ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Штурмовать пустынь просторы

шли, решимостью дыша,

сталинградские саперы от плацдармов Балхаша.

Вальс о балхашском вальсе

Одна из ветвей Турксиба на участке Мойнты-Чу проходит вблизи западного берега озера Балхаш. И если восточнее этой линии расположены и Балхаш, и Семиречье, и Иртыш, то на запад от нее на сотни километров раскинулась огромная каменистая безводная пустыня. Круглый год беспрепятственно продувают ее буйные степные ветры. Зимой в лютые сорокаградусные морозы перегоняют они с места на место колючие снеговые вихри, а летом оборачиваются черными бурями, вздымая массы песчаной и лессовой пыли, мчащейся с бешеной скоростью, секущей лицо, руки, затмевающей солнце, слепящей глаза, въедающейся в нос, в легкие, в рот, хрустящей на зубах, проникающей в сапоги, в автомашины через герметические дверцы. Такова пустыня Бет-Пак-Дала, в которой войсковой части 19313 предстояло построить противоракетный полигон. Недаром впоследствии говорилось в полюбившейся полигонщикам песне:

Солончаками знаменитая,

ты вся колючками покрытая,

людьми и Богом позабытая,

Сары-Шаганская земля!

Ты от Европы удаленная,

пятном на карту нанесенная,

для полигона отчужденная,

земля вокруг Сары.

Был и припев в этой песне:

Нет мощней дыры,

чем у нас в Сары,

И далее:

Ты степь бескрайняя, голодная,

земля пустынная, безводная,

ты каменистая, бесплодная,

Сары-Шаганская земля.

Но нам давно уже привычные

твои просторы безграничные,

сайгаки водятся отличные

в степях твоих, Сары.

Да, был такой грех: баловались ружьишками и военные и промышленники. Но это были детские шалости по сравнению с официальными отстрелами сайгаков по планам мясозаготовок, к которым полигон не имел никакого отношения.

А вот и вторая половина песни:

Ты летним зноем опаленная,

поземкой снежной заметенная,

солдатским потом орошенная,

Сары-Шаганская земля!

Сухой закон там соблюдается:

там водка спиртом заменяется,

а спирт водой не разбавляется

в степях твоих, Сары.

Зато теперь ты знаменитая,

земля, колючками покрытая,

антиракетами изрытая,

Сары-Шаганская земля.

Так пусть проходят испытания ракет -

на точность попадания, людей -

на смелость и дерзания

в степях твоих, Сары!

В этой песне пустыня Бет-Пак-Дала именуется как Сары-Шаганская земля, потому что плацдармом для наступления первопроходцев на эту пустыню суждено было стать ничем не примечательной железнодорожной станции Сары-Шаган.

Собственно станция — это всего лишь небольшое кирпичное здание и железнодорожная сигнализация: два семафора и керосиновые фонари. По одной стороне от Дороги к станции прижались глинобитные мазанки прибалхашского рыбацкого поселка, отдраенные закручивающимися в закоулках пескоструйными вихрями, поднимающими уличную пыль и мусор. По другую сторону от железнодорожного полотна торчат выстроившиеся в несколько рядов засохшие тополевые саженцы — засохший на корню пристанционный сквер.

В таком виде предстала станция Сары-Шаган полковнику Губенко и двенадцати офицерам, прибывшим с ним поездом 13 июля 1956 года. Стоял жаркий даже для июля солнечный день, температура в тени была выше 40 градусов. Из раскаленных шпал сочилась разжиженная, как чернила, смоляная пропитка. За «сквером» пересохшая земля, покрытая выступившей солью, до боли слепила глаза своей сверкающей белизной. Губенко приметил, что дорога одноколейная, станция проходная, без стрелок и запасных путей, времени на разгрузку будет в обрез, чтобы не мешать движению. А эшелонов с грузами будет очень много. Значит, в первую очередь придется построить отводную ветку для их разгрузки, рампу, прирельсовые склады. Как раз на месте «сквера».

Выйдя из здания станции, офицеры увидели словно бы обезлюдевший поселок. Все живое спряталось от жары. На площади перед зданием станции шуршали, вяло перекатываясь от порывов ветра, бесформенные клочья старых газет. В поселковом Совете тоже не оказалось ни души, хотя все двери были открыты.

Заметив сразу много военных, к Совету начала собираться смуглая босоногая ребятня. Вскоре появился и председатель поселкового Совета. По-русски он говорил и понимал плохо.

— Салам. Здравствуйте. Мы офицеры-строители. Прибыли сюда работать, — начал Губенко.

— Че работать. Где работать?

— Потом увидишь, а пока помоги нам, пожалуйста, разместиться на квартиры и подскажи, где тут можно пообедать.

— Обедать? Асхана. Станция. — Председатель пока зал рукой в сторону станции.

— А где переночевать? Ночевка, — добавил Губенко, чтобы было понятней.

— Ночка? Ночка асхана йок.

Один мальчик что-то сказал председателю по-казахски, тот заулыбался:

— Понимал, якши! — И тут же быстро начал говорить мальчикам, тыча в каждого пальцем.

