Глава XI. Солдаты компаний

Глава XI. Солдаты компаний

Нынче выпал ясный день.

Но откуда брызжут капли?

В небе облака клочок.

Басё

Солдаты компаний

Жизнь свою обвил

Вкруг висячего моста

Этот дикий плющ.

Басё

— Ваш муж уехал? И мы уезжаем. — Глаза Леночки налились слезами. Начальство переводило её мужа в другое отделение компании, в другой город. — Понимаете, я только-только тут устроилась, привыкла к городу, нашла хорошие курсы японского и икебаны, подружек завела и вдруг уезжать! И для Кеничи этот переезд некстати, у него здесь дела так хорошо шли. А новая работа ему совсем не по специальности! Но он против переезда не возражает. Всё твердит: "Так надо для компании!" — Не замечая шикарных витрин своего любимого Мицукоши, Леночка плакала. А, чуть успокоившись, рассказывала: — Здесь такой порядок — молодого сотрудника бросают с места на место, заставляя делать то одно, то другое… Может, они считают, что это повышает квалификацию? Не знаю. Мой муж это не обсуждает. И собственного мнения по этому поводу не имеет. Просто подчиняется приказам начальства. Как солдат. Знаете, как называют служащих в Японии? Солдаты компаний! Значит, мой муж — солдат, а я, выходит, солдатка.

Леночка достала платок, чтобы вытереть слёзы.

— Мы должны ехать. Выбора у нас нет. В этой стране вообще ни у кого нет выбора. Японцы все, как камикадзе. Им прикажут, они не то, что в другой город поедут, на смерть пойдут, как эти лётчики, камикадзе. Им начальник приказывал умереть в интересах своей страны, они и летели. Хотя совсем ещё мальчишками были, от страха плакали и вспоминали маму. Им перед вылетом давали для храбрости сакэ и устраивали так, что шасси после взлёта отваливались. Они и летели умирать. У них тоже не было выбора. — Леночка рассказывала и всхлипывала. То ли от жалости к камикадзе, то ли к себе. Хотя её судьба не была так печальна, как у камикадзе, но всё же…

— Мне придётся бросить своих учеников, — вздыхала Леночка. Это была новость в её жизни — ученики. — Я хотела на работу устроиться, я же имею право работать. Это жёнам иностранцев, которые с мужьями приезжают, запрещается работать, а мне виза позволяет, у меня хорошая виза — "японская жена".

Муж про Леночкину работу и слушать не хотел, говорил: сиди дома, обслуживай меня! И она искала себе место тайком от него, пыталась устроиться продавщицей или официанткой. Куда ещё ей было податься с дипломом русского института культуры? Её взяли было в один магазинчик, да скоро передумали, сказали — надо ещё подучить японский язык. Леночка огорчилась, но поисков не оставила.

— Конечно, Кеничи даёт мне деньги на хозяйство. Но в молодой семье денег вечно не хватает! И потом… Я хочу иметь свои собственные деньги. Неподотчётные. Да и скучно мне без дела дома сидеть. Вот я и нашла учеников.

Леночка повесила объявление в Кокусаи-центре, предлагая уроки русского. Откликнулся молоденький японский студент, будущий специалист по русской экономике. Потом он привёл однокурсника. Они платили по три тысячи йен в час. Кроме того, Леночка стала ещё учить кулинарии дам — в последнее время многие японки хотели брать такие уроки — свободного времени и денег у них становилось всё больше, детей всё меньше. Особенно ценилась у японцев французская кухня, но Леночка решила не рисковать и начала с отечественной. В Кокусаи-центр местные домохозяйки не заходили, и Леночке пришлось потрудиться — написать объявление по-японски и отдать его в местную газету: "учу готовить "русия рёри" — русские блюда. Вскоре позвонили три пожилые дамы. Они приходили к Леночке домой по средам и готовили под её руководством борщ, котлеты, винегрет… А потом вместе с учительницей ели русский обед и слушали её рассказы о России. Леночка ликовала, обнаружив, что из такой безделицы, как варка борща, можно извлекать деньги — дамы платили по две тысячи йен каждая: тысячу за продукты, тысячу — Леночке за работу. У Леночки появились собственные деньги.

— Я хочу открыть счёт, свой, отдельный от мужа. Только не знаю, как это делается. Вы не поможете мне? — Но на пороге банка Леночка остановилась. — Не могу решиться. В японских семьях такое ведь не принято. — И она перевела разговор на другое. — Расскажите, ради Бога, как готовят пирожки. Японцы помешаны на этих русских пирожках. Вот я и хочу своих учениц побаловать на прощанье. А печь я не умею. — Леночка подробно, как японка, записала рецепт. — Я сначала сама попробую приготовить, без них. Не получится, Вам позвоню, хорошо?

Леночка позвонила через несколько дней, чтобы сообщить, что пирожки удались и что она приглашает подругу на "сайонара-пати". Так называли японцы прощальный обед, мешая своё "до свидания" — "сайонара" с английским "пати". Не было, наверное, в японском языке подходящего слова, чтобы назвать вечеринку. Может, потому что домашних вечеринок не было?

Леночка жила на окраине, застроенной одинаковыми двухэтажными домами — новенькими, простенькими, как дощатые сарайчики. Их ровный строй походил на военный городок. Найти нужный дом оказалось непросто — ни особых примет, ни табличек с номерами. Хорошо, что Леночка выслала Кеничи к автобусной остановке встречать гостей.

— Это — служебное жильё, — говорил он по-русски. — Многие компании, и наша в том числе, предпочитают строить дома для сотрудников на окраине. Здесь дешевле земля. И аренда квартиры получается почти даром — шесть тысяч йен в месяц.

