ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Не забыть мне рассвета,

когда, встретясь с зарей,

пролетала ракета

над площадкой второй.

Вместе с поздравлениями по случаю Нового, 1957 года я получил с полигона уведомление о том, что технологические сооружения на объекте № 2 сданы под монтаж аппаратуры. Монтаж аппаратуры я решил поручить бригаде рабочих из экспериментального цеха, закрепленного за СКБ-30. Начальник цеха Фильштейн дотошно позаботился и об укомплектовании бригады людьми, и о подготовке необходимых материалов, инструмента, забросил на объект с эшелонами аппаратуры даже некоторые самые необходимые станки, каждого монтажника снабдил индивидуальным чемоданчиком с инструментом. И сразу же после Нового года выехали на объект Фильштейн с цеховой бригадой и начальник ведущей лаборатории по экспериментальной установке РЭ Иванов с помощниками и представителями других лабораторий.

Но я был убежден и понимал, что дебют на объекте № 2 может привести к плохому окончанию всей партии без ввода могучих фигур из Москвы. И не хотел, чтобы такой важный момент в создании нового полигона, как окончание строительства и начало монтажа первых технологических сооружений в далекой пустыне, прошел вне поля зрения тех московских инстанций, от которых зависит и задание тона в этой работе, и оказание ей постоянной помощи. Ибо невозможно помогать, не зная обстановки на месте. Но вот вопрос: кто и как должен сформировать команду московских начальников и благословить их в путь-дорогу на полигон? Я решил начать с малого: объявил, что вылетаю на полигон для решения оперативных вопросов по объекту РЭ, и попросил начальников некоторых главков выделить своих представителей. С такой же просьбой я обратился и к начальнику своего главка, замминистра Шаршавину. Василий Андреевич прикинулся непонимающим, хитро сощурился, улыбнулся:

— А что вы собираетесь делать там, да еще с представителями главков? Не рановато ли для главного конструктора туда ехать?

— В том то и дело, что я точно не знаю, что там буду делать. Все выяснится на месте. Получается, что я отправил людей туда, где они должны начать сами знаете какое дело, а с чем они столкнутся на своих самых первых и самых трудных шагах?

Одно дело бумаги, а другое дело — как оно получается в железе, в бетоне. Это все надо видеть своими глазами, вовремя осмысливать, подправлять, помогать.

Сейчас не рано, а завтра будет поздно.

Василий Андреевич, слушая меня, продолжал добродушно улыбаться. Может быть, он вспоминал свою молодость? Завод, рабфак, институт, снова завод, аспирантура.

И вдруг, при почти уже готовой диссертации, — вызов в наркомат: придется, мол, на время расстаться с наукой. Надо строить линии связи и радиовещательные станции в самых отдаленных местах Сибири и Дальнего Востока. Ему, сибиряку, в Сибирь — как щуке в воду. Согласия не спрашивали, — ясное дело, партмобилизация. Пришлось распрощаться с мыслью о собственных научных разработках. Теперь его задача — осуществлять замыслы других умных людей, заложенные в проектах. Все это получалось у него неплохо, и когда начали создавать Третье Главное управление при Совмине СССР, то Шаршавин не ускользнул из поля зрения начальника ТГУ Рябикова и благословивших его более высоких инстанций. Встречаясь со мной, он всегда как бы ощущал соприкосновение с мечтой своей инженерной молодости, старался помочь мне чем только мог. Шаршавин быстро и гораздо глубже, чем требовалось для его положения, схватывал научно-техническую суть дела, вызывая этим мое немалое удивление. И сейчас он спросил:

— А зачем вам представитель от нашего главка?

— То, что я увижу своими глазами, главк увидит его глазами.

— А моим глазам вы не доверяете? Нет, мой дорогой, в таком деле, кроме меня самого, никакой мой представитель, даже самый глазастый, не подойдет. В таком деле, как ваше, надо не только погонять из Москвы, но и крепко пахать самому. Только мы с вами вдвоем на второй площадке тоже не много напашем. В нашей упряжке много хомутов, и есть не мало охотников от них отлынивать. Вот, например… — Шаршавин молча начал набирать номер по кремлевскому телефону. Мне было хорошо слышно, как на другом конце линии после длинных гудков отозвался голос Байдукова.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант, — шутливо-бодрым тоном начал Шаршавин. — К вам обращаются рядовой необученный Шаршавин и полковник Кисунько. Мы очень просим, чтобы вы возглавили нас при поездке на подчиненный вам полигон.

— А что мне там делать? Это ваша сугубо НИРовская затея. Эксперимент. Нас, военного заказчика, эксперименты не интересуют… Нам нужны боевые системы. Забирайте у нас Дорохова со всеми его объектами, с личным составом и экспериментируйте.

— Мы бы с удовольствием, но ЦК и Совмин поручили создание полигона Министерству обороны, а министр обороны возложил это дело на вверенный вам главк.

— Даже и в этом случае мне на полигоне делать нечего. Вам дали помещения под монтаж аппаратуры, работайте на здоровье.

Шаршавин, закончив разговор, усмехнулся, посмотрел на меня: мол, Филиппыча надо знать; он поворчит, но на полигон поедет.

— А теперь послушаем еще одного генерала, — сказал Шаршавин, набирая новый номер.

Генерал Григоренко, выслушав предложение Шаршавина, охотно согласился выехать на полигон. Но добавил, что для строителей главная сейчас трудность — в поставках инженерного оборудования, которым занимается генерал Мальцев из другого главка. Григоренко обещает через свое начальство обеспечить выезд Мальцева, а через маршала Конева повлиять и на других, кто нужен из Минобороны.

Шаршавин, отпуская Андриенко, сказал:

— Хотя я и рядовой необученный, но все же эту команду соберу. Но, конечно, без помощи Василия Михайловича Рябикова здесь не обойтись. Готовьтесь к вылету на полигон.