Мальчики вихрем сорвались с места и куда-то убежали. Потом начали появляться взрослые, и с ними офицеры разошлись по домам. Губенко распорядился всем офицерам оставить свои вещи на квартирах и собраться в здании станции, где, как он понял, должна быть столовая — асхана. Но асхана оказалась закрытой. От дежурного по станции узнали, что она отпускает обеды только для поездных бригад. Значит, ни обеда, ни ужина, ни завтрака не будет.

Пока соображали, как быть с питанием, начало твориться что-то очень странное. Ослепительно яркий солнечный день как-то быстро сменился густыми сумерками, засвистел ветер, здание станции заполнилось сероватой мутью, из-за которой в нескольких шагах ничего нельзя разглядеть. На лицах, на обмундировании появился пепельно-серый налет. Губенко сказал:

— Пыльная буря. Старая знакомая. Помню еще по двадцать девятому году, когда гонялся за басмачами в Туркмении. Привыкайте, хлопцы.

По железнодорожной связи с трудом удалось выяснить, что следующий в Сары-Шаган эшелон с имуществом войсковой части 19313 прибудет через два дня. Тем временем пыльная буря начала стихать, снова открылось безоблачное белесо-голубоватое небо и на нем — повернувшееся к западу жаркое небо. В здании станции появился председатель поселкового Совета.

— Асхана йок. Бесбармак бар, — сказал он. Учтиво, с поклоном сложил ладони перед собой, обратился к Губенко: — Мыхман — госьт будешь. Все вы будешь госьт — мыхман у председателя. — Последние слова он сказал, обращаясь ко всем офицерам.

— Рахмет, спасибо, — ответил с поклоном Губенко. — Пошли, хлопцы, здесь такой обычай, что отказываться нельзя. Обидятся. Жаль, что никакого подарка у нас нет.

— Товарищ полковник, — тихо сказал один офицер. — Разрешите, я сбегаю, у меня есть кое-что такое, что не стыдно подарить.

Председатель жил в мазанке, но у него «во дворе» была еще и юрта. Тут же из небольшого стожка щипал сено верблюжонок.

— Таке малэ, а вже згорбылось, — пошутил Губенко, поглаживая верблюжонка. — Но все равно он очень симпатичный. Малыши у всех животных симпатичные.

Председатель познакомил гостей со своей «маржой» — женой и сыном-восьмиклассником, который свободно говорил по-русски и с этого момента стал выполнять роль переводчика. Пока шли разговоры о том, о сем, пришел офицер с подарком. Передавая сверток полковнику Губенко, он шепнул:

— Здесь самовар. Они ведь очень любят чай.

Губенко развернул сверток и обомлел: самовар оказался электрическим. Передавая подарок хозяину, он сказал:

— Уважаемый Нариман! В честь нашего знакомства мы дарим тебе и твоей семье этот электрический самовар в знак того, что скоро в ваш поселок придет электричество, много электричества, и у вас вместо керосиновых ламп везде будут лампочки Ильича, и вы будете пить чай из электрического самовара.

Хозяин поблагодарил, передал самовар просиявшей хозяйке и пригласил всех в юрту.

В юрте на большом ковре была разостлана белая скатерть, вокруг нее разложены подушки. Офицеры, следуя примеру Губенко, сели по-восточному. Хозяин тем временем выложил на скатерть граненые стаканы и полдюжины бутылок с зелеными наклейками, на которых русскими буквами было напечатано слово «АРАКЫ», и занял свое место напротив Губенко. Хозяйка с сыном начали подносить свежевымытую ярко-красную редиску, — не круглую, похожую на клубни крохотной свеклы, а продолговатую, похожую на длинные огурцы. Потом пошли пучки зеленого лука и пиалы с шурпой. Хозяин принимал пиалы и передавал их гостям. Разливая «аракы» в стаканы, спросил у Губенко:

— Че работать здесь будем?

— Про целину читал?

— Целина? Знаю, знаю, — закивал Нариман.

— Вот мы и есть целинники.

Нариман хитро сощурился, поднял указательный палец:

— Шутишь? Знаю, кем работаешь! Бальшим чылавекам работаешь! За твое здоровье, начальник!

— Ты здесь самый большой начальник от советской власти. За твое здоровье, председатель, — ответил Губенко.

После шурпы был бешбармак, который проголодавшиеся офицеры уплетали, засучив рукава гимнастерок по примеру Губенко. При этом один за другим следовали новые тосты. А Губенко как самому почетному гостю довелось с шутками-прибаутками разделить баранью голову между всеми присутствующими…

В назначенный день на станцию Сары-Шаган прибыл эшелон с имуществом, сопровождаемый командой из 19 солдат и старшин, затем — эшелон комбата Балашова. За «сквером» у станции вырос палаточный городок, куда переселился и Губенко с офицерами. Договорились с управлением дороги об использовании имеющихся на станции запасных рельсов и шпал для сооружения отводной ветки. Через три недели ветка была готова к приему эшелонов. Войсковая часть 19313 открыла себе окно в пустыню, к месту своей адски трудной работы, изготовилась к прокладке первой борозды на противоракетной целине, там, где раскинулась «людьми и Богом позабытая Сары-Шаганская земля»…

В конце июля, в самую жару, к Губенко нагрянули гости. Со стороны ближайшего гражданского аэродрома в воздухе застрекотал Ан-2 с военными опознавательными знаками, на малой высоте пролетел вокруг станции, высматривая место для посадки, приземлился и подрулил поближе к палаточному городку. Из самолета вышел подтянутый сухопарый генерал и, щурясь от обилия солнечного света, легким неторопливым шагом направился в сторону штабной палатки, откуда за прибытием самолета наблюдали Губенко и комбат Балашов. Вслед за генералом семенил, тяжело отдуваясь, тучный пожилой полковник с пухлым портфелем.

