Глава III. Хорошо Организованная страна

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава III. Хорошо Организованная страна

Осени поздней пора.

Я в одиночестве думаю:

"А как живёт мой сосед?"

Басё

Автобус

Быстрая молния!

Сегодня сверкнёт на востоке,

Завтра — на западе…

Кикаку

Ей нравилось жить в Японии — всюду чистота, порядок. Автобусов не надо было ждать, даже в городе они ходили по расписанию. На каждой остановке висели три листка: на белой бумаге — расписание для будних дней, на зеленоватой — для субботы, на жёлтой — для воскресенья. Эта нехитрая мелочь облегчала жизнь всем, особенно иностранцам. Народ собирался точно ко времени, выстраивался цепочкой и застывал недвижимо, молча, как в строю. Автобус подкатывал минута в минуту, впускал строгую цепочку в среднюю дверь. Вне строя не проходил никто: ни старики, ни женщины с малыми детьми, ни спешащие нахалы. Из передней двери выдавливалась наружу другая цепочка, такая же строгая. Несмотря на многолюдство, потоки не мешали друг другу, двигались в разных направлениях без давки и завихрений. Входя, люди отрывали билетик с номером остановки. Тот, кто имел магнитную карточку, отправлял её в автомат, занимавшийся тем же самым — записью номера остановки. Даже в городе автобус брал плату в зависимости от расстояния. Большинство использовало карточки — они давали скидку.

Новый бархат кресел матово серебрился, кондиционер выдыхал тёплый воздух, толпа источала запах чистоты без малейшей парфюмерной примеси. Водитель за стеклянной перегородкой блистал элегантностью: синий форменный костюм, синяя фуражка, белоснежная сорочка и белые перчатки. И всё дисциплинированно-вежливое движение на японской дороге соответствовало этим ослепительным перчаткам. Водитель устроился как дома — повесил китель на плечики, переобулся в сандалии, поставив новенькие туфли там, где им положено стоять в японском доме: при входе в кабину. Автобус приближался к остановке. О намерении выйти пассажир должен был известить водителя нажатием кнопки над своим креслом. При этом по всему салону загорались красные лампочки, уведомляя прочих едущих о торможении, в кабине водителя звенел звонок. Все остановки были по требованию. Маленькие кнопки экономили много бензина для Японии.

Выход из автобуса перегораживал цербер автомата, оставляя только узкий проход, через который невозможно было просочиться, не заплатив. И обречённые пассажиры были спокойны — творческий поиск на тему, как проехать зайцем, их не волновал. Пассажир задержался у выхода, чтобы разменять в автомате бумажку в тысячу йен. Вычислить положенную плату помогала висящая над ветровым стеклом таблица: маршрут разбивался на зоны, номер зоны, по которой шёл автобус, высвечивало электронное табло. Парень бросил нужную денежку в кассу вместе с билетом, оторванным при входе. Водитель взглянул на ящик — прозрачные стенки позволяли ему проверить, сходится ли номер билета с количеством денег. Неусыпный надзор воспитывал легендарную честность японских граждан.

Поездка в автобусе была организована как совершенный технологический процесс и требовала от пассажира определённой квалификации. Она не сразу сообразила, куда засунуть карточку. Агрегат у выхода щерился щелями: одна принимала для размена бумажные деньги, другая продавала проездные карты, третья предназначалась для приёма мелочи… Видя, что она замешкалась, водитель высунул руку из-за стеклянной перегородки, направил карту в четвёртую щель, улыбнулся, поклонился, поблагодарил. Очередь желающих выйти бесстрастно дышала ей в затылок, терпеливо ожидая окончания процедуры. Автомат считал номер исходной остановки, записанный при входе, вычел нужную сумму, напечатал на изнанке карточки остаток денег… Она подумала, что придётся купить кошелёк с отделениями для карт — здесь у неё их будет много — автобусная, банковская, телефонная, медицинская… И ещё положенное каждому иностранцу пластмассовое удостоверение личности с отпечатком большого пальца рядом с фотографией. А пока она положила карту в карман, поиграла упругим пластиком.

Вроде бы ничего не произошло. Карта выглядела абсолютно целой, но вечером автомат отказался её принять. Должно быть, лёгкого изгиба хватило, чтобы сломать что-то внутри карточки, а заменить её на новую можно было только в автобусной конторе. Подъезжая к вокзалу, она радовалась, что японского не знает и не поймёт, как её будут бранить. Но женщина в окошке, английского сообщения явно не поняв, тем не менее улыбнулась, поклонилась, взяла карту и вложила её в какую-то машину, немедленно выдавшую новую, исправную карту. Женщина протянула её на сложенных ковшиком ладонях, опять улыбнулась, низко поклонилась, за что-то поблагодарила — аригато"… Из конторы она вышла очень довольная собой — ей удалось без посторонней помощи справиться с заменой карты. Она вообще успешно справлялась с Японией. Знала, что если на вокзал идёт автобус 7–1, то возвращаться надо маршрутом 1–7. Вот только улицы за окном потянулись незнакомые. Автобус свернул налево, к морю, а ей надо было направо, к горам. Надо было срочно спасаться. На остановке скучал парень с книжками, перетянутыми по местной моде ремешком — школьник или студент. Он сразу понял её беду, наверное, не её первую эта штука погубила: автобусы различались не только номером, но буквой пред ним. А она вместо нужного ей маршрута 1–7 с буквой N, идущего на север — North, выбрала 1–7 с буквой W, означавшей английское слово West — запад. Расписание обещало автобус нескоро, с моря дул холодный ветер… Она подняла руку перед жёлтой букашкой такси, едва ползущей в ожидании клиентов. Дверца открылась автоматически, пахнуло теплом. Она вложила листок с адресом в руку в белой перчатке, протянутую из-за стеклянной перегородки, отделявшей водителя от пассажиров, удобно устроилась на белых кружевных чехлах сиденья — на сегодня проблемы кончились. Решать мучительный вопрос, сколько дать на чай, не стоило. Заплатить предстояло точно по счётчику. Чаевых японцы не брали. И таксисты не были исключением.