Кеничи свернул к одному из казённых домов. Две входные галереи, на первом этаже и на втором, с полудюжиной одинаковых железных дверей и коробками счётчиков возле них выходили на улицу. Выглядело это некрасиво, зато избавляло жильцов от уличного шума — окна были обращены во двор. Дома-казармы строили не для красивой жизни, а для восстановления сил, необходимых солдатам для службы в компаниях. Они поднялись на второй этаж по наружной лестнице, сквозной, железной, словно заводской. Квартирка оказалась узкая — в три метра шириной, в шесть длиной — тонкий ломтик дома-казармы, проходной коридорчик от крошки-прихожей через столовую к спальне, где было единственное в жилище окно.

— У нас обычная казённая квартира молодого японского служащего, — встречала Леночка гостей. — Да, маленькая, но зато новенькая, чистая.

Гостей рассаживали вокруг низкого столика в спальне, прямо на татами. В квартире было всего два стула, да больше бы и не вошло. Гостей было много: японские студенты, которых Леночка учила русскому, австралийские студенты, которые учили вместе с ней японский, русские подружки… Все — Леночкины гости. И книги, занявшие полквартиры, были Леночкины книги. Леночка наготовила целую гору мяса с жареной картошкой и салат с горошком, который в России называли французским оливье, а в Японии русским. Кеничи жевал вяло, не скрывая, что ему не нравится русская еда. А потом потихоньку перебрался в столовую к телевизору и, повернувшись спиной к гостям, стал смотреть японский исторический сериал.

— Пусть смотрит! — махнула рукой Леночка.

Она чувствовала себя счастливой, впервые в жизни принимая своих друзей как следует — полноправная японская жена, не нищая провинциалка, жившая когда-то в Москве впроголодь, на птичьих правах. На раздвижной двери, отделявшей спальню от столовой, висела карта Москвы.

— Моя мечта — накопить денег на квартиру в Москве! — шепнула ей Леночка.

— Тебе о доме в Японии думать надо!

Не стоило ей этого говорить. Леночка побледнела, сжалась как от пощёчины. Подошла к клетке, вынула скворца, обняла ладошками и не рассердилась, когда он испачкал ей руки.

— Ребёночком пахнет, — улыбнулась Леночка, целуя птицу в клюв.

На прощание хозяйка по японскому обычаю дарила гостям подарки: календари со скворцом, похожим на своего любимца, и сыр, купленный в дешёвом магазине.

Перед самым отъездом Леночка позвонила опять.

— Приезжайте ко мне ещё разок, а? Посидим спокойно, поговорим. Может, не увидимся больше…

Квартира пахла стиральным порошком. Леночка сновала с тряпкой в руках.

— Надо всё отмыть до полного блеска. Сегодня комендант дома придёт квартиру принимать. — И она улыбнулась смущённо. — Конечно, можно было бы и не убиваться так, да я не хочу, чтобы японцы подумали, будто русские грязнули. — Скворец метался по клетке, заразившись хозяйской суетой. Леночка заваривала чай. И тут в дверь позвонили. — Комендант! — в ужасе всплеснула руками Леночка.

Щупленький мужчина с толстой папкой поклонился, улыбнулся, скинул туфли и пошёл в новеньких носочках по квартире, щупая водопроводные краны, дверные ручки, рамы… Легко приседая, он проводил пальцами по крошечным вмятинам на татами и нюхал едва заметные пятна на бумажной оклейке дверей, шкафов… Чай давно остыл, а комендант всё скользил по комнатам.

— Если что не так, он выставит счёт. Мужу придётся платить, — волновалась Леночка. Но комендант дефектов не нашёл.

— Теперь я думаю, что переезды — не так уж и плохо, — успокаивалась Леночка, подогревая чай. — У меня будет возможность посмотреть всю Японию. Тем более что переезжаем мы ближе к столице — это повышение для мужа, а значит, прибавка к зарплате. Жалованье молодого сотрудника вообще постоянно растёт. Каждые несколько месяцев Кеничи приносит пусть ненамного, на один ман, но больше. Сто долларов — тоже деньги, особенно для молодой семьи. — Однако система прибавки жалованья Леночке не нравилась. — Начальство мужа только на календарь и смотрит. Отсчитывает, кто сколько проработал и прибавляет зарплату. Приятель Кеничи — полный тупица, а получает столько же, что и муж. Их, видите ли, одновременно приняли на работу. А как они работают — наплевать! — Леночка вдруг погрустнела. — А у нас в России разве лучше? И раньше-то платили мало, а теперь вообще на зарплату не прожить. Уж лучше, как здесь, платить одинаково и умному, и дураку. Здесь вообще лучше, чем в России. Там я совсем никому не нужна была. А здесь о нас заботится компания… Она оплачивает мужу многое: медицинскую страховку, аренду квартиры, телефон, девяносто процентов бензина для личной машины, подписку на газеты, даже химчистку костюмов. И переезд Кеничи устраивает редакция его газеты…

Леночку не обеспокоили даже такой малостью, как снять телефонную трубку и заказать перевозку вещей — это сделала фирма. Транспортная контора тут же доставила на дом упаковочные коробки, Леночке оставалось только сложить в них вещи.

Через неделю Леночка позвонила опять, чтобы известить, что утром к ней пришла машина, и рабочие погрузили коробки.

— Аккуратно грузили, как своё, ничего не бросали, как попало, — радовалась Леночка. — Грузчики мне сказали, что гарантируют сохранность груза. И сопровождать груз не пришлось — у водителя был наш новый адрес. Фирма Кеничи позаботилась, выделила нам квартиру в служебном доме на новом месте. И уплатила за переезд…

Голос Леночки радостно звенел — ей нравилось чувствовать себя в команде. В надёжных, сильных руках.

Гарнир к основному блюду

Сливы весенний цвет

Дарит свой аромат человеку…

Тому, что ветку сломал.

Тиё

— У Вас проблемы с экспериментом? — внимательный Хидэо заметил её расстроенное лицо и решил — ничто, кроме производственных трудностей, огорчить научного сотрудника не может.

— У меня уехала подруга… — Хидэо оглянулся, словно пытаясь понять, кто из его сотрудников уехал.