— Вот это номер. Сам начальник главка, генерал Григоренко. И с ним начальник проектного института, Иван Иванович, — сказал Губенко Балашову. — Пойдем предстанем.

На положенном расстоянии Губенко остановился, приложил руку к фуражке, доложил:

— Товарищ генерал, войсковая часть девятнадцать тысяч триста тринадцать ведет работы согласно плану. Командир части полковник Губенко.

Генерал поздоровался с Губенко, и Балашовым, а они оба поздоровались с Иваном Ивановичем. Григоренко не без удовольствия разглядывал подтянутую фигуру Губенко, будто влитую в молодцевато заправленную гимнастерку под ремнем и портупеей, густо загоревшее, облуженное горячими степными ветрами лицо, нос с чуть заметной зашелушившейся горбинкой, густой чуб, подстриженный под короткий бокс, какой умеют делать только войсковые парикмахеры. Во всех внешне видимых чертах полковника и в каких-то неуловимых мелочах угадывались неуемная внутренняя энергия и стремительность этого давно знакомого генералу бывалого воина, наторевшего в делах военного умельца — строителя. Тонкие черты слегка скуластого лица генерала Григоренко и пристальный взгляд по-восточному чуточку скошенных глаз, устремленных на Губенко, излучали заряд добродушного юмора, как будто генерал прилетел сюда не по делам службы, а просто завернул в гости к старым друзьям.

— Наш лучший друг Александр Алексеевич здорово загорел. Нам бы, Иван Иванович, хоть половину такого загара на двоих, — сказал Григоренко.

Иван Иванович, флегматично-рыхлый, по-кабинетному прозрачно-бледный, вытер платком вспотевшее лицо, шею, развел руками:

— Свою долю из этой половины я охотно уступаю вам, Михаил Георгиевич.

— Не выйдет, Иван Иванович. Вам, проектантам, положено больше, чем нам, чиновникам, жариться вместе со строителями. Особенно в таком вот пекле, как здесь.

Сказав это, генерал оглянулся вокруг, обозревая окружающее «пекло», снял фуражку, провел ладонью по пушистому жиденькому хохолку на темени, снова надел фуражку. И, уже перейдя на серьезный тон, спросил у Губенко:

— Сколько сейчас личного состава в войсковой части девятнадцать тысяч триста тринадцать?

— В УИР тринадцать офицеров, старшина и девятнадцать солдат.

— Всего, значит, как в сказке — тридцать три богатыря?

— Товарищ генерал, нам больше подойдет название — чертова дюжина с недобором. Тринадцать офицеров — тут все ясно. А двадцать солдат со старшиной — это же явный недобор. Да еще и главный инженер УКСа у заказчика — полковник Недобора. И в номере части не обошлось без цифры тринадцать.

— С этим номером ваша часть прошла от Сталинграда до Вены со знаменем, которое сейчас украшает Центральный музей Вооруженных Сил. А недобор мы вам поможем восполнить. Если я не ошибаюсь, по штату вам положено иметь триста пятьдесят человек в УИР и около пятнадцати тысяч в линейных частях.

— Так точно.

— А почему у вас в УИР только тринадцать офицеров? Помнится, в Одессе было гораздо больше.

— В Одессе я собрал офицеров УИР, объяснил, что предстоит большая, исключительно трудная, но интересная и очень нужная работа. И спрос за нее будет очень строгий. Сейчас не военное время, и мне не хотелось бы ни на кого давить одним только приказом. Потом все равно будут добывать себе всякие медицинские справки, если не на себя, то на членов семьи. К тому же есть приказ: пока что ехать без семей. Там голая пустыня, и даже солдатам будет очень трудно. Кто не чувствует себя готовым ко всему этому — пусть скажет сразу. Так что прибыл со мной отряд из одних только добровольцев — в основном из моих фронтовых однополчан, — завершил свой рассказ Губенко.

— А как думаете быть дальше? — спросил его Григоренко.

— Есть у меня на примете надежные люди на объектах, не легче нашего Сары-Шагана, который для этих людей покажется Одессой. С вашей помощью, Михаил Георгиевич…

— В этом деле мы вам поможем, а теперь покажите свое хозяйство, — сказал генерал.

Генерал в сопровождении офицеров осмотрел уже построенную отводную ветку, где в тупике стояли поезд-прачечная и железнодорожная пекарня. Тут же рядом с веткой батальон Балашова достраивал рампу для разгрузки эшелонов и ставил три барака СР-2 из щитов, демонтированных и привезенных с другого объекта на Урале. Здесь они будут использованы как временные прирельсовые склады. Чуть подальше от железной дороги обнаженные до пояса солдаты выдалбливали в скальном грунте котлован для штабной землянки.

— И это все, что вы можете показать в натуре? — уже совсем жестко спросил генерал своего «лучшего друга».

— Товарищ генерал, разрешите доклад продолжить в штабной палатке.

