сергей Павлович Королев.

— Сытин? Виктор? — спросил он. — Черт знает сколько лет не встречались. Двадцать? Нет, больше… А все ж память не подкачала!

Пожатие его руки было энергичным, сильным. Он расправил плечи, и на мгновение передо мной возник молодой Королев тридцать четвертого, в туго подпоясанной гимнастерке с голубыми авиационными петлицами, стройный, гибкий. Видение мелькнуло и скрылось.

Впрочем, и за много лет этот уже совсем немолодой человек сохранил от того, молодого, самое главное…

Он стал осанистым, лицо его округлилось, морщинки разбегаются от глаз к вискам, но сами глаза, хоть и усталость лежит на веках, такие же яркие, так же светятся рвущейся в мир мыслью и духовной силой.

— Рад встретить старого товарища! Что ж не объявлялись?

— Знаете, Сергей Павлович, с предвоенных лет я уже не работаю в авиации. С тех пор, как перестал существовать Стратосферный комитет.

Королев усмехнулся.

— Да, тогда было нелегко… Впрочем, легко в настоящем деле не бывает… Вас подвезти? Садитесь.

— Спасибо, мне недалеко… Я тоже очень рад вас повидать в добром здравии.

— Ну, насчет доброго здравия — это не совсем… Скоро и седьмой десяток буду разменивать… Звоните… Поговорим о ГИРДе, о первых шагах. Надо не забывать истории. Вы же книжки писали, статьи — еще тогда… И о моей книжке «Ракетный полет в стратосфере» написали…

— Было дело… Сейчас, правда, пишу о другом. Писание — ведь моя главная профессия теперь.

— Нужно и о нашем деле… Ну, всего лучшего…

Это была последняя моя встреча с замечательным человеком, основоположником практической космонавтики. А первая — за тридцать лет до этого летнего московского дня, весной тридцать четвертого, в Ленинграде.

* * *

По мраморной лестнице, покрытой ковровой дорожкой, из холла в конференц-зал старинного здания Академии наук неторпливо поднимаются участники первой в мире Всесоюзной конференции по изучению стратосферы.

Впереди, поддерживаемый под руки, тяжело перешагивая со ступеньки на ступеньку, согбенный — длинные седые волосы упали на воротник, — идет президент Академии А. П. Карпинский. За ним веселый румяный академик А. Е. Ферсман, подтянутый, в длинном сюртуке академик В. И. Вернадский и другие ученые. То тут, то там среди штатских военные. В петлицах их кителей и гимнастерок ромбы, редко по три-четыре шпалы. Вот с тремя ромбами заместитель начальника Военно-Воздушной академии имени Жуковского П. С. Дубенский. Недавно он назначен по совместительству председателем Комитета по изучению стратосферы Осоавиахима СССР. С ним, оживленно беседуя, идут двое — знакомый мне профессор — аэролог П. A. Молчанов, весь округлый, улыбающийся, и незнакомый худощавый, стройный молодой человек в форме Военно-Воздушных Сил. В петлицах его гимнастерки серебряные пропеллеры и, помнится, по две шпалы.

Петр Сергеевич Дубенский заметил меня и подозвал.

— Знакомьтесь, товарищи. Сытин, мой заместитель по Стратосферному комитету, прошу любить и жаловать.

— Мы уже знакомы! — как всегда, экспансивно воскликнул профессор Молчанов. — Он же читает второй год курс в нашем Ленинградском институте инженеров Гражданского воздушного флота! Про применение авиации в народном хозяйстве. Помимо транспортного…

— Королев, — отрекомендовался молодой человек в форме Военно-Воздушных Сил, крепко пожимая мне руку и остро взглянув прямо в глаза.

— Товарищ Королев был начальником ГИРДа, — сказал Дубенский, — теперь заместитель начальника РНИИ.

— Знаю, Петр Сергеевич. Очень приятно познакомиться. В ГИРДе бывал, но, к сожалению, товарища Королева не заставал…

* * *

ГИРД. Это сокращенное слово в те годы было известно лишь очень узкому кругу людей, да и то главным образом только тем, кто работал в области авиационной техники.

ГИРД был создан в конце 1931 года. Молодые инженеры Ф. A. Цандер, С. П. Королев, М. К. Тихонравов, Ю. A. Победоносцев предложили Военно-научному комитету Осоавиахима СССР начать серьезные теоретические изыскания и попытаться конструировать летательные аппараты с реактивными или ракетными двигателями, то есть двигателями, использующими силу отдачи. Они были увлечены идеями Константина Эдуардовича Циолковского, мечтали претворить в реальность его дерзкие замыслы полета на ракетах… Даже в космическом пространстве.

Военно-научный комитет согласился выделить немного денег на оборудование мастерских и содержание нескольких сотрудников.

Цандер и Королев объединили единомышленников — других молодых инженеров, заинтересовали известных ученых-теоретиков аэро- и гидродинамики, и вот в большом «доходном доме» на Садовой, № 19, в подвале, выделенном ГИРДу, закипела работа.

Там разместились четыре конструкторских бригады и механические мастерские.