Василий Андреевич сдержал свое слово. Команда начальников была сформирована, но выехала без главного конструктора: я заболел воспалением легких и вместо меня к самолету явился мой заместитель Гренгаген. Кое-кто хмыкнул: мол, главный нас спровоцировал, а сам в кусты…

Самолетом Ил-12 добирались до Караганды с большими задержками по двое-трое суток по погоде. Дальше до Сары-Шагана добрались поездом. Тут же с ходу осмотрели площадку, где на снегу лежали металлоконструкции антенны для РЭ, катушки кабеля, различное оборудование. После летучего совещания в «Казанском вокзале» договорились завтра же утром выехать на вторую площадку, в самое пекло пустыни Бет-пак-Дала…

Пустыня Бет-пак-Дала поражает своим удивительным однообразием. Дороги в ней и везде и нигде. Сопочки, бугорки, лощины, впадины монотонно сменяют друг друга и так же схожи между собой, как волны в море. И что удивительно: езда по ней как-то незаметно оборачивается петлянием примерно по одному и тому же кругу.

Монотонность пейзажа особенно усиливается зимой, когда заметаемый ветром снег течет по степи, словно молоко, заполняет все впадинки и ямки — готовые ловушки для автомашин, моментально заносит колею только что прошедшей машины. При сильном ветре пелена пурги закрывает все, ее не пробивает свет фар, свист ветра заглушает гул двигателей, и даже в колонне автомашины могут терять друг друга.

Но самые страшные ловушки зимой — это солончаковые такыры, манящие водителя с горбатой тряской дороги, с коварных запорошенных снегом колдобин на соблазнительно ровную заснеженную гладь. Под этой манящей гладью — не замерзающая всю зиму солончаковая трясина, в которую ни пешком, ни на машине лучше не попадать. Для наиболее известных из них водители автомашин придумали хлесткие названия: «Веселая долина», «Сары-Шайтан», «Господи, пронеси!».

Исстари через Бет-пак-Дала проходили караванные пути. Сейчас там проходят трассы перегона отар. Они обозначены неприметными для неопытного глаза нагромождениями камней. Но это дорожные вехи для лета, и показывают они пути с севера на юг, — совсем не там, где должны быть проложены новые пути к объектам полигона. Губенко довелось потратить десять вагонов лесоматериалов, чтобы по всей трехсоткилометровой дороге на вторую площадку с востока на запад через каждые полкилометра поставить деревянные вешки с привязанными к ним метелками боялыча, дикого ревеня и любой другой травы, какая попадется. Вешки оказались хорошим подспорьем для водителей: и как дорожные ориентиры, и как топливо для костра на стоянке. Вешки сжигали не без разбору: сначала через одну, потом еще через одну, и так до тех пор, пока опять не начали петлять между уцелевшими вешками.

Сейчас по этой дороге двинулись в ледовый поход на 15 газиках защищенные меховым обмундированием московские гости, генерал Дорохов со своим начальником УКСа и Губенко со своими помощниками. Хотя нынешний январь был и холодным и пуржистым, в день их отъезда от «Казанского вокзала», в 5.00 погода стояла божеская: мороз 42°, но ветер лишь гнал по степи снежную поземку, с отдельными порывами взбивал снеговые вихри, и все же ему не хватало какой-то малости, чтобы запуржить, завьюжить и поднять над степью снеговую мглу. Но зато у него хватало духу, чтобы пробирать путников через собачьи и цигейковые меха. Немного выручали теплые струи воздушного обогрева в газиках, но через несколько километров пути вода в системе обогрева замерзала, и в кабину вместо обогрева шли обжигающие морозом струи. Приходилось останавливаться, жечь газеты в раструбах печек, чтобы отогреть воду.

Сначала машины шли колонной одна за другой. Вслед за головной машиной ехал генерал Дорохов со своим московским начальником Байдуковым и генералом Мальцевым. В замыкающей колонну машине за рулем сидел Губенко, рядом с ним — солдат-водитель, сзади — Гренгаген и замминистра Шаршавин. Головная машина часто попадала в глубокий снег, буксовала в выемках. Тогда вся колонна останавливалась, и грузовик начинал как буксир перетаскивать все машины по очереди через препятствие. Шаршавин ухитрялся короткими урывками безмятежно засыпать. При остановках просыпался, шутя спрашивал: «Уже приехали?» — и опять закрывал глаза. Гренгаген с добрым чувством наблюдал за спящим «дедом», как называли Шаршавина у нас в СКБ. Хороший нам попался замминистра. Это он, «дед», взбудоражил всех тяжелых на подъем московских начальников, и они не смогли отвертеться от этой поездки.

Частые «пробки» в колонне машин надоели. Пробовали идти машинами, развернув их по фронту, а потом перестраиваться вслед за машинами, которым повезло на неглубокий след. Некоторые участники похода выходили из машин, шли пешком на разведку, топали, проверяя глубину снега. С такими ухищрениями удалось к вечеру добраться до землянки, где находился пункт обогрева, вскипятили чай.

Гренгаген сразу узнал это место. Еще и года не прошло с тех пор, как ему в марте прошлого года довелось участвовать в рекогносцировке и посадке объектов полигона. Тогда здесь были обнаружены полуразрушенные землянки геологов.

Их подлатали, к ним перебазировали автотранспорт рекогносцировочной группы, получилась полевая автобаза, которую назвали «Находкой». Теперь здесь поработали военные строители, и «Находка» приняла более солидный вид. А тогда из полуразрушенных землянок торчали бревна, и за одно из них при посадке зацепился колесом Як-12. Произошла небольшая поломка самолета, люди не пострадали, но пилот был списан с летной работы. Гренгагену хорошо запомнился этот пилот, грузный, уже пожилой старший лейтенант. Он и его напарник обладали удивительной способностью ориентироваться над пустыней и точно доставлять рекогносцировщиков туда, где на карте была поставлена карандашная точка. И еще — бывало, летишь с ним и видишь: рукоятка рулей высоты зажата между колен пилота, а сам он дремлет. Кашлянешь, он откроет глаза, а через несколько минут опять клюет носом.