Заботливый город

Идёшь по облакам,

И вдруг на горной тропке

Сквозь дождь — вишнёвый цвет!

Кито

В Японии очень хороший транспорт! В поездах, в метро, в автобусах, в такси кондиционеры, бархатные сиденья, чистота. И ходит всё чётко. В Японии прекрасный транспорт! Но цены! В автобусе одна остановка на окраине стоила сто пятьдесят йен, в центре — сто семьдесят. Проезд от Ягиямы до центра обходился в двести пятьдесят йен, такси — вдесятеро дороже. В общем, цены способствовали любви к пешей ходьбе.

— Все русские предпочитают ходить пешком, особенно семейные, — утверждала Наташа. — Тем более, что город невелик. Мы с мужем и дочкой пешком добираемся до центра за час с небольшим, а проезд туда и обратно обходится на троих в тысячу пятьсот йен. Да на эти деньги мы целый день питаться сможем!

В ближайшее воскресенье она решила разведать дорогу в центр, пользуясь Наташиными ориентирами. День выдался подходящий — ясный, солнечный. Она шла по тихим чистым улицам, промытым ветром с утреннего моря. Лесистые склоны окрестных холмов выдыхали через бронхи улиц свежий дух близкой весны. Пахло распускающимися цветами и шампунем. Потому что те немногие люди, что появлялись на пустых утренних улицах, что-нибудь мыли. Дамы драили с мылом окна и крылечки своих домов, мужчины — машины. Центр лежал в долине, окраины — в предгорьях, значит, ей предстояло спуститься с горы. В Японии, куда ни пойдёшь, будет с горы. Или в гору. С обрыва у края холма открылась петля реки в скалистых берегах и устроившийся по её берегам город. Широкие прямые проспекты уходили к невнятной серой мелкоте окраин, а за ними блестела полоска моря. Туда она и пошла, к морю. В Японии, куда ни пойдёшь, будет к морю. Город маячил совсем близко, рядом. Но дорогу неожиданно преградил новый холм. Неожиданный холм — вещь обычная в Японии. Запахло хвоей, сосновые иглы запорошили асфальт — улицы оборвались, уткнувшись в крутой лесистый склон… Но город позаботился, чтобы холм можно было не только объехать по шоссе на карнизе, прорубленному в отвесному склоне. Для пешеходов на холм проложили лестницу. Даже две — одну со стороны окраин, другую — из центра. В Японии не найдёшь ни одного необустроенного холма. Лестницы выглядели старинными, с большими неровными ступенями из пластинчатых камней… Но соорудили их недавно, одновременно с постройкой нового района на окраине. Япония любит делать новые вещи похожими на старые, искусственные — на натуральные. Бетонный заборчик вдоль лестниц точно копировал обрубки стебля бамбука.

На вершине холма среди высоких криптомерий стоял буддийский храм. На вершине соседнего холма — шинтоистский шраин. В Японии не встретишь холма, на вершине которого не стоял бы храм. Оба храма похожи — простые деревянные амбары, только ворота разные. Возле шраина — ворота тории — два красных столба с выгнутой концами вверх перекладиной. Ворота стояли сами по себе, без забора. У буддийского храма забор был. И глухие створки. Возле буддийского храма — лесенки и качели — в будни тут работал детсад. И маленькие каменные статуи Будд — словно дети, наряженные зачем-то в красные матерчатые передники. А возле шраина вместо Будды на постаменте лежал дремлющий медведь. Шинтоисты — язычники молились понятным богам. Возле дощатой кабинки туалета стояли тапочки, повёрнутые носками внутрь, чтобы входящему было удобнее переобуться. А чтобы горожанам и туристам удобнее было добраться до лестницы, ведущей к храмам, через речку перекинули пешеходный мост. Спуститься к мосту можно было напрямую с большого проспекта по железной лестнице, навешенной на речной откос. Трудно найти в Японии хотя бы кусочек необустроенной земли!

Город резко распадался на два мира — широкие проспекты с бетонными небоскрёбами офисов, отелей, банков — тут царил Запад, и хранившие японский дух узкие боковые улочки. Тут стояли низкие деревянные домики с маленькими окнами в частых переплётах, с загнутыми вверх уголками крыш… А начинался город от железнодорожной станции. Как от печки. Отсюда уходили автобусы, начиналась линия метро, торговые улицы… Стоило задать вопрос "где?", и в ответе непременно появлялось слово "станция". Где лучшие рестораны, магазины, рынки, главные банки, фирмы по аренде машин, телефонов? Ответ был — у станции. Центром города был вокзал. И, побродив по вокзалу, можно было многое понять про Японию. Во-первых, что страна это процветающая, — весь вокзал сиял. Во-вторых, что страна это тесная. Вокзал использовал каждый квадратный сантиметр своей площади на сто один процент. Первый этаж отправлял пригородные электрички, второй занимали залы ожидания, офисы, кассы… Третий составляли платформы Шинканзена — скоростной поезд ходил по бетонной эстакаде на высоких ногах. Ещё два этажа добавляли автостоянка на крыше и рестораны в подвале. А всё свободное пространство на всех уровнях занимали магазины, лотки, киоски… Пройдя по вокзалу, можно было не только купить дорожный обед или продукты для дома, но и одеться-обуться, запастись подарками, лекарствами… Это удобно для граждан. И для торговцев. Магазины-ловушки, неизбежно пропуская через себя пассажиров, без покупки их не выпускали.

Вокзал, как большой паук, выпустил над привокзальной площадью длинные волокна пешеходных эстакад, связав паутиной места полезные — магазины, отели, рынки… Воздушные мосты служили не только переправой через проспект, но и навесом для автобусных остановок. Ноги опор несли на себе расписания движения, вмещали киоски, контору, где ей поменяли сломанную карточку… С эстакады открывался вид на город, на торговые кварталы. Под весенним солнцем сияли длинные, укрывшие целые улицы стеклянные крыши. Торговый квартал походил на прозрачные трубы, внутри которых клубилась пёстрая, заманчивая жизнь. И ей можно было нынче к этой жизни приобщиться!