Руководители бригад — Цандер, Королев, Тихонравов и Победоносцев, актив молодых инженеров, техников-конструкторов, чертежников, рабочих-механиков работали, почти все, безвозмездно, в общественном порядке, главным образом по вечерам, после службы.

Первый раз я пришел в ГИРД в осенний день.

Было слякотно, мглисто. По Орликову переулку и Садовой грохотали трамваи. У продовольственного магазина в доме № 19 стояли домохозяйки, ожидая его открытия. В парикмахерской по соседству в окнах горел свет… Рядом с выкрашенной в какой-то неопределенный цвет дверью плакат: «Да здравствуют ударники 2-й пятилетки!»

За этой дверью вниз, в подвал, вело несколько сбитых ступенек. Далее была маленькая прихожая. Ее освещала голая лампочка. Из-за двери справа слышался глухой шум работающих станков, позвякивание металла и тянуло запахом машинного масла и железных стружек…

Слева открывался взгляду узкий коридор.

Вахтер за столиком в прихожей проверил мое удостоверение и сказал:

— К начальнику — четвертая дверь налево по коридору. Однако его будто и нету.

Да, к сожалению, начальника ГИРДа Королева в его маленьком кабинетике со столом, заваленным книгами и свитками чертежей, не оказалось. Кто-то из проходивших объяснил, что уехал он на полигон в Нахабино. Там тогда находился первый испытательный ракетный полигон.

Тогда я пошел искать третью конструкторскую бригаду знакомого инженера Юрия Александровича Победоносцева. Невелико было помещение ГИРДа. Тесно стояли станки новые и совсем старые в «механическом цехе». Дневной свет еле просачивался в окна-щели под низким потолком, и люди работали при электрическом освещении. За «механическим цехом» в угловой комнате Победоносцев, невысокий, стройный молодой человек с бледным лицом, «колдовал» над чертежом, приколотым к грифельной доске. В тонких пальцах зажата логарифмическая линейка.

Наверное, я помешал ему, но он и виду не подал и радушно предложил:

— С удовольствием покажу «подпольное» — ведь в буквальном смысле слова живем мы «под полом» — наше хозяйство. Здесь, — он взмахнул линейкой, — мы работаем с товарищами над аэродинамическими характеристиками ракет с прямоточным воздушным реактивным двигателем. Модели их продуваем в трубке «ИУ-1». Построили небольшую, но с большой скоростью потока. Она первая у нас такая в стране и, кажется, вообще — первая в мире… А затем мы обсчитываем полученные данные…

…Вот эта труба со странным именем «ИУ-1». Это стальной короб у стены. Мощные вентиляторные установки громоздятся сбоку.

Кто бы мог подумать, что здесь, в тесном подвальном помещении, живет старшая сестра могучих аэродинамических труб ЦАГИ и других научно-исследовательских институтов, где впоследствии «продувались», испытывались не только модели, но и крылья, фюзеляжи, а иногда и самолеты целиком будущей великой нашей авиации.

И тем более никто, может быть, кроме самого Победоносцева и руководителя всех конструкторских замыслов ГИРДа Королева, не мог тогда помыслить, что «продуваемые» здесь модели воздушно-реактивных двигателей станут прародителями ракет «М-13», на основе которых было создано грозное оружие — прославленные «катюши» времен Великой Отечественной войны.

Победоносцев показал установку «ИУ-1», несколько моделей, потом повел в крошечные помещения, где собирались первые ракеты ГИРДа на жидком топливе конструкции Цандера, Королева, Тихонравова… Они, эти первенцы, выглядели очень скромно. Стальные точеные сигары всего-то метра в полтора-два длиной и толщиной в руку. Ракета Королева имела в хвосте широкие и длинные стабилизаторы — вроде крыльев.

Я спросил, когда предположено начать полетные испытания, запуски их.

Победоносцев пожал плечами.

— Это уже в компетенции Сергея Павловича… Но, знаете, он последнее время зачастил в Нахабино. Там есть стенды для огневых испытаний двигателей. Там, наверное, будем производить и запуски. Сергей Павлович у нас человек дотошный. Все проверяет и перепроверяет лично. И как только у него хватает времени! Руководить всем нашим «подпольным» хозяйством, материалы и деньги добывать, заседать в осоавиахимовских комитетах, да еще самому конструировать… Вот — крылатую. И реактивные двигатели к самолету-параболе Черановского…

…Вскоре после того, как мне довелось побывать в ГИРДе, в Нахабине взлетела в небо первая советская ракета конструкции М. К. Тихонравова — «ГИРД-09». От нее пошел отсчет практических достижений советской реактивной техники, ее великих достижений…

Много было сделано первыми энтузиастами здесь, в полуподвале дома на Садовой.

* * *

Из группы проходивших мимо отделились двое — Юрий Александрович Победоносцев и авиационный инженер Михаил Клавдиевич Тихонравов, конструктор первой взлетевшей в небо советской ракеты ГИРДа с жидкостно-реактивным двигателем (ЖРД).

Они подошли, поздоровались с Дубенским и с нами.