Кто был его друзьями? Сослуживцы — Кумэда, Сато… Такие же, как он, профессора, с того же факультета. Сэнсэев с другого факультета, который пришлось покинуть год назад, Хидэо больше друзьями не считал. И уж вовсе забыл старых знакомых — школьных, университетских. Теперь они работали в других компаниях.

— Так кто же уехал? — не понял Хидэо.

Опасаясь новых упрёков в легкомыслии, она не стала объяснять Хидэо, что познакомилась с Леночкой в магазине. Она сказала так, чтобы он понял:

— Уехала моя соотечественница.

Леночка позвонила нескоро — устраивалась, знакомилась с городом… Ей было интересно на новом месте — муж возил её в горы, показывал старинный монастырь. Правда, случилось это всего один раз. Остальное время Леночка проводила одна.

— Подруг пока не завела, — жаловалась Леночка. — Здесь нет иностранцев. А японки… Одна соседка — жена менеджера, другая — жена агента по продажам. В Японии все женщины, знакомясь, называют должность мужа. Словно сами они — только приложение к мужниной службе. А говорить с ними можно только о стирке или о ценах. От скуки перечитываю русские книги, я люблю воспоминания Шаляпина. Он говорил, что всё в жизни делал ради женщины. Может японец такое сказать? Да он всё ради фирмы делает! — Голос Леночки дрожал.

Через некоторое время она сообщила:

— Мы опять переезжаем.

На новом месте у Кеничи что-то не сложилось с начальством, да и обещанную прибавку к жалованию он не получил и решил перейти работать в другую газету.

— Теперь в Японии это возможно — уйти самому, — объясняла Леночка. — Тем более, если ты молод, а Кеничи нет ещё тридцати, и претензии у него соответствующие возрасту — скромные.

Новая газета была более крупная, чем старая, платила больше, но заставляла новичков начинать с нуля. Потому Кеничи отправляли в самую глухую глушь, на Кюсю в провинцию Сага. Телефонные звонки Леночки зазвучали совсем грустно.

— Муж возвращается домой поздно — вечера проводит в клубе. У журналистов здесь есть такое место, где они встречаются, обмениваются новостями. Ему это надо по работе. — Леночка оправдывала мужа. И не выдерживала, принималась жаловаться опять: — Придёт в час ночи и сразу спать, а утром поест и на работу. Как в гостиницу домой приходит. А как я — даже не спросит. Только звонит иногда с работы, проверяет, дома ли я? И всё спрашивает: "Ты пропылесосила квартиру? Ты обед приготовила?" Следит, чтобы я занималась только домом и ничем другим. И ругается, что я много гуляю.

И всё-таки Леночка надеялась.

— А вообще-то муж меня любит, щенка мне подарил, хотя сам собак терпеть не может. Да и японские правила запрещают держать в многоквартирных домах собак и кошек, даже птиц. Здесь животных можно заводить только в частных домах — своих или арендованных. А Кеничи ради меня решился нарушить правила… — Леночка приняла это за доказательство любви, хотя теперь многие жители многоэтажек держали животных, скрывая их от соседей.

— Муж купил мне ещё одного щенка, — вскоре рассказала Леночка. Но голос её почему-то дрожал. — Второй щенок шкодливый, шустрый, всюду лезет и грызёт всё подряд. Я оставить его не могу, всё время дома сижу! — печально говорила Леночка. — А Кеничи радуется: "Наконец-то ты занялась хозяйством!" И тут меня как осенило: он этих собак для того принёс, чтобы дома меня засадить! Хитрость это у него такая… — Леночка чуть не плакала. — Знаете, иногда мне кажется, что муж не любит меня. А женился он потому, что ему это выгодно для работы. Он же специалист по России, а я ему всё время что-нибудь про нас рассказываю. И говорю с ним по-русски. Он постоянно этого требует, чтобы свой язык совершенствовать, а если я что-нибудь по-японски или по-английски скажу, ругается. Японцы вообще жён подбирают для карьеры. Как гарнир к основному блюду — работе.

Может, в том, что в сердцах говорила Леночка, и была доля истины? Муж Зухры — специалист по Востоку, взял в жёны арабскую женщину и разговаривал с ней по-арабски, перуанки — подружки Вероники по католической церкви учили своих японских мужей испанскому, чтобы те могли работать в Перу. А японский историк, с которым она познакомилась в университете, специалист по стахановскому движению в Советском Союзе, привёз себе русскую жену — тоже историка. Она помогала мужу писать диссертацию и работала как стахановка, в двух местах, чтобы семья не бедствовала с мизерной аспирантской стипендией. А взять с собой сына от первого брака японец русской жене запретил: "Ребёнок будет мешать моей работе!" И мальчик остался в России с бабушкой.

— Я не смогу Вам больше звонить, — сказала однажды Леночка. — Муж нашёл телефонный счёт — я забыла его спрятать — и устроил скандал. Он кричал, грозился, что перестанет давать деньги. А своих денег у меня больше нет. Я не могу найти ни уроки русского, ни кулинарии. Наш городишко маленький, почти деревня. И с деньгами тут расставаться не любят. В провинции Сага на Кюсю живут самые жадные люди в Японии, это всем известно! На втором месте префектура Тояма на Хонсю. Но Сага — на первом!

Леночка приходилось жить тем, что раз в месяц отсчитывал ей муж — десять манов. Из этих денег надо было прокормить мужа, птицу, собак и себя. Вольности вроде посещения косметических салонов и курсов икебаны пришлось оставить. И начать экономить жёстко, до йены. На себе и животных. Покупки для мужа урезать было нельзя — не сумев согласовать свои японские вкусы с пристрастием жены к борщу и сыру, Кеничи стал требовать еду по заранее составленному меню: йогурт, яйцо, рис и рыба на завтрак, на ужин мясо и мисо-суп. Малейшие отклонения вызывали скандалы. Денег Леночке не хватало. Но муж отказывался обсуждать эту тему, огрызаясь:

— Это — твои трудности! Экономь!