А хорошо это придумали японцы — собрать магазины вместе и укрыть их общей крышей! Горожанам не приходилось метаться по городу, чтобы купить много разных вещей. Не приходилось откладывать поход в магазин из-за непогоды. Солнечные зайчики прыгали по стеклянным сводам, по полированному камню пешеходных улиц. В вестибюле большого магазина, за оконцами в полу открывались подсвеченные снизу виды моря, гор. Японцы не жалели выдумки и денег, чтобы довести свой торговый центр до невероятного, безудержного блеска. Неисчислимые двери магазинов, ресторанов выпускали тёплый воздух — кондиционеры создавали под крышей свой климат, свой мир. Вместе с тёплым ветром наружу вырывались запахи: японский дух рыбы, водорослей, соевого соуса и неяпонское благоухание кофе, французских пирожных, духов… Запахи свивались в тугой весёлый клубок и, щекоча ноздри, катились по стеклянным трубам улиц.

Общая крыша превратила улицу в общий коридор, и хозяева магазинов, стеснённые скудным метражом, вытащили сюда всё, что не поместилось внутри: стеллажи, лотки, прилавки… Возле них хлопотали продавцы, заполняя пространство под сводами бодрыми криками. Для пущего эффекта они даже звонили в колокольчики… Девушки с корзинами одаривали прохожих бесплатными бумажными салфетками в пакетах с адресами магазинов. Все магазины единодушно считали салфетки наилучшим носителем рекламы, так что пройдясь однажды по улице можно было запастись салфетками на целый год. Горожане любили свой торговый центр — это чувствовалось. И приходили они сюда — оживлённые, принаряженные, не только покупать, но и отдыхать в западном комфорте и тепле от японской скудости и холода. Пожилые дамы усаживались пить кофе с пирожными в кондитерской, молодёжь с банками кока-колы оккупировала лавочку…

Она шла по полированному мрамору пешеходных улиц, стараясь хоть что-то различить в общем сиянии — лавку кимоно, магазин чая… Стеклянные крыши оборвались возле широкого проспекта. Соображая, куда идти, она достала карту, полученную на вокзале. Служащий бюро информации, едва завидев её, поинтересовался, давно ли она в Японии, и, улыбаясь, предложил бесплатно карту города. Карта была похожа на тетрадь в клеточку: все большие улицы шли с севера на юг, параллельно берегу моря. Их пересекали под прямым углом другие, протянутые с запада на восток. Назывались улицы без затей: Ичибанчо-дори — первая улица, Нибанчо-дори — вторая улица, и дальше по порядку. Чтобы не заблудиться, достаточно было выучить числительные — ичи, ни, сан… — раз, два, три… Заблудиться среди чётких линий заново отстроенных кварталов вообще было трудно. Но на всякий случай на мостовой была выложена разноцветными плитками схема перекрёстка с названиями улиц. Город заботился о горожанах.

Из подземного перехода доносилась негромкая музыка. Туннель расширился, образуя круглый зал. В центре зала журчал фонтан, подсвеченный разноцветными фонариками. На скамейках полированного дерева среди горшков с цветами отдыхали люди, любуясь изделиями местных ремесленников в застеклённых витринах: лаковыми шкатулками, глиняными вазами, деревянными куклами… На стенах висели чёрно-белые фотографии неказистых домишек, обитавших до войны на этом перекрёстке, и военных руин после бомбежки. Завершали ряд яркие цветные снимки новых кварталов под сверкающими стеклянными сводами — того, что было нынче наверху. Японец уносил из перехода окрепший патриотизм, иностранец — восхищение, и оба уходили наверх отдохнувшими от суеты. В большом магазине тоже была устроена комната отдыха — стены, украшенные стеблями бамбука, мягкие диванчики, кондиционер… Нашлась здесь и микроволновая печь, чтобы подогреть котлеты, купленные в отделе кулинарии — картофельную и овощную, и крупную креветку, зажаренную в сухарях. Пластмассовая коробка упаковки, рассчитанная значит и на этот случай, не расплавилась. Автомат продал банку горячего чая, потому что она нажала кнопку из окрашенного красным. Холодное питьё было помечено синим, исключая ошибки даже для тех, кто не знает языка. Чтобы банка не обожгла руку, она обернула её бумажной салфеткой, припасённой тут же на столе. Допив чай, она подошла к мусорнице, задумалась, куда бросить банку. В длинном ящике, как положено в Японии, было четыре отделения: для металла, пластмассы, бумаги и всего остального. Но где какое? Надписи были японские, а мусор скрывали чёрные полиэтиленовые мешки. Пьяный мужчина, единственный пьяный на всей торговой улице, подошёл, шатаясь, швырнул, не глядя, баночку из-под сакэ. И попал, куда надо, — пластмасса глухо тюкнула о пластмассу. Воистину Япония — хорошо организованная страна раз привычку к порядку здесь не истребляет даже алкоголь!