— А вот и он сам, легок на помине! — воскликнул профессор Молчанов, — Привет, Юрий Александрович! Привет, Михаил Клавдиевич! Тишайший автор первой нашей железной ласточки… Ну, держись, стратосфера! — Не мог Молчанов обходиться без шутки, без легкого слова в беседе. — Весь цвет «реактивщиков» собрался штурмовать ее! Одначе пошли, товарищи! Пора, а то без нас откроют академики конференцию…

И направился к лестнице. За ним Дубенский и другие.

Я немного отстал. Мое внимание привлекли еще трое вошедших в холл.

Совершенно седой старик с бородой патриарха тяжело, оскальзываясь, шагал по паркету. Его поддерживал под локоть академик Абрам Иосифович Иоффе. Рядом с ними шел академик Сергей Иванович Вавилов.

Облик старика был знаком. Но кто он? Кто? Старик говорил что-то хрипловато, с трудом…

И вдруг я узнал его. Да это же Николай Морозов! Революционер-узник. Двадцать лет в одиночном каземате Шлиссельбургской крепости-тюрьмы. Туберкулез, побежденный — волей. Ужас безысходности пожизненного заключения, преодоленный — волей… Несколько томов научных исследований и публицистики, сотворенных там — волей… Пять книг, названных «Христос», изданных уже при советской власти, в двадцатые годы. Почему «Христос»? Потому, что ему давали читать за все долгие годы одну книгу — Библию. Он и анализировал ее с позиций своего материалистического мировоззрения и горячей своей поэтической души. Развенчивая мифы, строя свои концепции истории человечества и мироздания.

Николай Морозов! Живая легенда. Ныне почетный академик. И этот удивительный человек пять лет назад нашел для себя возможным написать предисловие к моей первой скромной книжке, дневниковой записи впечатлений от путешествия с Леонидом Алексеевичем Куликом в далекую сибирскую тайгу, за Подкаменную Тунгуску, в поисках места падения знаменитого метеорита 1908 года.

Тогда мне не пришлось познакомиться с ним, даже вообще увидеть его не пришлось.

В предисловии к этой моей книжке «В тунгусской тайге» он написал:

«В Центральной Аризоне (С. Америка), в нескольких километрах к юго-востоку от каньона Дьявола, в 1886 году в глухой степи пастухи нашли на привале обломки камней с наружной стороны коричневого или черного цвета, а внутри имеющие вид белого блестящего металла, который они приняли за серебро. Эти обломки были разбросаны среди развалин скал, вокруг глубокого кратероподобного углубления, которое вместе со своей холмистой окружностью было давно известно под названием Медвежьей купальни, но до сих пор не подвергалось обследованию геологов. Около четырех лет спустя отдельные куски этого металла попали в руки профессоров Фута и Кенига, которые тотчас же признали их за метеоритное железо».

Далее Н. А. Морозов рассказывал подробно об Аризонском кратере диаметром более километра и глубиной до двухсот пятнадцати метров, образовавшегося в результате удара о землю и взрыва гигантского метеорита весом, видимо, около полумиллиона тонн!

«Огромный жар при внедрении его в каменистую поверхность, — писал ученый, — мог произвести не только сильнейший взрыв как самого метеорита, так и прилегающей к нему почвы… То обстоятельство, что найдена лишь ничтожная доля всего метеорита, не должно нас удивлять. При колоссальном увеличении его температуры в момент удара большая часть его обратилась в газ, а оставшаяся часть разрушилась под влиянием постепенного окисления. Из всех найденных до сих пор метеоритных выбоин на земле это единственная по своим размерам».

Рассказал далее Н. А. Морозов также и о первой экспедиции Л. А. Кулика в 1921 году, а затем о второй, через шесть лет. «Подробности об этих исследованиях экспедиции (новой) приводятся в нижеследующем описании ею сотрудника В. А. Сытина». Маститый ученый, узник Шлиссельбурга, считал, что порожденный падением метеорита взрыв оказывает влияние на процессы в высоких слоях атмосферы. Поэтому он и принял участие в конференции по изучению стратосферы.

* * *

Места в конференц-зале Академии почти все заняты. Лишь в простенке между двух светлых высоких окон на Неву в ледяных еще оковах остались свободными несколько стульев. Туда я и пробрался.

В дальнем конце белого зала в президиуме сидели крупнейшие ученые страны, несколько военных… А в зале много молодых моих сверстников. Таких же «до тридцати», как Королев, Тихонравов, Победоносцев, Прокофьев…

Конференцию открыл краткой речью президент Академии Карпинский. Он говорил о значении для науки и жизни познания высоких слоев атмосферы, процессов, в ней происходящих. Потом конференцию приветствовали представители Ленинграда. Помимо пленарных заседаний на конференции предусматривалась работа восьми секций: аэрологии, акустики, оптики, атмосферного электричества, астрономии, биологии и медицины, техники.