В палатке генерал сел на табуретку перед столом, на который строители успели доставить вместительный бидончик с самодельным солдатским квасом. Просматривая в стакане на свет желто-зеленоватую жидкость, генерал отхлебнул несколько глотков, словно размышляя, стоит ли пить дальше. Потом выпил до дна, усмехнулся:

— Наш, родной, строительный. Тепловат, конечно, но заборист. И по цвету почти как зеленый чай. Универсальный напиток. У меня язва, я много не могу, а вы, Иван Иванович, не стесняйтесь. Что вам один стакан?

Григоренко развернул планшет, достал оттуда тетрадь, положил ее на стол и опять тем же сухим жестким тоном сказал:

— Докладывайте, полковник Губенко.

— Товарищ генерал, к тому, что вы здесь видели, я могу добавить, что очень плохо обстоит дело с разгрузкой эшелонов из-за полного отсутствия средств механизации. Автомашины, самосвалы снимаем с платформ на солдатских горбах и пупах, бывает, что роняем, гробим технику. Мы рассчитывали с прибытием экскаваторов приспособить их вместо кранов для разгрузки. Но когда они прибудут — неизвестно. Стройбат майора Задорина прибыл пятнадцатого июля и после разгрузки прямо со станции походным порядком был направлен в район строительства объекта № 2, в двухстах пятидесяти километрах западнее Сары-Шагана.

За семь дней добрался до места и там приступил к обустройству служб и личного состава. В радиусе двадцати пяти-тридцати километров от объекта № 2 удалось найти воду, оборудованы три колодца. В двух вода соленая, непитьевая, но для строительства после умягчения пойдет. Воду из третьего колодца… приходится пить, хотя вообще-то она жестковата. Постоит час-два в графине и делается рыжая, как чай. Видно, много в ней железа. Но и этой воды едва хватает для голодной нормы. Воду из колодцев специальные команды солдат вычерпывают круглосуточно в специальные емкости, а оттуда ее разбирают автоводовозы и доставляют на объект № 2. Этот объект рекордный по жаре и безводью. Надо срочно изыскивать и бурить штатную скважину. Товарищ генерал, у меня все.

Генерал не случайно решил завернуть в Сары-Шаган по пути в Тюратам. Он понимал, что сары-шаганская стройка намного сложнее тюратамской и поэтому требует особого внимания со стороны главка. И был внутренне доволен и всем увиденным, и докладом Губенко.

Нет, не ошибся главк, когда рекомендовал назначить в это пекло полковника Губенко — энергичного, знающего дело, до самозабвения преданного порученному делу, не жалеющего себя, требовательного и заботливого командира. Правда, есть жалобы, что он бывает груб и бесцеремонен с подчиненными, но это бывает у него с неисполнительными, недисциплинированными, с разгильдяями. Генерал считал это вполне нормальным, хотя для порядка иногда журил полковника за горячность. Для порядка — потому что знал, что Губенко любил и умел поощрять хороших добросовестных работников, и они тоже его любили. Горяч, — значит, неравнодушен, и люди всегда это поймут. Но генерал ничем не выдал своего удовлетворения увиденным и услышанным. Его худощавое скуластое лицо посуровело, и он сказал:

— Александр Алексеевич, ваш доклад меня, прямо скажем, огорчил. Вы докладываете так, будто прибыли сюда для обустройства. А что делается по основной задаче?

— Основное задание нам еще не выдано. Нет даже генплана площадки «4в» — временного поселка строителей.

— Это как же у нас такое получается? — Теперь уже генерал обратился к Ивану Ивановичу.

— Товарищ генерал, генплан будет вместе с проектным заданием в назначенный срок. Через полгода.

— Товарищ полковник, вы живете на земле или витаете в облаках? Нам надо не ПЗ через полгода, а через пять месяцев сдать на второй площадке сооружения под монтаж конструктору. Вашим проектантам надо немедленно прибыть сюда и обеспечивать здесь, на месте, без задержек выдачу документации строителям из рук в руки. Как мы договоримся по этому вопросу: прямо сейчас или мне надо придать вам бодрости через ваше начальство?

— Я готов выполнить ваше требование, товарищ генерал, но у нас большая загрузка по другим заказам, — уклончиво ответил Иван Иванович.

— Это вы мне бросьте, все ваши заказы я знаю. В Тюратаме мы, слава Аллаху, прошли через критическую точку, и сейчас у нас нет более важного заказа, чем этот.

— Но, товарищ генерал, я боюсь, что полковник Губенко все равно ничего не сможет сделать, пока у него этот… недобор с рабочей силой, техникой, стройматериалами.

— Это уже не ваша забота, товарищ полковник. Вместо ваших боязней дайте нам, как подобает настоящему проектировщику, квалифицированный расчет этих самых материалов, техники и рабочей силы, за которые вы так усердно агитируете. Я имею в виду расчет потребности на тот первоочередной минимум, который нам задал главный конструктор на этот год.

— У нас есть только предварительные черновые наметки, составленные с учетом моей личной беседы с Кисунько. Исходных данных от него еще нет.

— А мы и не требуем от вас сочинение по чистописанию. Вы отлично знаете, что нужно выдать строителям, когда идет срочная работа, и как все это потом отразить в проектном задании. А насчет исходных данных от конструкторов вы тут явно путаете. Документ, подписанный Кисунько, Грушиным, Сосульниковым, Минцем и Липсманом, а в части площадки № 35 — и Лавочкиным, в моем присутствии был утвержден маршалом Неделиным в июне месяце.