Домой она возвращалась пешком через храмовый холм. Среди глухой громады тёмного вечернего леса стояли японские каменные фонари и табличка: древнее детское кладбище. Детское кладбище — плохое сочетание слов! Бросить детей, хоть и мёртвых, одних — плохая идея. Она ускорила шаги. Тем более что дальше тоже потянулось другое, новое кладбище для всех — она почему-то не заметила его утром. Каменные плиты надгробий стояли плотным рядами — покойники лежали бок о бок, в привычной для японцев тесноте. На плитах были только иероглифы — ни портретов, ни фотографий. Могилы устилал песок, узкие тропинки между ними гравий — порядок на кладбище был идеальный, как везде в Японии. Она проскочила гору одним махом, торопясь поскорее уйти в жилой квартал. Но здесь было так же темно и тихо, как на кладбище. Только в конце улицы светился стеклянный кубик магазина. Почти бегом добралась она до ярко освещённого крыльца, обернулась на чёрную гору… Ни за что не решилась бы идти в одиночку по тёмным безлюдным улицам, по ночному лесу в любой другой стране! А тут, в Японии, пошла без колебаний. Значит, уверена была, что не встретит ни лихих людей, ни бродячих собак. Оказалось, совсем недалеко от её дома работал хороший магазин, незаметный из окна автобуса. Из окна автобуса страну как следует не разглядишь! А пешие прогулки познавательны. Её лицо разгорелось от свежего воздуха — пешие прогулки полезны для здоровья. И для кошелька — на пятьсот не потраченных на автобус йен она купила отличный ужин — овощи, свежую рыбу…

Банк (Ханко и гинко)

Кто терпелив, тот бедности не поддаётся.

Кто беден, тот и глуп.

С деньгами и в аду не пропадёшь.

Японские пословицы

Не очень весело ходить по городу без денег. Те, что дал ей взаймы Хидэо, быстро разлетелись, съеденные пустой квартирой, неопытностью, любопытством… В её контракте значилось приличное жалование, которое научный фонд в Токио обязывался переводить в банк на её имя.

— Для того, чтобы открыть счёт в банке, Вам нужно ханко, — сказал Хидэо.

Ханко называлась маленькая печать, на которой выгравирована фамилия владельца. Там, где в других странах расписываются, в Японии оттискивают ханко. Хорошо организованная страна не могла допустить, чтобы граждане расписывались то так, то эдак, повинуясь настроению или количеству выпитого. А ханко давало каждый раз абсолютно одинаковые отпечатки.

Задумавшись на минуту, Хидэо написал иероглифами её фамилию. Она взяла бумажку и отправилась… в столовую. Сюда университетский народ шёл за любой нуждой. В одном здании со столовой располагался магазинчик, который продавал всё, что пожелает душа, временно оказавшаяся в университете: учебники, бутерброды, компьютеры, шлёпанцы, теннисные мячи… У входа в магазин заказывали очки, фотографировались, стриглись, покупали билеты на поезд и самолёт, копировали бумаги на ксероксе, брали в банкомате деньги… Мастерская печатей тоже имелась. Пожилой мастер, кланяясь, принял заказ, а через несколько дней выдал ей пакетик, где лежала палочка размером с палец. На её конце была приклеена овальная резиновая печать с выпуклым птичьим следом её японского имени. Выемка на палочке указывала, где у печати верх. И это было очень кстати не только для неё, неграмотной, но и для японца, исключая случайную ошибку. Поблёскивающая свежим лаком вещица была так красива, что бросить её в сумочку без достойной упаковки было невозможно. В галантерейной лавочке продавались пенальчики для ханко — всех цветов радуги снаружи, изнутри красные, под цвет круглой подушечки, заранее смоченной красными чернилами. Это сохраняло пенал опрятным, даже если чернила слегка пачкали его. Подушечка, предусмотрительно помещённая в пенале, в точности соответствовала размеру печати. Её красный цвет печати воскрешал в памяти сцены из старого фильма, где самурай прижимает большой палец к лезвию меча, потом к бумаге — подпись кровью. Может, потому и выбрали для ханко этот цвет — алый? По традиции.

Ханко точно легло в пенал, пружина мягко и надёжно захлопнула крышку — путь в банк был открыт! Намико вызвалась проводить, помочь, заполнить бланки. Посетители отрывали на барабане у входа квиток с номером очереди и усаживались ждать на диванчиках, овеваемые свежестью кондиционера — банк клиентов баловал. И, доводя свою заботливость до совершенства, вывесил диаграмму посещаемости банка с двумя горбами — утром и в обед, чтобы клиент мог выбрать для своего визита малолюдное время. За стеклянными окошками трудились девушки в одинаковых серых костюмчиках, с гладкими чёрными головками, с радикально закрашенными личиками. Улыбки не сходили с их лиц. Словно были частью униформы. Тихий звон оповестил, что служащая ждёт следующего посетителя. Номер, высветившийся на табло, совпал с её билетиком. Девушка в окошке улыбнулась, поклонилась и протянула прямоугольную тарелочку, по размеру точно совпавшую с бланком. Её дно укрывала рифлёная резина. Эта ерундовина позволяла одним движением отделить бумаги от скользкого дна. Через несколько минут девушка вручила ей банковскую книжку с отпечатком ханко и завершила встречу обычным японским набором — поклон плюс улыбка. Сверх программы была выдана какая-то коробка.

— Это подарок за то, что Вы открыли счёт, — объяснила Намико. В коробке оказались бумажные салфетки. — Ваш подарок скромен, потому что сумма, которую Вы положили, очень мала.

Номер банковского счёта следовало вписать в соответствующий бланк и послать в Токио, чтобы там знали, куда переводить зарплату. Научный фонд загодя прислал толстый конверт с бумагами, необходимыми для сопровождения её японской жизни. На каждый случай был заготовлен бланк: приезд в Японию, аренда квартиры, открытие счёта… Одно событие — одна бумага. Для содержания бумаг в идеальном порядке стипендиату присваивали номер. Его следовало указывать в каждом письме. Хидэо вызвался заполнять бланки самостоятельно, опасаясь, что иностранка допустит ошибку.

— Я переслал бланк с номером Вашего счёта в Токио, — сообщил Хидэо через два дня. — И уже получил подтверждение о доставке письма. Вам будут переводить деньги двадцать пятого числа на месяц вперёд. Первую стипендию Вы уже можете получить в банке.

Приятно иметь дело с хорошо организованной страной!

— Ваша магнитная карточка готова, я звонила в банк! — известила через две недели Намико и опять вызвалась сопроводить в банк, научить пользоваться банкоматом, на котором были только японские надписи.