Таким образом, программа ее показывала, что впервые в мире советские ученые подведут итоги и наметят перспективы разностороннего, комплексного изучения методами разных наук воздушного океана и особенно его заоблачного слоя — стратосферы, для того чтобы проникнуть в «кухню погоды», продвинуть вперед практическую метеорологию, помочь развитию высотной авиации. К тому времени было ясно, что лишь в более разреженных слоях атмосферы возможны большие скорости и дальности полета для аппаратов тяжелее воздуха, но решение этой задачи «тянуло» за собой многие другие. Нужно было, например, создавать специальные аппараты для посылки на большую высоту научных приборов. Пришло время и для исследования жизнедеятельности организмов в разреженной воздушной среде, чтобы в конечном счете сделать ее доступной для человека. Вот почему в программе конференции появились на первый взгляд «неподходящие», казалось бы, сообщения медиков и биологов…

Я стал посещать главным образом заседания секции техники. Инженер Тихонравов сделал там обзорное сообщение о возможностях изучения воздушного океана с помощью ракет — «Применение ракетных летательных аппаратов для исследования стратосферы». Гирдовец инженер Дудаков прочитал сообщение «Самолет со стартовыми ракетами как начальный этап в развитии ракетного стратоплана». Инженер Победоносцев доложил о том, как в ГИРДе создавалась конструкция специальной аэродинамической трубы для продувок моделей на сверхзвуковых скоростях.

А ленинградские «реактивщики», сподвижники руководителя Газодинамической лаборатории (ГДЛ) Валентина Петровича Глушко, той лаборатории, которая наряду с ГИРДом внесла огромный вклад особенно в разработку кардинального вопроса о топливе для ракет, рассказали о своих теоретических и практических изысканиях. Доцент Маганский прочитал доклад «Научные проблемы реактивного движения», инженер Штерн — «Проблема двигателей прямой реакции».

На заседаниях секции техники всегда было много народу, особенно молодежи. Даже студенты технических вузов прорывались сюда. «До краев» наполнилась аудитория, когда с докладом «Полет реактивных аппаратов в стратосферу» выступил Сергей Павлович Королев. Его уже хорошо знали все пионеры рождавшейся новой отрасли техники — реактивной. Знали как талантливого, смелого конструктора и превосходного организатора. И это явственно ощутилось, когда Королев вышел на трибуну и заговорил.

В зале воцарилась тишина. Слушатели с напряженным вниманием следили за его речью. Четкой, я бы сказал — отточенной, по выражениям и их смыслу была его речь. Вначале он немного волновался. Руки его вздрагивали, и голос чуть вибрировал. Однако оратор справился с этим естественным волнением на трибуне Академии наук…

Сотрудники Королева — гирдовцы — рассказывали мне об особенностях характера своего шефа. Сергей Павлович, говорили они, наполнен волей и увлеченностью! И теперь я прямо-таки физически ощущал энергию его мысли, логики, доводов, направляемых его волей и увлеченностью… Более сорока пяти лет прошло с того раннеапрельского дня в Ленинграде, а мне явственно видится этот человек на трибуне, стройный, в туго подпоясанной гимнастерке с голубыми петлицами, большелобый, красивый…

И помнится мне, что в тот час я вдруг стал повторять строчки из пушкинской «Полтавы»: «Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен. Он весь как божия гроза». Нет, «лик» Королева не был ужасен. Прекрасен он был…

Доклад Сергея Павловича Королева на Всесоюзной конференции по изучению стратосферы был опубликован в сборнике ее трудов, изданном в 1935 году. Однако об одной из ведущих мыслей, высказанных в нем, мне хочется сказать сейчас, потому что она подчеркивает общую методу, стиль деятельности замечательного конструктора и ученого, позволяет лучше понять его подход к решению труднейших технических проблем.

В период работы в ГИРДе Королев, помимо того что руководил всей его деятельностью, как конструктор создавал проекты первых ракет и ракетоплана — самолета с реактивным двигателем. Но и до этого он много внимания уделил попыткам «вооружения» летательного аппарата новым типом двигателя. Еще студентом Королев сам строил планеры, сам на них летал. На одном из планеров он приспособил для разгона пороховую ракету. Однако Королев понимал, что пороховые ракеты, действующие немногие секунды, такими двигателями стать не смогут. Кардинально решить проблему можно, лишь получив в свои руки надежные, относительно долгодействующие, мощные реактивные двигатели.

В докладе на конференции по изучению стратосферы мысль о необходимости сосредоточить основное внимание именно на создании ракет, а следовательно и реактивных двигателей для авиации, Королев выразил с полной ясностью. Вскоре он повторил ее в своей первой книге «Ракетный полет в стратосфере» — одной из лучших литературных работ о реактивной технике тех лет, не потерявшей значения многие годы.

«Будущее, прогресс, дальнейшие успехи авиации находятся на высотах стратосферы. Но для того, чтобы эти высоты взять, надо создать легкий, надежно работающий и мощный ракетный мотор».

«Ракетный мотор» — это ракета, реактивный двигатель, работающий на жидком топливе — спирте, керосине и т. п. — и окислителе — например, жидком кислороде. Созданием таких конструкций и занимался ГИРД, а затем РНИИ. Итак, главное звено, за которое надо тянуть, чтобы победить, — ракета! Воля и увлеченность Королева и были нацелены в этом направлении.