В новой «Находке» путники согрелись чаем и двинулись дальше. День начал угасать, а когда стемнело, по вешкам вышли на длинный бугор.

Еще перед выездом у «Казанского вокзала» Шаршавин полушутя предложил:

— От имени рядовых-необученных предлагаю Отто Юльевичем Шмидтом нашей экспедиции назначить генерала Мальцева. Генерал Байдуков не в счет, так как он согласился на поездку с нами только как экскурсант.

— Я согласен, — отозвался Байдуков. — А товарища Шаршавина избрать главным по экскурсоводной части.

Мальцев всю дорогу исправно выполнял обязанности старшего по экспедиции, но с наступлением темноты стал сильно нервничать. Когда выехали на бугор, он остановил колонну, позвал к себе Губенко, спросил:

— Вы здесь старожил. Как вы считаете: мы не сбились с дороги?

— Наоборот, именно сейчас мы вышли на самую верную дорогу. Теперь надо все время ехать по этому длинному хребту, а потом километров за пятьдесят от объекта он выведет нас на равнину. Может быть, на бугре выдуло снег, и теперь дело пойдет у нас веселее.

Но, вопреки ожиданиям Губенко, дело не пошло веселее. С трудом около двух часов ночи добрались до следующего пункта обогрева. Маленькая землянка не могла вместить даже самое главное начальство. Колонна остановилась, и Мальцев сказал:

— Генерал Дорохов! Вы здесь начальник гарнизона, и вы не обеспечили организацию этой экспедиции. За все дальнейшее я снимаю с себя всякую ответственность. Где обещанный вами вездеход?

Дорохов, будто удивляясь вопросу, быстро моргающими глазами глядя в упор на Мальцева, не сразу ответил:

— Тягач-вездеход AT-12 следует нам навстречу с объекта № 2. Предлагаю переждать здесь, в машинах. Можно по очереди греться в землянке.

Перед рассветом на фоне снежной пелены засветились два прыгающих еле заметных огонька. К утру прибыл тягач. Теперь он пошел впереди колонны машин, проутюживая им дорогу на снегу. К вечеру добрались до объекта, разместились в бараке СР-2, наскребли снегу, растопили в ведре, вскипятили чай. После полуторасуточного «ледового похода» все быстро уснули. Только Гренгаген что-то долго колдовал с ответственным представителем главного конструктора Ивановым и начальником экспериментального цеха Фильштейном.

На следующее утро приступили к обходу объекта. Рядом с аппаратным зданием РЭ выстроились железнодорожные контейнеры, в которых прибыла аппаратура.

— Полковник Писарев, почему контейнеры не охраняются? — спросил Дорохов у командира полигонной части на второй площадке.

Писарева опередил Гренгаген:

— А там нечего охранять. Контейнеры пустые. Вся аппаратура там, где ей положено быть: в аппаратном здании. А зачем же нам его сдавали под монтаж?

При этих словах на интеллигентно тонком бледно-матовом лице Гренгагена промелькнула по-мальчишески озорная улыбка, и он добавил: — Прошу, товарищи, посмотреть на наши монтажные дела.

Когда все вошли в здание, к Гренгагену подбежал неутомимый Фильштейн и быстрым говорком, оживленно жестикулируя, начал докладывать:

— Вот посмотрите, Евгений Павлович, под все шкафы уже установлены металлические рамы, половина аппаратных шкафов уже на рамах, остальные установим сегодня или максимум завтра. К шкафам начали раскладку кабелей.

— Прошу обратить внимание, — вмешался Иванов, — что вся эта аппаратура прибыла сюда комплектно со своими подшкафными рамами и с уже разделанными кабелями. Точно так же как в здании РЭ она была размещена и проверена у нас на стенде в Москве. Здесь при монтаже нам не понадобится ни одной новой железки, ни одного нового кабеля. Все будет смонтировано и задействовано так, как было на стенде.

— Сколько потребуется времени на настройку аппаратуры? — спросил Байдуков.

— Аппаратура заработает с первого включения, — ответил Иванов.

— Лихо. Это что-то новое. С трудом верится, — усомнился Байдуков.

— Все дело в стенде. Стенд — великое дело. А передатчик у нас пока что серийный, от известной вам станции Б-200. Главное время у нас займет антенна: сборка, юстировка по вышке, стыковка с остальной аппаратурой. Наиболее трудоемкой будет сборка. Таких махин еще не было ни у нас, ни у буржуев, — пояснил Гренгаген.

— Нашел чем хвастаться. Нам вместо махин что-нибудь попроще. Например, как в проекте «Сатурн», — поддел его Байдуков и обратился к Иванову: — Какие главные нерешенные вопросы вы видите на период монтажа и ввода объекта?

— Технических вопросов много, но нам ясно, как их решать, а что появится в ходе работ — будем разбираться. Хуже обстоит с нетехническими вопросами. Вот пилоны готовы для антенн, а металлоконструкции для них еще не доставлены со станции. Есть и другие вопросы, — например, организация круглосуточной работы на монтаже и настройке аппаратуры.

— Это вопрос распорядка дня. Здесь не промышленность, а войсковая часть, — вмешался командир части.

— Но разве в войсковых частях не бывают без нарушений распорядка дня круглосуточные посты, круглосуточные дежурства? — парировал Иванов. — Странно слышать такое от офицера ПВО!

Перепалку командира части и Иванова «подытожил» Шаршавин:

— Вот и для нас, Георгий Филиппович, подоспели нетехнические вопросы, предмет нашей экскурсии. Совместная работа на полигоне военных и промышленности — тончайшая материя.

