ТАИНСТВЕННЫЕ ОАЗИСЫ

Серая, коричневатая, лупоглазая саранча летела и летела с юга, из пустынь Ирана и Афганистана. Многие дни, когда раскаленное солнце поднималось над полями и садами Туркмении, в тихом воздухе слышался шелест, бумажное шуршание мерцающих крыльев множества насекомых. И тогда над холмами предгорий Копетдага, над оазисами и такырами низменностей как бы стелился, клубясь, странный желтоватый туман.

К вечеру бесчисленные стаи пустынной саранчи шистоцерки опускались, облепляли деревья и кустарники, гроздьями повисали на стеблях растений, пригибая их долу. И там, где сели стаи, зловещий хруст оповещал о том, что гибнет урожай, выращенный немалым трудом на сухой и горячей туркменской земле.

Для борьбы с этим стихийным бедствием в Туркменской республике был создан чрезвычайный штаб. «Чусары» — чрезвычайные уполномоченные по борьбе с шистоцеркой — вместе с местными советскими и партийными организациями выводили на бой с крылатым противником все взрослое население городов и кишлаков. Чтобы преградить путь переползающим насекомым, поля окапывались канавами, и по мере накопления там саранчу сжигали, полив керосином. С деревьев ее стряхивали и давили чем придется. Опрыскивали посевы ядовитыми растворами. Со всей страны в эти края, прицепляя товарные вагоны к пассажирским поездам, свозили необходимую аппаратуру и химикаты. Ночью и днем шел бой с крылатой напастью.

К сожалению, в том яростном сражении не было возможности применять авиацию. Специально оборудованных для опыления растений ядохимикатами самолетов тогда в Советском Союзе было… лишь шесть! И они уже использовались для истребления другого вида саранчи — зеленой, «азиатской», тоже очень опасной — на Кубани и на Сырдарье и в опытах по борьбе с вредителями хлопка в Армении. Все же в Туркмению был переброшен авиаотряд самолетов-разведчиков бипланов типа «Р-5».

Два или три из них, точно не помню, в Ашхабаде стали срочно переоборудовать под аэроопыление. Во вторую кабину летчика-наблюдателя устанавливали металлические баки с устройством для выбрасывания ядовитого порошка. Но этим самолетам так и не пришлось активно поработать. Когда переоборудование было закончено, лёт шистоцерки уже прекратился.

Другие машины авиаотряда получили задание вести разведку саранчовых стай, особенно в безлюдных местностях, в том числе в пустынях Каракум и Кызылкум. Там, в оазисах или в предгорьях, конечно, саранча осенью погибла бы. Но, завершая свой жизненный цикл, отложила бы в почву миллионы яичек. И тогда следующей весной здесь снова нужно было бы ожидать очагов ее размножения. Поэтому и нужна была разведка.

Звено отряда «Р-5» для разведки саранчовых стай в восточной Туркмении базировалось в городке Чарджоу. Под аэродром здесь приспособили луг на берегу Амударьи, недалеко от железнодорожного моста. Я был назначен в это звено старшим летнабом-инструктором, ибо уже знал повадки саранчи, участвовал два года назад в одной из первых опытных авиационных экспедиций по борьбе с ней в пойме Сырдарьи, а за месяц до нашествия шистоцерки в Туркмению руководил опытами по истреблению еще одного вида саранчи — степной — в Азербайджане.

Мы вылетали утрами, пораньше. Ночью саранчуки обычно собираются на земле плотными массами, «скулиживаются», и такие скопления бывают хорошо видны с воздуха.

В течение первых трех-четырех дней мы прочесали левое побережье Амударьи от Чарджоу к югу, углубляясь в юго-восточную часть Каракумов, до границ с Афганистаном. Кое-где обнаружили осевшие стаи «кулиги» шистоцерки, сообщили об этом телеграммами в республиканский штаб «Чусара» и нанесли их месторасположение на карту.

Потом из штаба пришло распоряжение произвести разведку к северу от Чарджоу и, в частности, в междуречье Амударьи и Сырдарьи, к северу от города Бухары. Там, в южной части пустыни Кызылкум, на картах не было обозначено ни одного оазиса. Местные старожилы говорили, что по правому берегу Амударьи, ниже по ее течению, сразу же за железнодорожным мостом Чарджоу, начинаются непроходимые барханные пески, которые вширь и вглубь простираются на сотни километров.