Намико вложила в одну щель автомата новенькую карточку, в другую — раскрытую банковскую книжку… Фигурка японочки на экране приложила палец к губам — ждите! Автомат вернул книжку с первой записью, выдал стопку денег. На десятитысячной купюре над головами двух фазанов тянулась надпись латинскими буквами: "Ниппон Гинко".

— Японский Банк, — перевела Намико.

У входа в банк росло высокое раскидистое дерево с твёрдыми тёмными листьями, похожими на маленькие веера. Его название звучало похоже на слово гинко — банк.

- Это гинкго, — сказала Намико, — знаменитое японское дерево. Его плоды используют в пищу, а из листьев делают лекарство.

Толстый ствол дерева в серой растрескавшейся коре был солиден и устойчив. Как японский банк. Может, потому дерево называлось похоже?

Маленькие японские хитрости

Под открытым зонтом

Пробираюсь сквозь ветви.

Ивы в первом пуху.

Басё

Если ты считаешь неудобство нормой, тебя не должны волновать желания.

Японская пословица

С первыми заработанными йенами и банковской карточкой она почувствовала себя полноправным членом богатого японского сообщества. А что делает такой человек в выходной день? Едет в торговый центр. Стоя на ленте эскалатора, поднимающегося на второй этаж супермаркета, она разглядывала полки с интересом не экскурсанта, а человека практического — у неё в кармане лежали три бумажки с суровым мужчиной в чёрном кимоно. Так посоветовала Намико, брать на один раз тридцать тысяч йен на текущие расходы, триста долларов… Интересно, много это в Японии или мало? На пятом этаже, где всё для дома, она купила хорошенькие японские чашки; на четвёртом, детском, выбрала курточку для внука; с третьего, мужского, этажа увезла пару сорочек для мужа. В женском отделе на втором этаже задержалась подольше, разглядывая, переводя цены в доллары. В рубли переводить не стоило, чтобы не потерять сознание. Даже за самые простенькие туфли ей пришлось заплатить сто долларов. Уже у выхода залюбовалась тускло-розовой блузкой.

— О, у Вас хороший вкус! — сказала приветливо японка средних лет.

И очень охотно объяснила, что странный, словно измятый, шёлк — традиционная японская ткань, которая идёт на кимоно, но поскольку кимоно теперь редко покупают, из ткани пошили блузки. Стоила блузка по-японски недорого, всего четыре тысячи йен, вернее три тысячи девятьсот. Обычный трюк магазинных психологов — сбавить грошик, чтобы не пугать большим числом, ей не помог, нужной суммы в кошельке не набралось. Там осталось всего три тысячных купюры с голенастым журавлём. Удивительно, как быстро разлетелись журавли! Глядя, как кассирша странно считает деньги, зажав их между средним пальцем и безымянным, она пересчитала всю свою мелочь, даже белые монетки с дыркой — пятьдесят йен и другие дырявые денежки, жёлтые, странные. Они не несли на себе ничего похожего на цифры, одни паучки иероглифов. Только с помощью японцев можно было понять их достоинство, очень малое — пять йен. Зачем выпускали эти монеты в стране, где самая мелкая булочка стоила сто йен? И зачем делали совсем уж невесомые беленькие единички? Она пересчитала и их — на блузку не хватало.

Но огорчаться не стоило — магнитная карточка позволяла взять деньги где угодно. Банкоматы стояли повсюду. На первом этаже магазина на стеклянной двери кабинки с названием её банка "77" висела табличка: "В субботу работаем до пяти". Она опять не огорчилась — неподалёку было центральное отделение банка. Конечно, в субботу оно закрыто, но в вестибюле есть банкомат. Глухие стальные шторки закрывали доступ в вестибюль. Прочёсывание других мест, где могли стоять банкоматы, утешения не принесло. Закрытые двери и надписи, как под копирку: "В субботу до пяти", "Воскресенье выходной". Японский порядок единообразен. Круглосуточно работающих банкоматов в городе не нашлось. Да и зачем они в стране, где не воруют? Где бесстрашно ходят с полными карманами денег. В магазинах расплачивались только наличными, никто не использовал кредитки.

В следующую субботу она подошла к банкомату с утра. Он деньги дал, но в книжку записал, что с неё удержано сто йен за операцию, выполненную в выходной. Она решила запастись деньгами в пятницу, но с утра к банкомату возле университетской столовой выстроилась длинная очередь. После обеда очередь исчезла и деньги в банкомате тоже. Она поехала в другой университетский городок, где меньше студентов. Там деньги были. Но проезд ей обошёлся в триста йен, дешевле было бы взять деньги в субботу. Оставалось одно — всегда ходить с полными карманами. Как японцы. Она обратилась к банкомату в четверг. Перевернула первую исписанную страницу банковской книжки, открыла чистую. Машина отказалась книжку брать и вообще работать, выдала какую-то бумажку с иероглифами. Пришлось отнести бумажку Хидэо. Он перевёл: надо было открыть страницу старую, чтобы недоверчивая машина сама могла убедиться, что там места нет. А листать автомат умеет. К тому же он позволяет брать деньги только с карточкой, без книжки. Запас этих маленьких японских хитростей был неисчерпаем, неистощим!

Она наполнила свой кошелёк деньгами в понедельник, а в субботу решила слёту ничего не покупать, а сначала исследовать магазин. Методично, начиная с первого этажа. Оказалось, первый этаж не самый первый — эскалатор уходил вниз, в подвал. Там расположились два уровня: хозяйственные товары и продукты. У входа в гастроном стоял стол для упаковки. Рядом с рулоном пакетов в соломенной корзинке лежало мокрое махровое полотенчико — пластмассовую сумку удобнее открывать влажной рукой. Можно, конечно, лизнуть палец. Но Япония предпочитала белое полотенчико. Вряд ли оно долго пролежало бы в Москве. Да и в Париже, наверное, тоже.

— У нас не воруют! — прямо с порога объявлял магазин.