Оставшуюся от своего жалования немалую сумму почти в тридцать манов Кеничи тратил по своему усмотрению, не посвящая в эти дела жену.

— А ведь обычно в японской семье деньгами распоряжается женщина! — негодовала Леночка. — Просто у моего невыносимый характер!

Появились и другие проблемы: отчаявшись дождаться от жены детей, Кеничи стал ложиться отдельно.

— Не знаю, что и думать, — жаловалась Леночка. — Или у него любовница завелась, или он к профессионалкам ходит? Мне ведь говорили, что с женой японец ложится только ради продолжения рода, да я не верила. — Рожать Леночка по-прежнему не хотела. — Боюсь! — сознавалась она. — Муж мой ненадёжный какой-то. Его только фирма интересует, карьера, на меня ему наплевать.

— Но в твоих проблемах есть и твоя вина! — пыталась она помочь младшей подружке. — Нельзя же кормить японца одним борщом! Надо хотя бы изредка варить ему мисо-суп. Надо родить ребёнка. Ребёнок поможет тебе наладить отношения с мужем.

— А если он меня бросит? — не соглашалась Леночка. — Я же с ребёнком пропаду!

И она рассказывала страшную историю о русской женщине, которой японский муж предъявил требование о разводе прямо в родильном доме, где она лежала с новорожденным японским сыном. К счастью, её и малыша приютили русские подруги. Теперь молодая мама бралась за любую работу, чтобы прокормиться.

О любви Леночка больше не вспоминала.

— Какая тут любовь! Не знают здесь, что это такое! За два года муж мне ни разу ни подарка не принёс, ни цветка. Только и слышу: подай! приготовь! убери! И всё время повторяет: "Я — господин!" — знаете, в японском есть такое выражение — муж-господин. А я, значит, рабыня! И, правда, за японца замуж выйти, как в рабство попасть. Только здешние женщины и могут таких мужей выносить. Куда им деваться? А на иностранках японцы женятся редко. С латиноамериканками, арабками они ещё как-то уживаются. В этих странах женщин как японок воспитывают: мужчина — Бог. А с нашими тут сплошные проблемы! Одна русская девочка, я с ней на курсы икебаны ходила, года не выдержала, развелась. И мне надо было подумать как следует, прежде чем за японца замуж выходить. А я поторопилась. Да я же не знала раньше, что такое Япония!

Через некоторое время от Леночки пришло полное горя письмо:

— Живём как в разводе…

Леночка почти голодала — муж перестал давать ей деньги, заявив, что его не устраивает, как она ведёт хозяйство. И подал на развод. Дело о разводе рассматривал сначала малый суд, вроде как наш товарищеский — так полагалось по японским законам. Судейские, в основном дамы, разбирались в проблемах не поладивших супругов, пытаясь их помирить. Кеничи они предписали увеличить содержание, выдаваемое жене, до двенадцати манов в месяц, хотя Леночка просила пятнадцать. Подчинившись суду, муж стал давать жене деньги под расписку. И под отчёт. Леночка терпела — развода она боялась панически.

— Вы не знаете, как ужасны условия развода в Японии! Если начнётся процесс, муж тут же выгонит меня на улицу. Здесь женщина не имеет права ни на что. Жильё, мебель, телевизор, холодильник — всё останется мужу. Я смогу взять с собой только одежду, ну, может, ещё постельное бельё. А где я стану жить? Ведь я не смогу набрать денег для оплаты квартиры! И потом, чтобы меня не обманули при разводе в суде, мне придётся нанимать переводчика и адвоката, а они возьмут по пять тысяч долларов каждый. Где я найду такие деньги? А суд самое большое, что может мне присудить, это тысяч двадцать — тридцать долларов единовременно и никакого пособия потом. А что такое тридцать тысяч при японских ценах? В общем, я окажусь на улице нищей…

Леночка притихла, стараясь не сердить мужа и избегать стычек. Тем более, что у Кеничи была ещё одна управа на неё: жене-иностранке давали визу только на год, а для продления требовали бумагу от мужа, подтверждающую, что их отношения продолжаются. Достаточно было Кеничи однажды такую бумагу не дать, и Леночка оказалась бы в положении брошенной. В этом случае не понадобился бы даже бракоразводный процесс, чтобы выгнать её на улицу. Леночка намеревалась смиренно терпеть пять лет. По истечении этого срока ей полагалось японское гражданство. Хотя её зависимость от мужа от этого не обещала стать меньше — заработать себе на дорогое японское жильё Леночка не могла.

И всё-таки сохранить мир в доме не удалось. Однажды, когда Леночка приступила к мужу с требованием положенных на хозяйство денег, он пришёл в ярость и разбил телевизор.

— Он стал часто бить всё в доме, когда скандалит, — писала Леночка. — А однажды ударил меня. Я вызвала полицейских, но они ничего ему не сделали, испугались, что он, журналист, может что-нибудь плохое про них написать…

Развод — это ужасно!

Одеяло для одного.

И ледяная, чёрная

Зимняя ночь… О, печаль!

Басё

С утра шёл нудный осенний дождь. В лаборатории было холодно, хмуро. Хидэо пришёл на работу злой, сказал что-то по-японски. Она не поняла.

— Неважно подвигается Ваш японский язык! — раздражённо буркнул Хидэо. — А всё потому, что Вы предпочли заниматься с госпожой Танакой!

— Но Танака — прекрасный профессионал, — вступилась она за учительницу.

— Профессионал? — Хидэо поджал губы. — Да ведь она разведена!

Он говорил так, словно в связи с этим прискорбным обстоятельством говорить о достоинствах Танаки не приходится. А гримаса презрения на его лице относилась не только к Танаке, но и к тем странным людям, которые бросают попечительство добропорядочных профессорских жён в Шимин-центре, предпочитая учиться Бог знает у кого.

— Ну и что же, что Танака разведена? — возмутилась она. — Какое отношение это имеет к её работе? Разводы давно стали обычным делом.