«Эти пески называются «адам-крылган», что значит «гибель человека», — говорили нам. — И никто не помнит, чтобы через них благополучно проходили караваны. Пути через ту пустыню нет».

Самолеты «Р-5» обладали по тому времени довольно большим радиусом действия — километров до четырехсот. Но они были не очень-то надежны. Особенно «строги» при посадке. Тяжелый мотор, чуть что, тормозил пробег или, при неточности касания земли, «перетягивал» легкий фанерный корпус самолета, и он капотировал, то есть становился на нос. Потому при вынужденной посадке в пустыне, даже на такыре, обычно очень гладкой солончаковой тарелке, можно было ожидать неприятностей.

Старший пилот звена Родион Павлович Попов, человек, видавший виды, боевой летчик времен гражданской войны, естественно, решил, что в пустыню «адам-крылган» он полетит сам. А я летал в разведки в паре с ним.

…Часов около шести утра — солнце только что поднялось над высокими тополями и карагачами в пойме Амударьи — мы взлетели с нашего импровизированного аэродрома, сделали над ним положенный круг, чтобы проверить работу мотора, и пошли над великой среднеазиатской рекой вниз по ее течению.

Сводка погоды была благоприятной. Наш метеоролог сообщил нам, что днем, как обычно, будет 35—40°, ветер слабый, ясно. Однако, когда «Р-5» набрал высоту метров пятьсот, по южному горизонту за нашей спиной появилась желтовато-серая дымчатая полоса. До этого мы такой облачности здесь еще не наблюдали. Она стала еще более отчетливо видна, когда Родион Павлович резко изменил курс и повел машину перпендикулярно широкой ленте реки кофейного цвета, на восток — в пустыню Кызылкум.

Сразу же за Амударьей под нами начались барханные пески. С птичьего полета они были похожи на недвижные желтые волны, изрябившие поверхность земли от края ее… и до края. И вскоре мы точно висели над медленно проплывающим назад бесконечным, бескрайним мертвым пространством.

Я внимательно вглядывался в однообразное, плоское лицо пустыни. Лишь кое-где барханы-волны немного сглаживались, и тогда на них были видны, как серые мелкие оспинки, заросли саксаула. Оазисы нигде не появлялись.

— Ну зачем сюда лететь этой чертовой саранче? Ей же здесь поживиться нечем, — сказал Родной Павлович. — Давай, Виктор, еще километров пятьдесят пройдем — и обратно. К тому же не нравится мне вон то… Да посмотри ты направо.

Я оторвался от своих наблюдений и взглянул на юг. Та желто-серая дымчатая полоса над горизонтом как бы вспухла и теперь довольно высоко висела над краем земли. Точно дым огромного пожара, который бушевал где-то далеко-далеко, поднялся в небо.

— Что это, как ты думаешь? — спросил я.

— А кто его знает! Одно скажу — погодка меняется… Ветер усилился. Бьет в правый борт. Видишь, как сносит с курса?

И вдруг впереди сквозь мерцающий круг пропеллера я увидел темную на желтом фоне барханных песков продолговатую тень. Родион Павлович тоже увидел ее.

— Что-то там есть! — крикнул он. — Вроде какой-то оазис…

Скоро мы оказались над неширокой, плоской долиной. По своим очертаниям она походила на лист ивы. Сжатая барханами долина была живой в этом царстве мертвого песка. Редкие по окраинам, густые к осевой линии «листа», там зеленели кустарники и травы. В нескольких местах, в особо густой, седоватой зелени, — видимо заросли камышей, — поблескивала вода!

Попов заложил вираж, самолет снизился и пошел над долинкой, вдоль нее. С небольшой высоты стали явственно видны и заросли, и луговины, и небольшие зеркальца воды. Какие-то птицы взлетали и метались, суетились. Два сайгака стремительно помчались в сторону песков.