При входе у покупателей сумок не отбирали — гардероба с номерками не было. При выходе кассирши считали только то, что покупатели клали на ленту конвейера, и не заглядывали в тележки, где лежало купленное в другом месте. Сдачу никто не пересчитывал.

— Мы доверяем друг другу! — утверждал магазин.

Целая толпа пареньков и девушек в форменных костюмчиках озабоченно сновала, непрерывно что-то раскладывая, перекладывая, подкладывая на полки.

— Население Японии велико, — продолжал рассказывать магазин. — А безработных у нас нет!

Покупательница разбила бутылку с соком, и в тот же миг к ней подлетело шестеро служащих. Два паренька со швабрами, мешая друг другу, принялись усердно вытирать пол, две девушки собирали осколки, а третья кланялась женщине, пока четвёртая бегала за новым соком. Его вручили с поклоном, денег не взяв.

— Мы боремся за клиента, — признавался магазин.

Она шла вдоль полок, радуясь, что отныне сможет вкушать от лучшего сервиса в мире. Полки её огорчили. Не тем, что товаров было мало, а тем, что надписи были исключительно японские. Конечно, всё было разложено тематически: рыба с рыбой, лапша с лапшой… Но внутри каждой темы скрывалась бездна вариаций! Правда, иногда упаковку украшали картинки, но их правдивость вызывала сомнение. Она уже приобрела печальный опыт, купив пакет с неотразимым крабом. Он скрывал соус. И обвинить картинку в лживости было нельзя — соус предназначался специально для крабов. Надолго обеспечив себя крабьей приправой, она стала остерегаться непрозрачных пакетов. Но и прозрачная упаковка помогала не всегда, открывая порой весьма таинственное содержимое. Ну что такое, например, вот эти серые кирпичики? Или это отвратительно подрагивающее мутно-белесое желе? Конечно, можно купить незнамо что. Но как незнамо что есть? Ей оставалось забыть об экзотической еде — ракушках, водорослях и ограничиться тем, что понятно: картошкой, мясом…

— Здравствуйте! — сказали по-английски. — Перед ней, улыбаясь, стояла невысокая, черноволосая, как японка, женщина с неяпонскими большими глазами. — Вы меня не помните? Я Зухра! Нас познакомила Намико. Вы шли тогда покупать футонг…

— Удивительно, что мы встретились снова, — пробормотала она.

— Вовсе нет! — возразила Зухра. — Я часто бываю в Дайе. Значит, магазин, где они стояли, назывался Дайе.

Зухру, гражданку Сирии, привёз в Японию муж, специалист по арабскому языку. Прибыв в университет Дамаска в командировку, он встретил филолога Зухру и решил жениться. Теперь муж работал профессором в местном университете, а Зухра растила троих сыновей и немножко преподавала арабский. Всё это Зухра рассказала в первые минуты. Она говорила жадно, много, словно истосковалась в молчании. Да, ей нравилась Япония, но… Немножко скучно, однообразно — дом, дети, муж… И потому она очень радовалась друзьям. Зухра знала многих русских из тех, что жили в городе. Любила их. В родном Дамаске тоже любили русских. Большие глаза Зухры смотрели с симпатией, с любопытством:

— Давайте дружить! Вы здесь недавно? Вам не нужна помощь? — Помощь была нужна. Зухра обрадовалась. — Я проведу Вас по магазину.

Магазин (Соя с соей)

Чем же там люди кормятся?

Домик прижался к земле

Под осенними ивами.

Басё

Для экскурсии по магазину назначили рабочий день. В выходные Зухра отлучаться не могла — японская жена должна обслуживать мужа, когда он отдыхает. Уговорились встретиться в Дайе в десять утра, в это время открывались большие магазины. Магазины приспосабливались к домохозяйкам: только к десяти они успевали покормить мужей завтраком, закрутить им в фуросики коробки с обедом, помыть посуду, прибраться, развести детей по школам, садам… Да и продавщицам, которым приходилось по утрам выполнять ту же работу, такое время начала работы подходило. К торговому центру съезжались дамы на специальных велосипедах — проволочные корзинки для покупок спереди, сиденье для ребёнка сзади. Велосипедные стоянки заполнялись, автомобильные оставались пустыми. Машины парковались ыв этот час возле офисов, институтов, заводов. Из них выходили мужчины. Японское утро, как сепаратор, отделяло мужчин от женщин. Ровно в десять продавцы распахнули двери магазинов и застыли в поклонах. В магазины вступили колонны женщин. Женщины, только женщины заполнили все шесть этажей Дайе, весь торговый центр. Цепкая японская традиция запрещала мужчине входить в магазин и тем более выходить из него с сумкой. Места для велосипеда возле магазина не нашлось, Зухре пришлось спуститься в подземный переход. Там на многоэтажной велостоянке служащий поднял его электрической лебёдкой на верхнюю полку. Зухра размашисто шагала в разношенных кроссовках. Широкие брюки, поношенные куртки — все женщины были одеты так — они пришли работать.

— Вы хотите купить японскую еду? — Зухра удовлетворённо кивнула. — Я Вам помогу!

Всё оказалось не так уж сложно. Японцы питались в основном тремя вещами: соей, водорослями и рыбой. Ну и рисом, конечно. Иногда его заменяли лапшой — обычной или тёмной, гречневой. Была ещё лапша зелёная и розовая, но эту даже японцы считали экзотикой, на каждый день шла лапша обычная, белая. Мимо лапши Зухра прошла, не останавливаясь. Свою экскурсию она начала с сои. Простенькая и абсолютно неуважаемая в России соя здесь была многолика, вездесуща. Для начала в овощном отделе она явилась в натуре, в виде зелёных стручков и горошин. Дальше шёл длинный ряд её перерождений. В пластмассовых ванночках мокла в мутной водичке белая субстанция, похожая на брынзу.

— Соевый творог тофу! — объявила Зухра. И улыбнулась. — Только русские зовут тофу творогом, в Японии творога нет.

На вопрос — что делать с тофу? — Зухра всплеснула руками.