…В гениальных трудах Циолковского и его последователей, советских и зарубежных ученых, вопрос, что может дать реактивный (ракетный) мотор для авиации, а в дальнейшем для овладения космическим полетом, теоретически к тому времени был в основном решен. Практически же делались лишь первые шаги. Сергей Павлович Королев точно намечал, как шагать реактивной технике вперед: надо отдать все силы прежде всего практике, поискам конкретных технических решений. И вел за собой многих. Ученых. Инженеров. Студентов. Триада Циолковского «мечта — теория — осуществление» должна была реализоваться теперь в последней своей части…

* * *

В перерыве между заседаниями секции техники стратосферной конференции я подошел к Королеву, увлек его к оконной нише и высказал удовлетворение его докладом.

— Спасибо на добром слове, — сказал он и вдруг как-то по-детски коротко вздохнул и добавил: — Волновался, черт возьми! С непривычки. Обстановка — не у нас в гирдовском подвале…

И сразу же снова подобрался, стал снова выглядеть суховатым, даже отчужденным.

— Сергей Павлович! У меня к вам просьба, — все же сказал я. — В Стратосферном комитете только что организована секция изучения реактивного движения. Ваши гирдовцы — ее общественная основа. Из ГИРДа к нам перешли и курсы инженеров-конструкторов. Помогите, пожалуйста, наладить дело.

— Не могу обещать. Много работы в РНИИ. Пригласите Тихонравова, Победоносцева, Дудакова, Душкина…

— Они уже в активе. И все же прошу вас, — настаивал я. — Мы базируемся в Планетарии.

— Не могу обещать, — повторил Королев. И попрощался.

* * *

В московском Планетарии на Садовой-Кудринской под яйцеобразным куполом расположено главное помещение — круглый демонстрационный зал. Вход в него из кольцеобразного фойе. По периферии фойе было несколько небольших узких комнат, там разместились лекторские, администратор, библиотека.

Две комнаты были отданы Комитету по изучению стратосферы Центрального Совета Осоавиахима СССР. Нам разрешалось пользоваться еще одним помещением Планетария — небольшим залом в подвальном этаже. Для нас это было чрезвычайно важно. Созданный в начале тридцать четвертого «Стратосферный комитет» (так мы сокращенно называли эту общественную организацию) быстро порастал активом.

В его составе было несколько секций: массово-пропагандистской работы, воздухоплавания (конструирование стратостатов), методов изучения атмосферы, обеспечения жизни человека в условиях разреженной воздушной среды (медицинская) и т. д.

Незадолго до Всесоюзной конференции по изучению стратосферы в наш Комитет передали из Военно-научного комитета Осоавиахима организационно-массовый отдел ГИРДа, объединявший не только московских энтузиастов пропаганды реактивной техники. На основе этого отдела и была создана в Стратосферном комитете еще одна секция — изучения реактивного движения.

Среди «реактивщиков» были известные теоретики и конструкторы и много молодых энтузиастов.

Они объединились не только чтобы «пропагандировать». Они начали проектирование опытных образцов ракет и реактивных двигателей оригинальной конструкции (например, ракеты инженера A. Полярного, прямоточного воздушно-реактивного двигателя И. Меркулова и A. Нистратова), готовили научно-технический сборник «Реактивное движение», наладили работу курсов инженеров-конструкторов реактивной техники и т. д.

Вот этой-то начавшейся довольно обширной работе наших «реактивщиков» я и просил помочь Королева в первую с ним встречу в Ленинграде. А в том, что деятельность секции принесет пользу, я был совершенно уверен, так же, впрочем, как и других секций Стратосферного комитета. В то время Коммунистическая партия широко привлекала общественные силы, поднимала инициативу масс на решение нерешенных, насущных для дальнейшего развития науки и техники задач. А таких задач был непочатый край!

Поэтому деятельность многих общественных организаций — Осоавиахима, отраслевых научных инженерно-технических обществ (НИТО), Ассоциации изобретателей имела важное значение. По всей стране они объединяли тысячи ученых, инженеров, студентов, квалифицированных рабочих — изобретателей и рационализаторов. В «общественном порядке», затрачивая на разработку тех или иных научно-технических проблем и пропаганду передовой техники свое свободное от работы время, активисты-общественники вносили большой вклад в развитие различных отраслей науки и техники, причем главным образом новых, перспективных…

К осени тридцать четвертого в секции «реактивщиков» Стратосферного комитета было уже более ста человек. На обсуждение докладов, конструкторских предложений, статей для сборника «Реактивное движение» по вечерам под куполом Планетария собирались молодые инженеры и студенты. Постоянно бывало в секции несколько маститых ученых, профессоров: Б. Н. Юрьев, Б. С. Стечкин, В. П. Ветчинкин, К. Л. Баев и другие.

Приходили к нам, конечно, и первопроходцы реактивной техники: инженеры-конструкторы М. К. Тихонравов, Ю. A. Победоносцев, Г. Е. Лангемак, A. И. Полярный, Б. Н. Раушенбах, В. Н. Прокофьев, В. И. Дудаков, Л. С. Душкин, Л. Улубеков, Л. Э. Брюккер, Б. И. Романенко, A. Я. Щербаков, A. И. Нистратов, Е. И. Мошкин, Н. П. Корнеев и другие. Объединял их человек огромного общественного темперамента, талантливый молодой инженер И. A. Меркулов. Он был председателем бюро секции.