Жизнь, жизнь была здесь, среди песков. Но долина была безлюдной. Ни человека, ни жилья…

Внимательно осматривая растительность, я нигде не обнаружил характерных пятен саранчовых «кулиг». Не было видно нигде и съеденных участков камыша или кустарников.

— Здесь как будто чисто, — сказал я Родиону Павловичу. — Облетать еще раз не будем.

— Значит, домой… — ответил он.

Но, поднявшись немного, в нескольких километрах за этим оазисом мы увидели другой точно такой же, потом третий, четвертый и поменьше и конечно же повернули туда и их обследовали.

— Давай все же домой, Виктор, — сказал минут через двадцать Попов как-то тревожно. — Ты что, не видишь, что начинает твориться?

Я оторвался от изучения очередной долины. Они одна за другой, цепочкой, лежали на груди пустыни зелеными островками. Понятно, что нужно было осмотреть их все. Оглянулся, и мне стало не по себе. Солнце висело в какой-то желтой мути. Линия горизонта просматривалась лишь на севере. А с других сторон небо слилось с пустыней.

— «Афганец»! — воскликнул я, вспомнив о песчаных бурях с таким названием.

— Видно, так. Черт бы побрал твою саранчу! — ответил Попов и резко сменил курс.

Прошло, думаю, не больше получаса с этого момента, как солнце скрылось совершенно и мы оказались в плену «афганца».

Сквозь ровный, привычный шум мотора теперь прорывался свист ветра в расчалках плоскостей биплана и шуршание мелких песчинок, струившихся по плоскостям крыльев, по фюзеляжу машины. И ничего невозможно было различить вокруг! Все было желто-серым, однотонным, беспросветным. Лишь иногда под крылом проглядывались дымящиеся гребни барханов.

Попов снизился почти до высоты бреющего полета, если можно назвать «высотой» расстояние до земли метров двадцать — тридцать. «Р-5» бросало из стороны в сторону. Ветер усилился до штормового.

— Смотри лучше. Как бы нам не пропереть через речушку в Каракумы. Тогда амба. Смотри. Мне надо с конем управляться.

Попов сказал это спокойно. Впрочем, как уже не раз до того в минуты опасности, я тоже чувствовал себя, довольно спокойно. Точно срабатывал какой-то особый механизм самозащиты мозга. Сознание было ясным. Глаза подмечали малейшие детали. Сердце билось лишь чуть более учащенно, чем обычно, а мышцы были напряжены, точно перед прыжком, и руки непроизвольно крепче сжимали борта при очередном рывке самолета в сторону.

Я высунул голову за борт кабины, чтобы лучше видеть землю.

Впрочем, не землю, а клубящийся, мечущийся во все стороны, сошедший с ума песок… Скоро, а может быть, и не скоро, мне показалось, что он почему-то потемнел. Затем снова «земля» внизу обрела тот же монотонный серо-желтый цвет. Я оглянулся назад. Все же почему таи только что было темнее? И увидел, как говорят, косым зрением глянцевитые взблески поверхности коричневой воды…

— Мы прошли Амударью! — заорал я. — Давай поворачивай…

Попов осторожно, «блинчиком», развернулся на сто восемьдесят градусов и еще больше снизил высоту полета.

Да, это была та его «речка», которую мы только что пересекли. С пяти-шести метров потерять ее было уже невозможно, и мы полетели над какими-то мелкими, в белых длинных прожилках волнами на юг.

— Мост скоро… Смотри его-то не прозевай, Виктор!..

Мост мы увидели одновременно метрах в ста перед носом самолета. Попов сделал горку, «перепрыгнул» через него и вскоре плюхнулся на аэродром. Пожалуй, лишь из-за сильного встречного ветра «прыжок» да и приземление сошли благополучно. При посадке машина не скапотировала…

Родион Павлович вылез из кабины, спрыгнул на землю и погрозил мне кулаком. Но глаза его, светлые и пронзительные, светились радостью: все кончилось благополучно.

«Афганец» утих только через двое суток и так же внезапно, как и начался. Из штаба «Чусара» к этому времени пришла телеграмма, ответ на наше сообщение об обнаруженных в Кызылкумах оазисах. В телеграмме предлагалось «не рисковать больше самолетом». А для разведки направить туда наземную группу с участием летнаба Сытина для проверки его утверждения, что саранчи в этих оазисах нет.