…Так было положено начало регулярных ежемесячных выездов на полигон межведомственных комиссий. Московские начальники, испытав на себе все прелести ледового похода через пустыню, не могли не задуматься над тем, какие сложности возникают у строителей, когда им надо не только добраться на автомашинах до удаленных площадок, но обжиться на них хотя бы в землянках, доставлять на них стройматериалы и механизмы, громоздкие крупногабаритные изделия, строить сооружения для технологических объектов, здания для размещения личного состава военных специалистов и работников промышленности.

И уж никак не могли они не задуматься над тем, как это военные строители в течение сентября-декабря построили и сдали под монтаж на самой удаленной площадке полигона комплекс сооружений для уникальнейшей сверхмощной радиолокационной установки РЭ. Все это не могло не вызывать у приезжих и уважение к труду строителей, и желание им помочь. Тем более что предстояло еще построить и капитальное здание для РЭ, временную и постоянную стартовые позиции для противоракет с необходимыми технологическими зданиями, радиолокаторы обнаружения, радиорелейные линии, радиолокаторы точного наведения, станцию визирования противоракет и передачи команд, сеть полигонных измерительных пунктов, главный командно-вычислительный центр… Оставалось, как сказал Василий Андреевич Шаршавин, «начать да кончить».

Анатолий Васильевич Иванов на объекте № 2 имел полномочия ответственного представителя главного конструктора и технического руководителя работами по вводу всего комплекса радиолокатора РЭ, а затем и по организации всех экспериментальных работ по радиолокационному слежению за баллистическими ракетами.

Я высмотрел, выбрал и готовил для этой цели Толю Иванова уже давно и сознательно кидал его в самую гущу дел по созданию радиолокатора РЭ. Толя был расторопным, очень дельным и способным инженером. Беспокойно-деятельный, непоседливый по натуре, он не давал заржаветь ни одному звену в махине производств и лабораторий, изготавливающих аппаратуру РЭ, настойчиво, иногда с подковырками, будоражил всех и вся, чем вызывал не мало нареканий со стороны не очень разворотливых начальников лабораторий. Кое-кто называл его несерьезным, несолидным, хотя по техническим вопросам он почти всегда был прав, а если ошибался, то не упорствовал.

Иногда в возникавших конфликтах, доходивших до уровня главного конструктора, некоторые мои помощники советовали мне внушить Иванову, чтобы он все же вел себя с людьми этак погибче и подипломатичней. Но я в ответ только отшучивался: мол, мы инженеры, а не дипломаты и наше СКБ — не дипломатическая академия. А гибкости, и даже с некоторой хитрецой, у Анатолия Васильевича вполне хватает, чтобы с умом заставить участников совместных работ вести дело к общей цели. И даже в том, что для сотрудников он был просто Толей, тоже можно было усматривать, что его слушались и уважали по делу, а не формально терпели по его положению. Тем более что его положение не было облечено в административные формы, а основывалось исключительно на общности выполняемой инженерной задачи, которая всегда сплачивает людей, увлеченных и компетентных в своем деле.

Толя пришел в КБ-1 после окончания техникума, прошел через горнило опытно-конструкторских разработок, затем окончил двухгодичный курс при МАИ, давший ему диплом инженера. Но мало кто знал, что в свое время смешливый, общительный, никогда не унывающий рядовой Толя Иванов, артиллерийский корректировщик, прошагал с пехотой от Сталинграда до Берлина, имея за плечами ранцевую радиостанцию 6 ПК, для которой было хлесткое солдатское название: «шесть пешком». От Толи, бегущего с наступающей пехотой, зависело, чтобы наша артиллерия била по наиболее опасным для пехоты целям, вовремя переносила огонь вперед по мере продвижения нашей пехоты, не лупила по своим. Были и ранения, и оставили они на почти мальчишеском лице Толи Иванова неизгладимую печать прозрачно-восковой болезненности, а в его характере — чувство высокой ответственности.

Через четыре месяца после приезда московских начальников Толя Иванов со своей командой прорвался через частокол технических и нетехнических вопросов на радиолокационной установке РЭ, и мною была назначена на первую декаду июня готовность к первому пуску ракеты Р-2 с полевой стартовой позиции в район расположения установки РЭ. Вскоре на аэродроме Джезказгана, где сел рейсовый пассажирский самолет Ил-12, в самолет зашли двое военных, выкликнули какую-то фамилию, и из кресла поспешно поднялся человек с портфелем и ушел с военными. Все произошло очень быстро, и пассажиры, наблюдавшие эту сцену, могли только гадать, кого же это поймали военные и увели в самолет Ан-2 с опознавательными знаками ВВС. Приняв пассажиров, Ан-2 сразу же начал выруливать и взлетел, взяв курс напрямую к объекту № 2, обозначенному карандашным крестиком на пилотской карте.

Из этого самолета «тот, кого поймали» жадно разглядывал все, что можно было увидеть через иллюминаторы Ан-2. Сверху пустыня напоминала внезапно окаменевшую поверхность бурно кипящей лавы в гигантском котле. На красноватых и в общем-то невысоких каменистых буграх с высоты полета угадывались зеленовато-бурые пятна пустынной растительности. Но вот на всхолмленной равнине показался сверкающий ослепительной солнечной белизной огромный шар: это закрытый сферическим обтекателем антенный параболоид радиолокатора РЭ. Рядом с «шариком» — кажущиеся крошечными щитовые сборные домики, чуть подальше — стометровая вышка для юстировки локатора и для радиорелейной аппаратуры. Все это быстро приближалось, вырастая в размерах, и я почувствовал, как у меня учащенно застучало в висках.