А вот Королев не появлялся в Планетарии.

Я заинтересовался работой наших «реактивщиков», перезнакомился с ними, стал писать статьи, пропагандирующие идеи Циолковского, реактивную технику. Написал и несколько обзорных статей-рецензий на книги, посвященные авиации и ракетам. Одна из них, напечатанная в журнале, издававшемся в тридцатые годы, — «Книга и пролетарская революция», называлась: «О межпланетных мечтаниях, излишней фантазии и реальных задачах».

В ней подвергались критике высказывания некоторых авторов научно-популярных брошюр и книг, слишком приближавших время завоевания космического пространства, а главное — говоривших о том, что это легкое дело! С моей точки зрения это было неправильное утверждение. Так же, как и Королев, я считал, что главным в то время было создать надежные ракетные моторы и стратопланы для полетов на высотах в стратосфере с большими скоростями…

…Пожелтевшие от времени страницы передо мной. В числе книг, о которых шла речь в упомянутой статье, был труд Королева «Ракетный полет в стратосфере». Его работа мне понравилась «целиком и полностью».

Вот отрывок из той давней моей статьи:

«…одна книга правильно политически и практически ставит очередные задачи.

Книга эта и названа более конкретно, чем другие, — «Ракетный полет в стратосфере». Автор ее, один из видных практических работников в области реактивной техники, С. П. Королев подошел к теме серьезно, он реально оценивает возможности и совершенно правильно акцентирует свое внимание и внимание своих читателей именно на указанных очередных задачах реактивной техники, а не на межпланетных путешествиях.

…Мы не можем предъявить к книге С. П. Королева никаких претензий как в отношении грамотности технической, так и литературной. Серьезное отношение к вопросу и популяризаторские способности обеспечили всестороннюю доброкачественность этой книги».

Теперь я считаю, что, видно, не совсем правильно поступил, акцентируя критический удар в этой статье по книгам некоторых других авторов, тех, кто увлекался «межпланетными мечтаниями», в том числе по книге хорошего популяризатора Я. Перельмана.

Довлела в моем сознании, когда писал я эту статью, идея необходимости отдать примат практике, скорейшему решению проблем надежного «ракетного мотора», завоевания авиацией стратосферы и т. д. Не поступаясь этой идеей, не нужно было, пожалуй, мне осуждать «мечтателей»…

Впрочем, сам основоположник теории космонавтики, великий Циолковский неоднократно говорил и писал о том, что межпланетный полет дело далекого будущего… «Пройдет сто, двести лет… прежде, чем человек победит земное тяготение!» Научно-техническая революция внесла в такое предположение решающую поправку. Самозабвенный труд наших ученых, инженеров, рабочих в условиях социалистического строя, планового народного хозяйства, а также организаторский и научно-технический талант людей, возглавлявших «реактивщиков», обусловили победу нашу на космическом фронте уже через четверть века после первых шагов реактивной техники!

* * *

Я вспомнил о своей давней статье не случайно. Дело в том, что с темы для нее начался у нас разговор с Королевым во вторую с ним встречу.

Он все же пришел в Планетарий, к нашим «реактивщикам»! На какое-то обсуждение, не помню уже точно, какое. Это было в конце тридцать четвертого. Вероятно, работавшие в штате РНИИ и одновременно наши активисты Тихонравов и Победоносцев рассказывали ему о начале деятельности секции изучения реактивного движения Стратосферного комитета, что и заинтересовало его.

В памяти моей точно не зафиксировано, кто — Игорь Алексеевич Меркулов или, может быть, Михаил Клавдиевич Тихонравов — проводил Сергея Павловича в мой небольшой кабинет в Планетарии, заставленный моделями, заваленный книгами и рулонами с чертежами.

Войдя и поздоровавшись довольно сухо, он огляделся и усмехнулся уже дружелюбно. Точно распустилась в нем какая-то сдерживающая пружина.

— Как у нас было на Садовой в ГИРДе, обстановочка! Впрочем, вы здесь тоже общественная организация. И тоже на Садовой! Симптоматично…

Я предложил гостю сесть. Но он стоя стал перебирать стопку журналов и книг на этажерке. Среди них был недавно вышедший и его «Ракетный полет в стратосфере».

— Мне поправилось ваше сочинение — хорошая работа, ясная, четкая, — сказал я, указывая на нее.

— «Сочинение»! Хм… Это слово мне не нравится, а за отзыв благодарю.

— Так принято говорить среди литераторов. Вот довелось мне недавно побывать на Первом съезде писателей, я и заразился… Но, честное слово, ваша книжка действительно хорошая. И не скрою — собираюсь о ней написать в своей книжке, которую понемногу готовлю. Популярную. Название «Стратосферный фронт».