— Да его можно использовать в десятке блюд, нет, в сотне, в тысяче!

Тофу можно было есть жаренным — жареное тофу, похожее на пирожки, просвечивало сквозь прозрачные пакеты золотистой корочкой. Из тофу можно было приготовить настоящий пирог, с начинкой, например, со свининой… Ещё тофу можно было сушить. В таком виде оно хранилось долго. Именно высушенное тофу имело вид серых кирпичиков, которые озадачили её в прошлый раз. Сухое тофу тоже жарили, предварительно размочив, варили в соевом соусе… Варить полагалось не в чистом соусе, а в его смеси с сакэ. Должно быть, эту смесь хозяйки использовали часто — жидкость, напоминавшая по цвету квас, продавалась в двухлитровых бутылях. В бутылки поменьше был заключён чистый соевый соус. Он занял большую часть полки с приправами, потеснив кетчуп, горчицу, майонез и вообще всё остальное. Тофу можно было есть и сырым, полив его всё тем же соевым соусом. Но самое наиглавнейшее назначение тофу состояло в том, что им заправляли мисо-суп.

— Как, Вы не знаете что такое мисо-суп? — даже привыкшая к иностранцам Зухра опешила. — Да ведь это — главное в японской кухне — мисо-суп!

Оправившись от изумления, Зухра улыбнулась, счастливая тем, что именно от неё кто-то впервые в жизни услышит про мисо-суп.

— Это мисо! — голос Зухры зазвенел так, словно она объявляла выход королевы.

В пакетах, коробках, банках и даже ведёрках содержалось нечто, похожее на горчицу, но в количествах столь внушительных, что скорее напоминало краску для пола. Мисо называлась паста из квашенных соевых бобов, более или менее острая, а потому и разная по оттенку охры: от светло-жёлтого до густо-коричневого. Чтобы приготовить мисо-суп, надо было разболтать пасту в горячей воде и добавить тофу. Получался соевый суп с соевым творогом — соя с соей. Кроме тофу в суп полагалось положить водоросли. Большую часть длинной полки с водорослями занимало нечто под названием "нори" — переработанная морская капуста. Сквозь прозрачные пакеты просвечивали чёрно-зелёные тонкие листы, напоминавшие бумагу. Они и нарезаны были размером с писчую страницу. Но в мисо-суп клали не нори. Зухра взяла с полки пакет с длинными, плоскими, как у камыша, синеватыми листьями в белом налёте морской соли. Водоросли, тофу, лук — так получался самый простой мисо-суп на каждый день.

Но существовал и суп праздничный — с маленькими чёрными ракушками. В кипятке их створки раскрывались с тихим пощёлкиванием, освобождая сероватое тельце моллюска.

— Его пресный нежный вкус так хорошо сочетается с кисловатым супом! — Зухра блаженно прикрыла глаза.

— Да, это вкусно, — согласилась она, вспоминая суп в ресторане, куда привели её Хидэо и Намико в первый вечер.

— Но дома Вам, одиночке, суп с раковинами не удастся приготовить, — огорчилась Зухра.

Ракушки продавались сеточками штук по тридцать — за раз одной не одолеть, а хранить нежного моллюска нельзя.

К японским ракушкам Зухра привыкла легко.

— Но вот это я до сих пор есть не могу!

Зухра указала на белые плоские пенопластовые коробочки. Они стояли на специальной полке со скоропортящейся японской едой. На этой полке она не сумела опознать абсолютно ничего. И потому кое-что иногда покупала, пробовала. В порядке эксперимента. Однажды купила и коробочки. В них лежали некрупные горошины в липкой рыжей слизи, пахнущей так, словно продукт давно испортился.

— Это называется нато, квашеные соевые бобы. Они такие вонючие! Никто из иностранцев не может их есть! — уверяла Зухра.

А она не знала и съела. Хотя вкус был непривычный, запах — тем более, а соус тянулся за ложкой нескончаемыми нитями. Зухра говорила, что нато едят с горячим рисом. С варёной картошкой тоже прошло неплохо, вроде как солёные грибы.

— Вы ели нато? — Зухра посмотрела на неё с ужасом. И с уважением.

Рядом с нато плавал в мутной жиже серый студень. Он отталкивающе подрагивал и запах источал соответствующий виду — тухлый, вызывая сомнение — можно ли вообще это есть? Но Зухра заверила — продукт свежий и есть его можно, даже нужно, если заботишься о своём здоровье — японский корень конняку прекрасно чистил организм. Запах можно было отбить, сварив студень в смеси соевого соуса с сакэ. Кроме студня в жестяном поддоне мокли мотки полупрозрачной лапши, сделанной из того же корня. Теперь она знала, чем пахнет магазинчик Сэвэн-илэвэн. В баке на плите кипела именно эта жижа — смесь соевого соуса и сакэ. И варились в ней вещи отныне ей известные — тофу, лапша из конняку… И ещё нечто желтоватое, имеющее форму конуса.

— Корень бамбука, — догадалась Зухра и направилась в овощной отдел.

Внутри запаянных пакетов мокли в мутной водице светлые конусы, уже отваренные. Варить их дома долго, да и невыгодно для малого хозяйства — пара бамбуковых корешков, потребных для заправки риса, съест уйму энергии, потому японская промышленность брала эту работу на себя. Японкам оставалось только вынуть корень из пакетика и порезать, порезать… Зухра часто рубила воздух ребром ладони. Японской хозяйке только то и доставалось, что порезать. Всё остальное за неё делал завод. Или магазин. Да и резать ей приходилось не всегда. В мясном отделе в застеклённой комнате позади прилавка, на виду у народа, трое мужчин в белых куртках и брюках, белых колпаках и в белых резиновых сапогах резали мясо на правильные бруски, тончайшие пластинки… Большие бесформенные куски не брал никто. Продавщица ловко нашлёпывала на рукав своего белого халата выданный весами чек, потом налепляла его поверх виртуозной упаковки. От ткани бумажка отлеплялась легко, оставляя девушке время поклониться подходящему покупателю, сказать "аригато" уходящему и улыбнуться обоим. Паузы она коротала, поправляя идеальный строй мясных ломтиков в витрине. Если и этой работы не находилось, она застывала по стойке "смирно", не допуская даже на мгновение расслабленную позу, хмурую гримасу, болтовню с мясниками… Да, были в японском магазине и неяпонские продукты: мясо, хлеб, молоко, йогурт и даже сыр. Но Зухра утверждала, что молоко и йогурт потребляют только дети и молодёжь, а сыр не ест вообще никто. Потому супермаркеты держат его совсем немного, пару кусков на всякий случай.