— Обычным?! — воскликнул Хидэо. — Какие неправильные у Вас мысли! Что тут обычного? Развод — это ужасно! — Хидэо сердился так, словно это она придумала разводы. — Знаете, Танаку вообще держат в университете только потому, что найти хорошего преподавателя японского за небольшое жалование трудно.

Хидэо грустно поник.

— Раньше в Японии разводов не было. А теперь, к сожалению, они появились и у нас. Не понимаю я, как это люди так легко разводятся и женятся вновь, — он растерянно развёл руками. — Ведь требуется столько времени и усилий, чтобы приспособить жену!

Наиболее точный перевод английского глагола, который он употребил, был именно "приспособить". Или "подогнать". Мысль о том, что женой можно пользоваться в таком виде, как она есть, Хидэо отверг, обозвав её легкомысленной. Он был твёрдо уверен: без предварительной подгонки женщина к употреблению не годится. И слов "привыкать друг к другу" он не принял. В его понимании этот процесс был односторонним — приспособиться полагалось жене. А мужу полагалось её приспособить, подогнать. Должно быть, то, что делал теперь Кеничи с Леночкой, и было такой "подгонкой"?

Нудный осенний дождь шёл до самого вечера. Подходя к своему дому она разглядела сквозь пелену дождя полускрытую дешёвым зонтом знакомую фигуру. На сей раз Танака согласилась зайти в гости. Может, потому, что неправильно поняла фразу: "у меня недавно уехал муж". И решила, что перед ней ещё одна оставленная жена, равная ей по положению, подруга по несчастью?

— Я давно живу одна, больше десяти лет, — рассказывала Танака. Отогревшись у неэкономно включённого на полную мощность обогревателя, насытившись щедрой русской закуской, она стала разговорчивее, откровеннее. — Когда мы с мужем обсуждали какие-то новости или фильм, я всегда высказывала ему своё мнение. И не всегда наши мысли совпадали. Ему это не нравилось. У нас в Японии женщина должна молчать. Именно этого ждут от неё японские мужчины. Им не интересно, что мы думаем. — Лучше, если женщина не думает вообще — так получалось из её рассказа, а Танака думала, говорила. И ещё работала. — В университете меня считали хорошим преподавателем, обещали прибавить жалование, — горделиво говорила Танака. — Конечно, муж радовался, когда я приносила деньги, лишние деньги в доме не помешают, но… — Японские мужья плохо переносят что-то лишнее в жизни своих жён, кроме положенного — муж-дом-дети — этого Танака не говорила. Это было ясно и так.

Муж Танаки подал на развод. В связи с несходством характеров. В связи с наличием у жены характера — так было бы правильнее сказать. Он ушёл и оставил жену одну с двумя дочерьми.

— Отец часто видится с ними?

Танака удивлённо подняла глаза — сама мысль о том, что разведённый муж захочет увидеть детей, показалась ей странной.

— У нас в Японии расставшись с женой отец забывает о детях. Впрочем, наши мужчины не очень помнят о них и тогда, когда живут с семьёй — они слишком много работают. И потом, вскоре после развода, мой муж женился, у него появились новые дети. Ему нет нужды навещать старых.

Сама Танака замуж не собиралась.

— Нет, нет! — отчаянно мотала она головой. — У нас в Японии разведённые женщины больше замуж не выходят.

И про романы спрашивать Танаку не стоило — заношенное платье с плохо отстиранными пятнами ясно говорило — эта женщина поставила на себе крест. Хотя она была ещё молода, красива. И очень умна.

— Я не смогу пригласить Вас в гости, — смущённо говорила Танака, прощаясь. — Я снимаю маленькую квартиру. Теперь я работаю только на половину ставки…

Дождь шёл всю ночь. Утром серый осенний город выглядел убогим, сирым… Она решила пойти к женщинам в Шимин-центр, посоветоваться — чем помочь Леночке? Мидори, выслушав историю, грустно усмехнулась.

— Да, наша страна — больше не исключение. Мы становимся как все, у нас теперь разводятся всё чаще, — Мидори знала, что говорит, она работала в суде, занималась разводами. — Но одна японская особенность у нас всё-таки осталась — на развод подают исключительно мужчины. Чуть не угодит жена — тут же вон. Хотя и это теперь меняется. В последний год у меня появились дела, где освободиться хотят женщины. Если мужчина пьёт и не приносит денег. Но это — редкость. Хотя…

Мидори взяла со стола газету, перевела маленькую заметку. Молодые японки стали бросать разочаровавших их мужей сразу после возвращения из свадебного путешествия, прямо в международном аэропорту Нарита. Этому даже придумали название — развод "а-ля Нарита".

— Молодые девчонки стали теперь совсем другими, не такими, как мы, — вздохнула Мидори. — Они больше не хотят браков по сговору, сами ищут себе женихов, сами бросают… — И вдруг сказала с тревогой: — Мои сыновья не женаты, хотя им под тридцать. Теперь нелегко найти хорошую девушку, которая уважала бы наши традиции…

Современная дама Мидори для своих сыновей хотела невест в старом японском стиле. А попади ей в невестки Леночка, она тоже, наверное, попыталась бы заставить её вставать чуть свет. И варить мисо-суп…

Как это — не послушаться?

Порывистый листобой

Спрятался в рощу бамбука

И понемногу утих.

Басё

Задумал муравей Фудзияму сдвинуть.

Японская пословица

То ли город, где она жила, был слишком маленьким, то ли маршруты университетских людей похожими, но свои встречались на улицах удивительно часто. И не всегда эти встречи были желанными. Как раз в том месте, где она решила перейти проспект, затормозила у светофора Тойота Хидэо. А из окна замахала ручкой Намико. Пришлось сесть в машину и соврать, что направляется в университет, хотя шла она в город прогуляться. Супруги Кобаяси возвращались с вокзала — провожали невестку и сына. Молодые заезжали всего на один день, чтобы привезти на хранение кое-какие вещи, ведь они переезжали в другой город. Новость была неожиданная — полугода не прошло с тех пор, как Митиё и Нацумэ устроились после свадьбы в новой квартире. И теперь вдруг решили переезжать?