Королев с минуту подумал и сказал:

— Знаете, обязательно в таких «сочинениях» надо продвигать мысль не только о перспективах, пользе и значении реактивной техники, но и о трудности практического преодоления проблем, которые стоят перед нами. А то, в газете или журнале, да и в книжках, зачастую тру-ля-ля, тру-ля-ля! И — пожалуйте: ты уже на Марсе или подальше…

Конец этой тирады произнес он резко, даже жестко. Правы гирдовцы, подумалось мне, рассказывая, что жестковат и прям в суждениях. Бескомпромиссность, очевидно, являлась свойством и качеством его сильной натуры…

Королев тогда не был еще прославленным Главным конструктором, академиком, огромным авторитетом в науке и технике. Мы были одногодки, оба инженеры «одного фронта». И во мне, честно говоря, шевельнулась неприязнь к нему, царапнула ирония, которая прозвучала в слове «сочинениях», и резкость последней фразы. Однако, как и весной, на конференции по изучению стратосферы, мне показалась правильной его позиция: сейчас нужно в реактивной технике решать задачи практически. Идти вперед, поднимаясь со ступеньки на ступеньку…

А Королев взглянул на меня и, заметив тень недовольства на моем лице, усмехнулся и сказал спокойно:

— Конечно, я не против пропаганды мечты и научной фантастики, так сказать. Но нужна мера! Вот возьмите и напишите статью на эту тему.

И я написал. В том числе и ту, в журнале «Книга и пролетарская революция», о которой речь была выше.

Потом мы долго беседовали с Сергеем Павловичем о деятельности Стратосферного комитета, его секций. В наших планах и начинаниях многое ему понравилось, а вот о проектах создания новых стратостатов, в том числе «стратостата-парашюта», предложенного инженерами Кулиниченко и Лебедевым, он высказался отрицательно.

— Думаю, «пузыри» не очень нам нужны. Вряд ли они много дадут для изучения стратосферы!

И вдруг спросил:

— Я слышал, вы недавно были у Константина Эдуардовича Циолковского. Как он? Плох?

И, помолчав немного, с теплотой в голосе добавил:

— Какой это удивительный человек! Я был у него лет пять назад. Зеленым юнцом. А разговаривал он со мной с полным уважением. Делился своими планами. Книжки свои подарил. И знаете, что сказал первое, когда открыл дверь и я назвался? «Я ничего не слышу, пойдемте наверх, там поговорим. Кушать хотите? Есть щи, каша».

— И меня Константин Эдуардович точно так же встретил первый раз, два года назад. Да, он тогда выглядел лучше. Вас, Цандера и Тихонравова вспоминал. Теперь он, видимо, болен. Да и годы его немалые — семьдесят семь! Но мысль, память у него ясны. Глаза…

— Глаза у него запоминаются навсегда! — прервал Королев. — Впрочем, все, что говорил этот старик, его облик и обстановку в его светелке — я запомнил до деталей. Наверное, он настоящий гений. Потому что за собой ведет. Своими идеями… Вы согласны или не так думаете?

— Конечно, согласен.

— Он жил тяжко и все же с увлечением. Так и надо жить. С увлечением!

…Вошел кто-то из секции «реактивщиков» и позвал Сергея Павловича на обсуждение.

У меня, к сожалению, не сохранилась — пропала в годы войны вместе со всей библиотекой по авиации — книга Королева «Ракетный полет в стратосфере» с автографом. Он написал на ее титульном листе несколько хороших слов, уходя на это обсуждение.

* * *

В последующие четыре года, пока существовал наш Стратосферный комитет и его секция изучения реактивного движения, Сергей Павлович Королев, несмотря на колоссальную свою занятость, еще не раз приезжал в Планетарий, выступал на дискуссиях по докладам и техническим проектам в секции «реактивщиков» и на курсах конструкторов-инженеров. Он отлично понимал значение общественности в развитии нашей науки и техники, ценил общественную инициативу. Не раз еще потом я встречался с этим замечательным человеком, ставшим основоположником практической космонавтики, одного из величайших свершений человеческого разума.

Встречался не только когда он бывал у наших «реактивщиков», но и в Комиссии по изучению стратосферы Академии наук СССР, в кабинете ее председателя, академика Сергея Ивановича Вавилова, в Физическом институте Академии на Миуссах и еще в разных местах. Но, к сожалению, разговаривать так, «по душам», как в первые встречи, мне с ним больше не пришлось. Лишь о текущих делах, лишь по нескольку минут…

Все же профессиональная память литератора-журналиста сохранила не только содержание первых бесед с Королевым, но и главное, интересное из бесед во время других встреч, происходивших обычно «в процессе» всяких заседаний и совещаний.

Примерно через год, в конце тридцать пятого, Королев пришел на одно из совещаний в ФИАН к академику Сергею Ивановичу Вавилову. Народу было довольно много. Разговор шел, насколько помнится, о научных приборах, которые в первую очередь следует помещать в ракеты в целях изучения высоких слоев атмосферы. Много спорили о габаритах и весе этих приборов. Физики хотели, чтобы они имели некоторую «свободу рук», конструкторы реактивных аппаратов «дрались» за каждый грамм, за каждый кубический сантиметр, настаивали на минимальных габаритах и весе. Кстати, такие споры продолжались, пожалуй, в течение всего периода становления современной ракетной техники. И они понятны… Чтобы разогнать до больших скоростей ракету, нужно затратить много энергетических ресурсов.

