Кондуктор чисел. Николай Олейников (1898–1942)

Николай Олейников и Василий Лебедев-Кумач – ровесники (родились в один год, в один месяц). И какая разная судьба: один, Лебедев-Кумач, подладился под эпоху и воспевал советскую власть. Другой, Олейников, остался самим собою, со своим видением и пониманием жизни и поэзии, но именно за это был уничтожен и вычеркнут из литературы. Николай Макарович Олейников родился 5 (17) августа 1898 года (хотя называется и другая дата: 23 июля) в станице Каменская Областного Войска Донского. Потомственный донской казак, не петербургский какой-нибудь очкарик. Учился в реальном училище и учительской семинарии, где проявил интерес к математике («Кондуктор чисел» – так называл его Хармс). Молодым человеком попал в вихрь Гражданской войны. Сражался за красных. Вступил в РКП (б) и увлекся журналистикой. Работал в газете «Всероссийская кочегарка», литературном журнале «Забой», газете «Молот». В 1924 году стал одним из учредителей писательской организации Донбасса. А далее – город на Неве и газета «Ленинградская правда».

В 1925 году Олейников познакомился с поэтами-обэриутами Введенским и Хармсом, а также с Евгением Шварцем. Образовалась веселая компания веселых остроумных людей, и был создан детский журнал «Еж» («Ежемесячный журнал»). Помимо Олейникова и обэриутов, в нем сотрудничали Маршак, Корней Чуковский, Бианки, Борис Житков, Андронников, Пришвин. Олейников выступал в «Еже» под разными псевдонимами, чаще как Макар Свирепый. В журнале царила атмосфера постоянных розыгрышей, мистификаций и «подколов», недаром Маршак предупреждал всех:

Берегись Николая Олейникова,

Чей девиз: никогда не жалей никого.

Корней Чуковский писал об Олейникове: «Его необыкновенный талант проявился во множестве экспромтов и шутливых посланий, которые он писал по разным поводам своим друзьям и знакомым. Стихи эти казались небрежными, не имеющими литературной ценности. Лишь впоследствии стало понятно, что многие из этих непритязательных стихов – истинные шедевры».

Николай Олейников был удивительный и своеобразный человек, один из его друзей записал его признания: («Разговоры», 1933–1935):

«Меня интересуют – питание, числа, насекомые, журналы, стихи, свет, цвета, оптика, занимательное чтение, женщины, «пифагорийство-лейбницейство», картинки, устройство жилища, правила жизни, опыты без приборов, задачи, рецептура, масштабы, мировые положения, знаки, спички, рюмки, вилки, ключи и т. п., чернила, карандаши и бумага, способы письма, искусство разговаривать, взаимоотношения с людьми, гипнотизм, доморощенная философия, люди XX века, скука, проза, кино и фотография, балет, ежедневная запись, природа, «александрогриновщина», история нашего времени, опыты над самим собой, математические действия, магнит, назначение различных предметов и животных, озарение, формы бесконечности, ликвидация брезгливости, терпимость, жалость, чистота и грязь, виды хвастовства, внутреннее строение Земли, консерватизм, некоторые разговоры с женщинами».

Конечно, шутовство, но за ним проглядывается и действительная широта интересов Олейникова. В своем послании Олейникову Даниил Хармс писал:

Кондуктор чисел, дружбы злой насмешник,

О чем задумался? Иль вновь порочишь мир?

Гомер тебе пошляк, и Гёте глупый грешник,

Тобой осмеян Дант, лишь Бунин твой кумир.

Твой стих порой смешит, порой тревожит чувство,

Порой печалит слух иль вовсе не смешит.

Он даже злит порой, и мало в нем искусства,

И в бездну мелких дум он сверзиться спешит.

Постой! Вернись назад! Куда холодной думой

Летишь, забыв закон видений встречных толп?

Кого дорогой в грудь пронзил стрелой угрюмой?

Кто враг тебе? Кто друг? И где твой смертный столб?

«Поэт, задумчивый и скромный», – сказал о нем писатель Афиногенов.

«В нем чувствовалось беспощадное знание жизни», – отмечал Каверин.

Вспомним и о том, как выглядел Олейников. «Он был похож на донского казака – с вьющимися светлыми волосами, скуластым лицом с обманчиво спокойными, хитроватыми голубыми глазами, – вспоминал сын поэта Николая Заболоцкого, Никита. – Он редко улыбался, но характер имел насмешливый, даже язвительный».

Но вернемся к хронологии. В 1930 году по инициативе Олейникова стал выходить журнал «ЧИЖ» («Чрезвычайно Интересный Журнал»). Все та же атмосфера безудержного веселья и нескончаемых импровизаций. По свидетельству Чуковского, «там постоянно шел импровизационный спектакль, который ставили и разыгрывали перед случайными посетителями Шварц, Олейников и Ираклий Андронников». По воскресеньям эти шутники даже устраивали «Клуб малограмотных ученых». Можно себе представить, какой хохот там стоял.