— Очень большая работа. Одних конструкторов пересчитать — не хватит пальцев на руках. И каждому — подай в первую очередь.

— Иван Иванович, что в какую очередь, определяет один конструктор — Кисунько. Кроме, конечно, тридцать пятой площадки. И он четко определил: вторая площадка, объект РЭ. И не надо никого пересчитывать на пальцах. Короче говоря, если через три дня Губенко не доложит мне о прибытии к нему вашей проектной группы, то я обещаю вам интересный разговор с вашим начальством. Я вам не угрожаю, Иван Иванович, но такова наша с вами планида, — примирительно закончил Григоренко, — что если завалим сроки, то считайте, что вместе с Губенко и мы полетим в тартарары в самом центре сары-шаганского пекла.

У самолета, прощаясь с Губенко, генерал подбодрил его:

— Крепись, Александр Алексеевич. Я все записал, в Москве меня будет принимать маршал Конев специально по сары-шаганскому строительству. Будут вам и подкрепления от министра, и помощь от Бога, и тумаки от его архангела Михаила, который будет прилетать к вам на вот этом самолете.

— Вас понял, Михаил Георгиевич… или Архангелович?

Генерал стоял в проеме самолетного люка, превозмогая улыбкой нестерпимую головную боль — память о контузии, полученной под Кенигсбергом, разыгравшуюся под палящим казахстанским солнцем. А на груди у него в такт прощальным взмахам руки играла солнечными бликами Золотая Звезда Героя Советского Союза.

Вернувшись в Москву, Иван Иванович поспешил встретиться с главным конструктором системы «А» и с ходу задал ему вопрос:

— Григорий Васильевич, в ваших исходных данных многое нам кажется непонятным и даже… странным. Такая уйма объектов, разбросанных на сотни километров, — все это построить вот так сразу, в один срок… Таких огромных полигонов у нас еще не было.

— Зачем же так — все сразу? Нам для начала нужен лишь минимум первой, а вернее «нулевой» очереди на площадке № 2: дизель-электростанция, сборно-щитовой барак для аппаратуры и рядом с ним — два железобетонных пилона для антенны; башня кинотеодолита, земляная подсыпная площадка для автофургона измерительного локатора. И все это, кроме антенных пилонов, — типовые вещи, хорошо знакомые и вам и строителям по другим полигонам.

— А сколько личного состава будет работать на «нулевой» очереди второй площадки?

— Человек сорок-пятьдесят испытателей. Я имею в виду от промышленности. На монтаже, наладке — прибавьте столько же.

— А сколько от военных? Вы ведь тоже военный.

— Какое ваше мнение?

— Мое мнение, — как и военного и представителя промышленности, — на одного испытателя от промышленности один военный. Для равновесия.

— А как с обслуживающим персоналом, жильем, питанием, водоснабжением? Все это в голой пустыне и в такие сроки.

— Все это не простые вопросы, и я так понимаю, что именно поэтому к ним подключили такую опытную организацию, как ваш институт, за плечами которого и Капустин Яр, и Семипалатинск, теперь уже и Тюра-там…

— То были совсем другие полигоны: покомпактнее, поудобнее.

— Но теперь и мы совсем другие, — с опытом, знаниями, с набитыми шишками.

— Если говорить об опыте, то я не припомню, что бы радиоаппаратуру размещали в деревянных бараках, а вы именно это предлагаете в «нулевом» варианте на второй площадке. При малейшем коротком замыкании все сгорит как свечка. А отвечать будут проектанты, не конструкторы.

— У нас такой опыт был на зенитно-ракетной системе в тысяча девятьсот пятьдесят втором-пятьдесят третьем году, и он себя оправдал.

И сейчас, чтобы быстро провести очень важный эксперимент по радиолокационному наблюдению баллистических головок, у нас просто нет другого выхода. Можем ли мы требовать от строителей построить за оставшиеся до нового года пять месяцев капитальное здание для установки РЭ? Нашлись бы начальники, которые записали бы строителям волевой срок, на деле получилась бы затяжка минимум на два года в создании установки РЭ — якобы по вине строителей. А капитальные здания мы построим для радиолокаторов, которые будут созданы на основе экспериментальных данных, полученных на установке РЭ. РЭ — это «нулевой цикл» для всей системы «А». И тоже с бытом: мы, промышленники, для себя ни на какие особые условия не претендуем, будем делить с военными все полигонные неудобства. Со временем обживемся, обустроимся, а пока… Пока что нам, Иван Иванович, придется не задавать друг другу заковыристые вопросы, а решать их вместе.

— Вместе — это хорошо… — после паузы и как-то неуверенно согласился Иван Иванович.

По интонации, с которой были сказаны эти слова, я уловил и все недосказанное Иваном Ивановичем: дескать, знаем эти басни, не первый год замужем. На словах — вместе, а когда начинают поджимать сроки, то у конструкторов всегда есть, в чем придраться к строителям, если у самих что-нибудь не готово. А у проектантов и строителей — свои дежурные отговорки: от конструктора нет или не хватает исходных данных, исходные данные поступили поздно либо поменялись в самый последний момент… Так всегда было и будет: при большой и сложной работе и сжатых сроках, при жестком спросе нет другого выхода, как кивать на соседа, а самому тем временем, — пока начальство не докопалось до сути дела, — заштопывать свои собственные прорехи. На этом успел поседеть и поредеть ежик у Ивана Ивановича, и на этом же поседеет буйная шевелюра у этого молодого и прыткого конструктора. И здесь ничего изменить нельзя.