…Приказ — есть приказ. Пришлось его выполнять, хотя и очень не хотелось отправляться в путь в безводные песни «адам-крылган».

Чарджоуский штаб по борьбе с саранчой поручил агроному Хаджибаеву, хорошо знавшему пустыню, возглавить небольшую экспедицию. В состав ее помимо его и меня вошел еще и молодой парень Миша, энтомолог.

Из Чарджоу мы отправились в путь на большой плоскодонной лодке с тракторным двигателем, который вращал два колеса с широкими лопастями по бортам. Такие лодки здесь называли «тракторными баржами». На ней экспедиция спустилась вниз по Амударье до районного центра Дейнау. Там местные власти помогли Хаджибаеву нанять пять верблюдов и несколько ишаков, пригласить трех погонщиков и закупить продовольствие и корм для животных на неделю.

Переправившись через реку на такой же «тракторной лодке» (поселок Дейнау расположен на левом берегу Амударьи), ранним утром мы вышли в поход. Уже в километре от реки наш небольшой караван вступил в царство сыпучих песков. Многометровые неподвижные волны барханов и мутное голубое небо над нами. Ни деревца, ни кустика, ни травки… Кивая головами, верблюды спокойно месили песок, поднимаясь на крутые подветренные склоны барханов и спускаясь затем по покрытым мелкой рябью пологим, наветренным. Вверх-вниз, вверх-вниз… Ишакам было труднее, их копытца глубже тонули в песке. Но и они семенили бодро один за другим, поднимая тонкую пыль.

Когда солнце поднялось, стало нестерпимо жарко. На горизонте, в колеблющихся струях раскаленного воздуха, замерцали миражи — голубые озера, причудливые горы, купы деревьев.

Хаджибаев приказал остановиться на отдых. Я лег под гребень бархана, глотнул немного воды. Она была уже теплой и не утолила жажды. Но много пить в таких походах днем нельзя. Надо терпеть до вечера.

Я лежал и думал о том, какие огромные пространства земли на нашей планете вот так же безжизненны и никчемны. Сахара — больше Европы. Каракумы и Кызылкумы — больше половины европейской части Советской страны. А еще есть Гоби, Калахари, огромные пустыни Австралии… Лишь на Американском континенте нет таких обширных пустынь.

Вероятно, я задремал, потому что не заметил, как ко мне подошел Хаджибаев.

— Трудно? — спросил он.

— Терпеть можно, — улыбнулся я в ответ.

— Мы прошли километров пятнадцать. К ночи, иншаллах, пройдем еще не более десяти. Стало быть, трое суток будем в пути. Ведь вы говорили, до тех оазисов километров семьдесят — восемьдесят?

— Да, потому что мы летели туда около получаса.

— Если вы ошиблись и через трое суток не выйдем к оазисам — вернемся… — сказал Хаджибаев. — И пусть ваше «открытие» потом проверяют специалисты географы! — Он усмехнулся. — А я рисковать не хочу. Дальше двинемся в шестнадцать ноль-ноль.

Хаджибаев был в недавнем прошлом кавалеристом и в погонях за басмачами не один раз углублялся в Каракумы. Он любил выражаться по-военному…

…О путешествиях в пустынях рассказывалось много. Поэтому я не буду описывать дальше нашу экспедицию в пески «адам-крылган». Скажу только, что продолжалась она восемь дней; что мы добрались до зеленых долинок среди сыпучих песков, увиденных мной и Родионом Павловичем Поповым во время памятного полета и встречи с «афганцем», в существование которых никто не поверил, в том числе и Хаджибаев; что обратный путь был тяжек для людей и особенно вьючных животных, хотя шли они налегке, — два ишака погибли.

В обследованных оазисах саранчи мы не обнаружили. Но жизнь там кипела вовсю. Там гнездились утки, было много фазанов и разных мелких пичужек, и сочная трава, и заросли кустарников.

Откуда же взялись в барханных песках вода и благодаря воде жизнь?

Лишь вернувшись в Москву, я догадался, откуда. Но об этом после. А сейчас еще об одной истории.