В 1934 году Олейников был избран делегатом Первого съезда советских писателей (с совещательным голосом). К тому времени из печати вышло 12 его книг для детей. Но вскоре на Олейникова и его друзей – обэриутов накатила критическая волна, и «ЧИЖ» закрыли. Олейников не сдавался и начал готовить новый журнал «Сверчок», первый номер которого вышел в начале 1937 года. А 3 июля, на рассвете, Олейников был арестован как «враг народа». Его взяли как «японского шпиона» на том основании, что он дружил с заведующим японским отделом Эрмитажа.

Из воспоминаний Льва Разгона: «Ираклий Андронников… приехал по делам из Москвы и рано вышел из дому. Смотрит, идет Олейников. Он крикнул: «Коля, куда так рано?» И только заметил, что Олейников не один, что по бокам его два типа… Николай Макарович оглянулся. Ухмыльнулся. И все!»

Из стихов 1937 года: «Графин с ледяною водою./ Стакан из литого стекла…» И про «птичку безрассудную с беленькими перьями»:

…Для чего страдаешь ты,

Для чего живешь?

Ничего не знаешь ты, —

Да и знать не надо.

Все равно погибнешь ты,

Так же, как и я.

Из письма из следственной камеры, 2 августа 1937 года: «Дорогие мои Рарочка и Сашенька. Целую вас, посылаю вам привет. Рарочка, чувствую я себя хорошо, все время думаю о вас. Наверное, Сашенька уже говорит хорошо, а ходит еще лучше…»

А пока Олейников пребывал в камере, в издательстве была выпущена стенгазета, в которой клеймилась «контрреволюционная вредительская шайка врагов народа, сознательно взявшая курс на диверсию в детской литературе». И на собрании прозвучал призыв: «Добить врага!»

Добить врага – проще пареной репы. 24 ноября 1937 года Олейникова расстреляли. Ему было 39 лет. В сентябре 1957 года Ларисе Олейниковой (Рарочке) из Военного трибунала пришло письмо, извещающее о реабилитации поэта, причем вместо отчества «Макарович» было написано «Макарьевич» (какая разница!), а в свидетельстве о смерти указана дата: 5 мая 1942 года. И не от пули, а от коварного «возвратного тифа». В январе 1958 года Олейникова восстановили в партии. Комментарии излишни…

Убили человека и забыли поэта (не он первый и не он последний!) Первыми о нем вспомнили слависты на Западе, и в 1975 году в Бремене вышел сборник стихотворений Олейникова. В 1982 году «Иронические стихи» издали в Нью-Йорке. Первый сборник Олейникова «Перемена фамилии» вышел у нас в 1988 году, спустя полвека после подлого убийства поэта. В 1990 году увидел свет наиболее полный сборник «Пучина страстей», который стоит у меня на полке.

Жареная рыбка,

Дорогой карась,

Где ж ваша улыбка,

Что была вчерась?..

…………………………

…Помню вас ребенком:

Хохотали вы,

Хохотали звонко

Под волной Невы…

Дата написания: 1927 год. Тогда это была всего лишь шутка, а сегодня классика русского поэтического авангарда.

Смешно про карася? Да не очень. А вот стихотворение «О нулях»: «Приятен вид тетради клетчатой:/ В ней нуль могучий помещен,/ А рядом нолик искалеченный/ Стоит, как маленький лимон…» И концовка: «Когда умру, то не кладите,/ Не покупайте мне венок,/ А лучше нолик положите/ На мой печальный бугорок». Эти строки предположительно написаны в 1934 году, в ощущении трагического конца.

При жизни Олейникова опубликовано «взрослых произведений» всего пять, не считая анонимных в детских журналах. Но с начала 1930-х годов многие «вещи» Олейникова ходили в списках, их знали наизусть:

Я влюблен в Генриетту Давыдовну,

А она в меня, кажется, нет —

Ею Шварцу квитанция выдана,

Мне квитанции, кажется, нет.

Ненавижу я Шварца проклятого,

За которым страдает она!

За него, за умом небогатого,

Замуж хочет, как рыбка, она…

Он подлец, совратитель, мерзавец —

Ему только бы женщин любить…

А Олейников, скромный красавец,

Продолжает в немилости быть.

Я красив, я брезглив, я нахален,

Много есть во мне разных идей…

И концовка, отчаянная жалоба: «Полюбите меня, полюбите!/ Разлюбите его, разлюбите!»

Олейников – большой ироник. Он любил надевать различные языковые маски и представляться каким-то надутым и глупым обывателем, донжуанствующим и философствующим. «Мечты о спичках, мысли о клопах». Вот, к примеру, «Бюджет развратника»: «Рупь – на суп. Трешку – на картошку. Пятерку – на тетрадку. Десятку – на куропатку. Сотку – на водку. И тысяча рублей – на удовлетворение страстей». А вот «Классификация жен»:

Жена-кобыла —

Для удовлетворения пыла.