Кондитерский отдел, как и весь магазин, демонстрировал всеяпонскую любовь к бобам. Тёмная начинка выглядывала из булочек и печенья.

— Это сладкие бобы, традиционное японское лакомство, — продолжила свои объяснения Зухра.

На вкус всё это было приторно и пресно. Они с Зухрой попробовали. Они вообще не уставали пробовать выставленное на многочисленных тарелочках: жареную рыбу, курицу, сосиски, сладости… Магазин, завлекая покупателей, угощал их так щедро, что, пройдясь по торговому залу, можно было сносно пообедать. Зухра деловито шагала между полок, как проводник, ведущий новичка сквозь джунгли. Тайны магазина открывались одна за другой. Вещи странные, неведомые получали названия — нори, тофу, нато… И ещё одно прояснялось — разнообразие продуктов не так уж велико. А впечатление умопомрачительного множества создавал обычай раскладывать товар по мелким коробочкам, несущим пару куриных ножек, ломтик мяса, пяток крошечных, на один укус кусочков рыбы… Молоко продавали разлитым в пакеты на пол-литра, на стакан, хлеб — нарезанным по два куска, по четыре, по шесть… Куски были правильные, прямоугольные, с одинаковой корочкой с четырёх сторон — буханки пекли в закрытой форме. Срезанные торцевые корки складывали в пакеты и отдавали дёшево, пятьдесят йен за полкило — столько стоили два ломтика из середины. Буханок целиком на прилавках не было.

Конечно, в магазине было кое-что и для большой семьи — литровые пакеты молока, мешки с рисом на пять, десять килограммов… Но на такого массового покупателя здесь надеялись мало, предпочитая мелкую расфасовку. Магазин рассчитывал на бедняков? На бережливых, даже жадных? На малоежек? Или на одиночек, покупавших на один раз, на перекус, запасов дома не имевших? Потому внутрь коробочек с нато были вложены два крошечных пакетика с соевым соусом и горчицей, в лоточках с сырой рыбой непременно находился кулёк с соусом, а под крышкой баночки с несладким йогуртом — с сахарным песком, мелким, как пудра. Упаковка дышала невероятной предупредительностью, прямо-таки материнской заботой о самых мелких мелочах. Поражала тщательностью, изяществом, красотой, даже если скрывала товар незначительный…

Потрясающая упаковка (Подарок от трёх "М")

Не поспела гречиха,

Но потчуют полем в цветах

Гостя в горной деревне.

Басё

Она попросила Зухру помочь ей выбрать подарки — вино для Хидэо, сладости для Намико — в субботу супруги Кобаяси приглашали в гости. Спиртное в супермаркете продавалось в специальном отделе, спрятанном за колоннами. На полках отчётливо преобладало сакэ, разлитое в разнообразную посуду: от баночек на стакан до ёмких, литра на два бутылей, от изысканных фарфоровых графинчиков до простых бумажных пакетов. Сакэ Хидэо не любил, а набор вин в Дайе был скуден.

— Вы хотите купить подарок в Дайе? — ужаснулась Зухра. И принялась горячо убеждать: — Подарок обязательно должен быть от трёх "М"!

Три "М" происходили от названий самого большого книжного магазина Марузен, американского гастронома Медия и дорогого универмага Мицукоши.

— У японцев так принято — на упаковке подарка обязательно должен быть знак какой-то из этих трёх фирм, иначе неприлично дарить, — объясняла Зухра, поспешая к выходу.

Они шли по торговому кварталу Ичибанчо мимо маленьких деревянных магазинчиков, стоявших сплошной стеной, чтобы не тратить зря землю на промежутки, мимо бетонных глыб супермаркетов… На их крышах пестрели огромные щиты — Дайе, Фуджисаки, Джуджия, Мицукоши… Все они были похожи — от гастронома в подвале до футонгов на верхнем этаже.

— Нет, нет, — протестовала Зухра. — Они совершенно разные. Дайе — дешёвый магазин. Там покупают люди низкого сословия: рабочие, младшие служащие. Жене профессора не положено входить в Дайе, это может плохо повлиять на репутацию мужа. Если увидят… — Так вот почему Намико, столкнувшись с Зухрой в Дайе, стала оправдываться, что пришла сюда лишь затем, чтобы помочь иностранке выбрать футонг! — Жене сэнсэя приличнее магазин подороже, — щебетала Зухра. — Не дорогой Мицукоши, конечно, этот для богатых фирмачей, но Фуджисаки в самый раз.

На саму Зухру это правило не распространялось. Иностранке в Японии позволено входить даже в самый дешёвый магазин, потому что иностранцы здесь считаются бедными. Японские цены по карману только тем, кто получает японскую зарплату. Зухра рассказывала подробно, охотно. Ей нравилось объяснять японскую жизнь кому-то неопытному. Женщины болтали, не замолкая. В ход шло всё: французский язык Зухры и английский её новой подруги, несколько известных Зухре английских слов и жалкие крохи японского, успевшие осесть в русской голове. Когда ничего другого не оставалось, они говорили по-русски, по-арабски. И как-то друг друга понимали. Со словом "подарок" проблем вообще не возникло. По-японски "подарок" звучал почти так же, как по-английски, "презенту-дес". Это и по-русски понятно — презент.