Вот уже отчетливо видны две опорные колонны из бетона — антенные пилоны. Над ними посередине возвышается рогатая стальная ферма, устремленная рогами вверх. Между рогами — «шарик», будто зажатый в руке сказочного великана между большим и указательным пальцами. Рога вверх, — значит, антенна находится в нейтральном исходном положении: она смотрит в зенит и готова по сигналу тревоги устремиться своим лучом в любую сторону, откуда появится ракета. Но вот ферма начинает поворачиваться вокруг опирающейся на пилоны горизонтальной оси и, будто играя шариком, потащила его за собой, а сам шарик, описывая дугу вниз, еще и вращается вокруг своей оси между кончиками пальцев играющего им великана. Потом все это опять остановилось, но уже в новом положении. Теперь антенна нацелена в точку ожидания, где должна появиться баллистическая цель. Сейчас по данным станции целеуказания начнется имитация цикла проводки баллистической цели.

И действительно: будто выполняя мысленный приказ главного конструктора, антенна снова завращалась и пошла из точки ожидания, перемещая свой луч вдоль имитированной траектории цели, довела его почти до точки падения, плавно пошла назад, прощупывая траекторный след, и затем снова вернулась в исходное положение. И я только сейчас заметил, что во время всех этих эволюции антенны самолет облетел вокруг нее и только после этого пошел на посадку. Значит, Иванов по договоренности с экипажем разыграл спектакль специально для главного конструктора при его подлете к объекту. Молодцы, все точно по программе и с высоты выглядит очень красиво.

В самом деле, нельзя было не любоваться, с какой легкостью вращалась махина размером с шестиэтажный дом, послушная умной силе могучих электроприводов. Изящество шарообразной формы и необозримая бескрайность степи, в которой затерялся «шарик», скрадывали размеры всего сооружения.

Казалось, что это тот самый настольный макет антенны, уменьшенной в сто раз, который стоит в моем кабинете и который побывал в кабинетах Рябикова, Устинова, в зале коллегии министерства, в кабинетах директоров заводов, которым «сватали» экзотический заказ. Для демонстраций первый параболоид в натуральную величину пришлось сделать силами экспериментального цеха прямо во дворе КБ-1. Цеховые умельцы подзадоривали заводчан: дескать, если наш макетный цех без оснастки, можно сказать на коленках, сработал такую штуку, то вам и сам Бог велел сделать все фирменно и посрамить всех скептиков. А скептики не унимались: такая махина может лежать на земле, земля все выдержит, а как эту марсианскую чашу вращать, да еще так, чтобы поспевала следить за быстролетящей ракетой?

Что сказали бы скептики теперь, увидев «шарик» в действии? И что они скажут, когда на территории СССР появятся станции спутникового телевидения с антенными параболоидами, заимствованными от «шарика»? Необходимое разрешение на это уже подписано мною и Байдуковым.

Самолет пошел на посадку, и я успел заметить, как от аппаратного здания РЭ отъехал газик. Волоча за собой пылевой шлейф, он стремительно мчался к крохотной будочке КДП, около которой на шесте лениво покачивалась наполненная степным ветром полосатая черно-белая «колбаса», горделиво обозначавшая владения полевого военного аэродрома при объекте № 2.

Вышедшего из самолета главного конструктора встретили его ответственный представитель Иванов и командир войсковой части полигона Писарев.

После короткого совещания в аппаратном здании с объекта № 2 пошла шифрованная радиограмма на СП-2 с просьбой подтвердить согласие на пуск ракеты Р-2 7 июня 1957 года с проведением двух репетиций совместной работы по согласованному икс-плану.

После нескольких репетиций по икс-плану и генеральной репетиции установки РЭ с ракетчиками СП-2 был назначен пуск на предрассветное время, вычисленное с астрономической точностью таким образом, чтобы ракета была подсвечена лучами восходящего солнца, а кинотеодолит при этом визировал ее через воздух, еще находящийся в земной тени и поэтому еще не прогретый. Предпусковой икс-план начали «играть» ровно в полночь, а примерно через час в аппаратное помещение вошли начальник полигона Дорохов и его зам по НИР Трофимчук, только что прибывшие из своей резиденции на балхашском полуострове Коктас.

— Где же Кисунько? — спросил Дорохов у Трофимчука. — Ты же говорил, что работал с ним на капъяр-ском полигоне.

— Точно не скажу, но вон тот длинный немного на него похож.

Длинный, на которого указал Трофимчук, тоже заметил вошедших и направился в их сторону. Он был в холодящей шелковой тенниске и в приобретенных тут же в полигонном военторге ситцевых шароварах, которые были ему коротки, и он носил их с напуском над голенями. Обут он был в спортивные тапочки на босу ногу. Примерно в таком же виде, спасаясь от жары, были и другие представители промышленности, колдовавшие возле аппаратуры.

Дорохов разглядывал главного конструктора не без удивления, часто моргая глазами. Между тем я представился ему и Трофимчуку, пригласил их к письменному столу, на котором находился лист ватмана с разрисованным на нем икс-планом, объяснил, как будет происходить работа.

Икс-план — это, образно говоря, нечто вроде либретто, или партитура, где расписаны действия всех лиц боевого расчета, подача команд готовности, доклады о принятии готовностей или о задержках. Для нас особенно ответственной является команда на СП-2 на заправку ракеты жидким кислородом. После этого ракетчики не могут принимать от нас задержки более чем на пятнадцать минут, подпитывая ракету окислителем. При больших задержках они должны сливать компоненты и переносить пуск на сутки. Да и нам невыгодно отступать от намеченного времени пуска из-за условий регистрации на кинотеодолитах. Впрочем, у нас вроде бы все меры приняты, чтобы пуск Р-2 и ее проводка прошли в назначенное время, без сбоев и «утыков».