Помнится, бытовала тогда у нас шутка. Чтобы взлететь за пределы земного тяготения, нужно сесть на бочку с таким количеством динамита, чтобы твой вес составлял не больше процента от веса заряда взрывчатки!

После совещания вышло так, что покидали мы ФИАН одновременно с Королевым и немного поговорили.

Королев был чем-то озабочен. Бросал отрывистые фразы. После нескольких слов по вопросу, обсуждавшемуся у академика Вавилова, он вдруг резко изменил тему и заговорил о Циолковском:

— Вот и похоронили великого старца. Ощущаю пустоту… Вы правильно сделали — опубликовали его автобиографию[10]. Только нужно было в вашем предисловии еще больше сказать о значении его идей, его теоретических работ. Они еще долго будут изучаться… помогать практикам. Надо их печатать, печатать! Я уже высказал свое мнение Воробьеву[11]. Печатать и изучать, изучать…

Эти слова Королева мне запомнились точно.

И еще однажды, встретившись, помнится, опять в ФИАНе на докладе научного сотрудника Вернова (будущего академика) о методах изучения космических лучей, в краткой беседе Сергей Павлович снова повторил почти то же самое о необходимости публикации и изучения трудов Циолковского по реактивной технике.

Огромное значение идей Циолковского для него ярко проглядывается в докладе, сделанном Королевым на торжественном собрании, посвященном столетию со дня рождения «калужского мечтателя». И назван этот доклад в духе действий и устремлений самого автора: «О практическом значении научных и технических предложений К. Э. Циолковского в области ракетной техники». Практическом значении! И это было тогда, когда именно на деле свершался первый шаг в космос — готовился запуск первого спутника. Полмесяца спустя этот шаг был сделан. Человечество шагнуло в космическую эру. Провозвестником ее, вдохновителем и теоретиком действия человека в этом направлении был назван «чудесный старик» из Калуги.

«Константин Эдуардович Циолковский был человеком, — сказал Королев, — жившим намного впереди своего века, как и должно жить истинному и большому ученому».

Несомненно, правы биографы С. П. Королева, говоря, что сам он считал себя и был в жизни учеником и продолжателем дела гениального «калужского мечтателя».

Несомненно для меня и то, что ощущение какой-то приязни, которую по отношению ко мне проявлял Сергей Павлович, появилось в связи с Циолковским еще в первый наш разговор о нем. Память о Циолковском, о встречах с ним, интерес к его жизни и трудам как бы связали нас незримой нитью.

Впрочем, связала, наверное, многих, кому довелось встречаться с великим основоположником теоретической космонавтики и по мере сил потрудиться над претворением и пропагандой идей великого изобретателя и ученого…

Видимо, поэтому Сергей Павлович потратил время, которого ему не хватало всегда, на то, чтобы прочитать мою вышедшую на следующий год книжку «Стратосферный фронт» и написать о ней положительную рецензию[12].

В рецензии он написал:

«Приятное впечатление оставляют рецензируемые, объединенные общей темой книги В. A. Сытина и Альберта У. Стивенса. Автор первой книги — один из руководителей и старейших наших работников, принимающих самое активное участие в завоевании стратосферного фронта.

В своей небольшой по объему, но прекрасно написанной книге В. A. Сытин популярно простым, понятным языком рассказывает о причинах, вызвавших столь большой интерес к овладению стратосферой»[13].

Немного комично звучат слова: «один из… старейших наших работников». Ведь тогда и ему и мне было всего по тридцать. Но в те годы как-то уж очень быстро текло время! Определялось это, видимо, темпами передела старого мира в нашей стране…

…И еще об одном телефонном разговоре с Королевым в тридцать шестом надо сказать здесь. Он позвонил, чтобы положительно оценить сам факт начала испытаний ракеты инженера Полярного, созданной «реактивщиками» Стратосферного комитета.

Сергей Павлович говорил по вполне понятным причинам иносказательно:

— Есть пословица: «Первая ласточка весны не делает». Но та, которую выпустили ваши товарищи, несомненно, одна из тех, какие служат провозвестниками наступающей весны и лета…

Он твердо верил, что трудности в создании советских ракет в конце концов будут побеждены, что наша реактивная техника обусловит будущее авиации, а потом и завоевание космоса… Без веры в нужность и важность дела, которому отдаешь себя, жить с увлечением нельзя![14]

* * *

…Тяжелая черная «Чайка» умчалась среди вереницы других машин по раскаленному солнцем асфальту к площади Революции. Задние стекла ее кабины были закрыты коричневыми занавесками. Я не увидел за ними Королева и, увы, никогда больше не видел его живым…

Современники знают его по скульптурам и портретам. Он глядит на них с высоты своих зрелых лет, отягченных титаническим трудом своей удивительной жизни. А мне, когда думаю о нем, он представляется молодым, подтянутым, большелобым, остроглазым, и слышится мне его отрывистая, резковатая речь и в словах «жить надо с увлечением» сила и теплота одержимости в борьбе за достижение поставленной великой цели. Да, жить надо с увлечением!