— Иван Иванович, может быть, мои слова вам покажутся высокопарными лозунгами, но нам именно вместе, по-честному, и только так, предстоит поработать на переднем крае грандиознейшего дела. А на переднем крае первейшее дело — это взаимная поддержка и выручка. Кто прячется за спину товарища, тот трус и должен получить свое тут же и незамедлительно. А мы в наших буднях как-то свыкаемся с трусливой нечестностью, непорядочностью, и даже находим ей оправдание: мол, «битие определяет сознание». Давайте же договоримся с самого начала не замешивать в нашу совместную работу ничего от лукавого.

Иван Иванович изучающе разглядывал главного конструктора, выслушивая его немного странную речь. Видимо, этот молодой да ранний конструктор еще не был в настоящих передрягах, когда бьют по-настоящему. Ну что ж, и то хорошо, что поначалу, пока не поднатореет, от него больших подвохов не будет.

— Это само собой. Именно вместе и по-солдатски честно и дружно. Так и будем держать. Только хорошо бы без горячки, без сверхсрочных времянок, а покапитальнее, посолиднее.

— Разве не строители придумали пословицу: «Нет ничего постояннее, чем временные сооружения»?

— А если без пословиц, по-честному: у тебя и в самом деле в этом году будет готова аппаратура для второй площадки? Не берешь ты нас, темных, на пушку?

— Обязательно будет. Наш министр Устинов лично следит за работами и на заводах, и даже в нашем опытном производстве. И потом, неужели я стал бы брать на пушку строителей второй площадки, которых и без того занесла судьба в сары-шаганское пекло?

— По пути в Тюратам мне с генералом Григоренко довелось побывать у Губенко в Сары-Шагане. И там меня генерал загнал в угол: мол, немедленно отправляй группу проектантов на полигон и там на месте рисуй все, что надо, передавай строителям из рук в руки, и чтоб не было никакой проектно-бумажной волокиты.

— У военных людей генерал всегда прав. А в данном случае это, пожалуй, единственно возможный выход на быстрый темп и широкий фронт работ. И если твоим проектантам у Губенко надо будет что-нибудь уточнить по технологической части — к их услугам всегда любые наши представители.

— Поначалу это не понадобится. Там нас захлестнут свои специальные проектно-строительные дела. А твоим людям пока придется плотно поработать здесь, в Москве, с моими, помочь нам быстрее разобраться в ваших бумагах.

Иван Иванович и главный конструктор не заметили, как от первой взаимной настороженности перешли на «ты». Но все это было еще очень хлипким, обговоренным словами, но не сцементированным в делах…

Между тем на станцию Сары-Шаган все чаще стали отовсюду прибывать эшелоны с обещанными генералом Григоренко пополнением, техникой и стройматериалами. Прибывающие батальоны прямо со станции, запасшись водой и сухим пайком, направлялись походным порядком на вторую площадку, по бездорожью на триста километров в глубь раскалившейся как сковородка каменистой пустыни.

Однажды Губенко побывал на очередной планерке у начальника строительства на второй площадке майора Задорина. В конце совещания Задорин, как положено, спросил у Губенко:

— Товарищ полковник, разрешите закончить.

— Нет, позвольте мне пару слов. Меня очень беспокоят вопросы быта. Личный состав у вас размещается в палатках. Сейчас, в жару, оно ничего. Но ведь скоро зима. Зимы здесь, сказывают, лютые. Как вы думаете готовиться к зиме?

— Поднажмем на сборные щитовые бараки СР-2, поставим двухъярусные койки — порядок. Нам не привыкать, товарищ полковник, — бойко ответил Задорин.

— Сборные щитовые… А разве вам не известно, зачем их сюда завозят? Одна — для аппаратного здания. Вторая — лабораторное помещение. Третья — общежитие для промышленников. Четвертая — штаб и казарма для полигонной войсковой части. Пятая — столовая.

— А для строителей? — почти выкрикнул Задорин.

— Аркадий Дмитриевич, помнится мне, что на фронте ты был мастак по части землянок. Неужели разучился? Пока не грянули холода, зарывайся в землю, как на фронте. Вот так это понимай сам и разъясняй другим: мы на фронте.

— Но дети, женщины… Я понимаю, приказ министра запрещал привозить их сюда, но где их могли оставить офицеры, прибывшие из тайги, с Крайнего Севера?

— Если ты это понимаешь — тем более поживей закапывайся в землю, не жди, пока ударят морозы.

— А дальше какие перспективы? Хотя бы для семей.