— Решение принимали не они, а руководство компании, где работает Нацумэ, — строго сказал Хидэо. — Сына посылают на курсы в Токио на два года.

— А как относится к переезду сам Нацумэ? Эти курсы полезны для него?

Хидэо пожал плечами. А Намико сказала несмело:

— С переездом Митиё потеряет работу…

Компания, где работала Митиё, имела отделение в Токио, и начальник Митиё обещал поговорить с токийским управляющим, чтобы женщину устроили на работу. Но пока места не было.

— Молодым придётся жить только на жалованье Нацумэ, — вздохнула Намико.

— Это даже неплохо, что Митиё не будет работать! — перебил жену Хидэо. — Устройство дома на новом месте потребует от неё много усилий.

— Но в Токио масса возможностей, Митиё может поискать работу сама и не ждать, пока ей что-то предложит бывший шеф! — предположила она.

— Мы, японцы, не делаем так! — строго пресёк её рассуждения Хидэо. — Митиё поступит так, как велит начальник! И Нацумэ тоже.

Послушные, однако, ребята эти Нацумэ и Митиё — переезжали, куда велит начальник, по его воле женились…

Намико рассказывала, что женитьбу сына устроил его шеф. Этот разговор случился ещё в мае, когда она была в дома Кобаяси в День мальчиков. Тогда Намико показывала свадебные фотографии сына, где его начальник стоял в самом центре, ближе к Нацумэ, чем отец.

— Отец заботился о Нацумэ, пока тот был маленьким, — объясняла ситуацию Намико. — Теперь сын отца видит редко, два-три раза в год. Теперь о Нацумэ заботится начальник. Он и порекомендовал ему невесту, Митиё.

Намико рассказывала эту историю с удовольствием, как всякая мать, которая радуется счастью сына. Нацумэ и Митиё учились в одном университете в Киото, он — на электротехническом факультете, она — на историческом. Но в Киото не встречались. А может, и встречались, да не замечали друг друга. А потом их обоих нанял на работу банк в Осаке. Нацумэ обслуживал компьютеры, Митиё трудилась менеджером по рекламе и иногда приносила бумаги в кабинет начальника Нацумэ. Девушка понравилась ему, и однажды он представил её своему молодому сотруднику Нацумэ, как очень подходящую невесту.

— И Митиё согласились выйти замуж по выбору начальника, без любви?

Помнится, этот вопрос очень не понравился Намико, она даже обиделась — как это можно не полюбить её сына, такого красивого, статного, серьёзного?

— Митиё была очень счастлива выйти замуж за нашего сына! — обиженно говорила Намико. — Ей пора было выходить замуж. Двадцать семь лет — самое подходящее время для образованной девушки, как она, вступить в брак. Когда начальник познакомил её с Нацумэ, она известила родителей и стала готовиться к свадьбе.

И Нацумэ согласился жениться по выбору начальника.

— А почему бы и нет? — недоумевала Намико. — Митиё подходила ему по возрасту, по образованию, по положению родителей. Начальник не посоветовал бы нашему сыну плохую невесту!

— Действительно, а почему же на ней не жениться? — улыбался Хидэо. — Митиё — очень красивая девушка!

Хидэо даже не знал, на ком женится его сын — начальник Нацумэ устроил свадьбу. Теперь этот начальник заставлял Нацумэ переезжать, бросая устроенную квартиру, оставляя без работы жену. Не слишком ли много позволял себе этот начальник?

— Может, для Нацумэ и Митиё было бы выгоднее не уезжать в Токио? Остаться в Осаке? Не послушаться начальника?

Намико испугалась. Это было видно даже по её затылку.

— Как это — не послушаться? — сказала она тихо и в ужасе посмотрела на мужа.

— В этом случае сын потеряет работу, — жёстко сказал Хидэо.

И с облегчением затормозил возле университетского корпуса.

— Ваши компании слишком часто заставляют своих сотрудников переезжать из города в город, совершенно не считаясь с их желанием, — поделилась она своими соображениями с Шимадой.

— Тасуя людей, компании спасаются от коррупции, — попытался оправдать начальство Шимада. — На одном месте человек обрастает связями. Моего старшего сына фирма тоже собирается перевести в другой город. Он совсем недавно окончил университет.

Шимада радовался, что у старшего сына и его жены пока нет детей, и потому переезд не вызовет у них много проблем. В семьях с детьми переезд проходил труднее — приходилось менять садик, школу. На новом месте дети могли не прижиться, поэтому многие предпочитали не рисковать, оставляя жену с детьми на старом месте. Чуть не сорок процентов японских мужчин работоспособного возраста жили отдельно от жён, так считал Шимада. Страшная цифра казалась правдоподобной — её знакомый с Кюсю, Такэда восемь лет жил без жены. И Зухра два года жила одна с детьми в Токио, пока муж устраивался на новом месте.

— Постоянные переезды разрушают семьи! — предположила она.

— Возможно, — неуверенно пожал плечами Шимада. — Да что же поделаешь, раз правила таковы?

— Но правила созданы людьми и люди могут их изменить!

— Бессмысленно бороться с тем, что установлено сверху, — Шимада говорил так покорно, словно речь шла о тайфунах и землетрясениях. — Власть сильна, а мы малы и слабы. Какой смысл бороться с тем, что сильнее нас?

Шимада смолк на полуслове, но входивший в комнату Хидэо всё-таки уловил конец разговора. И рассердился. Впрочем, он, кажется, был сердит на неё ещё в машине.

— Вы должны подчиняться законам той страны, в которой живёте! А Вы всё время боретесь.

В чём померещилась Хидэо борьба? В невинной фразе, что начальника можно не послушаться?

— Вы, русские, всё время боретесь! — волновался Хидэо. — У Вас в России опять забастовки. Да, да, не отрицайте, я видел в теленовостях!