Жена-корова —

Для тихого семейного крова.

Жена-стерва —

Для раздражения нерва.

Жена-крошка —

Всего понемножку…

Строки звучат примитивно, инфантильно, линейно, но именно к этому стремился поэт. Олейников любил яркие словечки, слова-монстры, чтобы поразить ими. Литературовед Лидия Гинзбург как-то сказала Олейникову: «Я люблю ваши стихи больше стихов Заболоцкого. Вы расшибетесь в лепешку ради того, чтобы зазвучало какое-то слово… А он не расшибся». На что Олейников ответил: «Я только для того и пишу, чтобы оно зазвучало».

Лидия Гинзбург записала в марте 1933 года: «Олейников один из самых умных людей, каких мне случалось видеть. Точность вкуса, изощренное понимание всего, но при этом ум его и поведение как-то иначе устроены, чем у большинства из нас… Олейников продолжает традицию, в силу которой юмористы подвержены мрачности или меланхолии (Свифт, Гоголь, Салтыков-Щедрин, Зощенко)…» Сам Олейников считал, что источником его творчества были Мят-лев и Козьма Прутков, последнему он посвящал стихи и называл себя внуком Козьмы Пруткова. Ну, и, конечно, на Олейникова повлияли поэты-сатириконовцы.

Олейников создавал стихи-буффонады, стихи-гротески, стихи как вызов традиционной поэзии. «Ниточка-иголочка,/ Булавочка, утюг…/ Ты моя двуколочка,/ А я твой битюг./ Ты моя колясочка,/ Розовый букет,/ У тебя есть крылышки,/ У меня их нет…»

Или вот это: «И глаза ее блестели, / И рука ее звала, / И близка к заветной цели /Эта дамочка была…»

Словом, стихи-эскапады. Излюбленный жанр Олейникова – посвящения «Вале Шварц», «Муре Шварц», «Заведующей столом справок», «Генриетте Давыдовне», «Тамаре Григоьевне», «Любочке Брозелио» и т. д. «Ты, танцуя, меня погубила, /Превратила меня в порошок…». «У Брозелио у Любочки / Нет ни кофточки, ни юбочки, / Ну, а я ее люблю. / За ее за убеждения, /За ее телосложение – /Очень я ее люблю». Легко представить, что дамы млели от олейниковских посвящений:

Вы, по-моему, такая интересная,

Как настурция небезызвестная!

И я думаю, что согласятся даже птицы

Целовать твои различные частицы…

И неожиданная концовка:

Для кого Вы – дамочка, для меня – завод,

Потому что обаяния от Вас дымок идет.

Дамочка-завод – это чисто олейниковский выверт. А еще Олейников любил жанр стихотворных посланий: «Послание, одобряющее стрижку», «Послание, бичующее ношение длинных платьев и юбок» и даже «Послание, бичующее ношение одежды».

Коровы костюмов не носят.

Верблюды без юбок живут.

Ужель мы глупее в любовном вопросе,

Чем тот же несчастный верблюд?..

Следует отметить, что «любовный вопрос» весьма занимал Олейникова, и в этом нет ничего предосудительного. «Покорила ручкой белой, /Ножкой круглою своей…», «Пищит диванчик/ Я с вами тут. /У нас романчик, / И вам капут…»

Скажете ль прямо —

Да или нет?

Милая дама

Томно в ответ:

– Я не весталка,

Мой дорогой.

Разве мне жалко?

Боже ты мой!

Сплошная игривость? Не всегда.

Однажды красавица Вера,

Одежды откинувши прочь,

Вдвоем со своим кавалером

До слез хохотала всю ночь.

Действительно весело было!

Действительно было смешно!

А вьюга за форточкой выла,

И ветер стучался в окно.

В шутку добавлен серьез: вьюга, ветер, и отчего-то сразу становится как-то неуютно и зябко.

Еще любил Олейников использовать в качестве своих персонажей насекомых, птиц и животных. Тут и карась, и «кузнечик, мой верный товарищ», и муха, и таракан, который «сидит в стакане. Ножку рыжую сосет», и жук-антисемит, и воробей-еврей. Божья коровка жалуется у Олейникова: «В лесу не стало мочи,/ Не стало нам житья:/ Абрам под каждой кочкой!» И Жук поддакивает: «– Да-с… Множество жидья!» Сами понимаете, в чей адрес написаны эти строки.

Сочинял Олейников не только сатиры, но и стихотворные комментарии к портретам художников («Мадонна держит каменный цветок гвоздики/ В прекрасной полусогнутой руке…») А еще две поэмы: мифологическая «Вулкан и Венера» и философская – «Пучина страстей». «Вижу, вижу, как в идеи/ Вещи все превращены./ Те – туманней, те – яснее,/ Как феномены и сны…»

Нет, Николай Олейников не так прост, как кажется. Не только ерник, шутник и забавник. Его гротески подчас напоминают то самого Достоевского, то Франца Кафку. Русский поэтический авангард без Олейникова не полон.