— С весны посоветуйте завести огородики. Здесь камень не везде голый, местами попадаются слои лессовой почвы. Если дать воду — все будет расти. К следующей осени семьи переведем с землянок в сборно-щитовые дома на полуострове. И вообще, здесь, на второй площадке, строители — народ временный. Закончим строительство — и уйдем. Скорее закончим — скорей оставим землянки…

Только в октябре Губенко смог выделить один батальон на временный городок строителей — площадку «4в», с задачей приступить к сооружению щитовых СР-2. Губенко лично с комбатом прибыл на полуостров Коктас в сопровождении проектантов, чтоб осмотреть привязку сооружений на местности. Один из проектантов, поеживаясь на холодном ветру, показал на каменистом бугре ранее вбитые колышки, сказал комбату:

— Здесь, товарищ комбат, вами будет заложен первый в будущем городке СР-2. По генплану это должна быть гостиница, но полковник Губенко и начальник полигона решили временно разместить в ней свои штабы. А вот здесь будет специальный СР-2 для штаба строителей и рядом — точно такой же — для штаба полигона. Из окон штабов будет открываться прекрасный вид на этот почти морской пейзаж. Кто-то сказал:

— А волна сейчас по морскому счету на верных пять баллов. Если смотреть только в «море», то полное впечатление, будто стоишь где-нибудь в Крыму.

Проектант ответил:

— А если оглянуться кругом, то полное впечатление Богом проклятого места: рядом с водой — одни голые камни, ни травинки, ни былинки. И будто в насмешку название этого полуострова — Коктас по-русски переводится как Зеленый Мыс. Или, как сказал один наш поэт:

Здесь полуостров — точно как в Крыму:

шумит волна, могли б цвести нарциссы.

И все-таки никак я не пойму:

какая б… срубила кипарисы?

— Молодец, поэт, — вмешался Губенко. — Но я вот тоже не пойму: как это вы ухитрились посадить этот СР-2 на таком горбатом бугре? Ты представляешь, какой здесь получится фундамент? Настоящий цокольный этаж.

— Так точно, товарищ полковник. Мы крутили и так и этак, но тут, сами видите, сплошные бугры, косогоры, один за другим. Всю местность будто шайтан исковырял. Зато мы этой гостинице придумали хорошее название: «Высотная». Почти как в Москве.

Дальше поэт-проектант показал в натуре колышки, обозначавшие привязку других СР-2: для штабов автобатальона и батальона механизаторов, для солдатской столовой.

— Вот что, комбат, — сказал Губенко. — Начинай с фундаментов под СР-2, что-нибудь с десяток фундаментов до наступления морозов. Оба штаба, две гостиницы, столовую, штабы для автобатальона и батальона механизаторов и еще вот эти четыре, — Губенко пока зал на планшете и на колышках в натуре. — И вовсю гони вот эту гостиницу под крышу. Пора нам с генералом Дороховым выводить свои штабы из землянок на свет Божий.

— А не лучше ли сразу вымахать наш штаб вместо гостиницы? — спросил комбат.

— Как раз это ни в коем случае нельзя делать, — ответил Губенко. — А почему — поймешь, когда выйдешь в большие начальники…

Генерал-майор Дорохов, назначенный начальником строящегося полигона, с первой же встречи начал нажимать на Губенко, чтоб тот построил ему штаб:

— Пойми, Александр Алексеевич: приедет мой главком, спросит меня: «Какой ты начальник полигона без штаба?»

— А ты ему ответишь, что даже у самих строителей еще не построен штаб, — отвечал Губенко.

— Но мы бы и строителям временно предоставили помещения в нашем штабе.

— Тогда наши начальники спросили бы у меня: «Какой же ты строитель, если снимаешь угол в чужом штабе?»

— Не в чужом, а в штабе заказчика, — возразил начальник УКСа полковник Коваленко.

— В таком случае почему бы мне не построить сначала свой штаб, а тебя, Степан Дмитриевич, пустить в квартиранты?

— Для заказчика в квартирантах — не солидно.

Так родилась идея начать строительство на «4в» с «нейтральной» гостиницы, чтобы разместить в ней временно оба штаба. А когда гостиница была построена, то ей быстро придумали название «Казанский вокзал». Потому что в ней штабные комнаты только днем использовались как штаб, а ночью в ней спали офицеры: начальство на столах, а остальные вповалку на полу, прижавшись друг к другу для «сугреву».

Но сам Губенко редко бывал на «Казанском вокзале»: его время почти полностью поглощалось второй площадкой и стройбазой. И в этом времени он отсчитывал дни, оставшиеся до Нового года, когда истекал срок сдачи под монтаж антенных пилонов, аппаратного и лабораторного помещений на второй площадке.

Где-то подспудно теплилась надежда, что у главного конструктора к этому времени не будет готова аппаратура. Но эта надежда рухнула, когда в адрес полигона начали прибывать железнодорожные платформы с запломбированными контейнерами для второй площадки. У этого конструктора, оказывается, железная хватка. Никто не скажет, что он только словами жмет на строителей, а у самого еще ничего нет. Жмет он как раз молча, жмет контейнерами с аппаратурой под спецохраной, и выстроит их как на параде перед комиссией, которая будет принимать строительные сооружения под монтаж аппаратуры. Ну, ничего, академик, мы тоже не лыком шиты. И Губенко «для вдохновения» решил отправить Задорину, да еще передать ему под охрану, несколько прибывших контейнеров: пусть на второй площадке все строители видят, что главный конструктор наступает им на пятки.