Хидэо говорил так, словно забастовки были позором всех русских вообще и её в частности.

— Но людям не на что жить! — вступилась она за непокорных соотечественников.

Хидэо поморщился.

— Борьба не может улучшить жизнь. Надо прилежно работать и экономить. Экономия позволяет разумно распределять даже малые средства. А бастовать… — Он поморщился опять. — Мы, японцы, не тратим время на демонстрации. Мы привыкли усердно работать. И подчиняться.

Вечером она листала оставленные Леночкой книги.

— С властями в Японии не спорят, — писал японский историк. — У нас не принято обсуждать распоряжения начальства и тем более осуждать их. Мы, японцы, просто принимаем то, что есть. И покоряемся силе по старинной привычке крестьян склоняться перед самураями, имеющими меч.

Японский политик считал:

— В представлении японца власть есть нечто длинное и плотное.

Странное это определение рождало образ туго спелёнутого человека, не способного не то что оказать сопротивление — пошевелиться. А японский писатель, описывая в своём романе большой пожар в Токио в начале восемнадцатого века, прилежно перечислял, как люди бегут, лезут в реку… Страница за страницей — только бегство и ни слова о сопротивлении, о попытках потушить огонь. Только покорность. Покорность огню, судьбе… Девушка, выловившая из реки чужого осиротевшего младенца, брала его на воспитание и молча выслушивала упрёки жениха в неверности, даже не пытаясь оправдаться. И страдала, ожидая, что парень сам поймёт свою неправоту. Нет, непопулярна в Японии идея борьбы!

Специальная улица

Камнем бросьте в меня!

Ветку цветущей вишни

Я сейчас обломил.

Кикаку

Нет света без тени.

Японская пословица

В почтовом ящике лежала афишка, отпечатанная на плотной глянцевой бумаге. Маленькие фотографии едва одетых девиц и завлекательные сценки из их жизни сопровождали тарифы и телефоны. Афишки были составлены как меню, давая возможность выбрать блюдо по вкусу и по кошельку. Девиц помечали звёздочками, как коньяк. Цены были сходные: за один ман предоставлялся высший класс — три звезды; те, что попроще, одна звёздочка, вообще шли за три тысячи йен. Такую афишку ей приносили не первый раз, значит, в городе постоянно функционировал этот бизнес. И не удивительно, раз сорок процентов солдат компаний годами жили вдали от семей. А те, что оставались дома, к жене обращались только при необходимости завести ребёнка.

— А нам почему-то ничего такого не приносят, — обиделся Хидэо.

Супруги Кобаяси ужинали у неё. В прихожей среди бумаг на тумбочке Хидэо углядел афишку и стал с интересом её изучать, уверяя, что видит подобное впервые.

— Такие объявления не доставляют в частные семейные дома, а только в наёмное жильё, где много одиночек, — предположила Намико.

Проводив гостей, она выбросила афишку. А утром отправилась в город — день был воскресный, пустой. На безлюдной утренней улице дворник подметал усыпанную бумагами мостовую. И это было странно — японцы не имели привычки бросать себе под ноги. Мусор выглядел необычно — небольшие карточки с фотографией более или менее целомудренной красавицы и номером телефона. Выбор был велик — дворник намёл немалую кучу, сложил её в пластмассовый мешок. Но сделал он это только теперь, утром. Значит, ночью бумажки спокойно лежали на мостовой, и каждый желающий мог их поднять? И позвонить? Должно быть, улица была вроде диспетчерской, где девушки распределялись по клиентам. Эту глухую улицу на задворках знали все мужчины в городе, — так говорила Леночка во время одной из их прогулок. А ведь официально проституция в Японии была запрещена. Выходит, этому закону законопослушная Япония не подчинялась? И полиция не пыталась привлечь нарушительниц, чьи телефоны открыто валялись на мостовой.

— Полиции не просто изловить девиц, даже если она захочет, — пересказывала слова мужа Леночка. — Если нагрянуть вдруг по тем адресам, где стоят указанные в афишках телефоны, девушек там найти не удастся.

Впрочем, Кеничи не слыхал, чтобы на девиц устраивали облавы.

В торговом квартале Ичибанчо была и другая специальная улица — пустынная, неинтересная в такой ранний час. А вечерами улица преображалась, наполнялась людьми — здесь работали кабаре со стриптизом и питейные дома. В них можно было спросить не только рюмку сакэ, но и девочку. В конце улицы стояло внушительное здание за высоким забором И хотя вывески на нём не было, все знали, что это баня, где мужчины моются, а женщины немножечко им помогают, — так было написано в объявлении, не очень широко распространяемом в городе. И об этом ей рассказала Леночка, почерпнувшая столь специфическую информацию от мужа. Может, он тоже посещал это заведение, оставляя жену томиться в одиночестве? Специальная улица жила открыто, в центре города. Наверное, иначе нельзя было, раз пол-Японии — солдаты компаний? А солдаты, они и есть солдаты — молодые мужики, которым приходится идти, куда прикажут, бросая дома жён. А значит, городу были нужны такие улицы. Просто необходимы для нормальной работы компаний, где трудятся солдаты.

Возле вокзала на скамейку опустилась девушка. Вряд ли она куда-то уезжала — кроме маленькой сумочки в её руках ничего не было. И туфли на огромных каблуках к путешествию не располагали. Девушка закинула ногу на ногу и крошка-юбочка, и так не прикрывавшая почти ничего, обнажила почти всё, чем располагала хозяйка. Мужчина, тоже явно ожидавший не поезда, тут же подсел к ней, заговорил… В этот ранний час, пока не функционировали специальные улицы, процесс поддерживал вокзал.