— Но при одном обязательном условии, — вставил Толя Иванов. — Совет промышленников постановил: главному конструктору не бриться, пока не состоится первый пуск. Говорят, что это здорово помогает…

А главный и без постановления не только не брился, но и не мог уснуть после вчерашней ночной генеральной репетиции. И сейчас, — вторая ночь начисто без сна, но меня не тянет в сон, только одолевает какая-то странная зевота. Между объявлениями готовностей по икс-плану выхожу из аппаратного здания, всматриваюсь в звездное небо: не натянуло бы облака к утру в зону кинотеодолитных наблюдений.

И еще — машинально отмечаю про себя названия созвездий, расположенных со стороны предполагаемого подлета ракеты, зачем-то прикидываю, как они сместятся к моменту пуска.

Очень похоже здешнее ночное небо на украинское. Мальчишкой любил разглядывать небо в летние ночи перед тем, как уснуть в бричке с сеном. И сейчас терпкий запах ночного пустынного ветра чем-то напоминает мне запах той давней запорожской травы. Тогда я не знал названий созвездий, кроме двух, известных в народе с чумацких времен: Воз и Стожары. Но сейчас, подобно астрологу, пытаюсь разыскать планету Сатурн. Почему именно Сатурн? Может быть, потому, что под таким условным наименованием где-то в Москве бродит в умах прожект какой-то компактной, перевозимой в автофургонах системы ПРО. Теперь потешаются над громоздкими кисуньковскими бандурами не только те, кто считает глупостью стрельбу снарядом по снаряду, но и «конкуренты» системы «А». И те, и другие ждут сегодняшнего пуска с надеждой на то, что в РЭ что-нибудь откажет, проводка цели не состоится, и это будет хорошим козырем против затеи с системой «А».

У разработчиков новой техники в ходу поверье, что при испытаниях ничего не должно получаться сразу. И хотя это только шутка, но на РЭ всерьез и именно сейчас нужен удачный первый пуск, а неудачи пусть приходят потом, никуда не денутся.

От этих размышлений меня отвлек азартно возбужденный Толя Иванов: проверка всего комплекса по часовой готовности прошла нормально, стартовики просят разрешения приступить к заправке ракеты. Вместе с ним вхожу в аппаратную, подписываю протокол готовности: это официальное основание для передачи за подписью Дорохова шифрованной радиограммы с разрешением на заправку. Ставить подпись главного конструктора или упоминать его фамилию в радиограмме запрещено режимом, так как считается, что радиограмма обязательно будет перехвачена и, значит, рано или поздно расшифрована…

И все же, видно, есть Бог на небе: проводка ракеты Р-2 на радиолокационной установке РЭ прошла настолько успешно, что кто-то из испытателей даже пошутил: аж смотреть на экран противно. Да, на многих экранах засняты на кинопленки картинки сигналов, отраженных от головки ракеты и от корпуса и от осколков разрушающегося в атмосфере корпуса. С этими пленками я спешно вернулся в Москву, где прокрутил их и в министерстве, и в Спецкомитете у Рябикова, и у Главкома ПВО С. С. Бирюзова, и конечно же у себя в СКБ-30: пусть ребята увидят первые плоды своего труда. Между тем полигонная команда Толи Иванова продолжала проводки ракет Р-2, и уже были назначены даты пусков ракет Р-5. Живое, зримое дело окончательно сняло все «нетехнические вопросы», разделявшие промышленников и военных: распорядок дня стал подстраиваться под испытательные работы, а не наоборот. Теперь работы велись сколько надо и когда надо.

Маршал Бирюзов, заслушав мое сообщение и просмотрев трехминутный фильм, снятый при проводке Р-2, предложил мне слетать вместе на полигон: посмотреть работу радиолокатора РЭ и заодно расшевелить строительные дела по другим объектам противоракетного полигона. Работа на установке РЭ Главкому понравилась, и он по моему ходатайству наградил именными часами нескольких офицеров-испытателей. К приезду маршала неплохо подтянули свои дела и строители полигона, хотя здесь не обошлось и без конфуза. На вопрос Бирюзова, как идут дела со строительством главного командно-вычислительного центра на площадке № 40, начальник строительства бойко ответил, что приступили к строительству. Но представитель УКСа заявил, что это неправда.

— Хорошо, по окончании совещания мы поедем на площадку и проверим на месте, кто из вас прав.

По приезде на место все увидели на площадке только что доставленный на нее бульдозер.

— Товарищ маршал, этот бульдозер появился здесь, пока вы вели совещание. Это очковтирательство, — сказал начальник УКСа.

— Нет, товарищ полковник, это оперативность, и теперь я не сомневаюсь, что объект будет сдан вовремя, — ответил маршал, и в этом ответе были и юмор, и одобрение за находчивость, и серьезное предостережение строителям, и понимание их трудностей.

Между тем как на полигоне строились объекты системы «А», а на заводах изготавливалась для них аппаратура, в Спецкомитет к Рябикову и напрямую и через ЦК КПСС усилился поток бумаг из министерства Калмыкова за подписью самого министра с предложениями по системе ПРО «Сатурн». Однажды Василий Михайлович, после обстоятельного разговора о ходе дел по системе «А», передавая мне увесистую папку, с лукавой усмешкой сказал:

— Посмотрите, Григорий Васильевич. Очень заманчивая идея. Противоракетная оборона на массовых дешевых средствах типа противосамолетных: две автомобильные кабины плюс пусковая зенитно-ракетная установка. Каково ваше мнение?

— Я смотрю на это дело по-крестьянски: дешева рыбка — хренова юшка. Очень умная и полезная пословица.

— Не поспешно ли с ходу отрицаете хорошую идею? Смотрите: аванпроект системы «Сатурн». Солидно оформлено. А вы только полистали, и уже готово мнение.