Однажды, вернувшись в начале декабря со второй площадки, Губенко узнал, что от железной дороги строителям предъявлен штраф за задержку разгрузки воинского эшелона, прибывшего с войсковой частью инженер-полковника Арзанова в составе 600 солдат и сержантов, 50 офицеров, с ними шесть жен офицеров и восемь детей.

С эшелоном была месячная норма продовольствия на весь личный состав, вооружение, боеприпасы, большое количество строительной техники, автотранспорт. На рассвете, когда поезд прибыл на станцию, стоял мороз 40 градусов и вдобавок бушевал сильный буран.

Только к 10 часам Арзанову удалось связаться со штабом Губенко, и ему было приказано разгружаться и своим транспортом двигаться на площадку «4в». К обеду была разгружена техника и удалось завести три автомашины, на которых командир с двумя заместителями и старшиной прибыли на площадку «4в». Здесь ему предложили для освоения два подведенных под крышу барака СР-2 — без окон, дверей и внутренних перегородок, начатый строительством барак СР-2 под столовую и еще два фундамента с нижней обвязкой под СР-2. Для обустройства Арзанову выделили десять железных печек и материалы для продолжения строительства. Поздним вечером, вернувшись к эшелону, Арзанов, несмотря на протесты начальника станции, вынужден был оставить личный состав и семьи ночевать в вагонах. На следующее утро все хозяйство и люди были перебазированы на площадку «4в», личный состав начал приводить в порядок недостроенные СР-2 и приступил к достройке столовой, жилья, к постройке складов.

Выслушав доклад Арзанова, Губенко, несмотря на поздний час, решил проехать с ним в расположение части. Газик остановился у штаба автобатальона. Дежурный открыл наружную дверь, оба офицера вошли в тускло освещенный коридор. Арзанов одну за другой открыл двери трех небольших комнат. В полумраке Губенко увидел завернувшихся в шинели офицеров, спящих на столах, на стульях и просто на полу.

— Эти три комнаты у нас штабные, — шепотом пояснил Арзанов и добавил, указав на четвертую дверь: — А здесь размещаются женщины и дети. Сюда вход разрешается только мне и замполиту. Тесновато: восемнадцать квадратных метров на восемнадцать человек. Поставлены двухъярусные койки, но все равно очень тесно.

— Наказать бы вас за то, что так безответственно притащили в эту дыру женщин и детей… А теперь поедем к вашим СР-2.

Подъезжая к недостроенным баракам, Губенко увидел возле них какие-то кучи, закрытые брезентом, а возле них съежившихся от холода, закутанных во что попало людей с керосиновыми фонарями.

— Это наши склады: имущество, вооружение, боеприпасы, продовольствие. Материально ответственные находятся возле них неотлучно. Через сутки-двое закончим складские землянки, — пояснил Арзанов.

В обоих СР-2 Губенко увидел спящих вповалку, по-фронтовому, солдат, сержантов и молодых офицеров. Тут же в углу, в отрытом для котлов водяного отопления котловане, хрюкало около десятка поросят.

— Ну и орлы! — не то одобряя, не то осуждая, усмехнулся Губенко.

— Прихватили с собой для разведения прикухонного хозяйства.

— За это хвалю. А вот за то, что мешкаете с обустройством, не организовали круглосуточной работы, — за это не похвалю. Мучаете себя самих, женщин, детей и даже поросят.

— Слушаюсь, товарищ полковник. Вас понял.

— Ничего ты, мой дорогой, не понял. Вот вам, товарищ полковник, задача. Сейчас декабрь, и нас, строителей, пока немного. Воду таскаем ведрами на себе от прорубей на Балхаше. И еще в ста метрах от берега стоит на льду насос для заправки водовозок. Если к марту не решим задачу водоснабжения, то личный состав, прибывающий на строительство, ляжет от дизентерии и всякой там другой заразы. Водоснабжение к марту месяцу — вот ваша задача, товарищ полковник, с сегодняшнего дня.

— Где мне получить проектные решения, товарищ полковник?

В ответ Губенко раскрыл планшет и резко, требовательно ткнул карандашом в карту:

— Здесь ставить насосную, здесь на горке — водонапорную башню. Линии водопровода ведите по будущим кварталам площадки «4в».

Вот вам и проектное решение. Вам, как инженеру, этого достаточно. Остальное решайте сами. И заметьте, что это только до марта, а потом займетесь водоснабжением второй и седьмой площадок.

В общем, мой дорогой, без воды ни туды, и ни сюды. И быть тебе, Левой Сумбатович, у нас самым главным водовозом. А насчет обустройства, мой дорогой водовоз, считай, что тебе крупно повезло. Ты получил хотя бы начатые строительством СР-2. Но это самые последние остатки из нашего задела. А каково будет частям, которые прибудут после тебя? Что я смогу им предложить? Вот вам репер на карте и в натуре. Разбивайте вокруг этого столбика на собачьем морозе палаточные городки, организовывайте быт и строительство. Прощаясь с Арзановым, Губенко сказал: — Считай, Левой Сумбатович, что нам выпала судьба открывать наисложнейший фронт. На этом фронте, слава Богу, не свистят пули. Но от нас и от тех, кто еще придет сюда, зависит, чтоб не засвистело что-нибудь пострашнее пуль и снарядов.

Так начиналась эпопея освоения каменистой пустыни Бет-Пак-Дала в Казахстане и превращения ее в противоракетный полигон.