В магазинчике с надписью "Видео" среди американских боевиков не нашлось ничего японского. Только на кассетах, спрятанных в отдельном зале в глубине, красовались исключительно японские девушки, одетые чисто символически. Видеомагазины с таким отделом встречались в городе на каждом шагу. И в книжных лавках пестрели журналы с полураздетыми девочками, и в Сэвэн-илэвэн…Тот, кто не имел денег, мог бесплатно посмотреть картинки — журналы стояли на полках открытые, не запечатанные. Город постоянно помнил, как много в нём одиноких солдат. И в продуктовых магазинах преобладала еда в мелкой расфасовке с вложенными маленькими пакетиками приправ…

Пачинко (Корейская школа)

Так я и знал наперёд,

Что они красивы, эти грибы,

Убивающие людей!

Исса

И добро, и зло — в твоём сердце.

Японская пословица

На фасаде одного из домов, втиснутых в плотный ряд магазинов в торговом квартале, вывесили большие венки из искусственных цветов. Точь-в-точь такие, как делают в России для похорон. Но на погребальную контору заведение не походило. Из его дверей вырывался оглушительный грохот, завёрнутый в табачный дым. Внутренность напоминала цех: крашенные зелёным простые стены, яркие лампы дневного света и длинные ряды машин. И шум тут был, как на заводе, где производят нечто железное. Труженики сидели в мягких креслах и часто дёргали какие-то длинные ручки. Она вдохнула поглубже, чтобы запастись воздухом, и шагнула в широко раскрытую дверь. Невероятный грохот хлестнул по ушам, яркий свет резанул глаза, удушливый табачный дым, непосильный даже для мощных кондиционеров, заставил закашляться. Это был зал игральных автоматов. Она пошла по длинному проходу между кресел. И не нашла ни одного пустого. На неё никто не обратил внимания — люди дёргали какие-то ручки, устремив глаза на стёкла автоматов, за которыми катались блестящие шарики. Мужчины, одни мужчины. Наверное, солдаты компаний, живущие вдали от семей и не знающие, как скоротать свободное время. А может и семейные, ведь в японском доме у мужчин обязанностей нет. В дальнем углу сидела пожилая женщина с сигаретой и ещё одна, помоложе, с ребёнком на руках. Бедный малыш глядел перед собой остановившимися от ужаса глазами. Задохнувшись, оглохнув и ослепнув, она вышла на улицу.

— А любители проводят за игрой часы, целые дни, — улыбнулся Шимада, внимательно выслушав в понедельник утром её рассказ о воскресных открытиях. Зал с игральными автоматами он называл странным словом "пачинко".

Слово происходило от названия детского бильярда гачанко. Эта простенькая в принципе игрушка в автоматах была поставлена вертикально и снабжена электроникой. А кладбищенские венки на фасаде означали, что в автоматах сменили программу, и в первый день игра будет идти со скидкой. Может, потому в пачинко и было так людно?

— Возможно, — пожал плечами Шимада. — Но вообще-то там всегда много народу.

— Да, да, пачинко очень популярны! — Хидэо подошёл, присоединился к разговору, тема его интересовала. — Там бывают и университетские профессора, — сообщил он тихонько, по секрету. — На нашем факультете есть один — очень большой специалист! Хотя правила игры очень просты, нужно только немножко подкручивать ручку, очень легонько, вот так! — Хидэо показал, как надо действовать. Он был в курсе. — Есть люди, которые хорошо умеют это делать. В пачинко можно выигрывать большие деньги! — Хидэо говорил заинтересованно, возбуждённо. И вдруг словно спохватился. — Ничего хорошего в этих пачинко нет, пустая трата времени и денег! — Но видно было, что сердится он так, для порядка.

— Гадость эти пачинко, — согласился Шимада. — Но люди ходят, даже детей с собой таскают. Недавно газеты писали, ребёнок задохнулся — родители заперли его в машине на стоянке, на солнце, сами заигрались.

Она припомнила малыша на коленях у матери в табачном дыму…

— Сорок процентов японских мужчин посещают залы игральных автоматов. Играть разрешается с восемнадцати лет. Некоторые пачинко открывают специальные залы для женщин и пожилых, — прочла она в журнале в Кокусаи-центре.

Журнал назывался "Япония в картинках". Весь выпуск был посвящён азартным играм. Общее число поклонников пачинко оценивалось в двадцать девять миллионов человек, и тратили они на это занятие семнадцать триллионов йен в год. Эти астрономические цифры журнал комментировал горделиво:

— Экономическое процветание позволяет японцам иметь достаточно свободного времени и денег на развлечения… В Японии больше, чем где-либо в мире, ночных клубов и кабаре, а также залов с игральными автоматами.

Действительно, пачинко стояли в городе на каждом шагу: маленькие в центре и огромные, как спортивные залы, на окраинах. Они блестели стеклом, металлом, неоном, привлекая издалека, поражая внушительными размерами автостоянок, лучше всего говоривших о богатстве пачинко — цена японской земли была умопомрачительной даже на окраинах. Пачинко никогда не пустовали. Даже в будни, днём. И у киосков лотереи в городе вечно толпились люди… Это казалось странным — трудолюбивые, бережливые японцы были сплошь игроки по натуре? В добропорядочной Японии открыто процветали азартные игры? Но рядом с ними неизбежно должна быть и мафия.

— Мафии хватает девочек, скачек и казино, — не согласился Шимада, неохотно возвращаясь к игорной теме. — А в пачинко якудзы нет. Ну, разве что в некоторых из них. Все знают, в каких. Туда не рекомендуется ходить. У этих заведений плохая репутация. — Торопясь закончить неприятный разговор, Шимада пошёл прочь из комнаты. Но на прощание сказал: — Владельцы пачинко в основном не японцы. Иногда это китайцы, но больше — корейцы. А японцев почти нет.

Шимада спасал честь родной страны:

— В войну японские публичные дома наполняли в основном юными кореянками. Их привозили сюда пароходами, большими партиями, — рассказывала ей корейская девушка — аспирантка Кумэды.

И японские газеты писали об этом, раскаивались в содеянном. Обсуждалось даже создание фонда для лечения корейских женщин, которых во время войны принуждали обслуживать японских солдат.

— В Японии живёт много корейцев, — рассказывала аспирантка. — В нашем городе есть даже специальная корейская школа.