— Аванпроект — это только название. Здесь никаким проектом и не пахнет. Голая импровизация, никаких обоснований. Заблуждение вроде идеи вечного двигателя — идея энергетического выигрыша в радиолокаторах с непрерывным излучением по сравнению с импульсными радиолокаторами.

— Но отсутствие обоснования не опровергает идею Может быть, нужен более детальный анализ?

— Детальный анализ проблемы мы как раз и начинали с уяснения того, в чем общность и в чем отличие противоракетной обороны от уже известной и наиболее близкой к ней области противосамолетной обороны. И именно этот анализ привел нас к энергетическим моделям типа системы «А».

— Как же нам быть с этими бумагами? Они на контроле ЦК.

— Полагаю, что ответ должен быть кратким: предложение по «Сатурну» по оценкам специалистов ошибочно. Отметить, что министерству Калмыкова надо выполнять работы, возложенные на него постановлением по системе «А». Оно должно было представить, но не представило предложения о порядке и сроках создания для противоракетной обороны электровакуумных и полупроводниковых приборов и радиоэлементов повышенной надежности и долговечности. Наши радиолампы хуже американских, у нас транзисторы только начинают осваиваться в виде отдельных макетных образцов, а в США они широко используются в серийной военной и гражданской аппаратуре. После экспериментов на системе «А» все равно нельзя будет приступить к созданию боевых средств ПРО на имеющейся у нас допотопной радиоэлементной базе. Надо, чтобы министерство Калмыкова делало для ПРО то, что ему поручено.

Калмыков попал и в самом деле в крайне затруднительное положение в связи с требованиями Устинова и Рябикова по созданию для ПРО таких электрорадиоэлементов, от которых бросает в дрожь. Ему как мальчишке приходилось оправдываться в высоких инстанциях, заявляя, что от него требуют такого, чего и в природе не существует. А ему тут же объясняли, что не существующее в природе существует в США.

Выход из создавшегося положения виделся Калмыкову в том, чтобы собрать под свое начало все НИИ и КБ, которые ведут разработки военной радиоэлектроники. Тогда не его будут вызывать наверх по подсказке Устинова и Рябикова, а он сам вызовет к себе Кисунько и прикажет ему, чтоб не фантазировал насчет новых элементов, а применял в своих разработках то, что ему дают.

Заодно поднимется престиж министерства, когда в его подчинении окажутся прославленные КБ и НИИ по новой технике из министерств оборонной промышленности, судостроения и авиационной промышленности. Но уговорить Хрущева на такую реорганизацию до определенного времени не удавалось, и в Миноборонпроме в кооперации с Минавиапромом беспрепятственно изготавливалась аппаратура для системы «А». Вскоре у нас в СКБ-30 был задействован стенд из аппаратуры трех радиолокаторов точного наведения, которая была задействована в режиме реального информационного обмена через ствол радиорелейной связи с ЭВМ, размещенной в институте академика Лебедева. Затем стенд был дополнен прокачным стендом с автопилотом и рулевыми машинками, так что в конце концов удалось приступить к полунатурному моделированию наведения противоракеты на цель по методу трех дальностей.

С какого-то времени я почувствовал усиленный интерес к нашей работе со стороны куратора с Лубянки П. А. Дриликова и нового зама начальника КБ-1 по режиму Н. П. Пановкина. Первое знакомство и первые контакты с ними установились у меня еще в бытность мою начальником зенитно-ракетного отдела в связи с составлением органами КГБ справок о степени ознакомления немецких специалистов с секретной тематикой. После ареста Берия немцы, работавшие в КБ-1, были переведены в Сухуми на несекретные работы. Срок их контракта истек, канцлер ФРГ Аденауэр требовал вернуть их на родину, но советская сторона медлила, разгорелся международный скандал по вопросу о «сухумских немцах».

Будучи в курсе наших работ в области ПРО, Пановкин и Дриликов основательно помогали нам по линии своего ведомства в решении таких вопросов, как кремлевская и засекреченная дальняя связь и другие, но однажды они порекомендовали мне позвонить председателю КГБ И. А. Серову и пригласить его посетить СКБ-30, показать ему в действии наш комплексный стенд, а главное — всячески подчеркивать при этом особенно активную роль в наших делах министра Д. Ф. Устинова. Мне по секрету было сказано, что предстоит радикальная реорганизация промышленных министерств, но Хрущев предубежден против Устинова, и Серов — единственный сейчас человек, к которому прислушивался Хрущев в кадровых вопросах министерского уровня. Мне было сказано: «председатель подготовлен» к тому, чтобы приехать ко мне, если я ему позвоню.

Посещение состоялось, Серов остался доволен, а главное — я ему основательно «нажужжал» насчет Устинова, и делал это не по заказу, а совершенно искренне, будучи уверенным, что без той или иной формы шефства с его стороны, а особенно под началом Калмыкова, нашему делу будет труба.

Пановкин и Дриликов мне сообщили, что эта часть моих стараний вполне удалась. И, может быть, это как-то повлияло на состоявшееся впоследствии, при «совнархозовской» реорганизации, назначение Устинова председателем Комиссии по военно-промышленным вопросам при Совете Министров СССР. Эта комиссия была создана на базе Спецкомитета, возглавлявшегося Рябиковым, но сам Рябиков был перемещен на должность зампредседателя Совмина РСФСР, о чем я сильно сожалел. Возможно, что, расхваливая перед Серовым Устинова, я переборщил и невольно навредил Рябикову. Побывав под началом и того и другого, я все же должен отметить, при моем глубоком уважении к ним обоим, что Рябиков по своему характеру был менее жестким, по-человечески более мягким, чем Устинов; если Устинова больше боялись, чем любили, то Рябикова больше любили, чем боялись. Впрочем, здесь слово «любили», может быть, по смыслу ближе к слову «уважали».

В конце августа 1957 года я получил указание от Устинова связаться с Королевым и быть готовым к вылету с ним на полигон. На вопрос о цели поездки Устинов сказал: «Обо всем узнаешь от Королева».

Королев сообщил, что вылет назначен в 5.00 с заводского аэродрома. Самолет оказался оборудованным в салонном варианте. Салон был разделен мягкой шторой на две части: переднюю и хвостовую, в каждой было по Диванчику и столику с двумя креслами. Сергей Павлович предложил для начала поспать каждому на своей половине салона, а потом можно будет поговорить о делах. При посадке на первом промежуточном аэродроме оба пассажира проснулись, Сергей Павлович осторожно заглянул на половину своего гостя, спросил:

— Как спалось?

— Спасибо. Привык отсыпаться в самолетах.

— Заходите ко мне. У меня от Нины Ивановны угощение: бутерброды и термос с чаем.

Закусывая, говорили о всякой всячине. Обычный разговор ни о чем. Покончив с едой, Королев спросил меня:

— Итак, вам кое-что уже известно о цели нашей командировки?

— Абсолютно ничего. Дмитрий Федорович сказал, что обо всем я узнаю от вас.

— Вы едете как эксперт по моей «семерке». Когда-то я выступал экспертом по вашей антенне на заводе. Помните? Теперь ваш черед.

— Я, конечно, помню антенные дела, на которых состоялось наше знакомство. Но то были муки рождения антенны, а ваша «семерка» уже без всяких экспертов покрыла межконтинентальное расстояние, да еще и попала, как говорят, в самую точку. Какие еще нужны эксперты?

— Вы помните, что в сообщении ТАСС было сказано, что головная часть ракеты дошла до поверхности Земли точно в назначенный квадрат?

Так вот, все траекторные измерения говорят именно за это, но ни в квадрате, ни вокруг него никаких следов или остатков боеголовки не нашли. Местность для поисков очень трудная, кое-кто предполагает, что потому и не нашли.

Но что настораживает: на атмосферном участке задолго до падения на землю прекратились все радиосвязи с головкой. Причем как отрезало сразу на всех частотах. Невольно возникает предположение, что это произошло в результате разрушения головки. А с другой стороны, теплозащитное покрытие вне всяких подозрений.

— И чем же я могу быть вам полезным в разгадывании этих ребусов?

— Некоторые специалисты предполагают, что прекращение радиосвязей произошло из-за экранирования головки плазменным слоем, возникающим вокруг нее на атмосферном участке полета. Тогда остается одно: продолжать более тщательно поиски упавшей головки.

— Если бы радиосвязи прекращались из-за экранировки, то это происходило бы не одновременно на всех частотах, а поочередно, начиная от самых низких и далее по мере повышения частоты. Вы же говорите, что все связи оборвались одновременно. Значит, была какая-то общая причина, которая вывела из строя всю радиоаппаратуру.

— Из-за пожара, например? — усмехнулся Королев.

— Это уже не из моей области. Но то, что я сказал относительно радиочастот, если надо по протоколу, могу изложить письменно. Конечно, мне надо будет для верности самому убедиться по телеметрическим записям, что все радиосвязи оборвались именно одновременно.

По прибытии на полигон Королев посоветовал устроиться в отведенном мне домике в главном городке и пообещал потом доставить меня на машине к телеметристам.

Домик, в котором меня поместили, недавно отстроенный и еще пахнувший краской, находился недалеко от берега Сырдарьи. Здесь на полигоне я уже успел побывать этим летом вместе с начальником и главным инженером противоракетного полигона по вызову маршала артиллерии Неделина, который почти безвыездно находился на вновь строящемся полигоне для запусков межконтинентальных баллистических ракет.

С Неделиным был штат помощников и шифровальщиков, был личный самолет Ил-14 с экипажем. С Москвой и любым нужным объектом у него была ВЧ-связь и связь по радио, и он продолжал руководить своими делами как замминистра обороны точно так же, как если бы его сборно-щитовой домик на полигоне был тем самым особняком на улице Грицевец, где находилась постоянная служебная резиденция маршала. Зато здесь он мог ежедневно, а точнее — ежесуточно, — потому что работы велись круглые сутки, — заниматься делами строительства нового полигона, который был предметом особого внимания не только Неделина, но и людей, стоявших выше его и выше министра обороны.

Неделин вызвал к себе Дорохова, Трофимчука и меня, чтобы увязать план учебно-боевых пусков ракет Р-2 и Р-5 с потребностями радиолокационных исследований на экспериментальной установке РЭ. Но сверх этой задачи он принимал гостей и как радушный хозяин, гордясь произведениями искусства полигонного повара, и как гид по стройплощадкам полигона, объясняя, что, когда и для чего будет сооружено на каждой площадке.

Иногда он говорил: «А вот здесь у нас получилось не совсем удачно, и вы постарайтесь не повторить нашу ошибку на своем полигоне».

По окончании осмотра стартовой площадки МБР Неделин с гордостью сказал:

— Здесь все готово. И вся технологическая цепочка подготовки изделия к пуску — тоже готова, правда, по временной схеме. Конструкторов мы не задержим ни на один день, ни на один час.

Рассматривая сооружения стартовой площадки, я мысленно примерял к ним Р-7, которую мне показывал Королев собранной в специально выстроенном высотном корпусе у себя в ОКБ.

— Вот она, наша межконтинентальная, — сказал Сергей Павлович. — Вчера, в воскресенье, ее осмотрели всем составом члены Президиума ЦК. После них вы первый видите эту красавицу. Так распорядился Устинов. Внизу вы видите четыре двигательных блока первой ступени, в центре между ними — собственно ракета, с двигательным блоком, который будет работать и на первой и на второй ступени.

— Грандиозно и изящно, Сергей Павлович. Очень хотелось бы иметь на ней датчики движения головной части вокруг центра масс после отделения от корпуса, — сказал я.